Лоренс Даррелл «Александрийский квартет»

Александрийский квартет

После Киплинги и Грина еще один английский дипломат-разведчик-писатель в моем списке. Лоренс Даррелл, брат знаменитого анималиста, прославился как мастер остросюжетных детективов. «Александрийский квартет» считается вершиной его мастерства.

Это роман-тетралогия, посвященная Александрии 1920 – 1930-х гг. При чтении этих четырех полноценных романов у меня в голове постоянно всплывала фраза Оруэлла о том, что писатели прежних времен могли писать о людях любого социального положения, но современный автор может написать хороший роман только о писателе романов. В этой книге целых два писателя романов, так что автор отвел душу.

Один из этих писателей высказывает свой замысел: написать книгу, которая реализовала бы современные ему новейшие представления о пространстве-времени. По его убеждению, только такие книги и остаются в веках. Эту книгу написал второй писатель в сюжете, эта книга и есть «Александрийский квартет». Четыре романа выражают четыре координаты в теории относительности Эйнштейна – три пространственных и одну временную.

Первая часть, «Жюстин», построена как любовный роман, который разворачивается под жарким солнцем Александрии. Он очень импрессионистический: дрожание капель воды на смуглой коже, взгляд сквозь ресницы, тончайшие оттенки чувства.

Во второй части, «Бальтазар», фокус смещается: книга построена как комментарии одного из персонажей истории к первой части, автор-мемуарист задвигается на задний план, на передний план выходят те люди, которые раньше мелькали где-то на краю повествования, но перед нами по-прежнему любовный роман, только уже с другим главным героем.

В третьей части, «Маунтолив», совы вообще не то, чем кажутся. Любовная линия иссякает, и оказывается, что все события, которые мы пережили с героями до сих пор, представляют собой часть полномасштабной шпионской интриги, охватывающей несколько стран и правительств. Герой оказался в водовороте событий, которые даже спустя несколько лет совершенно не понимает.

Это были пространственные координаты. Четвертая, временная, реализована в последней части «Клеа». Здесь сюжет наконец-то сдвигается вперед. Герои переживают духовное возрождение на фоне второй мировой войны в южном Средиземноморье.

Обычно я люблю такие сложные структуры, но на фоне «Бледного пламени», которое является безусловным фаворитом нынешнего лета, писания английского разведчика выглядят простенько и растянуто. Хотя так-то там всего полно – любовь и бедность, каббала и герметизм, копты и евреи, вечная Александрия и стихи ее поэтов. Но как-то это всё не затронуло.

Средиземноморские города на протяжении всей истории остаются отдельной цивилизацией, в какому бы государству они ни принадлежали. И египетская Александрия — один из уникальнейших образцов этого мира, который унаследовал достояние античности со всем его восточным развратом, впитал частицы христианства и постепенно утратил их после мусульманских вторжений, пережил несколько империй и соединил в себе к середине XX века обиженных коптов, до колониального владычества европейцев занимающих высокие посты при Хедивах, а теперь переместившихся в сферу владения финансовыми активами и землями, непременно лживых мусульман, колониальные элиты в лице англичан и французов, обыкновенный люд самых разных народов — от европейских средиземноморцев и кавказцев до африканцев, и, будучи крупным портом, проституток на любой извращенный вкус... «Александрийский квартет» предлагает историю-континуум, центральными персонажами которой становится высшее общество этого города. Три первых романа предлагают различный взгляд на одновременно происходящие события, а четвертый предполагает четвёртое измерение — движение времени. Это в идее...

Но на самом деле времени так и не удалось сдвинутся с места. Все четыре книги представляют из себя плетения слов, которыми влюбленные люди пытаются перекрыть свои чувства, утонуть в них, как в наркотике, забыться в самообмане. Дневниковые впечатления смешиваются с философствованиями, психологические портреты с пейзажными зарисовками города — какая-то александрийская поэзия в прозе. Поэтому одним из ключевых событий становится карнавал, в котором каждый житель Александрии пытается сыграть новую роль. Вторым таким событием становится утиная охота — воплощение ещё одной ипостаси города, в котором люди исчезают и возникают вновь, неожиданно умирая и внезапно воскресая, в котором сумасшествие и святость идут рука об руку, и почти каждый горожанин начинает день с гадания или расчета гороскопа...

Изучением судеб занимается и основной рассказчик книг — небогатый учитель, ввязавшийся в шпионские игры английских и французских дипломатов. Первая книга написана практически по учебнику об истерии и, кажется, что александрийский квартет — это эдакий любовный квадрат. Но оказывается, что остальные три книги с не теми именами, а похожих квадратов можно насобирать почти у каждого героя. Вторая книга к состояниям сексуального сумасшествия добавляет гонку за жизнью в почти детективном сюжете, третья — раскрывает политический взгляд на отношения любовников. Все герои при этом — скучающая в экзотических декорациях публика, находящая извращенное удовольствие в поиске необычных граней любви, и весь текст — как будто одно большое любовное письмо то посвящаемое любовнику, то самому городу. И любовь эта граничит с омерзением, потому что глубоко порочна... Но каждый герой отрицает порок в городе, пресыщенном пошлостью. К тому же здесь даже случайное предсказание считается причинно-следственной связью.

«Пять рас, пять языков, дюжина помесей, военные корабли под пятью разноцветными флагами рассекают свои маслянистые отражения у входа в гавань. Но здесь более пяти полов, и, кажется, только греки-демоты умеют их различать. Обилие и разнообразие питательных соков для секса, возможностей, которые всегда под рукой, ошеломляет. <...> Восток не способен радоваться сладостной анархии тело — ибо он обнажил тело. Я помню, Нессим однажды сказал (мне кажется, он цитировал), что Александрия — это гигантский винный пресс человеческой плоти; те, кто пошел через него, — больные люди, одиночки, пророки, я говорю об искалеченных здесь душах, мужских и женских»

К слову, писатель не предлагает ни одной грязной сцены. Самая откровенная из них происходит между законными супругами — той самой истерички Жюстин и молодым коптом-финансистом Нессимом. Отношения этой парочки, сначала показанные слишком формально обретают все большую глубину к концу тетралогии.

»...необходимо свести воедино две поведенческие крайности, порожденные не умственными наклонностями александрийцев, но здешней почвой, воздухом, пейзажем. Я имею в виду крайнюю степень чувственности и интеллектуальный аскетизм. Историки считают, что синкретизм рождается от соединения непримиримых принципов мышления; вряд ли это применимо к нам. И дело даже не в смешении рас и языков. Просто есть у александрийцев такой национальный пунктик: искать согласования двух глубочайших психологических особенностей из всех, которые они за собой знают. Вот почему мы все истерики и экстремисты. Вот почему мы все — непревзойденные любовники»

Интересно, что первые три книги по задумке поданы от трех лиц в грамматическом плане. Если первая — дневник от первого лица, то вторая — обращение-комментарий к нему от второго, а третья — роман, написанный от третьего лица. Наверно именно поэтому третья часть мне понравилась больше других: в ней рассказанное представляется более объективным и открывает то, что остается скрытым.

В книгах множество героев, которые специально становятся писателями, чтобы выдумать ту историю о себе, которая обращена в первую очередь к тесному кругу знакомых. Некоторые создают эти истории в контексте своих же смертей. И только один по-настоящему искренний человек, настоящий писатель, стал моим фаворитом в этом обществе — Персуорден. Писатель-профессионал, который честно жил литературой, писал в несколько изданий, даже разговаривал так, как будто создавал литературу в тот самый момент. И именно он говорит, насколько всё это не имеет никакого смысла — вся эта литература, в которой сотни раз все уже сказали, иллюзия, подменяющая истину... И умирает он не картинно, а внутри своей собственной жизненной трагедии.

Эта смерть среди многих описанных в череде немногих событий, хоть и не стала основным финалом, расставила все вымыслы по местам. Рассказчик, которого поводили за нос все, кому не лень, прислушавшись к словам Персуордена, так и не собирается написать свою книгу-расследование, как не собирается делать этого и известный журналист Китс.

»...для тех из нас, кто способен глубоко чувствовать и кто осознал неизбежную ограниченность человеческой мыли, существует только один вариант ответа — ироническая нежность и молчание.»

Всё ложь, всё — бесконечный карнавал. Одни правят этим балом масок с помощью денег, другие — убийствами, третьи уводят от истины через религиозные и философские идеи, четвертые — литературными играми... Ведь как будто бы и был заговор, связанный с евреями, но каббалистический кружок превращает эту мысль в шутку замороченных на магии чисел сектантов, играющих в шифровки, во второй линии его ведут колониальные политики, играя на национальных противостояниях во власти, а в третьей — египетские повстанцы ищут тех, через кого получат возмездие, четвёртые — выдвигают философию времени, завязанную на сексуальном поведении наций... Каждый при этом играет независимо от других. Поэтому вывод автора всегда заключается в том, что поступками людей движет пространство Города и время. Личности просто дают разный взгляд на одно и то же, каждый претендует только на часть истины. Чужие взгляды стираются слепотой, буквально ослепляют, особенно те, кто любит: и состоянием влюбленности, и чисто физически. Англичане пытаются строить логику, основанную на пуританско-имперском понятии чести, копты — древних традициях, свитых из наследия языческих и христианских египтян, мусульман легко купить деньгами, французы пытаются оправдаться любовью, почитают ночные горшки и вообще интересные туалетные идеи, евреи же подсовывают то каббалистические теории, то психоанализ... Настоящие гадалки как будто точно врут, а ряженные выходят на улицу, чтобы сказать правду. Если представить, что грамматическая категория лица создает пространственные отношения рассказчиков, то как бы заговорило лицо времени? Такими вот переодеваниями, толкованиями и играми в судьбу?

» — ...Дело в этом чертовом актерстве, в масках, которые приходится надевать даже перед собствеными друзьями. Если бы только нам не приходилось все время играть роли, Жюстин.

<...>

- Господи, Нессим! Тогда я не буду знать — кто же я на самом деле»

В последней части и карнавал, и охоту принесла война. И вот извращения сознания, выраженные в сексуальной жизни города, приправляемые остротой измен и убийств, сменились откровенным солдатским развратом, теперь дополняемым бомбежками. Ролевые игры перешли в реальность, и еще несколько смертей и любовных завязок внесли жизнь в фантазии, вызванные хандрой и медитацией элит мира европейских империй над пестрыми стенками их рабочих квартир.

Разобраться бы во всех слоях и замешанных смыслах, но в каждой книге слишком много пустых слов, повторяющихся, чтобы в очередной раз отвлечься, рассеяться по атмосфере города, по пошлым историям страсти и нежности... И не хочется. Здесь точно есть сокровища мысли, сокровища литературной игры и немножко настоящей любви... Но их слишком мало в таком объеме скучающего безумствования.

Четыре книги о жизни европейцев в Александрии Египетской перед и во врмя Второй Мировой войны. Каждая книга дает одни и те же события несколько под другим углом, с иной мотивацией персонажей. Текст очень вязкий, очень психологически насыщенный, с описаниями отношений с двойным и тройным дном и любовных переживаний.

Проза достаточно своеобразная, но некое очарование в ней есть