Пётр Павленко «На Востоке»

Исключительно популярный в своё время образец военной фантастики. С удивлением обнаружил, что война начинается только в последней трети романа. До этого мирное время, вернее, предвоенное. Изображается оно своеобразно и от этого убедительно. Персонажи совсем не запоминаются, но при этом не похожи друг на друга. Каждый имеет свою историю, известную окружающим и полускрытую от читателя. Положительные герои могут иногда быть туповаты, пошловаты, склонны к авантюрам, оставаясь при этом положительными. Это тоже убеждает. Как ни странно, в этом мире поощряется разномыслие, за год до 1937. Не прощается только пассивность. Некоторые сцены вызывают оторопь. Корейцев насильно заставляют пить молоко и ещё удивляются, что приходится насильно. Ну не принимает их организм молока, нет, пейте. Нанайцев заставляют говорить и петь по-грузински, грузин по-эстонски и т.д. Вполне возможно, что новый мир пытались строить и так.

Война начинается ближе к концу. Вот тут чистая фантастика. Танки из-под земли. Эскадрильи бомбардировщиков в составе пехотных батальонов. Гусары несутся на танковые колонны. Поголовное восстание угнетённых масс не только в Китае, но и в Японии, и по всему миру. Разумеется, к вечеру первого дня война переходит на территорию противника. Думаю, не только любой офицер, но и каждый, кто провёл в армии хоть пару месяцев, хоть на сборах, понимал, что война будет совершенно другой. Но роман имел оглушительный успех. Хочется читать о победах.

Когда пришла война, Павленко оказался в числе виноватых. Хорошо, только назвали, но не тронули. Само по себе это понятно. В мирное время военная фантастика легко проскакивает, а на войне возникает естественная злоба против писак. Те, кто был отчасти виноват в поражениях 1941, тоже были заинтересованы в поисках крайнего. Но всё-таки это не вполне справедливо. Павленко писал о войне с Японией. Германия 1941 — это не Япония 1936. Врага настолько мощного у нас никогда ещё не было и, надеюсь, больше не будет. А японцев наши действительно разгромили, когда пришло время. За пять дней. Только по-другому.

Итог — доволен, что прочёл, наконец, нашумевшую в своё время книгу. Но перечитывать точно не стану. Во-первых, неприятно читать, как издеваются над людьми. Тем более, если издеваются из лучших побуждений. Во-вторых, тяжело написано. Язык своеобразный, много интересных находок, но читается тяжело.

Пётр Павленко прежде всего ВЫГЛЯДЕЛ официозным сталинским литератором, но эта репутация рассыпается в прах при непосредственном (без предвзятости) знакомстве с текстами этого писателя, прежде всего с научно-фантастическим романом «На Востоке».

Это очень жестокая и логичная книга о возможной войне с империалистической Японией, причём о войне кровавой, истребительной, циничной и свирепой со всех сторон. Китайские «товарищи», союзники Красной армии, представлены, как политические авантюристы, едва скрывающие свой национализм. Холодная жестокость японцев даже преуменьшена в сравнении с реальностью, с тем, что вскрылось после поражения императорской Японии в Мировой войне.

Никакой триумфальной радости Пётр Павленко в своём романе не предлагает, только грязь, смерть, хаос, а победы Красной Армии с откровенным сарказмом, чисто условно, обосновываются «красной магией»: великий волшебник в Московском Кремле совершает магический ритуал, и ход войны изменятся оккультным воздействием. Всерьёз воспринять подобный сюжетный ход невозможно. Любому нормальному читателю ясно, что Павленко демонстративно совершает уступку господствующему на тот момент в СССР мировосприятию, но сам-то, разумеется, остаётся атеистом и скептиком.

И это понятно из внелитературной деятельности Павленко. Разумеется, он никогда не присутствовал на допросах своих коллег в НКДВ, это страшные сказки, распускавшиеся уже в 70-х годах, при Брежневе, для взвинчивания ужаса — по протоколу, посторонние не просто не имели права присутствовать на допросах, это было прямо запрещено. Кроме того, Павленко приятельствовал с такими антисоветски настроенными интеллектуалами, как Сергей Эйзенштейн и Максим Штраух — эти педантично порядочные люди не потерпели бы рядом с собой сексота.

Итак, «На Востоке» — отличный, сильный и стильный роман, вроде бы восхваляющий установление Советской Власти по всей Азии, но, на деле, разоблачающий «пролетарский империализм» Советского Союза времён товарища Сталина и служащий предупреждением всем тем западным (и восточным) «полезным идиотам», желавшим быть полезными Коммунистическому Интернационалу, за маской которого скрывался красный маг, кремлёвский горец.

Прямо скажу, недооцененный в нашем литературоведении роман. Раз и навсегда к нему приклеили ярлык пафосного образца «оборонной фантастики», обласканного властью и растиражированного в канун войны. «На востоке» — эпическое произведение о масштабном освоении Дальнего Востока, где прогнозируются геополитические военные катаклизмы, в результате которых Китай, Индия и Индонезия встают под знамена мировой революции и после победы над имперской Японией дружно строят в дальневосточной тайге коммунистический город будущего Сен-Катаяма.

Однако, вопреки устоявшейся традиции хочется сказать не о том, ПРО ЧТО ЭТО НАПИСАНО, а о том, КАК ЭТО НАПИСАНО.

Писатель Павленко — фигура противоречивая. Четырежды лауреат Сталинской премии (в том числе за сценарии официозных фильмов «Александр Невский», «Клятва» и «Падение Берлина»), он с одной стороны щедро помогал младшим собратьям по перу, с другой стороны — присутствовал (из любопытства) на допросах своих коллег в НКВД. При жизни — почти классик, после смерти — забытый практически мгновенно.

Так же противоречив он был и в творчестве. При чтении романа «На востоке» это хорошо чувствуется. Пишет Павел Андреевич размашисто и вкусно — словно щедро намазывает масло на ломоть черного хлеба или жирными пастозными мазками кидает краски на холст. Сейчас так мало кто пишет. Вот хотя бы начало второй главы, которое просто пленяет своей поэзией:

«Японское море не похоже на описания, сделанные поэтами, потому что туманно, дождливо и ветрено. Красота его просто невидима, только воображаема. Так пейзажи старинной японской кисти открывают нам очаровательные дожди и туманы, занимающие семь восьмых полотна, и только где-нибудь в уголке картины отлично написанные человечки и кривые сосны одни убеждают нас, как прекрасна и удивительна вся природа, не закрывай её от наших глаз туман. Дождь, без которого немыслимо японское бытие, все породил здесь, вплоть до искусства. Живопись разучилась далеко видеть, а если иной раз и взглянет, то так условно, будто взглянула, полузакрыв глаза. Художники лишь догадываются о целом. Проклятый туман приучил их не верить в реальность. Все в Японии рассчитано на дождь и туман. Японские лаки, спасающие дерево от гниения, рассчитаны на дождливую погоду. Они напоминают лавровый лист, блестящий под дождем. Они придуманы для того, чтобы вода быстрее стекала со стен, чтобы храмы из лакированного красного дерева выглядели в дождь великолепнее, чем при солнце. Лак придуман для украшения дождливых пейзажей. Он единственное сухое пятно среди мокрого, тусклого, отсыревшего мира. На дождь рассчитана и старинная обувь Японии — гэта — деревянные сандалии на высоких подставках, и зонтики, и деревенские плащи из соломы, и дома, и привычки. Японское море бурно, но бухты вырыло оно в наших берегах извилистые и покойные. Заливы напоминают озера. Парус не исчезает с моря до глубокой осени. Запах гниющей рыбы все лето стоит на берегах, возле рыбалок и стойбищ, пока не сменяется запахом прелых водорослей, неизгонимых даже декабрьскими ветрами. Море трудолюбиво и плодовито. С азиатским упорством долбит оно новые бухты, кормит полчища рыб и разводит на дне тысячеверстные луга водорослей,- и запах рыбы и водорослей, как рабочий пот моря, и зиму и лето стоит у оживленных берегов»...

Все у Павленко бурлит, движется и спорит до хрипоты даже с перерезанным горлом... Огромные массы людей движутся в 500-страничном романе подобно тектоническим процессам, — пробиваясь через тайгу, рассекая волны и облака, разрушая и строя целые города. Тут нет отдельной судьбы. Тут судьба страны и эпохи. Впрочем, есть в романе всего понемножку — батальные сцены и производственный размах, шпионская линия и морской научпоп, легкая эротика и жестокий натурализм...

Мне, как жителю Приморья, читать эту книгу было особенно любопытно. Не откажу в удовольствии процитировать еще:

«Владивосток ещё не пришел в себя от ударов японцев. На узких улицах его валялись обломки домов, бухта была уныла. В сопках за Владивостоком дымились частые пожары. Могучее племя кочевников, казалось, жгло костры в темных лесах за городом. Но людей в лесу не было. Леса горели без них... Было светлое, искристое утро, все блестело на солнце. От деревьев и крыш, сопок и моря исходило тонкое и как бы благоухающее сияние. На партизанские парусники Варвары Хлебниковой грузили амфибии, славные машины 2-й мехбригады, отбившие японский десант в бухте Ольги. На улице Ленина лежали мины, растянуты были минные сети, толпы краснофлотцев деловито возились с ними посреди мостовой, исковерканной японскими бомбами. Многие дома были без стекол. Кое-где вырваны стены. Обеденный стол или кровать беззащитно глядели на улицы. Всюду газоубежища, пункты ПВО, перевязочные и химические бюро. Стены домов испещрены инструкциями о поведении граждан в момент тревоги. На перекрестках милиционеры в противогазах...».

Живопись постапокалипсиса.

...Не знаю, стоит ли переиздавать этот роман. Но прочитать его в старом издании тех лет есть смысл. Рекомендую!