цитата

В детстве слышал историю-анекдот, почему то запомнилась: приходит Олеша в Дом Писателя, и вахтер на входе спрашивает у него писательское удостоверение, Олеша возмущается, что он знаменитый писатель и вахтер его обязан знать, на что вахтер ему говорит: «А вдруг придет какой нибудь другой бот и представится — Юрий Олеша?» На что Олеша с МХАТОВским драматизмом отвечает: «Другой Юрий Олеша может быть только через тысячу лет родится!!»

цитата

Аннотация: Мир шпаги и мушкета. Ренки Дарээка, потомок славного, но давно обедневшего рода, мог лишь мечтать об офицерском чине и надеяться когда-нибудь примерить на себя мундир. Говорят, если очень сильно чего-то захотеть, то оно непременно сбудется. Только проверенные пути исполнения желаний судьба подчас выбирает очень и очень замысловатые.

Хотел вкусить армейской жизни? Да легко! Только начинать тебе придется даже не с простого солдата, а с бесправного каторжника. А там уж сам думай, как жить дальше… и странный приятель, обладающий совершенно необычными для твоего мира знаниями, тебе в помощь!

цитата

Мне кажется, что Вы зря все время переходите на личности. Мне был просто интересен алгоритм данной рубрики и я позволил себе несколько ремарок, с моей точки зрения, никак не дискредитирующих работу составителей рубрики. Более того, все время подчеркивал свою точку зрения. Я прекрасно знаю, где посмотреть что почитать пользуясь инструментами Фантлаба. Еще раз — спасибо за ответы.

цитата

ин-дза-дза постапокалиптики. Деревенская проза в фантастическом антураже. Лубок и социальная фантастика в одном флаконе. И — язык. Уникальный, неповторимый, никогда прежде не бывший. Со времён замятинского «Мы» не было в нашей литературе такого удивительного, сочного, специально изобретённого языка. Через язык мы входим в головы героев и видим их действительность — уродливую, ущербную, однобокую. Действительность, где зайцы прыгают по деревьям, а в хвойных лесах растут радиоактивные финики. Действительность, где мерой сео софта всего является мышиная шкурка, а котом именуют гигантскую мутировавшую крысу. Действительность, где червь считается лакомством, а людей запрягают в сани. Действительность, где нет памяти, нет знаний, нет морали, зато есть чтение, ставшее всеобщей потребностью. Действительность, где искусство — это лозунг власти (сбылась мечта древних философов!), где распоследний обыватель говорит цитатами из классиков, а посреди города стоит памятник Пушкину. Но как же душно в этом мире! И дело даже не в санитарах, рыщущих по городу в поисках спрятанных книг, не в мурзах, наслаждающихся своей вседозволенностью, не в Болезни и её Последствиях. Дело в людях — убогих, эгоистичных, полных суеверий. Лишённых даже минимального чувства солидарности. Не ведающих, что такое — человеческое достоинство. Сбегающихся на казнь как на праздник. Боящихся чеченцев, санитаров, Болезни, Кыси, собственных соседей — всего на свете. Потому что они — одиноки, и случись что, никто им не поможет. Наоборот даже, прибегут и весь дом растащат. Средневековье во плоти, но без сдерживающих оков религии. Общество, поражённое коллективной амнезией. Человечество, охваченное массовым инфантилизмом. С понятиями о добре и зле на уровне пятилетнего ребёнка. Объединение людей, так и не ставшее народом. Каждый сам за себя, и лишь Кысь одна на всех.

цитата

Прочитал как-то за один вечер, не без сложностей конечно, но в принципе и не без удовольствия. Складывается навязчивое ощущение, что роман этот писался с таким тщанием и бесконечным доведением слога до блеска, лишь для одной цели — войти в программу обязательного чтения для школьников. Комично неправильный взгляд на мир, которым смотрит главный герой, в первой половине книги, заставляет смеяться до слез. Но уже и там, сквозь смех, в душу пробивается что-то неотвратимо черное, какая-то мерзкая, скользкая дрянь, слепленная из страха. Ко второй части книги, она разворачивает крылья и уже, честно говоря, совсем не до смеха. Эта как бы русская, как бы неизбывная тоска по черт знает чему, впивается в главного героя крепко и сосет кровь, пока он сам не превращается в нее, в эту самую исконную русскую Кысь.

Это, если можно так сказать, история любви одного простого и тёмного но впечатлительного неврастеника к литературе. Она спасает тебя от страха, она дает тебе волшебные миры, но с каждой прочитанной буквой, отбирает у тебя твой покой, лишает наслаждения этой обычной жизнью, от способности сносить страшную черную мглу спокойно, без принятия собственной вины в случившемся с миром и людьми его населяющими, пусть даже и подспудного принятия. Я воспринимаю эту книгу, как признание в любви и ненависти к литературе от самой Татьяны Никитичны, сложное, виртуозное и совсем уже кажется, окончательное.

Читая этот роман, нельзя не вспомнить 451 по фаренгейту, по сути та же самая идея, но вывернута она на единственный возможный для русского человека лад. Если там книги сжигали потому, что боялись духовности как таковой, то здесь эту «болезнь» отнимают просто так, не отдавая себе никаких отчетов ни в чем, кроме того, что подход этот несомненно «государственный», а потому совершенно точно, правильный.