Надежда Ожигина «Песнь птицы печали»

***Аргонавты космоса***

Надежда Ожигина объединила в обидно малом объёме «Песни птицы печали» любовную историю, ксенофантастику, криптоисторию и хоррор. Сделала это настолько оригинально, что стиль рассказа получился затейливым до вычурности. Это выглядит осознанным авторским выбором, поскольку стержнем для сюжета послужила психоделика, а персонажи находятся в состоянии изменённого сознания.

Вещица вышла эстетская, и одним это понравится, тогда как других может оттолкнуть. Вместо действия здесь расцветающий фейерверком букет мифологических ассоциаций и культурных аналогий. Поиск нимбрума, гибель товарищей, пленение инопланетного существа даются фрагментарно, в болезненных воспоминаниях капитана корабля. Финал не однозначно-определённый и допускает вариативность толкования.

Психоделия произведения двойная: экзотика чужого мира и возможная галлюциногенность нимбрума. Планета Коху и сама поражает алыми пустынями, фиолетовыми джунглями, стаями странно ведущих себя чёрных птиц и хаотично всплывающими из песка скалами. Дальнейшие события показывают, что далеко не всё из происходящего можно объяснить рационально, в том числе и на Коху.

Центр бедлама – вывезенная с планеты птица. Её вид переносит нимбрум, как пыльцу, пачкается в нём, принимая песчаные ванны, или продуцирует? Насколько разумны эти существа, и не могут ли они использовать его сознательно? Почему её присутствие на корабле обостряет эмоции и провоцирует членов экипажа на, казалось бы, не свойственные им переживания и поступки?

Похожих на археоптерикса инопланетян орнитологи назвали сирин. За человеческое лицо на птичьем теле, чёрные перья и прячущиеся в них младенчески недоразвитые руки. Рассказ вроде бы должен отталкиваться от русских и западноевропейских легенд 17-го века, но не очередная ли это попытка запутать читателя? Райская сирин поёт и выводит птенцов на земле, но корни этого образа учёные находят среди античных сирен.

У рассказа подозрительно много пересечений с древнегреческими мифологией и драматургией. Сладкозвучные сирены, жестокие гарпии, смертоносные стимфалийские птицы. Движущиеся Симплегады, просто рифы и скалы, служащие гнездилищами полуптицам. Межзвёздный корабль Арго в поисках не то Золотого Руна, не то амброзии. Красавица и волшебница Медея, способная убивать ради любви и мести.

Общность национальных мифов относительно облика внеземных существ подталкивают читателя к строго определённой догадке. А что если в стародавние времена уже был контакт двух цивилизаций? Человеческой и тех, в ком даже сейчас узнали мифических людей-птиц? Что в действительности было тогда, и чем это может обернуться спустя тысячелетия? И не очередная ли это ловушка в тумане нимбрума или замысла автора?

Повествование началось с любовной сцены, приторно сладкой и едва выносимой вне целевой аудитории. После его грубо вернули в жестокую реальность дальнего космоса. Однако очень скоро сгустился зловещий туман, в котором могут скрываться как нимфы, так и чудовища. Сам жанр рассказа ускользает – это не сай-фай, не стилизация советской фантастики, не хоррор, не криптоистория и не мелодрама. Нечто штучное и экзотическое, играющее на аллюзиях, дразнящее читателя.

Рассказ подкупает грамотно прописанным миром. Учитывая специфику и жанр произведения (научная фантастика), изобразить его во всех подробностях достаточно сложно, особенно если нет опыта чтения соответствующей литературы. Здесь же космопутшествие и то, что герои-космонавты видят перед собой, описано аутентично. Благодаря чему видно, что автор подкован в матчасти.

Его опыт можно заметить также по образам и характерам героев. Все написаны резкими, выразительными штрихами, а это говорит, что текст создавался уверенно, когда главные детали (суть) набрасывались на скелет действия. В частности, выделяется визуальная часть: образы созданных автором птиц яркие и живые, их не спутаешь с другими фантастическими существами из литературы этого же жанра.

Что касается жанров как таковых, на первых порах чтения трудно понять, к какому произведение относится больше: непосредственно к научной фантастике или триллеру, потому как немалую роль в истории играет саспенс, свойственный темной литературе. Отмечу, что он подан здесь не как одна из полноценных сторон произведения, но как дополнительный (обрамляющий) историю элемент. Лишь ближе к финалу транслируемая в начале тревога сходит на нет, и читателям становится ясно — рассказ не позиционируется как триллер (хотя наметки к этому есть на протяжении всего повествования). Но отнюдь не теряет в этом благодаря общему качеству текста.

Если резюмировать, то «Песнь птицы печали»: короткая форма со ставкой на твист, в которой, несмотря на скорый финал, сквозит определенная поэтичность благодаря завершающим повествование образам.