Дина Рубина «Маньяк Гуревич»

«За далью даль, думал Гуревич; за бардаком и кошмаром всегда маячат другие кошмар и бардак. Это вечная карусель в том парке аттракционов, в котором мы обречены развлекаться всю жизнь; это вечные лодки-качели, из которых невозможно выбраться, даже если тебя тянет блевать на всех и на всё вокруг…

Он был весьма недалёк от истины.»

После «Наполеонова обоза» что-то долго не мог приступить к Рубиной. Казалось, что для чтения её книг необходим какой-то особенный настрой, специфическое мироощущение, которое у меня было раньше, во время чтении её трилогий «Канарейка», «Люди воздуха», «Обоз», и которое я утратил сейчас, в это нелегкое во многих аспектах время.

«Маньяка Гуревича» я добавил в прочтению сразу после его выхода, но начал читать только сейчас, случайно.

Со временем геологи-литераторы, разбирающие и систематизирующие прозу первой четверти двадцать первого века наверняка выделят в напластованиях тонкую специфичную прослойку — ковидный роман. Причём относиться к этому субжанру будут не только книги про ковид, но и книги, написанные в ковидную пору локдауна. Брендон Сандерсон, например, накатал аж четыре внеплановых романа, сидя взаперти. Дина Рубина подарила нам «Маньяка Гуревича»:

«Мысль написать такую вот светлую и тёплую книгу о трогательном, хотя и нелепом в чём-то человеке пришла мне в начале тягостных месяцев проклятой пандемии. Я вдруг поняла, что читателю и так тяжко дышать, и так тесно жить; что его и так сейчас сопровождают болезни, горести и потери; читатель инстинктивно ищет в мире книг такое пространство и такую «температуру эмоций», где он мог бы не то что спрятаться, но войти и побыть там, легко дыша, пусть и грустя, но и улыбаясь».

Ну и что Вы думаете? Таки да. Таки крайне сентиментально, до комка в горле.

Казалось бы, что особенного — советское детство советского мальчика. Но это Рубина! Какой слог, какое внимание к атмосфере и мелочам. Эпоха встаёт, как живая. Сеня Гуревич, сын мамы-гинеколога и папы-психиатра, вроде бы поколением постарше, чем я, но застой на то и застой, что отличить семьдесят второй от восемьдесят второго очень непросто.

Как и всегда у Рубиной, нас ждут зарисовки о характерах, особенностях и судьбах всех персонажей — от главных до эпизодических. И это прекрасно. Кому-то такая детализация претит, а для меня оживляет мир книги. Веришь, что вокруг не строчки-статисты, а живые люди, по краешку судьбы которых прошёл автор.

Первая часть книги — школьные годы чудесные в поздние семидесятые, начало восьмидесятых. Юность.

Вторая — работа в скорой. Молодость.

Третья — карьера психиатра. Начало взрослой жизни.

Четвертая — алия и обустройство на новом месте. Зрелость.

Пятая — дети, внуки, счастливая старость.

И каждая из частей украшены, как ёлки игрушками и гирляндами, таким количеством вставных историй, что за ними большую часть времени не видно сюжета. Да и какой сюжет — обычная жизнь обычного человека. Странного, но доброго.

Интонационно, неизвестно, кстати, сознательно или нет, автор мимикрирует под стиль старой, утомлённой, но благородной дамы. Лексически это выражается в повторе какого-то слова в начале предложения: «Разные, разные лица сопровождали его дни – ну и ночи, конечно.» Какой-то даже былинностью веет от этого, ветхозаветностью. Нет, злоупотреблений этим приёмом нет — всего раза три-четыре на том, но всегда обращает внимание на себя.

Гуревич, живущий свою сумбурную, но вполне обычную жизнь, кажется несколько блёклым на фоне персонажей трех моих любимых трилогий Рубиной (см. начало отзыва), у которых драма, надрыв, приключения, несчастная любовь. Возможно, так и задумано. Герой и его переживания становятся ближе.

При этом Рубина так психологична, что несколько раз откладывал книгу, размышлял, вспоминал, грустил, чуть не плакал. Даже несколько злился на писательницу, укоторой так мастерски получается выбивать меня из равновесия самыми обыденными зарисовками. Возраст.

В одной из последних глав подача историй перешла на совсем уже тысячеиоднаночный уровень — рассказчик последовательно проваливался вглубь на четыре, по-моему слоя.

В финале — счастливая, сентиментальная, злезливая старость, самое её начало.

Действительно, душеспасительная история, своими интонациями и ритмом возвращающая душевный покой и уверенность, что всё будет хорошо.

Читать людям обоих полов, но только тем, кому за сорок пять, раньше не надо, не проникнитесь.

10(УМИРОТВОРЯЮЩЕ)

Доктор едет, едет...

«Хоть легкая витает грусть

В моей волшебной сказке,

Хоть лето кончилось, но пусть,

Его не блекнут краски.

Дыханью зла и в этот раз

Не опечалить мой рассказ. «

Дина Рубина прекрасна во всякую пору, однако Новый год и Рождество время для которого ее проза словно специально создана. Как диккенсов святочный рассказ со множеством злоключений, какие случаются с хорошими людьми, но заканчивается все счастливо. Дарит ни с чем не сравнимое ощущение уюта, когда вокруг мороз, слепящий снег, и пусто, как в пустыне, у нас же радость, детский смех, горят дрова в камине.

И не суть, что начавшись в широтах, где изразцовая печь актуальна, заканчивается в зимнюю пору, в местности, привычной скорее к жаре, чем к холоду. Главные зимние праздники — это не то, что снаружи, а то, что внутри. «Маньяк Гуревич», как вы, без сомнения, догадались, вовсе никакой не маньяк в обыденном значении, но один из персонажей галереи рубинских образов, несущих в мир тепло и свет, делая существование чуть более приемлемым.

И в этом смысле все они отчасти маньяки, все бесчисленные герои писательницы, а творец Дина Ильинична плодовитый, из тех немногих, кто на протяжении десятилетий стабильно радует поклонников своими прекрасными книгами. Затеявшись вспоминать рубинских героев, открывших новое понимание музыки, живописи, пантомимы, фотографии — можно увязнуть на многие часы в одном только перечислении.

А каковы ее города: Ташкент, Самара, Прага, Алма-Ата — они тоже словно бы оживают на страницах, такие узнаваемые, такие недостижимо прекрасные. И мы усаживаемся вновь в двухместную машину времени (за рулем автор), совершаем сентиментальное путешествие, пренебрегши советом Геннадия Шпаликова никогда не возвращаться в прежние места. В новом романе такое место Ленинград детства и юности героя.

Он прекрасен, этот на камнях из камня построенный город, с его площадями, дворцами, памятниками и музеями, в которых Сеня Гуревич, не в пример большинству сверстников, бывает — спасибо родителям. Хотя семья медицинская: мама гинеколог, папа психиатр, что не мешает ему быть маниакально увлеченным пушкинистом (у Рубиной все лучшие герои одержимы, только не демонами а дэймонами, если вы понимаете разницу).

Семья, детство, отрочество, юность, учеба, женитьба и любовь (в такой последовательности), медицина, эмиграция, горький хлеб чужбины, постепенное вхождение в жизнь новой страны, которая становится землей обетованной и прекрасная осень патриарха. А поверх всего бесчисленное множество баек, порой забавных, чаще грустных, иногда невероятно смешных. И это неизменно обаятельная черта Рубиной-рассказчицы.

Отличный роман для чтения в рождественские каникулы. Теплый, светлый добрый.

Давненько уже не попадался настолько увлекательный роман.

Дина Ильинична — мастер. Отличный текст.

Шероховатости в восприятии у меня возникали, и неоднократно — ну, куда же от них денешься? И пресловутый антисовок с его родимыми пятнами присутствует. И Ленинград в 80-е годы уж никак не казался холодным-голодным ( говорю это потому, что был там — студентом работал на практике). И снабжение города было вполне (получше, чем в Киеве), и апельсины уж никак не были дефицитом — зимой их там продавали на каждом углу. И мотивация эмиграции какая-то смутная... В общем, если бы не это все, поставил бы 10.

Но даже в этом варианте читается очень хорошо, и ГГ необычно-симпатичный. Ему сочувствуешь, за него переживаешь — это уже явный и жирный плюс. Докторские байки хороши, приключения увлекательны.

Спасибо автору за книгу.