Ну что. АЙДА В КЛУБ ФАНТАСТИЧЕСКОГО ПЕРЕВОДА на конвенте "Фантастическая ассамблея" под Питером (9-12 августа, www.fantassemblee.ru). У нас есть печеньки!

У нас полуюбилей: уже в пятый раз Фантассамблея приглашает всех, кто желает испытать себя на ниве фантастического перевода, присоединиться к нашему Клубу. Его заседание пройдет во время конвента. Правила просты: мы заранее вышлем вам короткий, очень фантастический (и, в честь полуюбилея, очень макабрический) рассказ на английском языке с просьбой его перевести, а на заседании обсудим, что у нас получилось. Цель – не выбрать «самого-самого» переводчика, а посмотреть, насколько по-разному можно решать переводческие проблемы и разгрызать самые убойные места текста так, чтобы читатель даже не споткнулся.

Вести заседание клуба будут, как и в прошлые годы, писатель и переводчик (английский, эстонский, японский) Николай Караев и переводчица (английский, сербский, итальянский, французский) Елена Кисленкова. Кроме того, на заседании будет присутствовать Николай Кудрявцев, переводчик (английский) и старший редактор отдела зарубежной литературы издательства «Астрель-СПб». Лучшие и самые активные участники Клуба смогут, если захотят, получить перевод от этого издательства.

Запросы на текст для перевода присылать Николаю Караеву на адрес nikolai.nortov@gmail.com

Прочел тут, температуря, «Золотую пулю» Юры Некрасова и Шимуна Врочека – это одна из открывающих книг новой и многообещающей серии русской фантастики, которой (серии) я искренне желаю взлететь, потому что давно пора.

«Золотая пуля» – очень интересная вещь. Где-то до половины я читал с чувством недоумения, потом меня пробило (на сцене с мормонским Апостолом, если авторам любопытно), потом... Заканчивал я этот роман тоже не без недоумения, но скорее частного, потому что на уровне эмоций текст близок к идеальному, да и вообще отлично написан – в паре мест ощущается нужда в редакторе, не более. Это норм, если учесть, что авторы очень разные: Шимун пишет спокойнее, а Юра Некрасов, чей оригинальнейший джойсианско-раблезианский «Брандлькаст» я очень люблю, – всегда поэтический фонтан сюрпризов.

Действие происходит, видимо, после ядерной войны (и всяких других войн) на одичавшем американском Юге, Техас – Нью-Мексико. В первой части охотник за головами оказывается вовлечен в поиски исчадия ада по имени Джек Мормо, которое творит массовые изуверства и непотребства – хирургические пытки без наркоза, кройка и шитье живых людей и прочее. Во второй мы наблюдаем за мальчишкой, который пытается спасти от смерти отца, мать и сестру (сложная история, почему они должны умереть), по пути попадает в заброшенные бойни, проходит там через те же примерно самые изуверства и непотребства и обретает у местного горлума некий злосчастный артефакт. Самая интересная и короткая – третья часть, о чем позже.

Написал тут текст о победителе нынешних "Новых горизонтов" Андрее Ляха для портала "Горький". Отрывок:

Самое интересное начинается в мультимире Ляха дальше — за сюжетом, стилем и декором. Погрузившись в ритм здешней вселенной, ты обнаруживаешь, что главные герои «Реквиема», «Окна», «Челтенхэма» идут похожими путями. Хедли Холл — получивший прекрасное образование кабинетный ученый; личная трагедия толкает его на войну — и Холл изучает войну так же, как изучил когда-то живопись, проходит через все круги ада в разных мирах, теряет боевых товарищей, несколько раз его объявляют погибшим, он сходит с ума, но выживает. «Зачем ты пошел воевать? Как умудрился стать цепным псом тех, кто искалечил тебе жизнь? Почему не сбежал, не ушел в монастырь, не открыл гостиницу?» Нет ответа. То ли судьба такая, то ли ты не умел сказать «нет», то ли не хотел, потому что на деле тебе легче на войне, чем в мире, который ничего тебе не оставил.

У Диноэла Терра-Эттина и короля Ричарда, в общем, тоже нет выбора: оба и хотели бы отдать жизнь науке, сидеть в тихой гавани, растить детей — но нельзя, нужно куда-то бежать, скакать, лететь, выхватывать меч и скорчер, сражаться, убивать, убивать безжалостно, расстреливать и сажать на кол, терять, опять терять, снова терять — себя, любовь, друзей, — потому что, если ты этого не сделаешь, разверзнется бездна и всему наступит конец. Только Кромвель получает от войны чистое, незамутненное удовольствие. Но итог один: война бесконечна, нам можно мечтать лишь о недолгих затишьях между великими битвами; война проникает до мозга костей и не отпускает; война превращает тебя в чужака, и тебе вот такому, чужому в шкуре чужого, надо как-то жить дальше.

И это уже далеко не только Дюрренматт, это и Хемингуэй, и Ремарк, и Фицджеральд, и, допустим, Хаяо Миядзаки — создатель таких взрослых вещей, как «Porco Rosso» и «Ветер крепчает». Оба этих фильма — об авиаторах и о том, что делает с людьми война; отсюда — ниточка к «Реквиему»: маршал Кромвель, как мы помним, еще и мастер высшего пилотажа, помогающий стать великим пилотом Эрлену Терра-Эттину. Эрлен не воюет на фронте, его история разворачивается в мирное время и напоминает о том, что любое существование, по сути, равно войне — хотя бы с собой. И далеко не все возвращаются с этого поля боя. Технически вернее было бы сказать, что и вовсе никто... если только в будущем тебя не воскресят, чтобы снова отправить воевать.

Весь текст можно прочесть тут.

(Опубликовано на портале Rus.Postimees.)

Одна из величайших эпопей в истории современного кинематографа завершилась: спустя почти 30 лет фильм Терри Гиллиама «Человек, который убил Дон Кихота» наконец дошел до зрителей.

История эта достаточно известна, она многажды освещалась в прессе и успела даже прискучить: как, Гиллиам опять не смог снять «Дон Кихота»?.. Тоже мне новости. Да, злой рок преследовал режиссера «Бразилии», «12 обезьян», «Короля-рыбака» и много чего еще на протяжении десятилетий. Картину «Человек, который убил Дон Кихота» Терри Гиллиам задумал в 1989 году, прочтя роман Сервантеса и придумав историю о незадачливом режиссере: как тот снимает «Дон Кихота», проваливается во времени и превращается в Санчо Пансу, верного оруженосца странствующего рыцаря. Приступить к съемкам он пытался много раз. Однако великаны, замаскированные под мельницы, неизменно побеждали, бросая Гиллиама всё глубже и глубже в production hell – производственный ад.

Гештальт, который не хотел закрываться

То самого режиссера не устраивало предложение студии, и он категорически отказывался снимать фильм. То он загорался таким желанием, но много лет не мог найти деньги. То что-то случалось с актерами. В какой-то момент Дон Кихота должен был играть Жан Рошфор; умелый и бывалый наездник, он не смог из-за проблем с простатой скакать на коне без гримасы боли, а лечение страшно затянулось. Потом Дон Кихота должен был играть Джон Хёрт, но он заболел и умер...

То внезапный потоп смывал часть декораций и перекрашивал пейзаж, заставляя выбрасывать отснятые сцены в мусорку. То актеры – Джонни Депп, например, – теряли интерес к проекту Гиллиама вследствие занятости и нежелания участвовать в этом явно обреченном деле. Стали поговаривать даже о проклятии «Дон Кихота»: когда Гиллиам пробовал снимать другие фильмы, неудачи преследовали его неотступно. На «Братьях Гримм» он поругался с продюсерами, и кино вышло так себе. На «Имаджинариуме доктора Парнассуса» умер исполнитель главной роли Хит Леджер, так что режиссеру пришлось искать замену, а точнее, замены, и вписывать в сценарий преображение Леджера в Деппа, Джуда Лоу, Колина Фаррела. «Теорема Зеро», невзирая на Кристофа Вальца, вышла откровенно провальной...

Ясно было, что «Дон Кихот» действительно тяготеет над Гиллиамом как своего рода проклятие: фильм явно желал, чтобы его сняли, – но не так, как хотел Гиллиам. Видно, поэтому в законченном и только что вышедшем на экраны фильме сюжет с провалами во времени не связан вообще. Фантастики в этом кино почти нет. Как и в «Дон Кихоте» Сервантеса. Дон Кихотов порождает все же реальность: серая, скучная, жестокая, какая есть, но – реальность.

Деревня под названием Грезы

Тоби Грисони (Адам Драйвер умеет играть не только обиженных адептов Темной стороны в «Звездных войнах»), успешный режиссер рекламных роликов с претензией на Настоящее Искусство, застрял на съемках в Испании в том самом производственном аду. Всё идет наперекосяк, Дон Кихот, которого надо снять в клипе, какой-то ненастоящий, декорации падают, съемочная группа волнуется. Вокруг Тоби кипит жизнь, но это явно не та жизнь, которой он жаждет: торгующий водкой босс (Стеллан Скарсгорд) улетает на переговоры и поручает заботам Тоби свою супругу Джеки (Ольга Куриленко), с которой Тоби вообще-то и сам спит; группа вовсю ругается, причем тон задает Руперт (Джейсон Уоткинс), агент Тоби, человек амбициозный и беспринципный; вокруг вьется подозрительный испанский цыган (Оскар Хаэнада)...

А тут еще и черная меланхолия навалилась: босс случайно покупает у цыгана и вручает главгерою DVD с короткометражкой о Дон Кихоте, которая оказывается студенческим проектом Тоби Грисони. В те времена Тоби еще хотел стать настоящим режиссером, приехал в Испанию, нашел забытую богом деревушку, а в ней идеального Дон Кихота – сапожника Санчеса (Джонатан Прайс) и идеальную Дульсинею – юную дщерь трактирщика Анхелику (Хоана Рибейро).

Плюнув на съемки, Тоби оседлывает мотоцикл и едет в ту самую деревушку под названием, кстати, Лос-Суэньос – Сны или Грезы. И впервые в жизни впечатывается мордой в то, что иногда пафосно именуют «ответственностью художника». Оказывается, молодой Тоби настолько воодушевил актеров-любителей, что предопределил их жизни навсегда. Анхелика, возмечтав о карьере актрисы, сбежала в Мадрид, где, что называется, пошла по рукам богатеев, ныне она – любовница русского олигарха Алексея Мышкина (Жорди Молья), того самого, с которым ведет переговоры босс Тоби. Ну а сапожник Санчес сошел с ума, поверил в то, что он – Дон Кихот, и живет с тех пор, обратно в ум не входя. И в заявившемся к нему Тоби узнаёт... Санчо Пансу.

Истина в Дон Кихоте

Тоби, понятно, в ужасе бежит от такой реальности... которая, понимает он, была бы другой, если бы он не очаровал в свое время жителей деревеньки. Но сделанного не воротишь. Или воротишь? По возвращении на съемочную площадку Тоби моментально попадает под удар судьбы, ощутив на собственной шкуре то, что Джон Леннон называл instant karma – мгновенная карма. События развиваются стремительно – и вот уже вчерашний баловень судьбы превращается в оборванца без денег и документов, скрывающегося от испанской полиции в компании безумного старика с тазиком на голове и самодельным мечом...

После размеренной первой трети мы наконец-то видим самого настоящего Терри Гиллиама – с отзвуками даже и монтипайтоновского цирка. Сны, фантазии, явь переплетаются причудливым образом, становясь неотличимы; прекрасная, хотя и побитая жизнью Анхелика-Дульсинея воссоединяется с Дон Кихотом и его новым оруженосцем; пока рыцарь бьется с колдунами, принявшими вид мешков со свиной кровью, испанская инквизиция обрушивается на африканских иммигрантов-мусульман; и даже встреча с некоей прекрасной средневековой дамой, которая со столь же средневековой свитой странствует по лесу, вовсе не означает, что ты окончательно сошел с ума. Карнавалы, маскарады, мистерии мешаются в диснеевском кошмаре с участием боевых амуров и коварных красавиц. Лики, лица и личины разыгрывают спектакли, которые в действительности вовсе и не спектакли. Двойное и тройное дно повсюду. Непонятно, кому и во что верить...

Если Дон Кихоту нужна апология, то – вот она: видеть кровожадных великанов в мельницах стоит хотя бы потому, что люди, притворяющиеся мельницами, часто оказываются именно кровожадными великанами. Как говорил Полоний о другом великом безумце, Гамлете: «Если это безумие, в нем есть система». Система безумия Дон Кихота самоочевидна: в бесконечном маскараде бытия он старается увидеть суть вещей. Ну или объективную систему координат, ту, в которой в понимании христиан все наши поступки измеряет Господь Бог. Иначе говоря, Дон Кихот твердо знает: истина – не выдумка, она существует.

Есть что-то логичное в том, что люди, в объективную истину не верящие (Пилат – Иисусу, ехидно: «Что есть истина?») и исповедующие моральный релятивизм, обречены воспроизводить карнавал, в котором истина поневоле выходит на свет. В самый темный, самый скорбный миг Тоби Грисони осознаёт вдруг необходимость веры – если не в Бога, то хотя бы в то, что мельницы могут быть великанами. И понимает: человек, не лишенный остатков совести, обречен сделаться Дон Кихотом.

В «Человеке, который убил Дон Кихота» есть высшее благородство, и правда не отличимое от безумства. Может, мы и ждали это кино так долго, потому что некоторые двери не открываются, пока не познаешь отчаяние, граничащее с сумасшествием? Вот она, печальная истина для рыцаря печального образа: Дон

Кихот жив и бессмертен – но лишь потому, что каждый из нас Дон Кихот, пусть и глубоко-глубоко внутри.

Дочитал "Остров Сахалин" и имею сказать, что не понимаю, пожалуй, ни одной озвученной претензии к тому, _как_ написана книга, — но пуще всего не понимаю, видят ли люди вообще, о чем и о ком роман.

С претензиями просто. Сирень, естественно, классический unreliable narrator, ненадежная рассказчица. Точнее, она таковой кажется, но кажется весьма успешно; на деле то, что воспринимается как невнимательность автора, — скорее всего, невнимательность читателя.

Ну вот, скажем, полковник Нисида, которого Сирень вдруг именует комендантом Исидой. Но дело вообще-то происходит в тюрьме "Легкий воздух", спроектированной безумным архитектором Нобу Тикамацу, и после того, как Сирень грохается в обморок, потому что архитектура Тикамацу искажает восприятие, порождает расстройства психики ("красные комнаты") и чуть не сводит с ума. Ничего странного в том, что Нисида становится Исидой, а Нобу — на один момент — Ному, нет вовсе. Это не опечатки, это фича.

Или вот стихотворение Сиро Синкая о единороге и вратах райского сада. Почему мы предполагаем, что Сирень его в первый раз цитирует полностью, а потом оно типа меняется? Может быть, она его цитирует кусками, углубляясь в плоть стихов по мере углубления в плоть Карафуто?

Почему бы Чеку не назвать Артема Теменом один раз? Я понимаю, выглядит странно, но давайте вспомним классику: слово "севаграм" звучит во втором романе Ван Вогта об оружейных магазинах Ишера единственный раз, в финале, и никак не объясняется; я утрирую, но.

Это всё на деле мелочи. Куда интереснее другое. О чем и о ком книга?

Давайте я скажу, что увидел я.

Я увидел книгу о Боге. Дэусу, да. О всамделишном Боге, который пришел на Землю еще раз в форме человека, не верящего в Бога. Бог должен перестать верить в Себя, чтобы спуститься в ад — на Землю, на Карафуто, в Инфэруно, у автора всё четко, — потому что иначе будущее в ад не принести. Или, точнее, иначе из ада будущее не вывести. Только ад потому и ад, что из него можно вывести не всех — даже из тех, кого любишь сильнее жизни. И единорог в раю обречен.

Бог создал людей, которые создали ад, который Бог не в силах вынести. (И это, боюсь, не совсем фантастика.) Отсюда — черные глаза вместо голубых в итоге.

Давайте посмотрим на стихи Сиро Синкая поближе:

"Ты же знаешь, за воротами райского сада еще жив единорог.

Ты знаешь, за воротами райского сада тебя еще ждет единорог.

И гвозди блестят, до сих пор как новые, я видел это.

Они отлиты из звездной меди, они светятся в темноте.

Милая моя девочка, почему же ты еще веришь в звездную медь?"

Что за гвозди? Ну как бы очевидно. Чисто христианская образность: если у нас райский сад, это после смерти; смерть — Распятие. Звездная медь — это в тексте чудесный металл рений, как мы помним. Гвозди Креста Господня из рения.

Патэрен Павел, обняв Сирень и наставив ее на предмет спуска в ад (прямым текстом), незаметно кладет ей в карман макинтоша кусок рения.

Я думаю, что один кусок.

Сколько раз Сирень достает кусок рения из правого кармана плаща?

Три. В первый раз она выбрасывает его в воду, когда они плывут на лодке вдоль берега, где бушует МОБ, и избавляется от лишнего. Второй — пытается купить место на корабле для подопечных у помощника капитана Тэцуо. Третий — в самом финале.

Три — по числу гвоздей Креста Господня.

Но в этом и штука. Она бы сразу поняла, если бы их было три. Кусок рения в кармане — один.

И Сирень обязана вывезти его с Сахалина. А когда Бог что-то должен сделать, Он это сделает. Даже если для этого надо поменять реальность.

Вот в этом смысле Сирень только кажется ненадежным рассказчиком. Если она — воплощение Бога, это не рассказчик ненадежен. Это реальность ненадежна — в руках такого рассказчика. Я думаю, такого в этой книге много, когда читателю кажется, что Сирень оговорилась, — а это просто мы не понимаем, что Он(а) поменял(а) мир. По мелочи, вещно, потому что вмешиваться в свободу воли Бог не может и не должен, каким бы распятием Ему это ни грозило.

И, конечно же:

"И дальше, на горизонте, восходили к небу чудовищные пламенные столбы. За секунду до того, как в блистающем потоке испарилась сетчатка моих глаз, я успела их сосчитать. Их было двенадцать".

Намекнуть сильнее — невозможно.

Ну и в пандан — ключевой диалог. Читаем внимательно:

"– Это вы о чем? – первый раз поинтересовалась я.

– А вы не знаете?! – оживился Чек.

– Не знаю, – сказала я.

Совершенно искренне.

– Все дело в царствии, разумеется, небесном.

– Что?

– А как же? Царствие небесное.

И собаки. Как же. Стал тяжек мне мой макинтош. И жарко в нем. И тысяча лет минула, а все так же и все то же. Милая девочка. Единорог.

– Я сейчас объясню, – усмехнулся Чек. – Господь создал Вселенную с миллионами галактик, миллиардами звезд и несчетным количеством планет. Мироздание населяют сонмы существ, в глазах которых светится надежда и разум. Господь создал Вселенную и покинул ее, он где-то…

Чек показал в небо.

– Где-то там. Сидит на своем сияющем алмазном троне на планете Вечность и ждет, ему не занимать терпения.

– Чего же он ждет?

– Нас. Или их. Зеленых пауков с каких-нибудь там Центавров, рыжемордых псоглавцев. Или разумную плесень. Первых вернувшихся, – совершенно спокойно ответил Человек. – Кто первым доберется до Него, тот и наследует Царствие Небесное. Это великая гонка, и мы созданы для этой гонки, впрочем, как и все… Что-то я сбился… Артем, скоро ли каша?"

...Еще раз: "Стал тяжек мне мой макинтош. И жарко в нем. И тысяча лет минула, а все так же и все то же. Милая девочка. Единорог". Почему "тысяча лет", "а все так же и все то же" — рядом с Царствием и единорогом, и макинтошем? Да всё поэтому же. Сирень не понимает, что она Бог, но эта вот ее миссия, врученная самой себе: от стихотворения Синкая в "Зубе водяного" до неразменного рения патэрена Павла, благодаря которому через 47 лет внук Сирени через Нити выведет уцелевших к звездам на звездолете "Артем", — она тут вся в сконцентрированном виде. Тяжесть макинтоша. Беременность. Единорог. Милая девочка, гвозди из звездной меди. Люди всё те же; как поет БГ в песне о том же самом, "это повод прийти сюда еще один раз".

Кстати, с "Зубом водяного" интересно. Друг представляет Синкая как лауреата премии Акутагавы. Так вот, название бара — контаминация из "В стране водяных" (в оригинале — "Каппа", так же называется судно у Веркина) и "Зубчатых колес" (в оригинале "Хагурума", два иера — "зуб" и "повозка").

Ну и, окей, одна второстепенная загадка — может, кто догадался. Сиро Синкай носит имя "Белый" и фамилию Макото Синкая. Сирень по-японски — Райракку, калька с lilac, фамилия девушки нигде не упоминается, но есть намек:

"Тут отец немного замешкался, поскольку, кроме поэтов, политиков и военачальников наш род Империи так никого и не подарил; правда, был еще один кинематографист, но его вклад в культуру Японии был сомнителен, поскольку прославился он в основном производством фривольной мультипликации, которую во время Реставрации запретили и, по большей части, уничтожили".

Я сильно сомневаюсь, что она тоже Синкай. Но тогда, простите, она наверняка Миядзаки (какие тут еще варианты? Тэдзука? Мацумото? Кон?). Меня смущает вот это место из "Показаний Синкая" (который я воспринимаю, кстати, как дань финалу "12 обезьян" Гиллиама):

"Имя у нее оказалось тоже странное, хотя и красивое, я сразу вспомнил, откуда оно".

Если это о Райракку, я не понимаю, к чему идет отсылка. Если о фамилии — он вспоминает о Хаяо Миядзаки? Это место я взять не могу — но, может, кто-то еще смог.