Открыт предзаказ на "Питер. Война" (прежнее название Питер-2)!
Ядерный Апокалипсис -- это не точка, это пауза.
Выход: март-февраль 2018
О чем книга (аннотация издательства):
"Питер. Война" — начало остросюжетного цикла "Метро 2035", ответвления знаменитой межавторской серии, начало которой положил культовый роман Дмитрия Глуховского.
Убер – бывший "красный скинхед", последний романтик, готовый сражаться за идею до последнего вздоха. Запертые после ядерного удара в городском метрополитене бывшие жители Санкт-Петербурга и гости северной столицы с большим трудом сохраняют человеческий облик. Однако Убер верит в светлое будущее, более того, даже здесь ухитряется найти людей не от мира сего. Однажды ему с друзьями приходится подняться на поверхность, чтобы поверху обойти станции, захваченные альянсом Веган, и добраться до Адмиралтейской. У Убера и его спутников, важные новости, которые изменят жизнь Большого метро навсегда, а значит, нет права умереть по дороге.
В школе, особенно в начальных классах, мы все делали потоком. Одному ходить на секцию -- это скучно. Запишешься, занимаешься, делаешь успехи, а никто об этом не знает. Вот и сидишь как дурак со своим дзюдо.
Петя Глущенко так и сделал. В смысле, все пошли на классическую борьбу, а Петро -- на дзюдо. Правда, у Пети было два брата, чуть младше. Они тоже пошли на дзюдо. Так что скоро ему стало, перед кем хвастаться.
— Ни одной пломбы! Врач сказал, что у меня зубы как у волка.
И улыбается. Зубы белые, ровные. Как жемчужины. Я сразу вспомнил, что таких рабов на алжирских рынках очень ценили.
Книги -- это вообще бесценный кладезь знаний.
— Ага, зато у тебя очки.
Шах и мат, генетическая ошибка.
Сейчас Петя работает прокурором. Мы давно не виделись.
Так вот, борьба.
Не знаю, как весть о Трое достигла наших берегов, но на борьбу мы собрались все. Кроме Пети. Хитроумный Одиссей таки остался дома (у Пети, кстати, было освобождение от физкультуры. Я от него в первый раз услышал слово "аритмия"). Занятия были почему-то не в спортивном комплексе, а в ПТУ-44, на Мира. От школы несколько остановок. И вот мы толпой идем записываться, все оживленные и радостные, аки ахейцы.
Остановка. Подъезжает автобус...
"Я список кораблей прочел до середины..."
Автобусы в то время -- это было нечто. Оранжевый дребезжащий сарай, битком набитый народом. Вартовский общественный транспорт -- это юность токийского метро. Когда в Японии жили одни северные великаны в одеждах из толстых шкур. У современных японцев есть специальная должность -- "осия", для человека, который запихивает людей в переполненные вагоны. Северные великаны считали ниже своего достоинства пользоваться наемными "уплотнителями". Когда в автобус набивалось столько северных великанов, что еще одному великану не хватало места, он просто отходил на десяток шагов, разбегался и бил плечом. Автобус резко уплотнялся. На освободившееся место могли влезть еще два-три северных великана... Я тогда был скромным человеком. В общем, автобус подъехал, в него бодро ломанулись все мои одноклассники (и протолкались сквозь ётунов, и влезли!), и только я чего-то тормознул. Запоздало ткнулся в толпу раз, другой и отскочил, как мячик. Автобус вздохнул, закрывая двери, и поехал. Я остался на остановке.
Борьба уплывала от меня в хромом рыжем автобусе.
Я вздохнул и -- побежал.
Помните фильм "Форрест Гамп"? Я его всегда смотрю как документальный.
Я тупой, но сильный.
Автобус ехал по дороге, а по тротуару параллельным курсом бежал я. Рыжий сарай хоть и хромал, как раненая лошадь, и медлил на остановках, все равно оставался быстрее меня. Как старик у Хемингуэя преследует свою рыбу, так я преследовал рыжий автобус.
Автобус остановился на остановке напротив ПТУ-44. Ребята вывалились из автобуса.
Андрей Башкирцев, мой лучший друг, огляделся. Все были на месте. Кроме меня.
— Не понял. А Диман где?
— Да вон он... бежит, — ответил Руслик. Он единственный оказался в автобусе у окна, и всю дорогу потрясенно наблюдал мой забег. Длинное лицо Андрюхи вытянулось еще больше. Прежде чем обрасти мясом на третьем курсе Керосинки, Андрюха был худым, как щепка. В то время в нем были только сарказм и кости.
Руслик и Андрей ждали меня на остановке. Все остальные рванули через дорогу, к зданию училища. Время поджимало.
Я подумал, что сейчас помру. Дыхания не хватало, легкие, казалось, лопнут. Колени подгибались.
— Давай быстрее! — закричал Андрей. — Сейчас борьба начнется!
Так что я на секунду остановился, выдохнул и — побежал дальше. Как Форрест Гамп. Мы пересекли дорогу, ворвались в здание ПТУ, пробежали по коридорам (пэтэушники удивленно на нас оглядывались), спустились куда-то ниже, по длинному коридору, освещенному потрескивающими лампами дневного света, помчались за остальными нашими. Над головами у нас по потолку змеились кишки проводов, словно мы оказались внутри древнего чудовища. И вот — спортивный зал. Яркий свет, боксерский ринг занимает левую половину, справа — зал, застеленный синими матами. Посередине тренер. Борьба.
Мы успели.
— Слушай, а чего ты бежал? — спросил Руслик позже. — Дождался бы следующего автобуса и спокойно доехал...
— Ага, — сказал я. — Откуда я знаю, где выходить?
Руслик открыл рот. Похоже, такая мысль ему в голову не приходила.
— Так ты че, не знаешь?!
Я помотал головой. В радостном угаре (мы идем на Трою, мы идем на Трою!) я как-то вообще не догадался спросить, а где, собственно, находится эта Троя? И обнаружил я свое незнание, только грустно глядя вслед уходящему автобусу.
По легенде, герой и полубог Ахиллес бежал на войну тайком, переодевшись в женское платье. А прозвище у него было — Быстроногий...
В общем, как и я — тупой и сильный.
Прошло несколько месяцев. Осень закончилась, наступила зима. Нижневартовск стал белым и ледяным. Ударили морозы. Воздух сворачивался белыми ленивыми клубами, тяжело отваливался от выхлопных труб проезжающих машин.
На классической борьбе пришло время подведения первых итогов.
Тренер провел контрольное занятие. Борьба в стойке, борьба в партере, броски, захваты, "рычаг на плечо" и т.д. Руслик отлично, Ромка Новичков — очень хорошо, Андрей — неплохо. Зато мне тренер сказал, что я -- лучший по технике. Я возгордился. Хотя звучало это несколько сомнительно. Как сказать ежику, что он технично летает. К тому моменту я начал подозревать, что классическая борьба — не мой конек...
Тренер раскрыл журнал. Провел пальцем, зашевелил губами. Затем поднял голову.
— Так, Нуриев, Башкирцев, Новичков... — он огляделся, увидел меня. — И вот ты... как тебя?
— Овчинников, — сказал я. Было обидно, что тренер не запомнил имя "лучшего по технике".
— Пойдете завтра на соревнование, — тренер закрыл журнал. — Готовьтесь.
Помню, я сильно волновался. Даже дыхание перехватывало и коленки дрожали.
Наступил день соревнований.
Мы прибежали, раскрасневшиеся, румяные, звонкие от мороза, как резиновые мячики. Разделись, переобулись в кеды — у меня были те, знаменитые "с футбольным мячом", в кедах можно было заниматься, пока не купишь борцовки. Оставили в раздевалке одежду и валенки, поднялись наверх. Соревнование началось. Народу было -- тьма. Мальчишек двести точно. Кажется, это было какое-то соревнование между секциями борьбы.
Руслик победил в обеих своих схватках. И дожидался третьей. Андрей выиграл одну схватку, и проиграл во второй... Настала моя очередь.
Я вышел на ковер, не чувствуя под собой ног. От гулких ударов сердца в висках я почти оглох.
Мой противник, мальчишка, атаковал. Мы шлепнулись на ковер. В борьбе это называется переход в партер.
Не знаю как, но я ловко вывернулся и оказался сверху. От неожиданного успеха я растерялся. Я начал судорожно вспоминать, чему нас учили. Начал делать "рычаг" на руку, запутался, задергался... и тут меня уложили на лопатки. Финита.
Я встал, с трудом сдерживая слезы. Ненавижу проигрывать.
— Все нормально, — сказал тренер равнодушно, и я понял, что он на меня и не рассчитывал. — Молодец.
Это было обидно. Вторую схватку я проиграл гораздо быстрее. Меня бросили через бедро, затем прижали к ковру. Черт.
Руслик остался ждать третьего тура, а мы с Андрюхой спустились в раздевалку. Мне хотелось поскорее домой.
И тут судьба нанесла мне еще один удар. Добивающий. В беззащитную пятку, как несчастному Ахиллесу...
Я оделся, напялил ушанку... И взялся за обувь.
В раздевалке лежали тысячи валенок. И все одинаковые. Двести пятьдесят оттенков серого. Валенки — это была советская северная мода. На тысячу валенок попадались одни унты — и те большого размера, достались от отца-нефтяника. А так у всех — валенки.
И моих не было. Они пропали. То есть, какие-то другие были... валенок вокруг — завались десять раз... но именно моих не оказалось. Я на пробу надел первые попавшиеся валенки — нет, не мои точно. И ноге не так, и у моих оттенок серого чуть светлее. Я ведь помню! Я снял валенки, сунул на место, затем вытащил из битком набитого шкафа следующие... Опять мимо. Не мой размер. Я поморщился.
— Чего ты? — спросил Андрюха. Он уже оделся и обулся, и ждал меня. Я объяснил, в чем дело. Андрюха прищурился: — Ты уверен?
— Ага.
Что я, свои валенки в лицо не узнаю?
И я начал, как Золушка, проверять все валенки подряд. Авось подойдут, и я найду свои. Андрей мне помогал. Мы методично обошли все полки. Время шло, валенок становилось все меньше. Спускались другие ребята, искали в этом чудовищном складе валенок свои — находили, надевали и радостно убегали домой. А мы все искали. Спустился Руслик (третью схватку он продул), и тоже стал помогать.
Наконец, мы обошли все. Проверили всю раздевалку. Мои валенки исчезли, как не бывало... Я закусил губу. Да не может быть! Вы что, издеваетесь?!
Страшная догадка озарила меня -- кто-то ушел в моих валенках. Вот сволочь. Разве так можно?! Это был жестокий удар. Я понял, что в этом мире почти наступившего светлого социалистического будущего, все еще существует черная несправедливость.
Только что в моей жизни были валенки, а теперь их нет.
— Кто-то ушел в твоих, — сказал Андрюха насмешливо. — Нет, Диман, ты точно уникум. То ты автобус потеряешь... А теперь у тебя еще и валенки свистнули!
— Надень любые, — посоветовал Руслик рассудительно. — Кто-то ведь так и сделал.
Я помедлил... Соблазн велик. Потом помотал головой. Я чужого не возьму. Ни за что.
Мы вышли из здания. Ярко светило солнце, как бывает в особенно морозные дни. Мороз врезался в нос, кожу на лице стянуло. Андрей и Руслик смотрели на меня с жалостью. Под моими тонкими резиновыми подошвами скрипел снег. Да уж. Пальцы начали подмерзать. Так и ноги можно обморозить.
Минус тридцать с лишним, а я в кедах.
Я вдохнул морозный воздух и побежал. Легко и раскованно, как Ахиллес.
Я тупой, но сильный, помните?
На фото: Нижневартовск, зима, примерно 1988-89 год.
На фото: легендарный советский борец Александр Карелин (греко-римская борьба).
Ничто так не портит тебе жизнь в детском саду, как хорошая память.
Все детство я, как проклятый, учил и рассказывал стихи, участвовал в куче чужих утренников, играл в сценках, плясал и даже учился вальсировать в тихий час. С девчонкой! Бездну моего падения не измерить, не осознать.
Часто, когда мои друзья собирали космический корабль из офигенного набора, меня вели, как на расстрел, в музыкальный зал. На занятия. Вот и в этот раз -- стоило мне начать собирать "аполлон" для стыковки с "союзом", как... бум, бумм, бум.
Я услышал шаги командора.
Мое сердце замерло.
— Мне нужен Овчинников и корнет Оболенский, — сказала музыкальный руководитель (я не помню фамилий, поэтому наугад). Мы с Лешкой обменялись обреченными взглядами. Третий наш друг, очкарик и умник Серый, который впоследствии придумает игру о подводных чудовищах, ухмыльнулся. Он оставался в игре. Он прикрепил космонавта к тралу. — А Паганель будет играть Кукушку, — добавила муз.руководитель.
Лицо Серого вытянулось.
Мы с Лешкой злорадно рассмеялись.
Справедливость -- это не когда всем одинаково хорошо, а когда всем одинаково плохо.
Кстати, сценка, в которой мы должны были играть, тоже оказалась о справедливости.
История проста. Дано: скворечник. В нем живет Синичка (Лешка). Но прилетает злобный Кукушка (Серый) и выгоняет Синичку на улицу. А сам заселяется в скворечник. В общем, откровенный рейдерский захват с нанесением побоев и моральным унижением. Синичка горько плачет. Мимо летит Правильный Воробей (это я). Чего ты плачешь, Синичка? Вот такая фигня, брат Воробей, говорит Синичка. Помоги, ты ж старый опер. И Воробей берет нунчаки и идет разбираться с Кукушкой (ладно, про нунчаки я наврал).
— Выходи вон! — говорит Воробей и грозно машет крыльями на Кукушку. А потом еще как-то мощно морально воздействует на хулигана.
Кукушка в итоге пугается и улетает, посрамленный. Синичка возвращается в скворечник. Справедливость торжествует.
— Спасибо, храбрый друг Воробей, — говорит Синичка-Лешка. И его длинные, как у девчонки, светлые ресницы благодарно опускаются. А Воробей-без-имени улетает в сторону заходящего солнца. Конец.
В общем, трогательный момент. Муз.руководитель сама чуть не расплакалась от своего драматургического мастерства. Возможно, ей казалось, что это практически опера "Евгений Онегин", только Онегин и Ленский в последний момент бросают пистолеты в снег, обнимаются, поют баритоном и тенором, а потом идут ногами пинать Дантеса (ладно, тут я тоже наврал).
Мы пришли в музыкальный зал и начали репетировать.
Лешка все время забывал текст. Он вообще, узнав о своей роли, как-то поскучнел лицом, а потом даже сделал попытку взбунтоваться. Мол, лучше я буду играть Воробья или Кукушку, чем этого... Синичку.
Муз.руководитель внятно объяснила Лешке, что у каждого актера свое амплуа. И не дело пытаться влезть в чужие валенки (эту историю я тоже как-нибудь расскажу). Вот, посмотри на него (это про меня) -- какая синичка с таким честным упрямым лицом Мальчиша-Кибальчиша? Такая синичка скорее удавится, чем сдаст родной скворечник буржуинам. Что это за история, в которой синичка три месяца скрывалась в развалинах скворечника, питалась комбикормом, а по ночам убивала кукушек SS? Точно не наша. А посмотри на этого (это про Серого) -- он же вылитый профессор Мориарти! А надень очки -- Паганель, что лучше, но тоже мимо образа синички. Его выгони из скворечника, он даже не заметит и пойдет классифицировать морских млекопитающих. Кому это надо?
Синичка должен быть трогательным, ранимым и лиричным. Чтобы зрители ему сочувствовали.
Лешка увял.
Он, конечно, не знал, что через пару месяцев я ударю его по голове рукояткой игрушечного нагана до крови, но все равно чувствовал в словах муз.руководителя какой-то подвох.
Мы репетировали дальше. Лешка бубнил и угрюмо хлопал ресницами, иногда забывая текст, я махал крылышками, голос мой звенел как набат, а Кукушка злодействовал. Серому понравилось быть плохим. У него обнаружился пугающе гипнотический взгляд (просто без очков он плохо видел), а язвительность уже имелась природная. В процессе выяснилось, что играть этот спектакль мы будем три раза. Три! Один раз у малышей, второй -- в старшей подготовительной группе, а третий, финальный, на утреннике в своей группе. Понятное дело, нас это не обрадовало.
Но деваться было некуда.
Спустя несколько репетиций, подгонки костюмов (нам просто надели бумажные обручи с нарисованными птицами), наступило время премьеры.
Младшая группа. Гул голосов, звуки пианино. Мы вошли. Малыши сидели по скамейкам, как нахохлившиеся замерзшие воробышки. И смотрели на нас испуганными круглыми глазами. Мой Правильный Воробей выглядел рядом с ними Кинг-Конгом. Деревянный домик, изображающий скворечник, уже стоял в центре зала.
Спектакль начался.
От страха Лешка порозовел и вспомнил слова (со мной в бытность на актерском всегда было наоборот).
— Я синичка, маленькая птичка... — и т.д.
Прилетел Кукушка и лестью, хитростью, наглостью, а потом и силой отнял у Синички скворечник.
— Это мой дом! — возопил Синичка жалобно. Он стоял маленький, белобрысый. Его было смертельно жалко.
Кукушка в ответ зловеще расхохотался. Удачно вышло, у меня даже мороз пополз по коже. Пара малышей заплакала.
— Не плачь, Синичка! Я помогу твоему горю! — сказал я храбро и полетел в бой.
Зрители оживились. Повскакивали со скамеек.
— Выйди вон! — закричал я Кукушке.
— Дай ему! Стукни его! — кричали малыши.
В этом муз.руководитель оказалась права -- Лешка вызывал сочувствие. Даже когда он все-таки забыл текст, и муз.руководителю пришлось ему подсказывать, Леша только стал ближе к народу. Мелкие прониклись к синичке и всячески за него болели. Ситуацию они переложили на себя, поэтому вмешательство Правильного Воробья вызвало бурю восторгов. Я сердито наседал на Кукушку и яростно махал крыльями. Мелкие вопили и радовались. Кукушка позорно бежал. Аплодисменты. Я был герой.
После утренника я честно сфотографировался с кучей мелких. Я терпеливо стоял, пока родители щелкали "зенитами" и "сменами-м", а малыши преданно заглядывали мне в глаза. Я был такой коллективный старший брат. С таким ничего не страшно, думали мелкие. Думаю, в тот момент я почувствовал легкий "комплекс самозванца".
Родители мелких подходили и говорили, что мы хорошо играли (особенно Лешка), но нас это не трогало. Мы были словно группа трагиков МХАТ, отрабатывающая повинность на корпоративах. Космические инженеры на картошке. А нас хвалили за умение надувать шарики и сбор с куста... тьфу.
С Лешкой тоже фотографировались, а Кукушку мелкие боялись. Встретив его расфокусированный взгляд, малыши ежились и прятались друг за друга. Так что вокруг Серого было пустое пространство.
Потом нам вручили подарки -- такие же, как у малышей. Мы с парнями оглядели цветные пирамидки и пожали плечами. Ээ... это зачем? Ну, хоть конфет дали, правда, почти все с белой начинкой (такие я не ел, только с черной).
Затем была старшая группа. Подготовишки смотрели на нас, как на мелких клоунов, но тоже повеселились, глядя спектакль (особенно, когда Лешка традиционно забыл слова, а я атаковал Кукушку). И даже сфотографировались с нами после -- в основном девчонки. В этот раз нашей труппе тоже вручили подарки -- такие же, как для старших. Маленькие счеты и конфеты.
И наконец, настал день финального спектакля. Это был утренник нашей группы.
Мы вышли вальяжно и раскованно, словно опытные комедианты, и отыграли влет, как по маслу. Лешка даже ни разу не забыл текст.
Все закончилось.
Я стоял, опустошенный, когда к нам подошла муз.руководитель. Я поднял взгляд.
— Как замечательно вы выступали у малышей и у старших... а тут! Тут!
Я все еще не понимал. Каторга закончилась, мы могли вернуться в группу и играть в космический конструктор. Разве это не здорово? По-моему, прекрасно. А еще нам дали машинку и конфеты (и даже пару с черной начинкой).
— Вы так здорово играли первые спектакли. А сейчас -- Кукушка забыл расхохотаться и залезть в домик, Воробей не хлопал крылышками, а Синичка... — муз.руководитель на мгновение задохнулась. — Синичка, когда его выгнали из скворечника... стоял, руки в карманы, и улыбался!
Муз.руководитель закрыла лицо руками.
Это сейчас я могу понять ее режиссерскую боль, а тогда цинично пожал плечами. Подумаешь.
Мы с парнями переглянулись и пошли в группу. Нас ждали космос, "союз-аполлон" и макароны с подливкой.
В общем, так я заболел театром (ладно, я опять наврал. это случилось намного позже).
А справедливость все равно торжествует. Это я к тому, что вальсировать с девчонками оказалось не так уж плохо... :) Но до девчонок, стихов и театра еще нужно было дорасти.
=========
В качестве иллюстрации: Альфред Эйзенштадт, "Юные парижане смотрят кукольное представление", 1963 год
облако тэгов
