Эдуард Николаевич Веркин «Остров Сахалин»

Крайне забавная книга, потому что это классический постап (с ядерной зимой и зомби), местами оригинальный, местами шаблонный, но благодаря привязке к АПЧ умудрился выбиться из фантгетто и воспринимается многими как серьезная мейнстримная литература. Несмотря на то, что Чехова я не читал, очень хорошо было видно, в каких местах автор опирается на Антона Павловича — текст вроде не менялся, но какое-то неуловимое дуновение тут же подсказывало: во, тут Эдуард Веркин явно использует труд классика.

В романе, к сожалению, присутствует определенная неряшливость. То майор вдруг станет полковником, потом снова майором, то персонаж, который вроде спал, описывается как что-то делающий, хотя вроде не упоминалось, что он проснулся, кореец в одном предложении может легко превратится в китайца в следующем. Я уж даже не буду говорить, что сама по себе идея, что Япония выживет в ядерном апокалипсисе, тоже довольно смешная, особенно учитывая, кто именно, по версии автора, станет его инициатором.

Книга весьма задорная, с неким ухарством и иронией, и читается и усваивается довольно легко, как йогурт с кусочками фруктов. Описания постоянного членовредительства и человекоубийства — красочного или на худой конец массового — автор дает как-то походя, не то чтобы равнодушно, а как само собой разумеющееся, эдакие этнографические зарисовки, обычай тут такой, что поделать. Эти описания даже создают странную душевную атмосферу упорядоченности и логичности.

Здесь очень сочная и вкусная бытовуха. Авторы постапа зачастую не размениваются на детали, главное — фон и действие, Веркин же, благодаря использованию элементов травелога (Маккарти нервно курит в углу) вываливает целый ворох подробностей — как живут, что едят, как сидят, обычаи, общество, коррупция, народное хозяйство, промышленность — все это подано удивительно компактно и познавательно.

Текст весьма расистский и способствует разжиганию межнациональной ненависти. Переводить его на другие языки нельзя, ибо непременно вызовет лютую попаболь у китайцев, корейцев и американцев. Даже и некоторым русским может не понравиться, что хоть главные герои — русские, но в целом этот этнос относится к вымирающим меньшинства. Если это экранизировать, то все фестивали откажутся показывать, а Минкульт не выдаст лицензию на прокат. Хотя я лично посмотрел бы.

Роман конечно цепляет, рекомендую к прочтению однозначно .

А теперь НО. Очень много нестыковок , впечатление что начало и конец писались с многолетним интервалом и автор позабыл то с чего начинал и повторяясь описывает некоторые вещи в конце уже по другому чем в начале. Природа и симптомы развития зомби бешенства в начале и конце разные, возраст Чела и время прошедшее после Войны , в холодную зиму император разрешил включить новые только что построенные атомные электростанции(как лампочку ага, щелк и готово) и многое многое другое. Роман явно нуждается в редактировании неувязок ,чистке и правке мелочей после которой абсолютно не потеряет ни капли своей ценности а только ярче засияет на фоне тусклых коммерческих звезд современной литературы.

«Остров Сахалин» Эдуарда Веркина — это как если бы русским классическим романом была манга, прозрачная и печальная, с тем предназначенным расставанием, которое обещает встречу впереди.

Вопреки постапоку и зомби — это роман о том, как оставленное пространство занимается той исцеляющей силой, которая восстанавливает землю, воздух, людей. В романе много любви, но не в поступках или сюжете, а в атмосфере, которая постепенно сгущается и в финале выпадает дождём. Действия же наоборот схематичны, очень опять дорожны, часто — жестоки, ведь иначе не может быть в мире, который слизнул огонь. Веркин сознательно опустошает роман от любого приятельства, делает мир непригодным, шовинистическим, и когда это становится физически невыносимо — проливает его надеждой, смелостью, красотой.

Вот почему первая половина книги такая неторопливая. Она походная, от объекта к объекту. Просто картография, намётки. Очерчивание. Сахалин в романе «территория зыбкой странности», которая должна сопрягать контексты и что-то выражать. То есть говорить «зачем».

Прежде чем дать ответ, стоит спросить «как».

Очевидная связь с Чеховым не столько в этнографической миссии и уж тем более не в мета-игре. О какой игре речь, если всё на виду — от цитат до названия. Не в том дело. «Остров Сахалин» наконец-то стал законченным художественным высказыванием. Чехов отправился на Сахалин в том числе за большими впечатлениями для большого романа, о котором только что писал Суворину, а вернулся с подробным социологическим очерком, безусловно полезным и важным, но всё-таки прикладным. Этнограф Сирень отправилась на Сахалин за хладнокровной футуристической справкой, а вернулась с литературным произведением. Вместе с суровым замечанием профессора Оды («Ни одна великая книга не спасла ни одну великую страну») возникает необычная, уже вполне историческая альтернатива: Чехов с большим гуманистическим романом, который, быть может, вскоре бы спас нас от самих себя.

Если в более позднем «снарк снарк» Веркин напрасно проигнорировал антропологические рассуждения, в «Острове Сахалин» он ими всё же воспользовался. Увы, этнографические элементы вставлены в текст плотными отступами, которые не предполагают сюжетной нагрузки. Скорее протокол, чем исследование. Секты манихеев и ползунов, углетаски, рыбоеды, тайные общества ханьцев… После всеобщего мора языку хорошо — освободилось много вещей, которые можно заново именовать: никаких вообще-то зомбей, только посконные трупоходы. Но вместо того, чтобы заняться сложной этнографической копкой, Веркин зачем-то подражает Пелевину образца 2010-х. Если повод для Третьей мировой правильно оказывается нелеп, происхождение тяжкой секты ползунов объясняется через хаханьки над культурной повесткой современной Америки. Плевочки карбонового фольклора становятся совсем жиденькими, когда роман доходит до националистической передачи «Лотос и Погром». В чём смысл уподобления поэта Сиро Синкая прозаичному Егору Просвирнину? Синкай принёс поэзию в жертву радикализму, чем и обрёк себя, но Егор ничем таким никогда не жертвовал, он всегда был националистом. Просвирнин назвал свой проект «Спутником и Погромом», потому что это русские слова, вошедшие в английский обиход, одновременно что-то мрачное, нутряное (погром) и предельный помысел разума (спутник). Но «Лотос и Погром» такого содержания лишён, японский контекст остался единственным, ему не нужно ничего доказывать.

Это общая проблема «взрослой» прозы Веркина, в которой он уделяет мало внимания корням и причинам, вкладывая все силы в атмосферный столб. Как и в «снарк снарк», в романе брошена политическая линия, которая Веркину хронически неинтересна. Враждующие фракции на острове не получают сюжетного сопровождения, они только колоритно намечены вроде «Прикованных к тачке». Объяснение, что Япония выжила в Третьей мировой, потому что «глобальные игроки успели уничтожить друг друга, своих соседей и союзников» выглядит смехотворно хотя бы потому, что Япония является важнейшим глобальным звеном по сдерживанию Китая. Политические темы подводят Веркина, он бьёт по ним как по жестяному ведру, отчего они так пусто гремят.

Иное дело география. Веркин вписал Сахалин в современную русскую литературу. Холмск, Корсаков, Поронайск — рецензент, живший на «рабочем» Сахалине, вздыхал и кивал, и даже когда встречал нелепицы, пропускал их, потому что достоверно и так. То, почему каторжная тюрьма называется «Лёгкий воздух» поймёт любой житель Южного, а когда МОБ догоняет людей на Ловецком перевале от этого закладывает уши так же, как при дороге во всамделишний Невельск. Веркин выбрал вневременную имперскую позицию, где японская администрация подозрительно напоминает русских чиновников, а в пути к тебе подсаживается интеллигентный доктор с окосевшими рассуждениями о национальной судьбе. Бывшая, позапрошлая Россия. Осязаемая настолько, что можно говорить о возникновении сахалинского текста: такого же, как петербургский или крымский. Подобные тексты складываются на краю нашего пространства, обязательно у воды, в которую можно взглянуть.

Серьёзные рецензии редко смотрели в неё. Чаще всего в них звучала одна и та же мысль: роман замечательный, но черновой, подпорченный обидными ошибками. Об этом сокрушались Юзефович, Березин, Молдавская, Акимова... Критики недоумевали: когда Сирень забеременела и почему у неё в карманах неразменный рений? А птицы! А деревья! А ещё и ещё..!

Ох, друзья! Быть может — коллеги!

Веркин — это вилявый автор и добрый враль, путанник, непостоянный писатель, который всё время заметает художественные следы. «Взрослая» проза Веркина неоднозначна, противоречива, ошибочна и очень, очень ненадёжна! Она водит за нос всех, кто хочет в ней до конца разобраться, причём водит не из какого-то постмодернистского замысла, а из пофигизма и той подростковой шалости, когда неостановимо хочется что-нибудь заврать. Пока кто-то называет трикстером обыкновенного модерниста Пелевина, в зарослях клоповки ехидно перекатывается Эдуард Веркин.

Во-первых, Сирень — заинтересованное лицо, сознательно умалчивающая о невыгодных ей событиях. Из этнографических записей она создаёт литературный, дважды отфильтрованный текст. Когда в финале герои неожиданно находят лодку со слепыми корейскими детьми и мёртвой «матерью» — это мистификация Сирени. Вот как она записывает рассказ Артёма о заплыве к лодке:

«Выдержал. Не знаю как, заорал и выдержал, зубы выплевывал по пути, три штуки, да кровью плевался. И все только думал, чтобы сердце не лопнуло или не оторвалось там что внутри. Хотя, оно, может, и оторвалось — кровь-то, кажется, не от зубов, много слишком крови».

Так Сирень зашифровывает страшный поступок Артёма: он убил владелицу лодки. Сирень блокирует эту догадку, но не может до конца от неё избавиться. То, что Артём не бросил детей, не получается трактовать однозначно положительно — он отнял у них родителя и должен возместить мать. Каирн — это прежде всего равновесие. Что Артём и доказывает.

Во-вторых, Сирень — нездорова, у неё «реактивный психоз», это дважды травмированная женщина, которая даже своих глаз лишилась. Она писала итоговый текст после пересадки органов зрения, то есть подчёркнуто в другой оптике. На что жалуется профессор Ода. Будет ли путаться в воспоминаниях подверженный психозу человек? Ошибки лишь подтвердят достоверность произошедшего. Хотя часть из них всё равно остаётся небрежностями и описками.

В-третьих, сама концепция романа в том, что в различных мелочах «будущее посылает тебе телеграмму о скорой и непременной встрече». Кусок ценнейшего рения, который Сирень то топит, то отдаёт жадному моряку, то сохраняет для космического двигателя — это и есть точка бифуркации, проникновение будущего в настоящее, проточка кротовьих нор. Камень одновременно ушёл на дно, был пущен на «мыловарни» и отправился к звёздам. Всё это случилось вместе и по отдельности, здесь нет беды, только суть.

Таким образом, «Остров Сахалин» неожиданно приобретает нотки отстранённого автофикшна, где героиня, Сирень, от первого лица в реактивном психозе предпринимает путешествие к самой себе. Это ставит под сомнение её приключения на Сахалине, о которых мы знаем из наполненного пропусками дневника. Сирень аутична, с ней что-то не так и про это «что» прямо говорит глава секты ползунов. Ненормальностью Сирени объясняется отчуждённость повествования, его выморочность, нестыковки. Веркин проходит нормативные инстанции самописьма так, как их и нужно преодолевать — через инициацию, закрывая историко-душевный разрыв. Героиня сталкивается с властным наставником профессором Одой, претерпевает тяжбы с отцом, вспоминает маму и бабушку, превращаясь из безразличного хроникёра в живого сочувствующего человека. Такое письмо обычно раздирает травму, чтобы залезть внутрь и обвернуть себя изнанкой, но для Сирени травма становится порезом в иное, выходом в слепую космическую трансценденцию.

И вот здесь — да, именно здесь — возможно, сокрыта тайна беременности Сирени. Она не описывает связь с Артёмом. Может, умалчивает. А может… не было никакой связи. Сирень забеременела непорочно, в соответствии с теми грандиозными размышлениями о Царствии небесном, которые происходят в финале, когда Бог объявляется ждущим тех, «кто первым доберётся до Него», дабы наследовать созданный им мир. Позже эту идею проговаривает изменившаяся Сирень:

«Он далеко. Миллиард параллаксов, миллиард секунд, синяя планета в системе теплого желтого карлика. Ждет, пока мы постучимся в дверь его дома».

Прелесть текстов Веркина в том, что это так и не так, могло и — не было. Всё-таки внук Сирени обещал обладать «самым тонким чувством равновесия» и всё-таки — эсхатология. Будущее — это когда возможно всё.

В финале Веркин переходит к вселенским задачам, причём переходит из геройской травмы, из обожжённого, сгнившего мира, из тотального обнищания и поражения. Казалось бы, тянется к Японии мёртвый лёд, вот-вот протопчут его мертвецы, и тусклое солнце за радиоактивной пылью как будто уже сдалось, но всё равно звучит надежда, что мы, люди, выстоим. В мире, где крики последних чаек записаны на магнитофон, Веркин призывает верить в существование единорога.

Это как в блокадном Ленинграде смотреть на картины Эрмитажа.

Выстоит человек. Будет.

Сразу после дождя.

Странное, неожиданное чтиво, к которому необходимо подготовиться. По количеству грязи, вони и запущенности, царящей на протяжении почти двадцати авторских листов, впечатления можно сравнить с мизансценой германовской культовой постановки «Трудно быть богом». Парадоксально, что к такому сеттингу быстро привыкаешь, и не испытываешь брезгливости.

«Остров Сахалин» невероятно сложен… и очень прост; в нем мало красок и еще меньше эмоций на фоне кричащего реализма, умирающей от стыда и ярости цивилизации. Это роман-репортаж, как редкий, маловостребованный жанр – между памфлетом и антиутопией. Его стиль, провокационный в плане «равнодушного» присутствия автора, в моем понимании сравним с моделью описания путешествий Гулливера на остров Лапуту и страну гуигнгнмов. Только здесь главгером выступает скромная девица, вооруженная не хуже Лары Крофт и проявляющая абсолютное хладнокровие при виде трупов, расчлененки, агонии, судорог умирающих от болезней и насилия. Она может бояться или иронизировать, но не испытывают омерзения от ужаса окружающей вакханалии, ее не смущают разлагающиеся трупы. Миссия Сирени(ГГ) – изучать, анализировать, сопоставлять. Это дикая бессердечная кукла, прошедшая спецподготовку убийца или свихнувшаяся фанатка футурологии? Такими вопросами, возможно, озадачен читатель в моем лице.

Я вновь пытаюсь проникнуться идеями автора, сформировавшего настолько абсурдный социальный конфликт международного масштаба, что невольно веришь во все происходящее, как веришь в две первые мировые войны и кошмарные результаты исторических катаклизмов. Этот мир сошел с ума после катастрофы (техногенной, мутагенной, гонок на выживание… неважно), и лохмотья, обрывки людской массы сосредоточились в условном дальневосточном регионе.

Необычный постап, непривычный в плане отсутствия сверхмонстров, кошмарных чудовищ и постоянного противостояния изуродованной природы и остатков человечества с лихвой унифицирован грязью, болезнями, убогим прозябанием, голодом, возведенным в ранг конфессии. Уродливые проявления отчаяния погибающего разума воспринимаются, как должное, как безусловный итог радикализма всепланетных шалостей.

Шокирован? Скептически усмехаюсь? Подавляю зевок равнодушного читателя?

Или унижен, обескуражен, возмущен?

Нет… все вместе, все чувства одновременно сплетаются и шипят.

Эдуард Веркин долго и старательно специализировался в детских ужастиках, совершенствовал профессионализм на приближающейся к трэшу самобытности пограничного беспокойства. И вот результат: книга, которая никого не оставит равнодушным. Потому что в ней максимально честный прогноз субъективного футуролога.

Прекрасный язык, но это не совсем фантастика. По сути это интеллигентное переложение жанра «по тюрьмам» на альтернативную историю/постапокал, где автор дрейфует между Чеховым и Пелевиным. Но хотя содержание рыхло, чего не отнять, так это мастерства слова. Это хорошо написано, прямо удовольствие, а вступительная сцена с описанием характера героини через описание макинтоша — высший пилотаж.

https://kobold-wizard.livejournal.com/897423.html

Лучший роман 2018 года по версии Фантлаба, Лучшая отечественная книга 2018 года и Книга 2018 года по версии журнала «Мир Фантастики», лауреат премии «Час быка» в 2019 году. Глаз зацепился за такое количество плюшек. Ранее автор заработал мое доверие романом «Облачный полк».

Мировая война закончилась. Старые государства разрушены. Большинство людей погибло. Неделя Огня и последующая эпидемия выкосили Евразию, Северную Америку и, вероятно, остальные континенты. Мы смотрим на мир из Японии, сохранившейся из-за нейтралитета в войне и островного положения. Поскольку Россия была уничтожена, то возрожденная империя наконец присоединила к себе острова Курильской гряды и Сахалин. Русских к тому моменту там уже не было. Китайцы и корейцы, бежавшие с материка, устроили чистки. К началу истории в ойкумене насчитывалось 17 чистокровных русских. Все они жили на острове Сахалин.

Объединенному пространству должна соответствовать героиня. Она — полукровка с четвертью русской крови. В ее памяти продолжает жить наш язык, на котором говорила бабушка, жившая когда-то в Архангельске. Такая героиня плывет на север. Ее профессия — прикладная футурология. Никто не понимает, чем она занимается, но бумаги Императорской академии наук открывают все двери, дают транспорт и выделяют сопровождающих. Цель экспедиции — собрать материал о рассогласовании между представлениями о реальности и самой реальностью. Героиня едет по острову и раз за разом задает встречным вопрос: «Что Вы думаете о Будущем?»

«Профессор полагал, что Империя, допуская существование префектуры Карафуто и нечеловеческих порядков, царящих в ней, входит в определенный этический резонанс, и новый конфликт с будущим неизбежен».

Антон Павлович Чехов, взяв деньги в долг, отправился на каторжный остров. Его целью были впечатления, с помощью которых он смог бы написать роман. Никакого плана не было. Приехав на остров он сам придумал себе занятие — провести перепись населения. В результате появились тысячи карточек, за каждой из которых стоит человеческая жизнь. Роман Чехов так и не написал. Вместо него в 1890ом году появился сборник очерков «Остров Сахалин».

Назвав свою книгу так же, Веркин обозначил связь с классическим текстом. Герой-рассказчик выезжает из Империи на ее дальний рубеж с неясной целью, а в итоге проезжает по всему каторжному острову и собирает впечатления о текущем положении дел. В финале он/она пишет вовсе не то, что собирался изначально.

» — Как все некстати, – поморщился профессор. – Очень некстати. Столько усилий, столько трудов… Когда теперь еще представится такая возможность? Мы застряли, как мухи в смоле, динамика едва уловима, я очень рассчитывал на ваши сахалинские впечатления… А у вас беллетристика, Сирень.

Ода с сожалением поглядел на меня.

– Нет, с литературной точки зрения это, безусловно, интересно, – успокоил меня он. – Знаете, мой учитель любил повторять слова одного вашего… Не знаю, как это звучит в оригинале… «Счастлив, кто жил в мгновенья, когда качнулся мир», кажется так.

Я поздно встал. Дорога, ночью, Рим.

– Вы видели… много. Вы могли написать хотя бы про это. Но новеллы! Я совершенно не ожидал такого…»

Связь с Чеховым дает структуру текста, а дальше начинают работать различия. Правнучка адмирала, дочь почти адмирала, выросшая в Японии, не похожа на купеческого сына и крестьянского внука из Таганрога. Там где Чехов, хоть и известный в Центральной России, проехал на свой страх и риск, она путешествует, подкрепленная академическими справками, родственным статусом и экипировкой. В художественном тексте ощущается диссонанс между жестоким и физиологичным описанием мира и такой мерисьюшной героиней. Особенно это чувствуется во второй половине романа, когда начинается быстрое действие. Бесчеловечная фантазия на темы тюрьмы заканчивается, и вместо нее начинается резкая манга со стрельбой без промаха, горьким предательством соратников, черным снегом и первыми шагами ребенка в финале. Быть может, и вся книга выдержана в японском стиле, но вначале он не чувствуется.

Лучший роман 2018 года... «Это не говорит о твоих достоинствах, это говорит о недостатках моей жизни». Если сравнивать с «Чужой землей», то Веркин безусловно интереснее. Впрочем, свой роман о гибели русского народа Дивов написал уже давно. «— Ты неправильно переводишь. Русский mudak и английский мудак — совсем разные вещи. По смыслу близко, а интонация другая. То, что ты сказал, по-русски будет hui. Это всего-навсего член, причем в очень грубом варианте. А вот mudak… — Рашен мечтательно закатил глаза. — Хороший был у нас язык, Жан-Поль. Глубокий. Богатый. Красивый. Был да сплыл».

Итого: От претензий к правдоподобию роман рассыпается. Поэтому его нельзя воспринимать буквально, как нельзя воспринимать буквально христианские притчи. Героиня обречена на скитания в поисках точки отсчета, и она ее нашла.

...довольно мрачная история о мрачном постапокалипсическом депрессивном загибающемся мире, которую читаешь, а перед глазами вспыхивают (именно вспыхивают застывшими картинками, стоп-кадрами, стробоскопическими мгновениями, и мельтешат со скоростью пейзажа, мелькающего в окне проносящегося мимо тебя скорого поезда) описываемые картинки бытия и небытия выживших и прозябающих людей: трупы, мор и язва, глад и хлад — все четыре всадника Апокалипсиса уже прошлись галопом, прорысили и проскакали аллюром четыре креста сквозь человечество, унеся и уведя с собой тех, кому было суждено уйти сразу и оставив здесь на этой выморочной земле тех, кто считает себя ещё живыми и кто на самом деле дотлевает искры существования в этом догоревшем костре того, что мы когда-то гордо называли цивилизацией — цивилизация ли то, что было нами выстроено и создано? коли допустили себя и довели планету до хлопьев пены на поверхности океана и до кислотных дождей с чёрным пеплообразным снегом, с тварями вместо животных и с людьми-тварями не менее страшными, нежели эти самые метаморфы-мутанты и ещё с бичом эпидемии неизлечимого и скоротечного, быстрого как полёт пущенной из лука стрелы заболевания, холодно, голо и аббревиатурно именуемого МОБом, что расшифровывается как мобильное бешенство и на практике превращает человека в смертельно опасного одержимого жаждой убийства хищника, с которым невозможно договориться и с которым нельзя контактировать от слова вообще во избежание, а можно только устроить ковровую бомбардировку или ракетный удар с применением того самого уже никем не запрещённого оружия тотального уничтожения; а ещё совершенно разболтавшаяся тектоника, сотрясающая землю и острова и заставляющая то и дело вулканы жарко и смрадно выпыхивать клубы дыма и сыпать горячим пеплом, угрожая всему и вся… мир, в котором казалось бы уже не осталось места ни самому человеку и ничему человеческому в человеках и только ты сам можешь поколебать это предположение, только ты сам можешь сохранить в себе человеческую жалость и сострадание… или не можешь, что встречается гораздо чаще… и уже Сахалин неостров, и...

Однажды детский писатель Эдуард Веркин решил написать взрослую книгу, в результате и вышел в свет «Остров Сахалин», но то, что автор ранее писал для детей и подростков весьма заметно. Да, и конечно же возникает масса ассоциаций — одноимённая книга Чехова, «Дорога» Маккарти и «В стране уходящей натуры» Остера — поднимаемые темы в общем-то не новы, так что куда уж без этого.

На Земле случилась ядерная война, как и можно было бы предположить, победителей не оказалось, а в океане хаоса и безумия неожиданным образом выжила и вполне себе неплохо сохранилась Япония, прихватившая под шумок «северные территории» — Сахалин с Курилами. На Сахалине вновь каторга, теперь японская, а на Курильских островах ведётся добыча полезных ископаемых. Научная сотрудница, этнограф-футуролог, путешествует по Сахалину, изучает обстановку и людей, ведёт путевые заметки. И внезапно оказывается, что этому филиалу ада ещё есть чем удивить путешественников.

Что автору удалось однозначно, так это атмосфера глубочайшего уныния — читая, рискуешь погрузиться в депрессию. Сам концепт постъядерного мира не сказать, что уж сильно оригинален, но геополитические реалии, тем не менее, способны слегка удивить. Пейзажи и окружение вполне себе апокалиптичны, весьма неприятны и слабо пригодны для жизни, но такого гнетущего ужаса, как у того же Маккарти нет. У самурая нет цели, только путь — герои движутся вперёд, безумие, окружающее их, становится всё более концентрированным, а декларируемые цели — всё менее целесообразными. Ксенофобия и расизм цветут буйным цветом, да и с прочими фобиями и сумасшествием всё хорошо. «Детскость» автора накладывает свой отпечаток — некоторые моменты завуалированы, жестокости хватает, но она какая-то сглаженная, будто бы будничная (страшная для взрослого, а для подростка — не очень). Ну и эпилог, без него было бы «по-взрослому», но не удержался автор. :)

В принципе, есть что покритиковать, но не хочется. Книга достаточно оригинальна, наполнена множеством символов, заставляет задуматься и оставляет след в душе. И, несмотря на мрачность, ростки надежды пробиваются.

Роман по качеству изложения очень даже неплохой. По крайней мере, не уступает в этом большинству авторских вещей. Я, кстати, изучив отзывы, приступал к книге с опаской, ожидая, что она окажется перенасыщена психологией — философией, однако это вполне годный приключенческий фантастический роман без избытка «зауми». Конечно, философские рассуждения на несколько страниц действительно присутствуют и действительно восторга не вызывают, но их немного, и сильно испортить впечатление от романа они не могут.

Гораздо больше мне не понравились логические и технические (по тексту) ошибки — то на одной и той же странице начальник тюрьмы несколько раз обзывается майором, потом полковником, потом снова майором, то макинтош то теряется, то снова на плечах, то постоянно упоминается дефицит патронов к пистолетам, который отнюдь не соответствует уровню расхода по сюжету и прочие неувязки. Но это мелочи на фоне глобальной логической несуразности, связанной со спецификой придуманного автором мобильного бешенства, которая полностью разрушает суть и смысл ключевой драмы произведения.

Черный юмор типа рационального использования «давальческого сырья» в виде переработки китайцев — корейцев на топливо и мыло, либо сплачивающие нацию традиции «мордования негра» выглядит весьма натужно, хотя автор явно старался таким образом — за счёт абсурда ситуации — разбавить шуткой мрачную картину непрекрасного нового мира.

В общем, если опасения относительно того, что книга окажется скучной, не оправдались, то и признание книги «взрослой» тоже на мой взгляд, не оправдано. Хорошая развлекательная вещь, но по классу — юношеская фантастика.

Добро пожаловать на остров Сахалин! Приготовьтесь к увлекательному путешествию вместе с Сиренью и Артемом! Что нас ждет на этом чудесном острове? Помимо природных красот уничтоженных войной мы посмотрим на кладбище китов, удивимся местным обычаям особенно тем что называются мордование негра, посетим местные тюрьмы, пообщаемся с безумными каторжанами, вспомним как вкусны собаки на вкус и захотим попробовать все блюда с этим вкусным животным, одним глазком глянем на удивительных людей, что не ходят прямо, а ползают на четвереньках, издали посмотрим на электростанцию что работает на мертвецах ну и конечно во всей красе насладимся всеми прелестями МОБа.

Если вы ждете интересных персонажей или хорошо прописанных приключений, то лучше пройти мимо. Это книга будто путеводитель, тут у нас то, а тут у нас это, герои идут от одной точки к другой и мало где задерживаются. А в какой-то момент книга просто заканчивается. Главные достоинства этой книги это ее сеттинг и глубочайшая атмосфера. Она цепляет и обволакивает тебя с ног до головы с самых первых страниц.

Стоит отметить что первая половина книги написана гораздо лучше, она более мрачная, более холодная и безразличная ко всему вообще.

Кстати, если у вас в руке черная книга и вы читаете аннотацию, ну или вы читаете аннотацию здесь, на фантлабе, то верить ей не советую. Единственное что из нее правдиво так это “великолепный постапокалипсис”, все остальное написано, видимо, про другую книгу. С Сахалином Чехова знаком поверхностно, но суть его визита знаю. Общего между визитом Чехова и Сирень мало, как по мне. Нет в книге никаких “непредсказуемых поворотов сюжета” и уж тем более нет никакой “истории подлинной любви”. Эта книга про хорошо выверенную атмосферу ужасающего будущего,про холод, мрак и безнадегу. Вот основные достоинства этой книги.

Не поднимается у меня рука поставить оценку ниже, так что балл чуть чуть завышен.

Две трети книги автор планомерно создает образ жестокого, безразличного, но при этом по-своему рационального, крепко сбитого мира. Атмосферу создать удается, отдельные явно чуждые концепции вещи (ползуны, мистика в архитектуре, нити хогбена) на фоне добротного фона прощаются.

Но потом происходит нечто странное. Герои напрочь забывают в каком мире живут, теряют всякую рациональность и начинают играть в добро. Простите, но нет. Либо я верю в первую часть книги, либо в это. Вместе оно не вяжется.

Также после прочтения понимаешь, что неплохо познакомив нас с миром, автор совершенно не познакомил с персонажами. Вот откройте любую биографию на Википедии, из тех что побольше и спросите себя — вы познакомились с человеком? С его тайными желаниями, с причиной его успехов и поражений, с тем кого, что и как он любил? Да нет же. Самый большой набор внешних фактов не позволит этого сделать. А ни одного внутреннего нам раскрыто не было.

Но с другой стороны, даже не попытавшись нам раскрыть персонажей, автор не смог и напортачить в этом деле, не было возможности. Что добавляет книге некого сорта правдоподобности. Так что ориентируйтесь на интересное чтиво до конца, который вы с неким удивлением быстренько проскочите и останетесь со странным чувством смазанного удовлетворения.

Что такое «футурология» как научная дисциплина, мы все знаем. Но не каждый задумывается о том, что любая постапокалиптика: письменная или экранная — тоже есть футурология. И вообще, мир меняется здесь и сейчас, в самый данный момент сходятся прошлое и будущее, как... Нити Хогбена. И мы все своего рода футурологи. Вы ведь, когда прочитали оглавление, догадались, что это будут не просто путевые заметки, а нечто большее — роман про будущее, которое возникнет внезапно и пройдется по героям санирующим огнем?

Книга оказалась, наверно, первой, которую мне захотелось перечитать сразу после прочтения.

8 из 10 баллов. Не 10, потому что:

(-1) — за «мясной» реализм (не верю);

(-1) — за то, что одного из первостепенных персонажей вводят после середины книги (не люблю).

Не понравилось:

* как люди упрощены и смешаны с грязью

* сомнительны также многие моменты постапокалиптического быта и здоровья

Понравилось:

* концовка

* вообще литературный уровень на голову выше подавляющего большинства современной беллетристики

«Лучшее, захватывающее, нешаблонное, странное, неожиданное…» такими эпитетами наградили роман коллеги-лаборанты, которым он понравился. Несомненно, вещь перед нами не совсем рядовая. Возможно, даже совсем «не». Но назвать ее неким откровением, или расценить, как новое слово в современной русскоязычной SF, не могу совершенно. Даже инаковости, за которую я обычно добавляю балл, не хватило. Этот самый – седьмой – балл набежал только благодаря печальной философичности финала.

Идем дальше. Посмотрим на премии, полученные «Сахалином…». Из номинантов-финалистов, который роман Веркина опередил, ему, как минимум, не уступают (а я читал не всех конкурентов) «Чужая земля» и «Рунные витражи» (Книга года по версии Фантлаба), «Блудный сын» и «Отражение» (Лучшая отечественная книга от журнала «Мир фантастики»). Так что, остается «Час Быка», вручаемый за «самое социально-ориентированное произведение». Здесь, да, здесь, пожалуй, и не поспоришь.

Как не поспоришь и с тем, что жанров и сюжетных ходов намешано в романе множество, как и стилистических калек с других писателей. Только навскидку, кроме уже упомянутого коллегами Пелевина («В память об этом дне, и чтобы не гневить духов, русские названия городов, рек и островов были сохранены, а всем русским беженцам, уцелевшим в Войне, назначили усиленный паек»), здесь можно найти и вполне себе дивовские нотки («Но шли годы, лета и зимы, тайфуны и туманы, и теперь у префекта ревматизм и люмбаго, у него нет жены и детей, и вся его жизнь прошла здесь, в заботах и мечтах. Постепенно забот становилось все больше, а мечтаний все меньше…»), и турбореализм Лазарчука («Будущее, чтобы состояться, должно отрицать прошлое. То есть, настоящее для нас. И задача практикующего футуролога – определить векторы вторжения грядущего…»), и даже экзерсисы в духе Проханова («…но в метафизическое пространство Империи до сих пор не включены в силу того, что… не были приобретены надлежащим путем – ни завоеваны силой оружия, ни присоединены мощью экономики, ни отторгнуты хитростью дипломатии… сакрально они не могут являться полноценным уделом императора»).

Впрочем, полученная эклектика вполне себе читабельна и любопытна. Как любопытен и смоделированный (пусть исключительно волей автора) мир. Как любопытно ждать, что ждет героев за поворотом, как… Претензия у меня, по большому счету, одна. Даже не претензия. Факт, строго не позволяющий мне оценить роман выше, чем на «четыре с плюсом». (Да и эта оценка – с натягом).

Я имею в виду затянутость, наигранное равнодушие, заунывность повествования. Уже на исходе четверти книги это начинает… не раздражать, нет. Но мешать, путаться «под ногами» и в мыслях. И это ощущение замедленности, тягучести никуда не девается, даже когда спокойную «этнографическую» экспедицию сменяет жесткий, беспощадный квест на выживание. Да, легко допущу, что это плод направленной имитации, что все так и задумано, и что Веркин заслуживает исключительно оваций. Недаром же он устами гг заявляет: «Футурологи – фаталисты. Как и все японцы, впрочем». Но собственные-то ощущения никуда не деть!

Резюме. Вполне приличная книга, которая может понравиться любому поклоннику пост-апа, пост-модерна и т. д. (смотри жанрово-тематический классификатор ФЛ). А может и совершенно не понравится любому поклоннику пост-апа, пост-модерна и т. д… Далеко не тот роман, про который я рискну сказать: обязателен к прочтению

P.S. Предлагаю писателям-фантастам новую профессию персонажей: «боевой футуролог»))).

Не могу назвать роман безупречным. Технически сделано рвано. Начало прям откровенно нудно, с этими общими описаниями. А в конце педаль боевика врублена на полную, и все начало летит в корзину для грязного белья.

Есть несколько цельных эпизодов, которые прям чуждо смотрятся в лоскутном одеяле.

Откровенно натужный юмор по поводу негров. Фабула ходульная в прямом смысле. Ходют и все. Фантдоп — смесь из «Заводной» Бачигалупи, Войны Z, Дороги и еще других известных вещей.

Но между тем. Местами проступает в тексте нить, которая связывает землю и небо. И вот когда эта нить проступает, и начинает звучать от вибрации, то тут и понимаешь, что можно ради этих мест лопатить породу пустого текста.