роман не по-шепардовски прозрачный и очень глубокий — о внутренней несвободе и освобождении; упаковка американская, но — ежели оглянуться на нашу ментальность — содержимое болезненно-родное — с нашей привычкой молиться хором...Отличная книга.

страшная ирландская сказка о всепоглощающей мести — и очень глубокое погружение в философию террора, антиутопия — и интересное приближение нашей реальности к миру «Дюны»

Александр Кабаков, автор нашумевшего в свое время «Невозвращенца» сказал однажды, что роман устроен не сложнее пистолета.Это сравнение глубже, чем может показаться на первый взгляд. Действие хорошего романа подобно выстрелу. Туго взведенный курок сюжета, эмоциональный заряд, пуля смысла ...И читательский шок при точном попадании.

Книжка Андрея Дашкова сделана по всем правилам оружейного искусства. Он нашел себе неплохого учителя — Генри Лайон Олди однажды сравнил Дашкова с Майклом Муркоком — причем, не в пользу последнего. По Олди, у Дашкова и сюжеты логичнее, и персонажи живее...Это не о «Войнах некромантов», но и их интересно сравнить с книгами британского мэтра.

Сюжет «Войн...» прост. Закручен он вокруг поисков чрезвычайно зловещего и могущественного амулета — некоей маски Сета. Разыскивает эту маску зомби (Дашков называет его «лазарем», отсылая к евангельскому эпизоду), в коем слиты три личности — безжалостного убийцы, целомудренной принцессы и лицемерного монаха. При необходимости лазарь способен представляться любой из этих личин. Поиски лазарем маски Сета напоминают путешествие Ульриха он Бека из старого романа Муркока «Пес войны и Боль мира». Чем-то схож и финал обеих историй — у Муркока Грааль предназначен сатане, а у дашкова маска Сета помогает лазарю создать личинку дьявола...

Этой личинкой стал другой герой «Войн некромантов», который, по воле автора, почти до самого конца романа считал себя ожившиим мертвецом, а на самом деле стал зомби почти сразу после того, как узнал, что все время до этого был жив...

Дашков, похоже, оставля не очень доволен словами Олди насчет «живых персонажей». В «Войнах некромантов» существ раличной степени омертвелости гораздо больше, чем банально живых. И, к слову, больше, чем во всем творчестве Майкла муркока...О психологии своих полуумертвий автор знает все. Интересно, где он подчерпнул эти знания?..

События «Войн...» происходят в весьма странном мире. Сам Дашков чувствует себя в описываемом будущем вполне свободно, но считает нужным подробно обьяснять, что стало причиной проникновения некросферы в нашу реальность, а просто сообщает, что последний великий император обитает в черной крепости Кремлин посреди зыбучих песков. В книге много таких узнаваемых осколков нашего мира, присыпанных кладбищенским прахом.

По всем признакам, книжка должан пугать читателя. Однако почему-то все зомби, оборотни, психо, чумные крысы, Сумеречные зоны, подземелья и зыбучие пески вызывают ощущение, не очень похожее на страх.

Правда, иногда по спине все-же сквозит нездешним холодком, но это не от того, о чем пишет Дашков, а от того, КАК он это делает. Стоит прочесть любую страницу «Войн...» вслух — и чувствуется, что автор любит пересказываать свои кошмарные сновидения. Однако редко кому удается передать другим свой ночной страх. Пугать лучше со спокойной головой и ясным разумом...

Вернувшись к сравнению Кабакова, можно сказать, что у Дашкова есть шанс стать приличным оружейником. Но этот его пистолет заряжен холостыми патронами.

очень слабая вообще, и самая слабая книга у Кинга, разочаровывающе банальная, очень торопливая и неряшливая и в стилистике, и в проработке сюжета, Какая-то халтурная романизация каких-нибудь бездарных «Мобильных зомби»... Славы Кингу не убавит, но очень жаль, если оттолкнёт нового читателя от внимания к другим его книгам.

Впервые опубликованная осенью 1968 года в фэнзине «Niekas» миниатюра Филипа Киндреда Дика до сих пор способна вызвать легкий шок и непонимание у людей, незнакомых с одним из самых скандальных эпизодов в истории американской SF — выходом в 1967 году знаменитой антологии «Опасные видения».

Эллисон, этот безумный арлекин, собрал под её зеленой обложкой отъявленных провокаторов и любителей рискованных литературных экспериментов и дал им возможность творить что угодно в местах, ранее абсолютно запретных для фантастики — в бреду сексуальных фантазий и склепах религиозных парадоксов, в лабиринтах мифологии и на вершинах символистской поэтики…

Филип Дик тоже участвовал в этом сумасшедшем проекте — с маленьким психоделическим шедевром «Faith of Our Fathers».

И именно он своей странной шуткой, вместившей все излюбленные темы авторов New Wave, афористически коротко указал на силу и слабость свободной фантазии, которую проповедовал Эллисон, порождающей и пожирающей Высшее, чтобы рождать и поглощать его вновь и вновь.

Роджер Желязны всегда охотно писал с соавторами. Нашлись у него соавторы и после смерти.Ничего удивительного, что одну из посмертных книг взялась дописывать его вдова Джейн Линдскольд.

Итак, «Доннерджек»...Между двумя мирами — Вирту (возможность) и Верите (истина) обитает могущественный маг-инженер-программист Джон Д`Арси Доннерджек. Пытаясь вернуть умершую возлюбленную, он заключает странный договор с повелителем Непостижимых Полей, властелином смерти мира Вирту Танатосом...

Эта книга производит странное впечатление. Чем больше углубляешься в неторопливый и сложный сюжет, тем сильнее ощущение, что чтение начинает напоминать разгадывание кроссворда на тему творчества Роджера Желязны. Я не очень силен по части разгадывания кроссвордов, но «Остров мертвых», «Создания света и тьмы», «Человек, который любил Файоли», «Подмененный» и «Витки» отгадал в хитросплетиениях смысловых линий «Доннерджека» без особого труда. Думаю, Настоящие Знатоки отыскали отсылки и к другим книгам Мастера.

И еще припомнилась такая вот сказочка: жил, рассказывают, один старик. Решил он построить себе дом и строил, ни много ни мало, тридцать лет. А как закончил, поглядел на то, что получилось, и засмеялся. Тридцать суток простоял, смеясь, а потом дом рухнул и задавило старика насмерть.

Джейн Линдскольд очень старалась. По кирпичику вынимала из всего, что сделал ее муж за тридцать лет ( не тронув только ажурную башню Янтарных Хроник) и выстроила зиккурат «Доннерджека». Получилась печальная, запутанная и не очень удачная книжка.

Но откуда-то с Непостижимых Полей, сквозь ее страницы, все-таки слышится смех соавтора, уже неуязвимого ни для каких неудач.

лучший цикл у Муркока, IMHO перевод изд-ва «Оверлайд» органичнее прочих

виртуозно написанный и прекрасно переведенный лирический порнороман

черная пародия на тупой антропооптимизм, абсолютная психологическая достоверность в намеренно и усиленно шаблонных декорациях фантастики катастроф

великолепная книжка о судьбах писателей в мирах, где их inner space стал реальностью, Ди Филиппо подхватил мозголомную концепцию, брошенную в НФ Норманом Спинрадом с его «Стальной мечтой».

роман парадоксальный и ускользающий от однозначных толкований, сравнимый с «Человеком в высоком замке» Дика, но стилистически более строгий.

Блестящая (и очень хорошо переведенная) книга; если все-таки взглянуть на нее с критериями SF — прародительница нового жанра, новейший образец которого — «Потерянные страницы» Ди Филиппо ( названия жанру придумать не возьмусь).

обязательное чтение до — и очень желательное после «Подземного Венисса» — «Шанхайский цирк Квина» Эдварда Уитмора (М.,Эксмо,2006 «Игра в классику»), многое у Вандермеера станет понятнее (или непонятнее), но главное — книга приобретает еще одно измерение, весьма впечатляющее

книга — галлюцинация, заставляющаяся усомниться в реальности реального

стиль — легковесный, интрига — искусственная...но книжка хороша — сейчас уже не как актуальный памфлет, а полезная закладка в памяти

полная чушь, обильное безостановочное рефлекторное слововыделение без проблесков мысли (окромя «создания положительного образа образа работника милиции»), плоско, глупо, пошло...

Каждый город — немного Вавилон. Семиотика Города неисчерпаема. Любой перекресток, всякая витрина, форма мусорной урны и газетного киоска, полуденная тень от памятника и свет фонаря на ночном мосту — Знак, слово на одном из языков Города Недостроенной Башни.

Наверное, поэтому суть самого человеческого из созданного человеком с таким трудом поддается умозрению...а там, где бессильно Ratio, включается логика подсознания, расщепленного слоя, сумеречной зоны, проявляются символ и мифологема.

И, если удается уловить в неумолкающих языках ритм биения незримого городского сердца, может родиться Метафора.

...американец Роберт Лузак вместе с женой и шестимесячной дочерью отправляется в Индию. По заданию крупного издательства он должен привезти новые стихи талантливого калькуттского поэта М. Даса. неожиданно появившиеся после загадочного исчезновения их автора за несколько лет до описываемых событий. В Калькутте, столкнувшись со странными проволочками и недомолвками насчет судьбы М. Даса, Лузак начинает сам искать информацию о поэте.

Выясняется, что поиски Даса ведут к зловещей секте капаликов — адептов культа Кали. Лузак выслушивает жуткую историю одного из новообращенных членов секты: тело утопленника, которое он принес в храм Кали, следуя велению богини, оказывается трупом М. Даса; в полунаркотическом бреду рассказчик видит, как статуя богини, приняв его подношение, дарит мертвому телу подобие жизни. Пытаясь извлечь из этой дикой истории рациональное зерно и получив несколько косвенных подтверждений, Лузак убеждается лишь в том, что М. Дас жив.

Наконец, при нелепых, полных нарочитой символики обстоятельствах происходит передача рукописи, но Лузаку недостаточно окончательной полноты Образа всего того, с чем он столкнулся в Калькутте (люди творчества согласятся, что ощущение неполного Geschtalt`а мучительно...), и он пользуется рискованной возможностью увидеться с загадочным Дасом...

«Песнь Кали» из тех книг, которым пересказ ничуть не вредит. Ее необычность, смыслы и глубина растворены в деталях, репликах, эпиграфах и цитатах, ускользающих от сколь угодно подробного пересказа(кстати, книге не очень повезло с переводчиком. Старательно, но не очень умело переложивший книгу на русский, В.Малахов не справился с особенностями «вставной новеллы», любимого приёма Симмонса — припомните «Гиперион» или «Горящий Эдем»...). Ну вот, хотя бы — утешительница-смерть с маркой «Guiseppe. 25 calibre» yна рукоятке, спрятанная в томик стихов Лоренса даррела...

...Роберт Лузак нашел свой Образ — и заплатил за него страшную цену.

В какофонии голосов великого города Калькутты («Кали-гхата» — не что иное, как «место Кали») он услышал песнь Темной богини. А ее голосом стал автор чудовищной безымянной поэмы, гениальный ученик Тагора, недоумерший самоубийца, и в послесмертии неизлечимо больной проказой. Это — метафора Лузака. А цена — нечаянное и жуткое жертвоприношение. Метафоры стоят дорого.

«Песнь Кали», первый роман Симмонса, вышедщий в 1985 году, — не фэнтези, несмотря на «жанровую» премию (Всемирная премия фэнтези`86) и на то, что толика магии в нем есть.

Это не хоррор — хотя в романе полным-полно «беспокойного пристуствия», и не интеллектуальный роман — при всей изощренности смысловой структуры текста.

Пусть его, жанр — в последнее время его поисками заняты не читатели и критики, а ловкачи от маркетинга.

«Песнь Кали» — просто умная, жутковатая притча.

Не думаю, что читатели увидели бы Калькутту такой, какой изобразил столицу Бенгалии Дэн Симмонс.

Его книга — не о «реальной» Калькутте.

Каждый город — немного Калькутта.

при всем своем сумасшествии, одна из самых трезвых и глубоких книг у Стерлинга,добавляющая еще одно измерение взгляду на нашу согласованную реальность

ледяная, мертвая, гениальная книга.

лучший роман Дика, медленно прораставший в авторе через «Глаз в небе» и «Космических марионеток». Книга, при внимательном чтении просто взрывающая сознание.

IMHO, лучший перевод — А. Лазарчука, хотя не без достоинств и перевод М.Гутова.

отличная книга — коктейль из киберпанка ( версии Уильяма Гибсона) и магического реализма Люциуса Шепарда — и при том без малейшего привкуса вторичности, жёстко, жестоко — и человечно

чудесная и фантастически правдивая книжка

одна из тех книг, которые помогают выжить...

вполне «саспенс» с узнаваемой шепардовской магичностью

великолепный роман, на который не приклеить ни одной жанровой этикетки, вложенных смыслов — не на одно и не на два прочтения