Иван Гончаров «Обрыв»

«Роман классический, старинный,

Отменно длинный, длинный, длинный...»

Это неимоверная нутода, дорогие мои. Я правда поражаюсь, как Гончаров, автор искроментой «Обыкновенной истории» и захватывающего «Фрегата «Паллада» (притом, что тот тоже очень большой) смог написать настолько скучный и пустой роман. И дело не только в том, что он невероятного размера. Удивительно, что при всем его размере в добрую «Войну и мир» в нем вообще ничего не происходит. Я не шучу. В романе нет ни одного мало-мальски значимого события, которое бы как-то повлияло на жизнь персонажей. Все только ходят и гундят, простите.

Поначалу я думала, что это роман про Райского. Вот он, бестолковый оболтус, сын своего века, наделенный Онегинским сплином, но начисто лишенный Онегинского очарования. Мужик за 30 ведет себя, как романтически настроенная школьница, которая везде видит либо любовь, либо попытки ее скрыть. Всю первую половину романа Райский достает всех окружающих, до кого дотянется, требованиями «открыть ему свое сердце». И категорически не хочет признавать, что люди могут просто заниматься своим делом. Нет, ему везде мерещатся романы, интриги, тайные страсти и пр. Мне в целом казалось, что это у людей с возрастом проходит, годам к 20, а у мужчин так и вовсе.

Вообще поведение Райского очень напоминает то место из статьи Ходасевича, забыла, какой именно, где он пишет, что в его поколении были свойственны «страсти» — и если уж не испытываешь настоящие эмоции, то изо всех сил делай вид, что испытываешь. Корчи страсти, как можешь, это модно. Райский и корчит. Окружающим смотреть на это слегка неловко. Первую часть Райский изводит свою кузину, ничего не добившись, уезжает в деревню. Что, думаете, это что-то изменит? Нет, после того, как читтатель героически преодолел 300 страниц про кузину, автор о ней забывает и больше к ней никогда не возвращается. Зачем была кузина, в итоге, неясно. Портрет неприспособленного ни к какому делу романтического лентяя можно было и меньшими средствами нарисовать.

Дальше герой приезжает в родную деревню, а там надо же — внезапно две дальние родственницы, молодые сестры. Ольга и Татьяна (зачеркнуто) Марфа и Вера. Расклад между сестрами настолько пушкинский, что становится прям неловко. Тем более, что у сестры «Ольги» как раз есть такой же молодой и веселый жених из местных. И читатель начинает подозревать, что он это уже ел — но и эта линия тоже не заканчивается ничем между Райским и «сестрой Татьяной».

Роман вообще отличает некоторое количество сюжетных линий, которые автором намечены, но не приведены ни к какому интересному финалу, а просто брошены или отпущены болтаться как есть. Его правильнее было бы назвать не «Обрыв», а «Облом»: только покажется на горизонте что-то более ли менее похожее на СОБЫТИЕ, автор тут же пугается — и ну 200 страниц живописать сельский быт, отношения дворни, творческие неудачи Райского (который от скуки пробует себя во всех искусствах, но от лени ничего не добивается). Так и проходит весь текст, скучно, размеренно, как благополучная сельская жизнь. Зачем все это было — бог весть. Притом, что у автора, как и в творчестве Райского, есть отдельные очень удачные моменты, касающиеся характеров и типажей — первые эпизоды препирательств Райского с бабушкой, например. У кого не было такой любящей бабушки-тиранки, тот и не жил, считай, это прекрасно. Полина Карповна смешная, но быстро надоедает и начинает напоминать уже Эллочку-людоедочку.

Но увы, это не искупает бескончно занудных длиннот, на протяжении которых персонажи «испытывают эмоции», а автор это старательно и очень многословно описывает. Притом, что испытывают эмоции они по таким ничтожным поводам, и растягивают свои внутренние (и не внутренние) монологи на такое бесконечное время, что только Большой взрыв может посоревноваться с Гончаровым в контексте происхождения великого из малого. Это был читательский подвиг смирения и больше никогда.

Какие же бездонные глубины человеческой души порой скрываются за пылящейся на полке старенькой, невзрачной зеленой обложкой с непримечательным названием «Обрыв».

Я не знаю, откуда в Вас, Иван Александрович, столько жизненной мудрости, опыта и наблюдательности, соединённых со способностью все это органично изложить всего на семистах страницах, но такое ощущение, что и за 200 лет столько не накопить. Никаким современным самопровозглашенным специалистам по психологии, которых так любит читать современная молодежь и так кичится этим, и не снилось такой проницательности. Вот лучший учебник по психологии. И название ему «Русская классика».

Может, этот роман просто слишком личный для меня(поэтому я даже решил написать такую оду ему), и другие его не смогут так оценить, но я не соглашусь с теми, кто называет его женским. Это роман для обоих полов.., но не для всех возрастов — очевидна причина того, что он не входит в школьную программу. Так же, как и понять в этой книге мотивы поступков своей внучки может только бабушка, имеющая достаточно опыта за спиной, так и проникнуться глубиной повествования сможет лишь тот, кто знает, что такое страсть и как горько порой приходится за неё платить.

Кстати, о героях: образы выписаны замечательно. Это подкупает сразу же. Вокруг нас всюду ходят и Козловы, и Райские, и Веры, и Тушины, и Марфеньки, и многие другие. По крайней мере, я нашёл почти для каждого персонажа его психологического двойника среди своих знакомых. Описывать их характеры подробно я сейчас не вижу смысла. Для этого надо писать пояснительную записку к «Обрыву», которая будет по объёму соизмерима с самим романом.

Сюжет с виду не пестрит какими-то крутыми поворотами, достойными блокбастера, но это ещё больше только как будто говорит нам: «Все описанное происходило, происходит и будет происходить вокруг; это роман о нас с вами, а кто вы из персонажей — это решать уже вам».

Это роман для молодого поколения, которое привыкло считать, что старшие уже своё отжили и не знают нынешних нравов и принципов. «Что вы нас, дескать, учите? Сами с усами.» Но это и роман для старшего поколения, которое привыкло смотреть на молодежь свысока и причитать, что нынче молодёжь уже не та. «Вот мы, дескать, в своё время были благоразумнее и чище в своих помыслах.» Но ошибутся и те, и другие, когда так скажут. Все циклично. Старшие поколения когда-то были младшими и так же оступались, падая в «обрыв», а младшие станут старшими и будут со временем забывать о своих падениях, говоря красивые слова о нравственности. И горе тому, кто о них забудет, пытаясь самовольно возвести нимб над своей головой.

Это роман о том, чем для человека оборачиваются его цинизм и надменность. В компанию к Ставрогину и Базарову попадёт и Волохов. Наказание неизбежно.

Это роман для тех, кто к тридцати годам ещё не определился, кем он хочет стать, когда вырастет. И для тех, кто определился, но ему все же кажется, что его великой миссией могла бы быть другая стезя — это на самом деле стать вторым Достоевским или Да Винчи, а не преданно протирать штаны в офисе. И для тех, кто считает, что хитрость, приспособленчество всегда победят доброту, простоту и чистоту душевную. И для многих, многих других: неравнодушных к мнению других и наоборот слишком равнодушных, холодных и страстных, талантливых самородков и тех, кто добивается всего своим упорством, счастливых в любви и тех, чьё сердце разбито и растоптано, доверчивых и ревнивых, горделивых и умеющих прощать. Этот текст невероятно многогранен. Просто читайте его и наслаждайтесь. И поверьте мне, простому обывателю, что каждый из вас найдёт в нем частичку себя, заставив посмотреть на себя со стороны.

Ведь все из нас когда-то спускались в свой «обрыв». И главное в жизни — уметь из него достойно подняться. Но велик лишь тот, кто сумеет вынести из «обрыва» не только себя, но и другого.

Восприятие данного романа, что прослеживается и в предшествующих отзывах, весьма неоднородно. В произведении можно выделить несколько слоев (личная трагедия, символизируемая народная (государственная) трагедия), каждый из которых, между тем, сохраняет самоценность и вполне может быть определен в качестве раскрытия основной идеи.

При этом, на мой взгляд, их изложение оказалось средством достижения главной цели – продемонстрировать перипетии художественного восприятия жизни, ее трагичности и драматизма.

Непосредственно в поисках творческого вдохновения посещает Малиновку Райский; неспроста И.А. Гончаровым оставлены регулярные отсылки к роману, над которым работает главный герой. В «Обрыве» в масштабах короткого периода, ограниченной локации и минимального объема событий перед нами досконально раскрыты личности главных героев, равно как и их типажи.

Разворачивающиеся события не оказывают решающего влияния на развитие сюжета, все как будто предопределено изначально:

Главный герой желал получить пищу для утоления «художественного голода»; он этого достиг, представ перед жизнью в ее подлинном обличии.

Тяготы, с которыми столкнулся И.А. Гончаров в ходе создания «Обрыва», уже говорит о глубоко личном отношении автора к произведению. Об этом же свидетельствует существенное количество отступлений, как и малозначительных событий, посредством которых он, как представляется, желал не только выразить персонажей, но также обнажить собственное мировосприятие.

Последнее сказалось на структуре романа, как в отношении его размера, так и в плане его насыщенности. Большая часть книги – вялотекущее развитие сюжета либо описание отдельных событий, большая часть которых, скорее всего, не отложится в памяти читателя.

Возможно, в «Обрыве» И.А. Гончарову чрезмерно сильно хотелось высказать себя.

В кои-то веки аннотация не соврала: передо мной действительно прекрасный образец психологической прозы. А какие выразительные портреты действующих лиц, от главной героини до какой-нибудь Полины Карповны! А тихое сельцо с непременным «страшным» преданием о могиле самоубийцы под обрывом! Несмотря на немалый объем и несколько беспорядочную структуру, роман был легок и увлекателен.

Но только до того самого «обрыва», ставшего здесь весьма ясным символом нравственного падения. Страсть Райского «развивать» всех встречных женщин, гордость и независимость Веры, цинизм Марка вызывали то улыбку, то сочувствие, то желание надрать героям уши. Их проблемы вовсе не казались чужими. Ведь даже нам, современным и продвинутым, не так легко понять, где кончается свобода и начинается безответственность. А вот финал свалился в тот нравоучительный роман «о Кунигунде», над которым сам же автор вволю посмеялся, в помесь морали с мелодрамой.

Вот интересность: раньше романом называли не форму, а жанр произведения, когда перед глазами читателя развёрстывалось полотнище жизни и борьбы героев, рисовались проблемы нравственные и социальные, жанр охватывал многие этапы существования героя и по этой причине был сложен и волнующ. Трансформация жанра в форму, признаться, произошла с некоторыми потерями, но не в этом дело.

Дело в том, что «Обрыв» – это как раз роман-жанр, произведение настолько необъятное, что о поднимаемых в нём проблемах можно говорить часами. Известный менее своих собратьев, романов «Обломов» и «Обыкновенная история» («Обломов» входил в школьную программу, «Обрыв» – нет), он хоть и не родил имён нарицательных, но затронул больше сторон человеческой души и жизни, чем первые романы автора.

Итак, что же такое этот «Обрыв»? Замшелая классика, которую даже не преподают, потому что она скучна и нотационна? Слава богу, нет. Это роман-становление, роман-перелом, роман-познание-себя, разговор не с совестью, но сердцем. Созданный в далёком 1869 году, он до сих пор волнует душу, рождая в самых тонких своих местах эмоции, которые в век нынешний способны родить разве что визуализации (фильмы в этом отношении всегда были сильнее текстов). Один и тот же эпизод романа каждый раз воспринимается на уровне слёз, как минимум – кома в горле, и по этой причине, видимо, «Обрыв» и не получил известности – он насквозь женский, даром что написан мужчиной и в главной роли – тоже представитель сильной половины человечества. Женским я его называю потому, что хоть здесь и есть активный, мечущийся герой, за которым интересно следить, но центральные фигуры романа – женщины, и именно женщины становятся источником и радостей, и бед романа.

Как запоминают Обломова, так запомните и Райского, главного героя «Обрыва». Рассмотрите и запомните, потому что этот герой по неприкаянности даст фору любому сорванному ветром паучку в паутине. Ассоциация почти точная: как и паучок, Борис Райский пытается найти себя в обществе, но порывы ветра порой так сильны, что паутинку подхватывает и несёт дальше. Образ человека, который к тридцати годам не обзавёлся ни семьёй, ни профессией, соседствует здесь с глубоким желанием обзавестись-таки хотя бы чем-то одним, и вот перед нами уже то художник, то писатель, то просто ценитель женской красоты. Герой этот пронесён автором через страсти и метания сердца, подвергнут анализу, раскрыт и законспектирован, но, как я уже сказала, не ему посвящены лучшие места в романе. Райский – как стена, на которую отбрасывают меняющиеся тени женские персонажи, и он одновременно и отражает их, и отражается от них.

Россия, 19 век. Сперва Санкт-Петербург, а потом провинциальный городок (да и не городок даже, а деревенька), родовое гнездо Райского, которым заведует двоюродная бабушка его, Татьяна Марковна Бережкова, и где живут его двоюродные внучатые племянницы Вера и Марфенька. Из бурной жизни в тихое раздолье, из царства соблазнов – в обитель нравственности. Краткая история борьбы с самим собой – и долгая, пространная, подробная история познания деревенского образа жизни, характеров бабушки и сестёр, нравов и устоев провинции на примере старых друзей и новых знакомых. Какое богатство образов таит в себе этот роман! Здесь вам и столпы общества, и немолодые кокетки, и дворня, и верные, многолетние помощники. Есть и учителя, и неверные жёны, есть крепкие помещики, а есть старые сумасброды.

И вот в этом-то цветнике и произрастают три розы разного сорта: бабушка, старшая сестра и младшая. Наш герой Райский наблюдает их и пытается менять под свои понятия о жизни, но все три оборачиваются такими сторонами, что скука, спасения от которой Райский искал, бежав из Петербурга, забылась мигом!

Нет, я не расскажу, что за характеры кроются в этих героинях. Не потому, что не люблю спойлеры, но потому, что не люблю пересказывать: каким образом не попробуй подойти к этим персонажам, они всякий раз оказываются неизмеримо глубже и чётче, и любое описание по сравнению с тем, что они есть, кажется плоским. Но вот хотя бы малое о них: традиции в лице бабушки, детскость в лице Марфеньки, ум и красота в лице Веры господствуют в «Обрыве» и если не прямо, то косвенно приводят к трагедии, которая выписана так эмоционально сильно, что у меня не хватает слов её описать. Трагедия, истоки которой кроются в самом существовании нравственности, столкнувшейся с нигилистскими взглядами (их носителем в романе является ещё один герой, Марк Волохов), косит и Веру, и бабушку, и даже Райского, который не участник её даже, а просто сторонний наблюдатель. Удивительное соседство трагедии с пасторальными видами на взросление Марфеньки делает роман неравномерным: повествование то несётся вскачь, то превращается в равнинную реку, и паучок-Райский с его попытками остановить паутинку и познать своих близких порой кажется смешным, бабушка – чересчур закостенелой, Вера – излишне скрытной, а Марфенька – простой как три копейки. И какая это радость – понимать, что на самом деле все эти образы совсем не так просты, как кажется, что они несут в себе не только простоту, но и надёжность, дружественность, веру друг в друга до конца и даже дальше. Вот в этом «и даже дальше» и есть суть романа «Обрыв» – когда ты переступил черту, пусть найдётся друг, брат, сестра, бабушка, который попытается тебя понять и простить. «Обрыв» – это не только место, где начинаются и кончаются надежды. «Обрыв» – это прощение. Роман об ошибках и признании их не только самим ошибающимся, но и близкими его людьми.

Читать всем разумным женщинам.

+10

Роман относится к плеяде антидемократических сочинений, появившихся в русской литературе во второй половине XIX века: «Бесы» Достоевского, «Отцы и дети» Тургенева, «На ножах» Лескова, «Взбаламученное море» Писемского. В этом плане ничего особенного роман Гончарова не представляет. Господин Райский, считающийся главным героем, также не интересен. Это представитель навязшей в зубах когорты лишних людей, порождённых гением Байрона, а в русской литературе, Пушкина и Лермонтова. Тем не менее, роман «Обрыв» занимает совершенно особое место в нашей литературе. Это широчайшее полотно нашей жизни, полотно правдивое, какому нет равных. Уберите из текста Райского, от романа если и убудет, то самую малость. И даже Марк Волохов, персонаж полностью карикатурный, не может претендовать на звание главного героя. Все они так или иначе «играют королеву»: бабушку Татьяну Марковну. На её фоне даже трагедия Веры кажется незначащей. Да и трагедия ли это? Пётр Боборыкиин в повести «Без мужей» подробно разобрал этот вопрос. Обращался к нему и Мельников-Печерский в романе «На горах»: «Изыди, сатано!» — и всё, вопрос решён.

Как видим, хотя бы потому, сколько и каких книг пришлось сейчас перечислить, роман Гончарова находится в самой гуще литературной жизни России позапрошлого века и не существует вне этого контекста, равно как и русская литература не полна без «Обрыва» Ивана Гончарова.

И, возвращаясь к образу бабушки, напомню, что и сам автор считал его центральным, недаром роман заканчивается фразой о «нашей общей бабушке — России».