|
К вопросу о роли Крупской в запрещениях сказок и приключенцев, поднятому в топике Больших книг. Здесь это, наверное, будет уместнее.
Н.К. Крупская.
О «Крокодиле» Чуковского
Надо ли давать эту книжку маленьким ребятам? Кроко-
дил... Ребята видели его на картинке, в лучшем случае в Зоо-
логическом саду. Они знают про него очень мало. У нас так
мало книг, описывающих жизнь животных. А между тем
жизнь животных страшно интересует ребят. Не лошадь, ов-
ца, лягушка и пр., а именно те животные, которых они, ре-
бята, не видели и о жизни которых им хочется так знать.
Это громадный пробел в нашей детской литературе. Но из
«Крокодила» ребята ничего не узнают о том, что им так хо-
телось бы узнать. Вместо рассказа о жизни крокодила они
услышат о нем невероятную галиматью. Однако не все же
давать ребятам «положительные» знания, надо дать им и
материал для того, чтобы повеселиться: звери в облике лю-
дей это —- смешно. Смешно видеть крокодила, курящего си-
гару, едущего на аэроплане. Смешно видеть крокодильчика,
лежащего в кровати, видеть бант и ночную кофту на кроко-
дилихе, слона в шляпе и т. д.
Смешно также, что крокодил называется по имени и от-
честву: «Крокодил Крокодилович», что носорог зацепился
рогом за порог, а шакал заиграл на рояли. Все это веселит
ребят, доставляет им радость. Это хорошо. Но вместе с заба-
вой дается и другое. Изображается народ: народ орет, злит-
ся, тащит в полицию, народ — трус, дрожит, визжит от стра-
ха («А за ним-то народ и поет и орет...», «Рассердился народ
и зовет и орет, эй, держите его да вяжите его. Да ведите ско-
рее в полицию.», «Все дрожат, все от страха визжат…»). К
этой картинке присоединяются еще обстриженные под
скобку мужички, «благодарящие» шоколадом Ваню за его
подвиг. Это уже совсем не невинное, а крайне злобное изо-
бражение, которое, может, недостаточно осознается ребен-
ком, но залегает в его сознании. Вторая часть «Крокодила»
изображает мещанскую домашнюю обстановку крокодилье-
го семейства, причем смех по поводу того, что крокодил от
страха проглотил салфетку и др., заслоняет собой изобража-
емую пошлость, приучает эту пошлость не замечать. Народ
за доблести награждает Ваню, крокодил одаривает своих
землячков, а те его за подарки обнимают и целуют. «3а доб-
родетель платят, симпатии покупают» — вкрадывается в
мозг ребенка.
Крокодил целует ноги у царя-гиппопотама. Перед царем
он открывает свою душу. Автор влагает в уста крокодила па-
фосную речь, пародию на Некрасова:
«Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там,
Что даже ты, гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,
Когда б его увидеть мог...
Там наши братья, как в аду —
В Зоологическом саду.
О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами палачей
Немало мучится зверей:
Они стенают и зовут
И цепи тяжкие грызут,
Но им не вырваться сюда
Из темных клеток никогда.
…Мы каждый день и каждый час
Из наших тюрем звали вас
И ждали, верили, что вот
Освобождение придет,
Что вы нахлынете сюда,
Чтобы разрушить навсегда
Людские злые города,
Где ваши братья и сыны
В неволе жить обречены!
Сказал и умер. Я стоял
И клятвы страшные давал
Злодеям людям отомстить
И всех зверей освободить...»
Эта пародия на Некрасова не случайна.
Чуковский редактировал новое издание Некрасова и
снабдил его своей статьей «Жизнь Некрасова». Хотя эта
статья и пересыпана похвалами Некрасову, но сквозь них
прорывается ярко выраженная ненависть к Некрасову.
Описывая то, что Некрасову приходилось наблюдать в дет-
стве, он замечает: «В пору же малолетства он мало вникал в
то, что видел, и был самый обыкновенный помещичий
сын». Помещичье происхождение Некрасова автор и даль-
ше особо выпячивает: «...в сущности, Некрасов был дворя-
нин, сын помещика, такой же барин, как Герцен, Тургенев,
Огарев».
«К десятилетнему возрасту из мальчика вышел умелый
картежник и меткий стрелок». «На одиннадцатом году Не-
красов был отдан отцом в Ярославскую гимназию, где учил-
ся плохо и лениво». В семнадцать лет, по словам Чуковско-
го, Некрасов был малоразвитым подростком, имевшим при-
страстие к романтической позе и фразе, писавшим фрази-
стые стихи, не имевшие успеха. Но Некрасов умел приспо-
собляться. «Его бойкие и ловкие стишки о взятках, деньгах,
картах и чинах —- обо всем, чем волновалось тогдашнее об-
щество, пришлись по вкусу невзыскательным читателям».
Некрасов превратился, по словам Чуковского, в писателя-
607
поденщика, развлекателя публики, угождавшего «казармен-
но-канцелярской публике». «Все видели в нем бойкого,
смышленого юношу, который умело и ловко пробивает себе
дорогу». Но Некрасов «тайно терзался страшной тоской».
Вообще тоска (или, как тогда говорили, хандра) была харак-
терным свойством Некрасова, «присущим ему с самого дет-
ства».
На Некрасова обратил внимание Белинский — и Некра-
сов, забросив бойкие куплеты, стал писать «об угнетенных
и страдающих». «Основной тон большинства его стихотво-
рений — тон унылого, однообразного плача, прерываемого
воплями проклятий и жалоб. Ритмы тягучие, с постоян-
ным стремлением к протяжным звукам, протяжным сло-
вам. Почти все эти стихи повествовали о страданиях от хо-
лода, голода, насилия, болезней, нужды». «К началу пяти-
десятых годов благосостояние поэта упрочилось», он стал
издателем. «У него был великий талант отыскивать и при-
манивать таланты». К концу 50-х гг. «в русском обществе
выдвинулись и заняли передовые позиции “новые люди”,
разночинцы, плебеи, люто ненавидевшие дворянскую, по-
мещичью Русь. Некрасов, единственный из выдающихся
русских поэтов, был тогда выразителем их идеалов и вку-
сов».
Далее описывается Некрасов во времена реакции конца
60-х гг. Затем говорится о разночинной молодежи и ее фан-
тастической вере в революционный инстинкт народа. «Эти
новые настроения передовой молодежи могуче отразились
на некрасовском творчестве. Его отношение к народу стано-
вилось с каждых годом все любовнее». «А когда Некрасов за-
болел, его поклонение народу приняло еще более страст-
ный характер. Можно сказать, что на смертном одре «на-
род» заменял ему бога. Мучаясь невыносимыми болями, он
даже молился народу о своем исцелении».
Все это мог писать только идейный враг Некрасова.
Мелкими плевками заслоняет он личность «поэта мести и
печали». И как-то особо резко выступает это мелкое злоб-
ствование, вплетенное в громкие хвалы Некрасову, рядом с
прощальным приветом Чернышевского, присланным из да-
лекой ссылки умирающему поэту (эти слова приводит сам
же Чуковский).
«...Скажи ему,— писал Чернышевский Пыпину,— что я
горячо люблю его как человека, что я благодарю его за его
доброе расположение ко мне, что я целую его, что я убеж-
ден: его слава будет бессмертна, что вечна любовь России
к нему, гениальнейшему и благороднейшему из всех рус-
ских поэтов. Я рыдаю о нем. Он действительно был чело-
век очень высокого благородства души и человек велико-
го ума. И, как поэт, он, конечно, выше всех русских поэ-
тов».
Ну, ладно. Вернемся к «Крокодилу». После сказанного
ясно, почему так режет эта пародия на Некрасова в детской
книжке.
Чуковский так увлекся писанием пародии на Некрасова,
что забыл, что он пишет для маленьких ребят... Дальше фа-
була такая: звери под влиянием пожирателя детей, мещани-
на-крокодила, курившего сигары и гулявшего по Невскому,
идут освобождать своих томящихся в клетках братьев-зве-
рей. Все перед ними разбегаются в страхе, но зверей побеж-
дает герой Ваня Васильчиков. Однако звери взяли в залож-
ницы Лялю, и, чтобы освободить ее, Ваня дает свободу зве-
рям:
«Вашему народу
Я даю свободу,
Свободу я даю!»
Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической
смысл она имеет? Какой-то явно имеет. Но он так заботливо
замаскирован, что угадать его довольно трудновато. Или
это простой набор слов? Однако набор слов не столь уже не-
винный. Герой, дарующий свободу народу, чтобы выкупить
Лялю,— это такой буржуазный мазок, который бесследно не
пройдет для ребенка. Приучать ребенка болтать всякую че-
пуху, читать всякий вздор, может быть, и принято в буржу-
азных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспита-
нием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поко-
лению. Такая болтовня -— неуважение к ребенку. Сначала
его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и ко-
мичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть,
которая не пройдет бесследно для него.
Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо не
потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть.
Н. Крупская
«Правда», 1 февраля 1928
|
цитировать
