Глаз чудовища — это интересная метафора, повесть с любопытной фантастической идеей, но без стройного сюжета и ответов на заданные вопросы. Надо признать, ситуация не уникальная для этого авторского сборника.

То есть формально сюжет, конечно, есть — загадка Астроманта, полёт космического корабля, злоключения его команды. Проблемы в подаче. Условный мир, условные люди (в рамках художественного приёма наделённые не именами, а профессиональными статусами), постоянные недомолвки в разговорах и в имеющейся картине мира. Всё это с определенного момента умножается на лихорадочно-бредовое состояние героя-рассказчика. Взаимная паранойя, самоубийственные или просто не понятные поступки, скрытые цели и долгие дискуссии о пределе прогресса, человеческой психике и меняющемся искусстве.

Я оценила образ огромного неконтролируемого машинного хаоса без разума, случайно образовавшегося и с тех пор постоянно пожирающего себя и создающего себя вновь, рост без эволюции и естественных барьеров. И мне заполнилась дискуссия о связи между искусством и психикой человека — как самая интересная и осмысленная часть повести.

В остальном же вынуждена признать, что слишком часто мы с автором находимся в разной системе координат — с точки зрения приемлемой формы подачи истории.

Оценка традиционно субъективна.

Удивлён, что в отзывах никто не высказывает того, что мне при прочтении показалось очевидным. То ли оно и впрямь столь очевидно, что никто не считает нужным это проговорить (класса «в книге есть запятые и точки»), то ли всё же наоборот, не так сильно это бросается в глаза.

Меня не оставляла мысль, что «Старость аксолотля» была написана в качестве жирного, очень жирного троллинга читателей, которые жаловались, что автор пишет «сложна, нипанятна!»

Высокий порог вхождения? Нет, это к классическому Дукаю, тому, который «Иные песни» и «Идеальное несовершенство». Там никто никому ничего не объясняет (почти), бросают читателя прямиком в гущу диких реалий и странных терминов, и крутись как знаешь, распутывай контекст. За то и любим, помимо прочего. А «Старость аксолотля» начинается почти в наши дни, по историческим меркам примерно послезавтра, и пестрит авторскими сносками. Десятками, если не сотнями сносок! — и многие из них стыдно было бы поместить в книгу с пометкой «для старшего школьного возраста». Нет, серьёзно, в наши дни кому-то нужно объяснять, что такое «плагин», «аддон» и «зловещая долина»? Дукай с каменным лицом объясняет. Вы же жаловались, что я весь непонятный, так я вам разжую вообще всё — нате, не подавитесь! Нет, некоторые сноски напрямую касаются мира ПостАпо и его реалий — но и там половина воспроизводит то, что изложено в тексте где-то ещё. Изощрённое издевательство! Хотя нет, ещё изощрённее то, что при этом важные кусочки лора порой всё-таки попадаются в сносках даже на самые очевидные понятия — и из-за этого хотя бы по диагонали приходится читать их все. Серьёзно, ну это ли не глумление?

А ещё бросается в глаза, что позднего Дукая покусал Уоттс. И на пользу это не пошло — он стал менее самобытным. Не скажу, что более угрюмым (хотя подчёркнуто депрессивный нрав протагониста в сочетании с обскурантизмом утомляет весьма), пан Дукай и без того не особенный весельчак, но менее интересным точно — эти проблемы мы уже видели, и не раз. Под конец действительно проступает некое характерное дукайство, но в целом... в целом для автора большой шаг назад, как по мне. Так что, хотя это вполне крепкая вещь, поставить больше семёрки рука не поднимается.

Брал сборник только ради Сапковского, полагая что не все поляки одинаково полезны. Так и вышло. Хотя бы потому что все остальные рассказы из сборника совершенно изгладились из памяти за прошествием лет. Рассказы АСа тоже оказались не совсем тем что ожидалось, но все ж не Дукай.

Финализирующая элитный сборник «не для всех» и «не для нервных» «Польская фэнтези» повесть от мистера Дукая, так же не имеющая отношения к заявленному жанру, что уже никак не удивляет. Твердая научная фантастика, написанная исключительно ради последней страницы и невероятного (нет) твиста. Не слишком большой объем читается с большим трудом, но не потому, что нам будут насыпать всяких заумных терминов и идей, а потому, что будет много лишних персонажей и диалогов, не имеющих отношения к основному сюжету. Все это как бы должно было по идее работать на атмосферу, но — не работает. Два мужских героя, функционеры от компании — совершенно типичный деляга и фанат своей космической работы — настолько блеклые, что их диалоги и жизнеописания во взаимодействии с окружающим миром и людьми выглядят не менее пустыми, чем желание автора удлиннить совершенно простецкий триллер с инопланетянином и подменой.

Из 80-тистраничной повести легко можно выкинуть страниц сорок, и это не только не повлияет на основной сюжет, а наоборот, задаст нужного темпа, чтобы история двигалась по нарастающей от начала к концу. В оригинале же она — словно бесконечная параллельная линия, только в самом финале взмывающаяся крошечным импульсом вверх, что только и спасает все это нудное безобразие от полного забвения. А уж все эти диалоги, где люди говорят недомолвками и обрубленными фразами, чтобы было вообще непонятно, о чем они сейчас беседовали — искусственное нагнетание таинственности, такой уже навязший в зубах прием, что работает исключительно на раздражение. Вот сидят два героя друг напротив друга, муж с женой, оба уже понимают, что к чему, — и при этом ни один не скажет вслух полной фразы, раскрывающей смысл происходящего. Что-то типа:

»-Сиреневый?

-Лассо на кактусе Ориона...

-А вот если не будет?

-Но ведь он-то все узнал.

-Любуйся слева, но...

-Именно!»

И если вы ничего не поняли — то такого там не было. Но было ой как много.

ТРИСТА ЧЕТЫРЕ. ЛИСИЦА. АГУТИН!

Продолжаю читать сборник повестей Дукая.

Агерре — смесь детективного расследования, политики и одной не сбывшейся истории любви (тем не менее вполне настоящей для главного героя). И всё это — не в нашем мире и даже скорее всего не в нашей Вселенной. И пускай знакомые названия стран или организаций не вводят в заблуждение.

Впрочем, то, что мир здесь кардинально отличается от нашего, понятно с самого начала. Продвинутые технологии, полностью завязанные на «глие». Смешение виртуальной (иллюзионной) и вещественной реальности. Люди, подвергнутые трансформации «глией», и людьми по сути уже не являющиеся (их называют ксенотиками). Манипулирование пространством-временем, удивительные программируемые материалы, сверхсветовой компьютер размером с планету, путешествия среди звёзд как нечто быстрое и возможное (были бы способности или деньги, чтобы нанять кого-то со способностями). Колонии, межправительственные организации, светские приёмы и гадание на таро как способ включить собственную не человеческую интуицию и узнать ответы.

По сути автор ввёл одно главное фантастическое допущение, объясняющее вообще всё. Универсальный ответ, космическая палочка-выручалочка с волшебными свойствами. «Глия». Вещество/организм/бог из машины, позволяющий преступать законы физики, служащий ответом на все вопросы. Как идея — занимательно, но по сути автор просто придумал своё «42», сделал полностью искусственный мир, единственным объяснением которого будет «глия».

Из-за обилия терминов и придуманных слов поначалу читается не быстро, к тому же написано в довольно сухой манере. Но затем постепенно по мере раскручивания интриги и знакомства с внутренним миром главного героя всё становится интереснее, текст наполняется чувствами и эмоциями. А ещё автору не откажешь в стремлении показать порой красивый образ или метафору — например фиолетовые космические ангелы как образ новых людей, город, убегающий от рассвета, зримые аномалии в местах смерти ксенотиков.

К финалу, к сожалению, снова остаются нераскрытыми часть фундаментальных вопросов показанного мира. И я теперь подозреваю, что это может быть своеобразной фишкой автора. Но по крайней мере в этой повести есть сюжет в классическом его понимании. Детективное расследование завершено, определённый политический раунд тоже завершён — и мир наравне с героями застыл в ожидании неминуемой, но ещё не известной расплаты. Так что и моя субъективная оценка будет повыше, чем в «Старости аксолотля».

В конце концов любоваться рассветом перед лицом необратимой внешней угрозы — ответ и итог не хуже прочих.

Вынужденный трансгуманизм

Апо. По Земле прокатывается нейтронная волна, Луч смерти. Выживают только те, кто худо-бедно оцифровывает себя, загружая сознание в сеть. Среди них — айтишник Гжесь

1К ПостАпо. На пустой от органической жизни Земле развлекаются и выживают роботы-трансформеры. В мехов загружают своё сознание выжившие. Все теперь члены альянсов, а реальная жизнь похожа на ММО. И этому даже есть объяснение — оцифровались в основном игроки. Чтобы усложнить выжившим задачу, автор ещё и почти всех оцифрованных программистов уничтожает в первые дни после Апо. И поэтому айтишник-хардварщик Гжесь незаменим.

10К ПостАпо. Восстановление органической жизни и первые поколения органических людей.

100К ПостАпо. Земля один сплошной интернет. Нет разницы между людьми и железом. Сам вопрос «что такое человек» потерял смысл. В конце герои понимают, что Луч Смерти был далеко не естественным явлением и начинают сомневаться, таким ли уж злом был этот Луч. Возможно, для расширения понятий «человек» и «личность» и избавления от мясного шовинизма и был задуман апокалипсис.

«Иные песни» и в меньшей степени «Идеальное несовершенство» вызывали бурный неостановимый восторг от фантазии и мастерства автора. В «Старости» поводы для восторга поначалу приходится выискивать. Вот, например разговор двух оцифрованных, находящихся в телах роботов. Диалог, неожиданно переросший в тест Тьюринга:

"– Если все так просто – почему ты так держишься за этот ник? Ты вообще человек?

– Что за вопрос? А ты?

– У тебя есть сознание?

– А у тебя?

– А у тебя?

– А у тебя?

– А у тебя?

– А у них?

– Ну так есть у тебя сознание?

В ответ SoulEater39 пустил на своем экране «Казика на Живо». Из динамиков ударило хриплое: «ИМЕЙ СОЗНАНИЕ! ИМЕЙ СОЗНАНИЕ! ИМЕЙ СОЗНАНИЕ! ИМЕЙ!»

Тест, очевидно, не прошли оба.

По делам их узнаете их. За Гжеся мы вроде бы можем быть уверены, что он в прошлом человек. И Гжесь примыкает к тем, кто более морален (заботятся о оцифрованных детках-сиротах). Правда, потом Гжесь много раз меняет стороны и альянсы — что поделать, ищет смысл жизни и ответы на важные вопросы.

Первые две части больше сурвайвл и рассказ о правилах мира. Вторая и третья части — уже развитие и тут Дукай на коне. Мир матерницы почти не уступает замысловатостью мирам «Идеального несовершенства» и «Иных песен».

9(ОТЛИЧНО)

Рассказать об этом романе непросто. Да даже определиться в своём отношении к прочитанному тоже непросто.

Это фантастика идей. И именно на уровне идей всё замечательно. Яркое, хлёсткое начало-апокалипсис. То, что обычно служит концом истории — здесь становится её началом. А потом странный, меланхоличный, необычный мир-после, вырастающий на обломках старого. И его первые жители — трансформеры, обломки старого человечества, оцифрованные копии, терзающиеся тоской по утраченной биологии и извечными вопросами о природе человека и жизни. Мир, повторюсь, получается довольно странный в деталях (вроде главенствующей роли бывших игровых гильдий), но внутренне логичный. Есть место меланхолии, необычным союзам и необычному развитию всевозможных нейросетей и ИИ разной степени самостоятельности. Даже воссоздаваемая потихоньку биология встраивается в нейросетевые законы.

Но… Любой роман помимо идей включает в себя ещё сюжет и героев. И вот здесь всё печальнее. Есть главный герой, за чьими мыслями и реакциями мы следим на протяжении всей книги. Но к определенному моменту весь сюжет превращается в непрекращающуюся панораму меланхолии, рефлексии, гонки за чем-то утраченным и постоянного бреда. Бреда осознанного — есть что-то вроде плагина для сновидений, размывания сознания цифровой личности. Но с определённого момента это не просто модная новинка, не способ временно сбежать от меланхолии в размытую приукрашенную реальность, а полноценная часть личности героя. Он привыкает к видению окружающего мира через настраиваемый уровень галлюцинаций. И с тех пор страницы книги посвящены большей частью не событиям, а картинам бреда главного героя. Тоже способ показать его мысли и переживания, но… Довольно утомительный.

Финальная часть романа на удивление временно возвращается к сюжету, предлагая гипотезу и несколько фактов о природе «луча смерти» и его создателей. Но это явно не та гипотеза, которая могла бы устроить главного героя, и он срывается в свой отчаянный, последний, бессмысленный побег…

По сути автор не даёт сюжетных ответов, оставляя только вопросы и гипотезы.

Очень много вопросов.

Соответственно и с оценкой всё тоже довольно сложно. Как фантастика идей книга заслуживает большего. Но как история с сюжетом и героями — у меня просто не получается поставить ей больше. Так что… это очень субъективная, компромиссная оценка. Уровень моего отношения, но не уровень книги.

Метафору названия, к слову, я оценила. Аксолотль — как символ личного бреда главного героя — и как символ постчеловечества, так и не перешедшего на какой-то неизведанный новый уровень.

Пуньо, ребёнок, которому судьба послала неисчислимые испытания и только чудом доживший до своих лет, попадает в Школу. Но это не история про беспризорника, нашедшего свою дорогу в жизни благодаря талантливым педагогам. Выпускники Школы не получают аттестатов, они перестают быть людьми.

Относительно доступно написанная история, да тут есть прыжки по хронологии сюжета, но последовательность событий легко понять. Подробности жизни главного героя до попадания в Школу полны насилия, крови и грязи. Натурам чувствительным лучше повесть пропустить. В финале автор сумел удивить. Но, конечно, это никакая не «наитвердейшая» научная фантастика. Не более чем «Человек-паук», к примеру. Заставляет задуматься о «цели и средствах».

Лучшее произведение из сборника «Старость аксолотля», задевает и эмоционально и интеллектуально.

Космический транспортник «Бегемот V» спешит укрыться в поясе астероидов от солнечной бури. Паранойя, годами зревшая в головах членов экипажа, грозит уничтожить корабль. Ко всему прочему где-то поблизости пролегает орбита легендарного Астроманта — то ли источника знаний то ли источника прекрасного, но в любом случае это ценнейший приз для того, кто им сумеет овладеть.

Из того, что бросается в глаза — история альтернативная, коммунистический блок существует. Более того, вокруг полно технических анахронизмов — перфоленты, логарифмическая линейка, ферромагнитные накопители, вакуумные лампы, бумажные книги, наконец. Члены экипажа называют друг друга по судовым должностям — Навигатор. Капитан, Радист и так далее. Живые люди сведены к функциям. Повествование ведётся от лица Доктора, тот не прост, имеет свою тайну.

Вся эта история с космическими сокровищами нужна автору для того, чтобы порассуждать об ограничениях прогресса, истинной стоимости предметов искусства и о принципиальной ограниченности понимания одним человеком другого.

Да, Уоттса напоминает, но тот читается заметно живее и персонажи у него пообъёмнее.

Говорят: «Красота в простоте». В этом случае, данный роман не очень красив. Я бы даже сказал, совсем не красив. И не потому, что он для высоколобых интеллектуалов, а те, кто не понял, просто поленились включить мозги. Нет. Просто вся эта сложность абсолютно искусственна. Создана ради себя самой. Иными словами усложнение ради усложнения, а не ради донесения какой-либо идеи.

Но начнём по порядку. У нас тут будущее, 29 век. Есть люди, пост-люди, пост-пост-люди, инопланетяне. Понятно? В общем-то, да. А если так? У нас тут будущее, 29 век. Есть стахсы, фоэбы, инклюзии, оска. «Чего? – спросит читатель». «Уйди», — скажет автор. «У меня тут будущее, сам разбирайся». И так во всём.

Погружение читателя непосредственно внутрь мира без объяснений – приём известный. Через него мы познаём действительность. То есть это способ познания созданной реальности. Доведения её до читателя. Проблема в том, что автор так увлёкся своим миром, что стал перегружать текст терминами новояза, просто, чтобы они были.

Пример. В процессе чтения мозг часто цеплялся за слова «биовар», «нановар» и всё никак не мог понять, что с ними не так. Пришлось осуществить обратный перевод на английский (да, я знаю, что это польский роман, но слова-то явно англицизмы). В итоге имеем «bioware» и «nanoware», по аналогии с «software» и «hardware». Проблема в том, что никто в английском давно уже так не говорит. Всё сократилось до «soft» и «hard». То же самое и в русском – «софт» и «хард». В крайнем случае «программное обеспечение»/«программы» и «железо»/«оборудование». Никто не говорит «софтвар» и «хардвар». Иными словами, в этом отношении язык упростился. А у автора он усложнился? По прошествии 800 лет? Что мешало использовать просто «bio» и «nano»? Соответственно, «био»/«тело» и «нано»/«наниты» в русском? Для меня ответ один – в этом случае, термины и соответственно мир стали бы более понятны читателю. Но так ведь нельзя, автор же тут «умную» фантастику пишет. При этом проблема именно авторская, поскольку, если верить открытым источникам, варианты перевода согласовывались с автором. Хотя при переводе тетралогии Рюкера ничто не мешало переводить «wetware» как «тело», а «realware» как «реал» (может не совсем грамматически верно, зато стилистически понятно).

То же самое и с игрой в новые роды, местоимения и падежи. Раз у нас тут пост-люди, которые не ассоциируют себя с конкретным полом, то и будут называться не «они», а «ону», будут не «говорить», а «говорилу» и тому подобное. Да, автор пытается нас убедить, что вопрос пола для пост-человечества уйдёт на второй план. Только сам же себе и противоречит, поскольку эти самые пост-люди манифестируются (создают себе образ из наномашин) конкретного пола. На это прям делается акцент по ходу текста. Так что они себя всё равно видят как мужчину или женщину. А значит вся эта игра в словеса не более чем белый шум, нужный для <см. абзац №1>.

Или возьмём термин «плато». Герой спрашивает: «Это у вас так называется супер-пупер продвинутая версия интернета?» Ему говорят: «Нет, ты что, на самом деле это… отстань, всё равно твой примитивный мозг ничего не поймёт». При этом дальше по сюжету становится очевидно, что это, таки да, супер-пупер-мега продвинутая версия виртуальной реальности, совмещённая с ноосферой. И стоило ли так щёки раздувать? Или автор не может простыми словами донести своё видение до читателя?

Возьмём, к примеру, Симмонса с его дилогией Олимп/Илион. Там тебе и люди, и пост-люди, и инопланетяне, и разумная ноосфера, и ожившие древнегреческие боги. При этом никто даже не сообщает, в какое время это всё происходит. Приходится сидеть и конспектировать, выстраивая хронологию мира. Сложно, но возможно, потому что автор говорит с читателями на одном языке и не считает их не доросшими до его откровений. В итоге к концу дилогии всё выстраивается в нормально осязаемую картину мира. Может это потому, что Симмонс по специальности преподаватель, специализирующийся на английской литературе, а Дукай – философ?

Не нравится Симмонс. Возьмём Моргана с его «Видоизменённым углеродом». То же самое, но значительно проще для восприятия. Вообще, я даже специально полез смотреть, что было написано раньше. Уж больно много идей совпадает. И архивирование сознания, и смена тел, и новая аристократия. Так вот. Морган издал роман на 2 года раньше Дукая. И меня терзают обоснованные сомнения относительно знакомства последнего с творчеством первого в плане получения вдохновения.

Что же остаётся, если отбросить словесную мишуру. Сюжет.

При этом базовая сюжетная предпосылка содержит в себе логическое противоречие.

Резюме. «Мир фантастики» в рецензии на этот роман написал: «Идеальное несовершенство» — не социокультурный футурологический трактат под видом научно-фантастического романа». Нет. Это именно что «социокультурный футурологический трактат под видом научно-фантастического романа». Интересная задумка, испорченная играми в заумь. «Проще надо быть! Проще! Счастье — в простом» (с) Стругацкие.

На удивление воспринимаемый роман Дукая. Конечно хватает и здесь самопридуманных терминов, но принципиально схема с перемещением сознания в сеть, а потом — в механизмы рисуется нормально. Мир уцелевших сознаний и соответственно построение ими новой цивилизации со всеми конфликтами и развитием

Яцек Дукай – один из самых самобытных авторов твердой научной фантастики. И хоть предыдущие его книги – «Иные песни» и «Идеальное несовершенство» – мне не сильно понравились, но они подарили необычный читательский опыт. А необычный читательский опыт я люблю, так что вопрос о прочтении сборника «Старость аксолотля» даже не стоял.

Сборник состоит из пяти произведений, и речь сегодня пойдет о «Глазе чудовища» по одной простой причине: эта повесть понравилась мне больше всего. В ней больше оригинальности, чем в «Сердце мрака», и меньше жести, чем в «Школе». При этом она понятнее «Ягерре в рассвете» и интереснее «Старости аксолотля».

Альтернативная реальность. Команда космического корабля «Бегемот» сталкивается с непредвиденными проблемами: похоже, среди них есть предатель. А ещё похоже, что неподалеку находится Астромант, нечто такое, чему место в сказках и суевериях. Но не дайте себя обмануть: с предателем всё окажется очень непросто, а разгадка Астроманта даст много пищи для размышлений.

Повесть довольно прочно стоит на рельсах параноидального триллера в антураже твердой НФ, временами отвлекаясь на хоррор и философские рассуждения. Действие развивается неторопливо и меланхолично, у персонажей минимум черт, даже между собой они называют друг друга по должностям. Но при этом благодаря огромному вниманию к деталям эффект присутствия у повести очень высок, а напряжение чувствуется постоянно.

«Глаз чудовища» очень в духе Питера Уоттса. И это хорошо. Ещё одно «Идеальное несовершенство» я бы сейчас вряд ли выдержал. А так получил добротную твердую научную фантастику, в меру сложную и интересную.

Несмотря на то, что сборник «Старость аксолотля» так и не стал «Книгой месяца», пока по крайней мере, продолжу его читать.

Итак, человечество вышло в Космос, дотянулось до звёзд и там обнаружило инопланетный организм — Xenogenesis procaryota gleiophyta, или попросту — глию, к той, что внутри черепа отношения не имеет, исключительно внешнее сходство. Некоторые люди стали проходить обряд сизигии, вступая с глией в симбиотические отношения, суть сизигии не раскрывается. Важно, что после этого человек переставал быть человеком и получал возможность повелевать пространством-временем — «Ваять». Джедаи по сравнению с ксенотиками сущие дети. Дабы ксенотики попусту не разрушили планету-другую каждому из них имплантируется Страж, регулирующий гормональный баланс и вообще дающий характер нордический, стойкий. Ксенотики объединены в Орден — OHX. Первый среди равных в котором, Фредерик Агирре, является главным героем повести. А начинается она с того. что одного из ксенотиков, лорда Габриэля, убивают. Глава Ордена начинает расследование преступления...

К авторской манере оставлять все объяснения на потом я уже привык. В отличие от романа «Старость аксолотля» сносок здесь практически нет, и о значении некоторых терминов приходится догадываться из контекста. Читается повесть не быстро, воспринимается скорее как сказочная, несмотря на весь тяжёлый вокабуляр, из ассоциаций на ум приходят «Звёздные войны», только в варианте для желающих поднять самооценку взрослых.

Цвет настроения — синий

Апокалипсис случился достаточно внезапно, чтобы разом уничтожить биологическую жизнь на Земле, «нейтронная волна» из космоса выжгла всё живое вплоть до существ, обитавших на дне океана и глубоко под землёй. Однако не достаточно быстро, чтобы не дать возможности многим людям воспользоваться аппаратным комплексом IS3, способным просканировать сознание и перенести его в цифровой форме на удалённый сервер. одним из этих людей и оказался Гжесь, варшавский офисный эникейщик.

Автор не склонен разводить антимонии, а потому смело погружает читателя в пучину действия, оставляя объяснения на потом и так каждую главу. Допустим, в начале первой Гжесь в теле полутонного трансформера охотится на токийских секс-ботов. Как он дошёл до жизни такой выяснится не через одну страницу. Названия глав обозначают количество дней, прошедших после Апокалипсиса, что тоже не сразу очевидно. Если обычно киберпанк — это некие действия героев в виртуальности в первую очередь, то в «Аксолотле» вся виртуальность перенесена в реальность, что отягощается в свою очередь тем, что время от времени Гжесь врубает программу сна, тогда на его и читательскую картину мира накладываются различные видения. Общее впечатление от происходящего главный герой обозначил как «некий дурацкий мультик для ботанов». Сложно спорить.

Что касается плотности текста, то все события можно описать в одном абзаце, но при этом из недомолвок, подразумеваемого и невысказанного можно соорудить целый цикл томов на пять-семь.

Если попытаться выразить мои ощущения от прочитанного, то скажу следующее: «Старость аксолотля» — это такой грустно-тоскливый киберпанк с искусственно завышенным порогом входа.

Скажу сразу — не понравилось. «Анафем»??? Не согласен от слова «совсем». В плане сюжета — вообще не то, в плане глоссария... тоже вообще не то. Если Стивенсон подает непонятные, несуществующие в реальной жизни и истории термины («матики» и т.д.), то Дукай просто перенасыщает текст греческими, римскими, древнееврейскими и даже арабскими (явный какохронизм) терминами, которые можно было и не употреблять, заменив понятными каждому словами. Что хотел автор — показать многоликость описанного мира или свою собственную эрудицию — не знаю, но считаю, в любом случае — не получилось(((

Sapienti sat? Создается впечатление, что именно такой подход. Еще и финал — «сам не скажу, но вы угадайте, очевидно же»...

На мой взгляд, именно явный «перегруз» нео- и архео-логизмами и убивает впечатление от книги, написанной не самовлюбленным интеллектуалом, ставящим себя выше читателя (для которого, собственно, и работал), а талантливым создателем миров... А мир, описанный в книге, действительно великолепен!!!

Я настолько впечатлена этой книгой, что пишу отзыв спустя полгода после того, как прочитала последнюю строку, и все еще ясно помню содержание. Дукай смог (хотя может в этом и заслуга переводчика) создать яркий образ мира, где царит зима, но не просто зима, а лютая зима. Хорошо продуманная физика этого альтернативного мира, это еще не самое прекрасное — самое прекрасное его логика и то каким образом применяет ее главный герой. Это роман-эпопея, роман-путешествие, но не только географическое, но и путешествие героя в себя. Всю дорогу он ищет и пытается понять, что он ищет и зачем. Нисколько это не скучно и не сложно следить за мыслями Бенедикта Герославского. Человек сомневающийся всю дорогу, в самом конце своей истории смог побороть сомнения и фактически совершить чудо. Все это окружено политикой, экономикой, социальной сферой, все логично, обосновано. Герой не вырван из контекста событий — он живет в них и взаимодействует. Прекрасная яркая книга, очень живая. Диалоги героев не книжные, они полны недосказанных реплик, намеков, взглядов, так диалоги мало кто пишет. Мне кажется, что это одна из лучших зарубежных книг которые я прочла за последние несколько лет.

Ону написалу, я прочитал. Прочитал ещё года 3 назад. Но что сказать: есть научная фантастика, есть твёрдая НФ, а есть «Идеальное несовершенство. Твёрдости запредельной. С одной стороны интересно было читать, но как же не просто. Хоть уже и был слегка подготовлен ( П.Уотс, Г.Иган, Ч.Строс.) , но пан Дукай удивил. Или он действительно такой продвинутый, или выпендрёжник ловко маскирующийся под интелектуала? В любом случае жонглировать терминами ( не всегда понятными и самим же придуманными ) ему удаётся мастерски. Такого рода литература конечно же не для всех (сторонникам традиционной НФ лучше не читать, можно очень разочароватся). Лично мне читать было не столько интересно, скорее любопытно, куда же выведет кривая постсингулярности. Пишут что в таком же стиле «Квановый вор» Х.Райаниеми. Нужно будет почитать. Для встряски мозгов не помешает. Тем более что такого рода фантастики не так уж и много на Русском, передоза точно не будет. Оценка: 7 баллов.

Отзыв гуманитария с парой технических извилин: как будто роман на китайском, а знакомы только 30 китайских иероглифов. И их внезапно хватает, чтобы понять суть сюжета, тонко размазанного по полям...кхм, по страницам книги.

Остальное — масса терминов и философии, продраться через которую сходу невозможно, а через пару глав уже и не хочется. Тут либо воспринимать все непонятное как белый шум, либо брать блокнот, ручку, постоянно обращаться к словарю/поисковику и т.д.

Не очень понятно заложена ли в такой сверхтвердой фантастике идея сопереживания героям. Если нет, то понятен картонный Адам «Марти Сью» Замойский и аналогичное окружение. Если да, то ой.

МЕТАФИЗИКА ПОСТ\НАНО\ПАНКА. Достаточно интересный эксперимент проделал польский фантаст Яцек Дукай. В России автор практически не известен, издается редко и мало. Его произведения осилит не каждый, понравятся точно не многим. Но если вы любите концептуальную НФ, технокультурный гиперреализм на грани сюрреализма, то вам сюда. Да, всё именно так. И даже страшнее.

Роман «Идеальное несовершенство» рассказывает о далеком ХХIХ веке и эре постчеловечества. В этом невообразимом мире самом понятие «человек» уже перестало быть актуальным. Человеческие особи фактически покинули свои родные тела, «пустышки», эволюционируя в различные постбиологические формы: фоэбэ, инклюзии, деформантов. Копирование сознания, памяти и эмоций стало обычным явлением. Поэтому не удивительно, что многие создания далекого будущего меняют свои тела на «Плато Homo Sapiens», как перчатки. Причем, делают они это в совершенно разных модификациях: с генетическими трансформациями или нано-облачными, без разницы. Такая технокультурная эволюция произошла из-за научного прорыва и преодоления предельных возможностей компьютерных технологий, ограниченных законами термодинамики и квантовой механики. На смену физики пришла мета-физика, способная уже изменять законы мироздания, выкручивать, как хочется ландшафты космоса и, как бы сказал один из героев, попросту «насиловать физику». Благодаря такой области знаний, каждая из цивилизаций развивается в своем времени и пространстве, фактически отделенном от внешней вселенной.

Нано-манифестации, как призраки, могут появляться в наэлектризованных полях из сущего ничего. А некоторые постсоздания достигли такого уровня мышления и организации, что по сути своей представляют целые планеты.

В общем и целом, в таком совершенно непонятном и безумном мире, оказывается главный герой, Адам Замойский — член космической экспедиции из ХХI века, чей корабль попал в какую-то пространственную аномалию. Что будет дальше — читайте.

Однако, замысел Яцека Дукая не заканчивается только навороченным сюжетом. Он создает полноценный литературный концепт. Для описания постчеловеческого мира писатель конструирует свой постязык или «связык», объяснение которого есть в тексте.

Так, Дукай для описания манифестаций вводит 4 род: «ону», «егу», «взялу», «смотрелу», «любилу» и т.д. Кроме того, он частично меняет синтаксис, вводя в предложения двойные тире =, когда речь идет о коммуникации «во вне», двойной слэш \\, когда существуют вводные данные, технические обозначения и элементы формул. Помимо этого, полностью меняется и структура повествования: происходят временные разрывы; вводные части текста из области воспоминаний или внутренних ощущений вытесняют основной сюжет; внутренний «молчащий» монолог разворачивается параллельно с реальной речью героев и т.д.

Вся эта мешанина новых символов и знаков затрудняет прочтение. По началу автора начинаешь ненавидеть. Трудно преодолеть такие обломки арматуры первые 100 страниц. Но потом адаптируешься.

Сделано это, конечно, неспроста. Главный герой, Адам, человек ХХI века просто сходит с ума и чувствует себя пещерным человеком в постгуманистическом будущем. И это понятно: представьте себе викинга, оказавшегося в современном городе. Поэтому и читатель смотрит на мир далекого будущего глазами главного героя, на которого обрушивается весь поток непонятной информации и терминологии. Да, понять, это сложно. И если не преодолел первую главу, то книгу можно закрывать.

В этом отношении, книга «Идеальное несовершенство» в больше степени философская, чем фантастическая. На мой взгляд, автор не скрывая берет такие концепты, как тело без органов или симулякр и развивает их в своем произведении. Причем, часто использует даже сами понятия, выработанные Делезом, Бодрийяром, Вермюленом.

Само Плато — это и есть «тысяча плато». Все эти «строительные леса» и игра с сюжетностью вместо последовательной структуры и формы создают постмодернистский текст. Кстати, именно ризома, запутанная и иногда несвязанная, а не осевая структура классического содержания, формирует язык романа.

Да и само «Идеальное несовершенство», кажется, будто ссылается на такой подход уже в названии: деконструкция — это и есть идеальное несовершенство. И тогда становится ясно, что в общем-то всё, что происходит в романе — это плато самого ирреферентного (без связи с объектом) рефлексирующего языка, превратившегося в этакий самокопир, симулякр, смыслов. Он не имеет субъекта, объекта, конкретной фиксации. Он как бы состоит из мета-физики в значении пост-физики.

А главный герой, действительно, цельный субъект ХХI века, как мы с вами, который пытается разобраться в этом нагромождении запутанных ризом.

Кажется, я нашла первоисточник вдохновения «Квантового вора» Райаниеми. Или идея о сюрреалистичном будущем, запутавшемся между квантовыми полями, пост-человеческими существами и классовым делением общества на новую аристократию и всех остальных витает в ноосфере.

Одним из самых заметных впечатлений от романа у меня осталось количество затронутых в нём тем. Дукаю как философу определённо было и есть, что сказать человечеству: тут и про неумолимость прогресса, и про попытки сохранения в нём человечности, и про трансцендентность искусственного разума, который эволюционирует, и про принципы причинности, и про цену эволюции, и про разницу восприятия, и про свободу и гражданские права, и даже про отношения родителей с потомками, как биологическими, так и не очень.

В пятьсот страниц тут плотненько утрамбовано столько, что иному автору хватило бы на пять томов и ещё десяток повестей в довесок.

И, как по мне, это отчасти роман и портит.

Мне понравилась, как бы так выразиться, философская подоплёка, трансгуманизм, пост-человеческие формы, неизбежность прогресса, технологическая сингулярность и метапрограммирование — это всё прекрасно, это всё очень интересно, это всё, к тому же, актуально. Ещё в романе хорошая математическая база — и Поля, и изменения физических констант в Инклюзии; всё это не просто имеет смысл, но вполне даже правдоподобно. Да, другой уровень технического оснащения, но топология и квантовые эффекты всё ещё те же. И, вероятно, всегда будут такими же, если не окукливаться в своих личных закрытых от реальности микро-вселенных.

Но это всё очень... Сжато, что ли. Концентрировано.

Дукай просто засыпает читателя философскими концепциями и сложными умозаключениями, читать роман из-за этого местами физически тяжело, потому что мозг хочет выйти проветриться. Если бы уровень трансгуманизма на квадратный сантиметр текста был пониже, воспринималось бы это, возможно, полегче.

И сюжет, возможно, воспринимался бы более очевидным.

Потому что сюжет — отдельная песня, он настолько разбросан по тексту и скрыт в диалогах Замойского с другими персонажами и размышлениях о высшем разуме со спящей физикой, что только к последней трети книги начинаешь понимать, а куда, собственно говоря, все идут, что ищут, причём тут космонавт из XXI века, что они там с командой нашли у Гекаты, почему это так пытались скрыть, кто, зачем и что вообще происходит.

Традиционно мне не очень нравится приём «рассказывать, а не показывать», потому что здесь Замойский, главный герой, сначала презентуется как попаданец из нашего времени, который ничего не знает в будущем, и ему рассказывают о том, что произошло с человечеством. С другой стороны, в данном случае даже не знаю, как и показать-то было можно; если бы не местная, XXIX-вековая Анжелика, сопровождающая Замойского, которая может отвечать на вопросы, читать было бы просто нечего, потому что Адам бы так ничего и не понимал.

А он и без того понимает не очень, особенно в начале.

В целом, сюжет достаточно прост, и основным его двигающим конфликтом оказывается то, что Замойского втягивают в проблемы

Тоже, кстати, концепт довольно интересный, потому что отчасти с Анжеликой можно согласиться: все мы — конструкты, просто кого-то программируют биология и родители, кого-то — как придётся, то высший разум, то сам себя.

Стиль повествования у Дукая своеобразный, как и язык, местами какой-то шероховатый. Перевод очень качественный, из-за чего в начале придётся ломаться о глагольные окончания и местоимения «четвёртого рода». Привыкаешь с некоторым трудом, хотя определённой характерности тексту они точно прибавляют.

В целом, мне роман скорее понравился, но книга прямо специфичная. Очень. Советовать её читать я бы стала с очень большой осторожностью и скорее для людей, которые хотят как следует поломать себе мозг, а не приятно провести время, следя за событиями и эволюцией персонажей. Потому что эволюции тут-то, конечно, в достатке, только она идёт по Кривой Прогресса и выражается в стремлении к сингулярности.

«Это слишком сильно, слишком красиво, слишком искушающе — очередной этап на дороге к совершенству, следующая ступенька от животности к Богу.»

Дукай, как и в Иных Песнях — сразу погружает нас в мир, полный какой-то терминологии, где странные постчеловеческие сущности говорят и мыслят себя странным родом не женским, мужским или средним, а ткань пространства оторвана от реальности.

Некий потерявший память космонавт из конца 21го века, каким-то образом выживший в погибшем корабле — оказывается найденным в 29м веке и становится объектом политических интересов разных группировок.

Его назвали Адамом Замойским, хотя настоящее его имя неизвестно. ИИ щедро подсовывает ему симулякр, специально для него заточенный с целью извлечь его воспоминания.

Мы попадаем в дом некого стахса Первой Традиции — Джудаса Макферсона. Нам предстаёт его дочь Анжелика. Она молода и недавно вышла из Иезуитского монастыря, где воспитывалась до совершеннолетия. Происходит свадьба некой Биатрис, на ней присутствует Анжелика и Адам. Анжелика, узнав о судьбе Адама начинает задумываться о том, а если бы её так вот внезапно откачали и тоже пичкали иллюзиями?

Дальше мы попадаем в историю осознания Адама, которому рассказывают, что все было стимуляцией,  на самом деле он в 29м веке? Тут перед нами через разговоры Анжелики и Адама открываются детали мира — Плато, постлюди, инклюзии. Причём, Дукай, в свойственной ему манере, сделал так, что до это все новшества понять до конца категорически невозможно для нас, людей начала 21 века, точно так же как для человека конца нашего столетия — Адама. Это добавляет правдоподобности, ведь очевидно, что без упрощения для понимания никак, но автор сознательно не упрощает, за что ему большой респект!

Пространственный мешок, все эти невозможные вещи и даже новая этика по отношению к оболочкам постлюдей — это никак не укладывается в голове человека нашей эпохи. Но именно поэтому ты понимаешь, что автор не просто использует космический антураж, чтоб поместить туда героев, мыслями в духе своих современников, он и вправду придумывает новые вещи и новое поведение.

Впрочем, новые вещи наследуют старые — и все эти подключения к Плато, переадресации, входы — это похоже на работу веб-серверов, где сложные сервисы представлены в виде простых папок и файлов, с разными правами доступа.

Как же ловко автор жонглирует разными слоями созданной им реальности. Как много недосказанности. А из кажущихся шаблонными ходов, Дукай выворачивает сюжет так, что ты удивляешься повороту!

Адам в итоге познаёт всё, ну если ни всё, то многое. И дело тут не только в том, что он рождён чуть позже нас...

А мы познаём лишь частицы пазла. Как будто бы автор заблюривает нам периферийное зрение и детали, которые видит герой доступны нам лишь в случае, когда он смотрит на них прямо, а всё что по бокам куда-то ускользает... и это незримое продолжает нас манить нас своей недоступностью.

Пророк или фантазёр, а может что-то между? Но кажется, что Дукай всё-таки увидилу будущее краем глаза и показалу нам маленькую часть. Быть может у ому свой колодец времени?

Такого будущего я ещё не видел, но парадоксальность в том, что несмотря на свою кажущуюся невозможность — оно при этом возможнее многих.

Да, здесь не хватило уровня драматургии, которую писатель научился создавать к написанию Льда. Но это в любом случае — это очень сильная книга, ведь гений — есть гений, а Яцек Дукай безусловно достоин этого звания!

Тот случай, когда просто хорошая литература сочетается с фантастической формой. Образное повествование в совокупности с необычной концепцией притягивает с первых же страниц. Знаковое открытие для меня (вместе с «Анафемом» Стивенсона).

«Впрочем, именно так все это выглядит и у почти всех людей. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, от Формы к Форме, навязываемых по причине перемешивания Форм внешних, чужих… Пока не может наступить такой момент в старости, а то уже и на смертном ложе, когда, глянув назад, мы увидим законченную внешнюю форму нашей жизни, и эта фигура изумит нас: что за мазня, что за маска, смесь хаоса и случайности, без смысла, без цели, без какого-либо значения, без красоты.»

Мир, где дух/воля/желание/мысль влияют на реальность не просто действенно, но непосредственно и зримо.

Удивлён отзывам, где книга называется сверхсложной и заумной — если не считать концовки, обладая хотя бы минимальным культурным багажом и воображением, не составляет никакого особого труда воспринимать описываемое. Если точные значения отдельных слов и терминов (как правило, имеющих античное происхождение) и непонятны сразу, то по контексту всё равно постепенно угадываются.

Вот непонятный и оборванный финал, который автор, судя по цитатам, отказался объяснять, да, разочаровал. Это одна из двух причин, по которым оцениваю вещь на девятку (хотя поначалу на десятку была кандидатом). Другая — «серая» мораль, отсутствие однозначно положительных персонажей, которым хотелось бы симпатизировать.

Стивенсона, Желязны и Лема уже вспоминали, упоминая частично схожее творчество, а мне ещё тут же вспомнилась «Саламбо» Флобера (которую сразу и перечитал с удовольствием) — по эзкотической живописности и натуралистичности описаний, и опять же по «серому» сеттингу. Кстати, и действие в Северной Африке тоже имеет место быть.

Тем, кому у Дукая понравилась концепция «кратистосов» и идея непосредственного проявления человеческой воли, порекомендую также «Судьба боится храбрых» Имранова с параллельным миром, управляемым иными законами.

Мир не без добрых людей.

И кое-кто из них сумел «победить» мой скепсис по отношению к Дукаю. Не то чтобы я «брезговал» автором, просто ткнувшись слегка сначала в один его «кирпич», затем в другой, я составил четкое впечатление — «не дорос».

Малый Дукай хоть и изобилует техническими терминами, к читателю, видимо, более снисходителен.

Теперь по факту:

Вещь интересная и сильная. Идея параллельных миров, само собой, заезжена, но, поскольку сюжет здесь лишь на вторых ролях, этому не придаешь значения. Да и не об этих самых «мирах» повесть.

В центре одно большое «А-что-если». И далее — попытка представить не столько возможность данной вероятности, не то, каким бы в таком случае был наш/не наш мир. Здесь «всего лишь» о том, что в принципе происходит с человеком условно-обобщенно «нашего» склада ума, просто-напросто поставленным перед фактом.

И пусть размышления в данном случае не растянуты на вышеупомянутый «кирпич», основа тут присутствует, нюансы же автор предоставил разбирать нам, читателям. Но сама вероятность действительно ошеломляет. Вы сами-то представьте себе такое ну просто на минутку. Мурашки побежали?

И нет, как ни крути, чтобы полностью надеть на себя шкуру персонажей, нужно приложить какие-то нечеловеческие усилия. Возможно, сойти с ума. Иронизирую. Но ведь действительно, какие бы ужасы не встречались нам с вами на страницах либо на экране — внутренний голос успокаивает — мол, все это понарошку. Встреча же с ними в реальности как правило вызывает совершенно иную реакцию. Мы можем сколько угодно сочувствовать, например, пассажирам Титаника, но ведь не приведи... Впрочем, не буду упоминать всуе.

Мало ли.

Автор взялся подробно описать мир, в котором воля человека напрямую влияет на материю. Причём мир практически наш: античность плюс-минус та же, но происходящие в нём средние века уже скорее напоминают фэнтези.

По ходу повествования автор раскрывает многие интересные для такого мира концепции: как в нём выглядят быт, торговля, политика, война, наука, и в конце концов встреча с неземным разумом.

Читать это довольно интересно, хотя местами действие проседает, неизбежно уходя в описание этого чудного мира, однако основной сюжет всё же никогда до конца не отступает и порой радует своими повортами.

Отпугнуть может обилие местных терминов, в которых, впрочем, не так уж и сложно разобраться, ну и концовка показалась мне несколько оборванной.

Короткий Дукай лучше длинного , прочтите не пожалеете, забавный и пугающий взгляд на нахождение ветви древа миров где Христос не был казнен и принес на землю цырствие божие и благодать всем праведникам со всем вытекающим...

Одна из немногих книг, которую не осилил. Бросил, прочитав треть (что весьма немало, учитывая общий объем романа). Потенциально сильная фабула романа тонет в многословности автора и постоянных сбивках сюжета. Не очень приятен местечковый национализм, который Дукай, будучи человеком без сомнения умным, пытается скрывать не особенно стараясь. Масла в огонь подливает и откровенно небрежный перевод. Задача, которую ставил перед собой переводчик — грандиозна и амбициозна. Но скидку на это сделать не могу. Потому что по моему текст просто изобилует абсолютно нечитаемыми конструкциями (особенно часто в диалогах). Прочитываешь фразу и не понимаешь ее смысл, притом что понимаешь все слова по отдельности. Плюс совершенно сумасшедшие знаки препинания, когда тире используется чаще запятых. То ли перевод не вычитывался, то ли в оригинале точно так же (не читал, но сильно сомневаюсь). Про «Я-Оно» — это вообще без комментариев. Трудно придумать что-то более кособокое. В общем жду официального перевода, хотя надежда получить его невелика.

Феномен человека

Со строго описательной точки зрения человек по своему происхождению является обычным лучом во множестве лучей, образующих одновременно анатомический и психический веер жизни. Но поскольку этот луч или, если хотите, линия спектра один из всех сумел благодаря своему привилегированному положению или структуре выступить за пределы инстинкта в мысль, она оказалась способной внутри этой еще совершенно свободной области мира в свою очередь разложиться на линии и породить спектр второго порядка — известное нам огромное разнообразие антропологических типов.

Пьер Тейяр де Шарден «Феномен человека»

Назвать Дукая сложным к восприятию — значит ничего о нем не сказать. Он весьма непрост, очень труден, архисложен. За то и полюбила, потому и читаю четвертую кряду книгу. Он фонтанирует идеями. Он избыточен. Где другому, как Йэну М. Бэнксу с «Флебом» или Ричарду Моргану с «Видоизмененным углеродом» хватило бы десятой, сотой, тысячной части. чтобы наваять десяток романов — Дукай делает один (и это еще только начало «Трилогии Прогресса» цикла романов о новом человечестве). Избыточность один из неотъемлемых признаков гения, второй. Первый — гении изменяют жизнь, мир после них не остается прежним, неуловимо (реже заметно) меняя вектор движения.

И как может изменить мир автор, пишущий в лучшем случае для десятка тысяч способных воспринять из восьми миллиардов населения Земли? А такие вещи не нуждаются в персональном донесении до каждой особи. Довольно мощного ментального отклика со стороны тех десяти тысяч и попадания в океан коллективного бессознательного, дальше плотность информационного пространства сама за себя постарается, внедряя в умы и сердца новый вариант сценария, радикально отличный от неминуемой деградации предлагаемой подавляющим большинством предсказателей. Мы нуждаемся в вере и надежде и Дукай из тех немногих, кто может их предложить.

Занятно, что автор невысоко ценит идею общего информационного поля, даже заканчивая «Идеальное несовершенство» цитатой из шарденова «Феномена человека», а меж тем великий иезуит отводил ему немалую роль в грядущем прогрессе человечества. И как раз по Шардену, который, кроме прочего, был видным антропологом, прогресс тяготеет к большому многообразию на стадии выбора генеральной линии развития (фила, мутовка), но после того, как наиболее жизнеспособная часть определена, следует синтез, отсекающий менее перспективные виды.

В феерии Дукая XXIX век — время достаточно безболезненного сосуществования поражающих воображение различием видов разумной жизни: стахсы (стандартные homo sapiens) различных традиций, фоэбы, инклюзии. Пространство-время перекраивается и выворачивается наизнанку эшеровыми плоскостями; побеждена смерть и ресурсы практически безграничны — стоп! Вот с этого места подробнее. Я поняла, что смущало во всех произведениях автора — отсутствие базиса.

Даже в «Иных песнях», где разветвленные политические интриги предполагают вскрытие механизмов финансирования. Что уж говорить о «Льде», основная интрига которого в нежелании сибирских производителей утратить монополию, невзирая на последствия оккупации лютов для планеты in general. «Собор» апофеоз того же нежелания обратить взор к конечности материальных ресурсов и дать сколько-нибудь вразумительное объяснение того, откуда взялось наше невероятное благоденствие. в одной только «Школе», потрясающе сильной и правдивой, несмотря на фантастичность, Дукай изменяет привычному аристократическому пренебрежению фундаментом, и это жестоко, хотя прекрасно.

Резюмируя: Яцек Дукай таки гений и дай ему Бог провести человечество дальше по пути прогресса (с большим вниманием к базису, если возможно).

Безумие Эмпедокла

«Естественная телеология мира исключает стремление к хаосу.»

«Иные песни» первое знакомство с Дукаем и точно знаю, что буду читать его ещё. Все, до чего сумею дотянуться. Потому что это круто, ярко, оригинально и (тут просится формула «ни на что, читаное прежде, не похоже», но нет, напротив, весьма похоже на то, что давно люблю, хотя в последние годы не имела возможности читать). Я о том, что стиль, лексика эстетика и пафос романа живо напомнили о «Транквилиуме» и «Кесаревне Отраде между славой и смертью» Лазарчука. К сожалению теперь Андрей Геннадьевич такого не пишет, не нам, читателям, указывать творцам, как им работать. Но какая-то глубинная струна в душе, тронутая радостью того давнего знакомства, все не смолкнет, ждёт продолжения. Неожиданно пришедшего от поляка Дукая.

Итак, универсум романа — это реальность, в которой античный мир не пришёл к естественному упадку и не был разрушен ордами варваров, продолжая оказывать ключевое влияние на все сферы общественного, политического, финансового, культурного устройства тамошней жизни. В целом, радикальных отличий от нашего, у мира придуманного Дукаем, меньше, чем можно было бы ожидать. Ведущими языками, они же языки международного общения, остались греческий и латынь. Колониальная политика охватывает географически близкую к Средиземноморью Африку, но об Америках и Австралии в романе не упоминается, хотя воздухоплавание посредством аэростатов — распространенный способ путешествий.

Больше того, Луна в романе обитаема и служит местом паломничества, поскольку именно там находится резиденция Лунной Ведьмы, пребывающей в почётном изгнании. Не Селена. Артемида, Иштар или Кибела, но понемногу от всех богинь материнского культа со многими сверхчеловеческими возможностями, предположительно связанными с сохранением и развитием традиций тайного знания, утраченных нашим, лишенным преемственности миром. Терраформирование, к примеру, превосходит воображение, судя по тому, что адепты сумели устроить на Луне вполне достойную жизнь и даже создать атмосферу.

На земле же некий аналог генной инженерии или сильно продвинутой селекции позволил одомашнить неприспособленных в нашей реальности к приучению бегемотов, зебр, жирафов, носорогов, создав на их основе тягловый и вьючный скот: гипатиев, ховолов, зивр, единорогов. Южная столица Империи Александрия с культом Александра Македонского, величайшей в мире библиотекой, маяком и ещё парой-тройкой чудес света или равных им в нашем понимании артефактов, вроде храма Великого с его статуей, в дни равноденствия удерживающей между разведенными руками миниатюрное солнце.

Веротерпимость превосходит ожидание, известные культы мирно соседствуют, не помышляя о джихаде или крестовых походах. Роль аристократии в управлении миром невозможно переоценить, она колоссальна и основана на многовековой традиции сопротивления попыткам навязать чуждую волю. Вообще, способность противостоять психическому и ментальному принуждению чрезвычайно важна и во многом определяет иерархический уровень персонажей. Она и дополнительные уникальные таланты, которые герой может предложить миру.

Пан Иероним Бербелек, к примеру, стратегос — военачальник, мастер нетривиальных решений в науке побеждать, воевать не числом, а умением и навязывать другим свою волю, оставаясь невосприимчивым к попыткам проделать то же над собой. Кроме одного случая, когда в ходе военной кампании ему пришлось противостоять московиту чернокнижнику Максиму Рогу (о, это извечное польское желание реванша гонор и еixё польске не сгинело). Так вот, пребывание в контакте с уникумом психического подавления, сумевшим подчинить своей воле огромную державу, не сломало героя, но что то ощутимо в нем прогнуло и Пан Бербелек нынче не тот, мучительно переживающий фиаско.

С некоторых пор в мире в больших количествах появляются странные Твари, их можно было бы принять за творения свихнувшегося таксидермиста, если бы не были живыми. Спонтанные метаморфозы затрагивают привычных животных, превращая в персонажей бестиария и не имеют ничего общего с осознанной селекцией. А неизменность и подчёркнутое следование канону один из краеугольный камней этого мира. Волею обстоятельств, тем, кому придётся найти источник деструктивного воздействия и противостоять ему окажется опальный стратегос.

Это такая завязка. Добавлю ещё расшифровку некоторых значимых реалий, которые встречаются в романе и не сразу берутся восприятием (такое: в помощь путешественнику).

Форма — многозначное понятие, в зависимости от контекста может означать ментальную и психическую независимость, волевой импульс, строй мыслей, пассионарный всплеск, настроение. даже моду — некий посыл, предполагающий следование и подчинение.

Морфа — расовая. кастовая, клановая социальная принадлежность, а также определенная физическая форма — менталитет и метаболизм.

Античные и квазиантичные неологизмы романа.

Кратестос, гегемон — правитель.

Даулос — раб.

Эстлос — господин.

Эстле, деспоина — госпожа.

Хоррорные. мамелюки — стражники, воины.

Софистос- ученый.

Рытер — рыцарь.

Какоморфия — спонтанное изменение физической формы.

Никотиана — сигарета.

Нимрод — охотник.

Сколиота — искривление, источник и причина какоморфий.

Ураноза — молния.

Вот, пожалуй, и все. Осталось поблагодарить за восхитительный перевод Сергея Легезу. Потрясающе хорошо, а его безупречное чувство языка дарит русскоязычному читателю с этой непростой книгой многие лингвистические радости.

В 2002-2003 годах Дукай развлекал аудиторию журнала Science Fiction рецензиями на несуществующие книги. Из всех эссе «Альтернативной книжной лавки» составителям «Польского трупа» приглянулось это, для их антологии вполне уместное.

Сказав несколько слов об Иэне М. Бэнксе и его творчестве — романы «имеют структуру рассказа» (в смысле, 90% завязка и резкий финал), — и помянув всуе «Бойцовский клуб», Дукай приступает к сюжету и достоинствам «Линий крови», доступном за 33 злотых крутом трехчастном повествовании об имитаторе серийного убийцы — выходце из низшего слоя бизнес-элиты современной Британии.

Завершает подначку рассуждение о «структурном зле» на две с половиной странички. С точки зрения католических теологов в марксистских очках и без них.

Оно и разрушило впечатление.

Шотландца «черная кислота зла, разъедающая разум с той же неотвратимостью» не волновала. Ни в фанастике, ни в боевиках, ни в самом ядреном постмодерне. С «разъедающей кислотой» он работал, в той же «Осиной фабрике» и «Поисках оружия», но без примеси «зла». Антагонисты им же классифицируются тем, что творят, тем, что и ради чего им позволяют творить другие. Как они представляются сами себе, какую зависимость вскормили — в расчет не идет. Если сволочь или пособника прогресса не остановят пулей в лоб или чем похожим, с их головами не происходит ничего, достойного внимания. Они таковы, каковы есть.

А о теологах-идеологах у Бэнкса достаточно в «Умм» и «Несущественной детали».

Смешно. Очень смешно читать отзывы. Похоже попытка автора создать мультисексуальное обращение к и от сущности с неопределённым полом — это то что сильнее всего травмировало многих читателей. В самое больное место.

А книга занятная. Правда такое ощущение складывается, что Дукай очень сильно спешил отобразить вот прям всё что его самого интересовало в момент написания, все концепции и идеи. Что в итоге из приходится выковыривать из текста, как изюм из яичницы.

Мне кажется что «ИН» — это отличный повод для обсуждения и возможно шикарен, как вдохновитель. Но в плане реализации — слишком ко многому можно придраться. Увы (

Дукай настолько эпичен, что ему чрезвычайно тесно в рамках повести. Создан продуманный мир с количеством маготерминологии, которой хватило бы на толстенную многотомную эпопею. В пространстве повести всему этому тесно, есть ощущение некоторой захламлённости. Война на границах, магические звездолёты, придворные интриги. Мимоходом открыта, посещена и уничтожена планета в другой звёздной системе.

Несколько основных тем произведения:

* Эволюция фэнтезийной Империи. Что произойдёт с классическим миром магического средневековья через сотни лет.

* «Продвинутая наука неотличима от магии», сказал Кларк. «Продвинутая магия неотличима от науки», даёт нам понять Дукай.

* Маккиавелиевский мастер-класс: как прийти к власти, чтобы народ тебя ещё и благодарил? Позволить «плохим» заговорщикам совершить переворот и уничтожить династию, а потом разобраться с этими заговорщиками.

* Финальный монолог №1: верность династии vs верности народу. Кто прав?

* Финальный монолог № 2: феодальный праведный милитаризм vs против прагматичного буржуазного глобализма. Кто прав?

А прав тот, у кого заклинания круче.

Не так сумбурно, как «Золотая галера», но и не так продумано, как «Ксаврас Выжрын».

Допускаю, что «Ход генерала» был пробой пера перед «Иными песнями», увидевшими свет парой лет позже. Некоторые идеи очень похожи, хотя герои «Генерала» больше полагаются на артефакты и заклинания, а не на чистую волю.

7(ХОРОШО)

Диалоги читаются легко, увлекательно, вкусно. Философия переданная через морфу и форму — очень круто. Описание повествования мне далось сложнее, много непонятных слов почти без контекста. Битвы — сумятица) В целом интересное, двоякое впечатление, видимо придется перечитать, но не скоро.

Это будет скорее не отзыв, а опыт прочтения. Чтобы писать отзывы, или, упаси Господи, рецензии на романы Дукая, надо быть хорошо подготовленным, в самом широком смысле, читателем. Я себя таковым не считаю, поэтому ограничусь лишь впечатлениями.

Начало романа избыточно сложное, видимо, чтобы отсеять тех читателей, кто не готов приложить определенные усилия к пониманию текста. Эдакий фейс-контроль. Но если вы выдержите повествование от лица фоебе, с его замысловатыми окончаниями нового грамматического рода (ону сделалу и обрадовалусь), то дальше уже будет легче. После первой стены, об которую неподготовленные и не успевшие сориентироваться читатели ломают зубы своего интереса, автор переключает свое внимание на Адама Замойского.

Адам – живой реликт, человек из прошлого. Примерно здесь Дукай решает подогреть читательский интерес и подкидывает интригующих загадок. Адама восстановили по ДНК, которую нашли на космическом корабле, пропавшем несколько сотен лет назад. Проблема в том, что Адама не было среди членов экипажа этого корабля. Более того, касательно него есть одно очень тревожное предсказание. Сам Адам ничего не помнит и о своей важности не осведомлен, так что ему вместе с читателем предстоит еще разобраться в этом причудливом мире далекого будущего, со всеми его мета-физиками, пост-людьми, инклюзиями и прочим. Только ослаблять бдительность не стоит. Потому что Дукай уже сделал следующую стену, в которую рискует врезаться всякий чуть зазевавшийся читатель. Дело в нелинейном повествовании, когда сцена может начинаться с середины, продолжаться началом и приходить к финалу. А может начаться финалом и продолжиться началом. А еще легко можно споткнуться об внезапное воспоминание на 5-6 страниц сплошного текста без разграничений на абзацы.

Но даже если вы все успешно преодолели, это еще не гарантирует, что вам хватит сил и желания дочитать книгу до конца. Ведь дальше уровень сложности вновь будет расти. 70 страниц блужданий по сюрреалистичной пустыне в нескольких петлях, включая временные и пространственные. Мягкие откаты сюжета, цикличность повествования, пространные научные лекции, чего тут только не найти.

И вот, после всех испытаний, бравый читатель доходит до финала. Хотя это слишком безлично и претенциозно. И вот, я дошел до финала. И ставлю книге шесть баллов из десяти. Не потому что она чрезмерно сложная, скучная или скверная. Просто без продолжения «Идеальное несовершенство» выглядит бессмысленным и бесцельным. Головоломка ради головоломки, одолев которую, все, что я могу сделать – это похвастаться перед друзьями, дескать, «я прочитал книгу Дукая, и даже что-то понял, а некоторые идеи такие крутые, что ух». Но этого мало, ведь «Иные песни» давали гораздо больше. Так что жду продолжения, и надеюсь, что после этого моя оценка книги изменится. А пока – твердая «шестерка».

Пока одни авторы пытаются придумать необычные сюжеты, прописать живых героев (не факт, что у них все получится, но все же), захватить внимание автора — мы получаем это. А «это» оказывается какая-то совсем невменяемая белиберда графомана. 50% слов выдуманы, ну типа фантастика же! Каждые два предложения начинается новая смысловая конструкция, никак не связанная с предыдущим высказыванием. Кто вообще так пишет??? Обычно у меня получаются длинные отзывы, но тут сумбур, сумятица и скука... и никаких мыслей нет о таком «несовершенстве», кроме возмущения и отторжения от прочитанного.

ПС рандомный абзац откуда-то из начала:

«Положение егу рук относительно туловища, изысканный жест веером – все находилось в безопасном белом шуме вневербальной коммуникации. Де ля Рош прикрывалусь сходными поведенческими контроллерами и не надеялусь на нарушение конвенции со стороны инклюзии, чествующей старейшие традиции. Инклюзии менее консервативные, вместо того, чтобы приглашать фоэбэ в Сады под протоколом HS, просто произвели бы информационный осмос. Вне первой терции это наиболее естественный способ; разговор же, напротив, – мучительный, медленный ритуал.»

Типичная псевдо-научная белиберда от автора, который походу вообще ничего не понимает в ИТ, но пытается выдать себя за знатока, раздувая щеки. Это не я кудряво пишу, это вы, плебеи, привыкли картошку жрать. Куда вам до моего изысканного фуа-гра.

Впервые за очень много лет перевернув последнюю страницу захотелось начать читать книгу заново!

Какой вкусный язык, сколько нового,, необыкновенно свежий глоток для меня в фантастике, неповторимый мир, терминология, психология событий, настоящая находка!

Хочется много еще написать об этом произведении, но надо немного дать настояться коктейлю что выпит был залпом до дна!

ДОКАЗАТЕЛЬСТВО БОГА

...История не хороша или плоха, она просто есть. Они не верят в Бога, нет такой необходимости там, где Бог есть. Historia nie jest dobra ani zła – historia po prostu jest. Оni nie wierzą w Boga. Nie ma takiej potrzeby. Bóg jest...

Пытаюсь определить для себя, в чем уникальность Дукая, и думаю, что даже не в умении сочетать высочайший уровень интеллектоемкости с поэтикой изысканно декадентского плетения словес. Это круто, но не это главное. Важнее, что он схватывает и удерживает внимание читателя, не задействуя эмоциональной сферы. Книга обычно цепляет, когда с героями устанавливается личностная связь. Не обязательно самоидентификация, но контакт необходим. С дукаевыми персонажами не так.

Все они в большей или меньшей степени вещи в себе: Замойский из «Идеального несовершенства», Трудный из «Покуда ночь», Бенедикт из «Льда», Кшаврас из «Выжрына», Хант и Вассоне из «Черного океана», Бербелек из «Иных песен». Может чуть больше симпатии и сочувствия испытываешь к героям «Собора» и «Школы», но и они далеки от тебя, как декабристы от народа. Однако что-то есть в его прозе, не позволяющее отодвинуть на периферию, и после первой книги уже не можешь отказаться, читаешь все, до чего умеешь дотянуться.

Хотя со сборником «В земле неверных» W kraju niewiernych сначала думала, что ошиблась, когда взялась читать на польском. Большинство здешних вещей переведены на русский, вошли в сборник «Собор» и читаны еще о прошлом годе. Но нет, с титульной повестью и еще одной — «Земля Христа» Ziemia Chrystusa была незнакома, о них расскажу. Повесть «В земле неверных», озаглавившая сборник описывает фиаско экспедиции на планету с романтичным названием «Болото». Впрочем, может у нее есть какое-то другое имя, но земляне между собой зовут так и это довольно точно отображает то, с чем пришлось столкнуться.

Идеальный, по всем прогнозам, мир: разумной жизни нет, но вода и микроэлементы в достатке, обилие эндемиков флоры и фауны, пригодных для одомашнивания и не конфликтующих с человеческим метаболизмом — просто «заходи и живи». На поверку оборачивается кошмаром. Техника отказывает или начинает работать таким образом, что лучше бы отказала, люди пропадают без вести, гибнут, болеют давно забытой землянами цингой, а связь высадившейся на планету группы с материнским кораблем утрачена в первые дни. С очередной партией землян на планету высаживается полукровка Белый Дьявол — канадский индеец с белым отцом из земного XVIII века. Не спрашивайте, как его удалось залучить-заполучить-синтезировать, моего польского не хватило, чтобы понять. Факт — он здесь, с навыками охотника и следопыта, могуч, вонюч и волосюч.

Первое, что делает Следопыт — скальпирует своего патрона. Нет, тот не погибнет, они вместе (а куда деваться), прихватив губернатора Оелику, да, такая вот потешная получилась должность главы администрации Дна Болота, ну или по поговорке «положение хуже губернаторского». Так вот, они отправятся по следам разведчика, который первым высадился на планету и предоставил лучезарный отчет о перспективах колонизации. Чтобы, правильно, замочить гада. месть как последняя радость. А в процессе кое-что выяснится и, в общем, немногие вернулись с поля.

Ziemia Chrystusa круче. Тут экспансия не в космос, но в параллельные миры. Ну, вы знаете теорию параллельных вселенных, сильно отличных от нашего с вами мира или почти не отличающихся. Здесь Дукай не углубляется в дебри с допущениями о разнице физических законов и базовых свойств материи, ограничиваясь разветвлениями в ключевых исторических моментах альтернативной истории: «что было бы, если». Подчиняясь мрачному авторскому юмору, милитаризированная Земля Сталина осуществляет колонизацию прочих пространств посредством процесса, названного катапультированием.

Почему Сталин? Этично ли называть целый мир по имени величайшего преступника против гуманизма? Ну, здесь Советский Союз сумел верно сориентироваться, выступил против гитлеровской Германии в сороковом, Второй Мировой не случилось, а господство нашей с вами родины простерлось до Атлантического океана. И именно этот вариант реальности получил доступ к технологиям межпространственных перемещений. Вот как раз сейчас подавляется партизанская война в безколумбовом мире, где мезоамериканские цивилизации имели возможность эволюционировать, не зная Кортеса.

Все скверно, но по-другому и не бывает. Или бывает? Тут как раз обнаружен новый мир, экология замечательно стабильная, техника неразвитая, вторжение должно бы пройти в режиме блицкрига, но катапультированные мрут как мухи. в проблемную зону с разведывательной миссией командируется кризисный менеджер, прихватив, кроме спецгруппы, еще и шамана. Ну как шамана — сильного эзотерика, человека, сведущего в тонких материях. И это оказывается миром, в котором две тысячи лет назад Иисуса не распяли — то самое Царство Божье.

И как там живется? Да хорошо, в любви и согласии, войн, болезней, страха, преступлений и драм нет. Могут левитировать, владеют телекинезом, телепатией и глоссолалией. Религии в нашем понимании тоже — зачем верить в Бога, если все и так знают, что он есть. Техника на уровне начала XX века, но местным всего хватает, везде следы довольства и труда. Работа в радость, трудятся, чтобы дарить излишки. Не продавать, не обменивать, а дарить, чувствуете разницу? Человек нашего с вами образа мыслей (а в прочих мирах он более-менее одинаков) испытывает острейший когнитивный диссонанс.

Ничего так и не поняв в этом странном мире, кроме того, что принцип «и аз воздам» действует здесь неукоснительно, потому с идеей вторжения даже не стоит пытаться, группа собирается катапультироваться назад, когда утром последнего дня сержант Хо убивает хозяйку приютившего их поместья. Финал классный и совсем в стиле Дукая. За то и люблю.

...Некогда был единый мир, где все соединялось в золотых пропорциях. Niegdyś świat był całością i każdy jego element łączył się z wszystkimi innymi w złotych proporcjach...

РОЖДАЯ ОРГАН ДЛЯ ШЕСТОГО ЧУВСТВА

...Массовое производство портативных солнечных батарей и солярных нанотканей обрушит нефть Рынок всегда об этом знал. Оd czasu potanienia nanotkanin solarnych oraz przenośnych megabaterii; kiedy te ostatnie wejdą do masowej produkcji, ropa ostatecznie spadnie na łeb. Giełda wiedziała o tym o dawna...

В этой части пан Яцек тоже не вполне угадал, нефть и сама по себе имеет тенденцию падать, без участия нанотехнологий. Почему «тоже»? Потому что в здешнем варианте апокалиптики человечество становится жертвой беды, принципиально отличной от тех, с какими сталкивалось прежде — вируса, поражающего не физическое тело, но психику. Хотя, написанный девятнадцать лет назад, «Черный Океан» Czarne oceany, удивляет точными прозрениями подробностей сегодняшних реалий. С требованием самоизоляции в квартирах, но и необходимостью втискиваться в переполненный общественный транспорт, где о социальной дистанции думать смешно.

Однако к роману. Дукая ценим за сочетание интеллектоемкости с потрясающей изобразительной силой. Думаю, не ошибусь, если скажу, что концепция четвертого измерения, к которой с разных сторон и с разной степенью успешности подходит современная литература, именно в его исполнении обретает весомую грубую зримость. Такую, что можно, кажется, потрогать. Хотя прикасаться, и вообще приближаться, ощутимо не хочется. Слишком чуждые человеку свойства обретает в контакте с ним материя и мало кто может рассказать об этом, как Дукай.

Недалекое будущее, около две тыщи шестидесятого года. Нанотехнологии уверенно вошли в быт: легкие сверхпрочные материалы простимулировали взлетное стремление крупных городов вверх. Теперь можно бесконечно наращивать этажность уже существующих зданий, что до проблемы парковок — они тоже решаются посредством подвесных платформ, дирижаблей с нанонапылением, одновременно играющих роль эффективных солнечных батарей. Первоначальная рекламная роль, когда выяснилось, с какой легкостью и степенью надежности эти платформы удерживают груз, сменилась многими утилитарными функциями. Теперь там не только многоярусные парковки, но и жилые ярусы. На земле, правда, круглые сутки искусственное освещение, но чем-то всегда приходится жертвовать.

Информационные технологии тоже не стояли на месте. Дежурным способом оплаты стал чип, имплантированный во внешнюю сторону ладони, при помощи имплантов же выход в виртуальную реальность полного погружения. Одиноким не будешь, индивидуальный цифровой помощник, созданный если и не образу и подобию, то по тому индивидуальному проекту, какой сочтешь для себя наиболее приемлемым, всегда с тобой. Такое себе физически осязаемое альтер-эго с возможностью доступа к твоим собственным подсознательным импульсам и коллективному бессознательному, в придачу к инфобазе сети.

Генная инженерия? Не без того, теперь исходный геном можно корректировать почти до неузнаваемости — были бы средства и желание. Состоятельные люди уже давно моделируют здоровье, внешность и интеллект потомков, меняя начальный показатель почти до неузнаваемости. Забавно, что героине, профессору Марине Вассоне, ко времени событий книги около сорока, то есть, практика генных модификаций должна стать частью жизни примерно в наши дни. И снова он не совсем угадал. Но идея блестящая, потому что Марина не только невероятно умна и выглядит на двадцать с небольшим хвостиком, она еще и являет образец безупречной красоты (нынешние двадцатилетние не такие, к их идеальной внешности добавляют дизайнерски смоделированные недостатки).

Вообще, не совсем понятно, каким образом такого рода вмешательство отразится на генотипе человечества. Мы ведь теперь имеем дело не столько с естественной эволюцией, но и с последствиями неминуемого смешения геномов. А впрочем, поживем-увидим. Пока жизнь полна отменных возможностей для принадлежащих к сотне золотых миллионов (все-таки не к миллиарду, социально-имущественное расслоение в новом мире более ощутимо). Ах да, чтобы не забыть, в новом мире абсолютное большинство граждан добровольно подключает государственный контроль своей жизни 24/7. Ну, потому что так спокойнее (да-да, я тоже вспомнила «Гномон» Харкуэя)

Функционер Николас Хант, довольно циничный (частый у Дукая тип героя) карьерист, разочарован результатами тщательно подготовленной многоходовки. Назначение курировать малоперспективный исследовательский сектор, мало отвечает его амбициям. Впрочем, работать предстоит в непосредственном и тесном сотрудничестве с профессором Вассоне, прекрасной, как Елена Троянская. И вот тут Хант невольно предвосхищает события, Марина послужит катализатором последней войны в истории человечества, как вида.

Они там занимаются психомеметикой. Сейчас объясню, мемы, это такие мусорные слова, выражения, образы, которые, раз увиденными-услышанными-прочитанными намертво влипают в память. На поверхностный взгляд, наибольший интерес могут представлять для рекламы и политтехнологий, на деле область применения много более универсальна. Дело в том, что мемы отличает от обычных слов и выражений высокая степень психоэмоциональной заряженности, именно за счет нее они так легко и беспрепятственно внедряются в сознание. А где взять и как усилить. Ну, есть способы.

Марина, которая спровоцирует своими действиями (да, неприемлемыми с точки зрения морали и попросту преступными), первой испытает на себе влияние нового психовируса, мема-монады, подселяющегося к основной личности, забивая ее, внушая вымышленные воспоминания. Когда элегантная красавица в ресторане дорогого отеля вдруг начинает биться в истерике, раздирая лицо в кровь наманикюренными ногтями и крича, что она не может больше жить — она убила своих детей, поначалу никто ничего не поймет. Тем более, что сын у Вассоне один, уже взрослый и живехонек.

После, когда выяснится, чьими воспоминаниями спровоцирован этот припадок, придет время задуматься о целях, средствах и степени этической оправданности фаустианского стремления к чистому знанию. Это не единственная в романе коннотация к «Фаусту», виртуальный менеджер Ханта Дьявол (помните, говорила о цифровых помощниках?). Так-то да,

Принятие эстетики зла первый шаг на пути к принятию зла, как такового.

Хочу еще только добавить, что идея монад восходит к «Солдатам Вавилона» Лазарчука, там такого рода вирусные психомемы, вытесняющие основную личность, называются кодонами. К вопросу преемственности.

Роман роскошный, очень непростой, объемный и удивительно актуальный.

...Мое рабочее место там, где мои мозги. Gdzie mózg mój, tam biuro moje...

И АЗ ВОЗДАМ?

В ряду интересных фантастов новой польской волны: Гжендович, Збешховский, Комуда, Майка — Яцек Дукай занимает место некоронованного короля. О нем говорят, как о преемнике традиций Станислава Лема, его чрезвычайно сложная, богатая на референции интеллектуальная проза, будучи твердой фантастикой, одновременно несет на себе черты изысканно декадентского постмодерна. Иными словами — сильно не для всех, но очень круто.

Апокалипсис в рассрочку. Аpokalipsa na raty.

Война это зверь. Живой организм, паразит на человечестве. Растет из политики, экономики, религии, страха — и все пожирает. Wojna to zwierzę. To jest żywy organizm, pasożyt na ciele narodów; on rośnie z polityki, ekonomii, religii, strachu, z wszystkiego; wszystko Pożera

В книге, которую читала я, две повести. Титульная «Кшаврас Выжрын» — военная проза, альтернативная история, экономная в части действия и диалогов, но философская составляющая не стеснена в изобразительных средствах, являет собой развернутые и сложные пассажи. «Кшаврас...» написан в конце девяностых и с точки зрения политкорректности в отношении России довольно нелицеприятен. Кто-то может даже назвать его русофобским. Не я, авторская позиция четко прописана и от симпатии к терроризму предельно далека.

Выжрын полевой командир, партизанящий на российской территории, хотя в хаосе альтернативной реальности этой книги черт ногу сломит, какая местность кому принадлежит. Это мир, в котором Первая Мировая плавно перетекла в мировую Революцию (помните: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем»?), и перманентно очагово длится следующие шестьдесят лет, вспыхивая с новой силой после смерти Сталина, прожившего в мире повести гораздо дольше.

Персонаж, чьими глазами мы видим происходящее, американский журналист Смит прикомандирован к легендарному краснорукому: в прямом — он мутант (в войне было однажды применено ядерное оружие), и переносном (руки по локоть в крови) смыслах для ведения летописи его подвигов, которые становятся основой для комиксов, мультиков, голливудских блокбастеров. Из Кшавраса лепят супермена, а его зверства представляют не иначе, как героизм.

Интересная и очень непростая книга о манипуляциях массовым сознанием, о соотношении цели и средств, об искажении истины, осуществляемом посредством тебя, без твоего согласия, которому не можешь противостоять. Очевидна параллель с «Мостом Ватерлоо» Лазарчука, где хаос и бессмысленная беспощадность бойни под маской Священной войны тоже показаны глазами кинохроникера. И тот же безнадежный финальный вывод: война пожирает все, а результаты усилий, направленных на сохранение истины будут уничтожены, снивелированы или искажены до полной неузнаваемости, Жесткая брутальная и очень крутая проза.

Пока ночь. Zanim Noc

Потому что только одна мысль, одно впечатление, одна деталь до сих пор оставались все же ясными и отчетливыми: немного испуганное, детское восхищение-сколько тут жизни...! Говорил: Жиды, думал — жизнь.Bo tylko jedna myśl, jedno wrażenie, jeden detal ostał się do dziś jednako jasny i wyraźny: dziecięcy podziw – ile tu życia…!Mówił: Żydzi – myślał: życie.

Во фразе, вынесенной в эпиграф, я намеренно не заменила национальность на политкорректное «евреи», не только потому что удвоенное «жи» не звучит с ним должным образом, но, главным образом за тем, что Польша была и остается страной, в которой антисемитские настроения традиционно сильны. Здесь ключ к пониманию этой небольшой, но очень сильной повести. В двойственности социально одобренного отношения к людям определенной нации, как к принадлежащим ко второму сорту. Детское восхищение яркостью, витальностью, полнокровием жизни, поразившим героя, когда отец взял его с собой, отправляясь по делам в гетто, не порождает когнитивного диссонанса, желания понять, почему эти красивые люди заперты в пределах района. Просто так положено. После, во время войны, депортация и убийство евреев, будет восприниматься с тем же равнодушием.

Герой, Ян Генрих Трудный, такой беспринципный комбинатор коллаборационист, сколотивший капитал в годы Второй Мировой. Помните это: кому война, кому мать родна? Поляк с немалой долей германской крови, он ловко ведет дела с немцами, неустанно приумножая своей фирмой импорт-экспорт благосостояние — будет, что оставить наследникам. Трое их у него. Старший сын уже не особо нуждается в родителях, разве что помочь в карьере или посодействовать в решении какого деликатного затруднения. Но есть еще малыши близнецы, сын и дочь, отрада грядущей старости. Хотя о старости им с женой думать еще рано. Он мужчина хоть куда, она цветущая красавица. Отцветающая, когда в постели, прижимаясь к мужу, спрашивает: Любишь ли меня по-прежнему — искренне отвечает: Люблю. Но ответил бы с той же истовостью, вздумай она спросить днем, неизвестно. Впрочем, днем не спрашивает, дел по хозяйству хватает. А родители Трудного любят невестку так, что иногда ему начинает казаться, что это она их дочь. Идиллия.

Состоятельному человеку надлежит жить в достойных его условиях, Трудный покупает (совсем по дешевке, он гешефтман хоть куда) трехэтажный дом. Совершенно «убитый», но деньги, нужные связи и организаторские способности творят чудеса. Вскоре трудно представить более уютное семейное гнездо. Так продолжается пока Конрад, старший, не предпринимает исследовательскую экспедицию на чердак, где в заваленном хламом сундуке обнаруживаются два мумифицированных трупа — девушки и ребенка. Запах вот только, будто их неделю назад убили. Никто, кроме хозяина, не ощущает, но он явственно. А когда патруль увозит останки, начинается для героя новая жизнь, интересная, но невеселая.

Он видит, как бьется, зависнув в пространстве, громадное сердце (килогерцы сердце разрывают). И каждая пульсация вселяет ужас. Комнаты дома то ощутимо сжимаются, грозя раздавить, то разрастаются до пределов неимоверных. Откуда-то прознавший о странностях дома офицер Анненербе фон Фаульниц в сопровождении еврейского профессора, знатока каббалистики, приезжает туда. Садится в кресло в кабинете, да тут же и делается неживым. Вскрытие после покажет, неудивительно, что он был мертвым, удивительно, что прежде жил — львиная доля внутренних органов отсутствует.

Задействовав связи, Трудный выходит на полицейского, в начале войны осуществлявшего депортацию еврейских детей в лагерь, и узнает, что именно в этот дом их поместили на ночную передержку, когда транспорт из-за сбоя графика должен был задержаться до утра. Завести детей завели в сопровождении двух конвойных, а вывести утром не смогли. И попытки штурмовать дом привели лишь к смерти полицаев. В конце концов, в здание пустили Циклон В, после чего двадцать восемь детей вынесли оттуда. Вечером входил сорок один человек. Дело замяли от греха

А потом к герою подходит дочурка и говорит, что теперь им с братом нельзя выходить из дома, не то будет как с фафальницем — «Он» так сказал во сне, который приснился им обоим. Трудный узнает в словах девочки искаженное «фон Фаульниц» и бросается на поиски того, кто поможет снять с дома заклятье. Будет страшно, интересно, горько. Кто читал «Лед», «Иные песни» и «Неидеальное совершенство» поймет, из чего выросла фирменная психоделика Дукая.

»...предполагаемый уровень реальности подобен воску в наших руках.»

*

Мое знакомство с творчеством автора началось с произведения «Идеальное несовершенство», которое оставило после себя очень неоднозначные чувства. В отличие от него, роман «Иные песни» показался мне своего рода шедевром. Здесь я увидела совсем другого Дукая, который продолжал удивлять и завораживать необычностью своей прозы. Данная книга очень сложная по форме и глубокая по содержанию. Ждать от нее какой-либо легкости не имеет смысла, и это ясно с первых строк. Автор экспериментирует с языком повествования, выстраивает сюжет в условиях уникального мира, а так же задевает вопросы, охватывающие многие сферы интересов человека думающего. Мне хотелось тишины библиотеки, где ни один посторонний звук не отвлекал бы от созерцания событийности книги. Я снова на несколько дней покинула повседневность и очутилась в мире демиурга Аристотеля. Представьте, что Вы на планете Земля, которая является центром мироздания, началом отсчета всех координат. В основе ее существования лежит система четырех первоэлементов, а все остальные небесные тела обращаются вокруг нее в субстанции пятого элемента, именуемом эфиром. Порадовало упоминание Луны, которая в романе является колонией Земли и населена человеческими существами. Здесь нет явной магии, но активно используется «перпетуа мобилиа», а у власти находятся «кратистосты» — аристократы, способные «морфировать» людей вокруг себя и выстраивать Форму окружающего пространства по своему усмотрению. Назвать все это альтернативной реальностью сложно/невозможно. Несмотря на кажущиеся сходства, мир Дукая и привычный нам с Вами абсолютно разные.

«В столкновении Форм разум и логика ничто, здесь, от начал мира, лишь одна мера: сила.»

Иногда я ловила себя на мысли, что воспринимаю эту книгу не как художественное произведение, а как увлекательно написанную научную работу. Здесь очень умело метафизическая философия была спрятана за ширму фэнтези и научной фантастики. Очень понравилась описанная автором нумерологическая рекомбинация вселенной и рассуждения о принадлежности Форме человека составляющих времени («начало-теперь-тогда»). Поэтому взять мгновенным штурмом это произведение невозможно, да и не особо хочется. Наоборот, было огромное желание читать и перечитывать отдельные эпизоды романа, а так же анализировать приложение, которое любезно составил для читателей переводчик Сергей Легеза. Дукай снова импровизирует с лингвистикой и создает производные от древнегреческого языка неологизмы. Подобной игры со словом я никогда не встречала в литературе. На первых страницах я задавалась вопросом, зачем создавать такую речевую неразбериху. И лишь к финалу становилось понятным, что особенности слога автора являются неотъемлемым элементом всей этой истории, которая только в реалиях придуманных писателем слов приобретала «морфу» высокой искренности. В очередной раз восхищаюсь трудами переводчика. На мой взгляд, работа, которую он провел с этим произведением, выходит на уровень подвига.

«Можно наложить на тело морфу игнорирования боли, нельзя наложить на мир морфу игнорирования тела. Разве что ты — настолько уж безумный кратистос.»

Завязка этой истории начинается с обнаружения аномальных мест, на территории которых стирались границы увековеченных законов природы, все живое претерпевало неожиданные метаморфозы, и окружающая действительность превращалась в одну огромную «какоморфу». Люди, жаждущие верить, что в мире есть чудеса и не все можно охватить разумом, совершали набеги на окраины Искажения, чтобы поохотиться на необычных видоизмененных зверюшек. Именно главному герою этого романа и его команде предстояло разобраться в причинах появления странных областей безымянной аморфности. С целью определения водораздела между познанным и непознанным, он снаряжает «джурджу» в эпицентр африканских «не-джунглей». Вместе со всеми действующими лицами нам предстояло лицезреть ужасающее зрелище искореженного пространства. Оно душило влажностью, рычало, трещало, стонало и хихикало, а люди в нем умирали в неописуемых состояниях. События оторванной от форм цивилизации дикой Африки дополнялись интригами разделения власти, путешествием в лунной ладье на обитаемую планету-спутник, военными действиями с осадами городов, а также полетом в космос. Читала ли я когда-нибудь такое в контексте одного романа? Никогда. Антураж произведения восхищает!

«Белизна рубахи и тяжесть колец на пальцах определяют значимость мгновения.»

Повествование ведется с позиции нескольких персонажей, но основная доля принадлежит главному герою — «кратистосу» Иерониму Бербелеку. Роман-головоломка с массой разбросанных на страницах загадок требовал повышенного внимания к деталям. Поэтому интересно было наблюдать за сюжетными линиями абсолютно всех рассказчиков, в достоверность суждений которых с трудом верилось. Каждый из них вел свою борьбу, стремился к своим целям и пел о происходящем свои песни. Не вызывал стопроцентного доверия, даже сам Бербелек, образ которого претерпевал различные изменения подобно фабуле самого произведения и пространству окружающей его действительности. Начало романа застало героя в состоянии полной эмоциональной отстраненности, холодного равнодушия ко всему. На глазах читателей из диванного, раздавленного неудачей полководца он ожидаемо превращается в могущественного творца, воля которого задает вектор исторического развития. Вместе с ним мы движемся от невежества к совершенству через принятие гипотез, которые во всеобщем незнании кажутся среди прочих самыми разумными. Герой, действительно, растет на наших глазах во всех смыслах этого слова. Но при этом, не воспринимается слащавым суперменом, потому что для мира Дукая сверхчеловек — явление очень актуальное. В унисон с образами героев меняется и стиль повествования: от иронично-веселого в начале, до трагически-напряженного в финале.

«Мне недостаточно одержать победу. Мои враги должны еще и проиграть.»

Думаю, что однажды вновь захочу перечитать эту потрясающую историю, чтобы еще раз попытаться постичь таинство полностью открытого финала, незаметно замыкающего в себе несколько линий сюжета. Надо сказать, что автор не загружал читателей философствованиями и многие проблемы затрагивал очень аккуратно. Однако во время чтения этой книги в моей голове взрывалась шрапнель тысячи новых мыслей и вопросов, которые набирали скорость по мере повествования и еще долго продолжали свой полет по инерции. Что есть месть? Разновидность жажды воздаяния за израненную гордыню, когда страдание унижает слабость в глазах собственных и чужих? Хороша ли жизнь, сведенная к поиску мелкого спокойствия, счастья, мечтаний и легких чувств? Что есть Сознание, которое определяет Бытие. И как добраться до неизменной Истины, когда мы все невольно живем во Лжи, живем Ложью и живем, потому что Лжем? Иллюзорность реальности снова напоминала о себе. Хотелось верить, что где-то в бесконечности миров за пространством Земли существует иная Жизнь, иные Цели и иные «Адинатосы» с иными Песнями на музыку небесных сфер. Они существуют.

*

«Неважно, каково оно есть; важно, как на это смотришь. Все возвышеннейшее вызывает отвращение у тех, кто ползает в пыли и глядит из грязи: рождение, смерть, любовь, победа.»

Какой кошмар. Пойми меня правильно, уважаемый потенциальный читатель: оная эмоция (да, некорректная) — она не «про суть», она — «про форму».

Упомянутая «суть» — как раз понимаема, принимаема и даже — где-то, местами — интересна и увлекательна. Дабы не быть голословным, приведу пример. Обмусоливаемое понятие «предельной инклюзии», выводимое — в частности — из набора ассоциаций с «идеальным компьютером» — это и — познавательно, и — умнО, и даже — опять же где-то, местами — достаточно оригинально. И таких «целевых НФ-вставок» по тексту довольно много. Но... объём абсолютно пустого, буквально пустопорожнего текста, предельно бесполезной, абсурдной абстракции — этот объём просто огромен. Повествование превращается в словесную кашу, в набор звуков, лишь отдаленно напоминающих осмысленную речь. Это ПЕРЕБОР. Я понимаю — автор хотел быть оригинальным, но... всему есть разумный предел. И — в данном конкретном случае — чувство меры автору изменило.

Я догрыз этот кактус — до корневой системы. Хотел понять — ЗАЧЕМ это все, нет ли там — в конце — некоего «момента просветления». Увы. Ничего, окромя горечи и сожалений о потерянном времени — в итоге — не осталось.

Девять десятых текста можно безболезненно определить в унитаз. Вот тогда — в таковом итоге — да, получился бы значимый, почти гениальный НФ-рассказ, или — короткая НФ-повесть

Роман Яцека Дукая «Идеальное несовершенство» – это футурологический трактат о пределе развития цивилизации, замаскированный под детектив. Сюжет книги целиком построен вокруг рассуждений о природе власти, ее философии и борьбе за обладание ею, а апокалиптические события здесь связаны с утратой власти или встречей с неподвластными человечеству сущностями. Дукай изображает дважды постсингулярный мир, уничтожающий пространство, время и материю в погоне за источником абсолютной власти, Предельной Инклюзией.

Причины борьбы и погони понятны: если цивилизация достигла райского состояния, остается ответить на всего один, но самый главный вопрос: кто тут Бог? Ведь Бог – это тот, кому принадлежит вся вселенная. Сильные мира сего, разумеется, не хотят никому принадлежать, каждый из них желает возвыситься над остальными и согласен ради этого на любые средства. Одним из таких средств в грандиозной игре аристократической верхушки постчеловечества оказывается Адам Замойский, единственный выживший член первой космической экспедиции к Сломанному Порту, колыбели мета-физической эры земной цивилизации.

Замойский – размороженный осколок прошлого, человек-загадка и для себя, потому как он почти ничего не помнит о своей жизни, и для заинтересовавшихся им сверхсуществ: его ДНК нет в документах экспедиции, он не должен существовать, а восстановление памяти Замойского обещает раскрыть несколько важных тайн, возможно, способных приблизить контролирующих его стахсов, фоэбэ и инклюзий к обладанию Предельной Инклюзией. Пока могущественные разумы будут отнимать главного героя друг у друга, словно вещь, самому Замойскому предстоит пройти по карьерной лестницы из статусу собственности одного из них, супербогача, стахса Первой Традиции, президента «Гнозис инкорпорейтед» Джудаса Макферсона к статусу его зятя.

Это, кстати, совсем не спойлер, ведь центральных персонаж «Идеального несовершенства» – типичная условная фигура наблюдателя, у которой есть всего две функции: смотреть на непонятное и просить объяснений; что с ним произойдет в начале, середине и конце книги, не столь важно, как то, что ему расскажут и покажут другие. По сути, Замойский – это аватар читателя, на которого с первых же страниц обрушивается изобилие футурологического дизайна Дукая; он точно так же, как и читатель, сначала ничего не знает о мире романа, а потом постепенно в нем осваивается, на чем его роль и заканчивается. Автор не утруждает себя даже сценой ключевой для судьбы Замойского дуэли с инклюзией, вынося ее, как и развязки многих других вселенских конфликтов, в ненаписанную вторую часть, а апокалипсис показан мимоходом: ой, галактические разрушители вышли из-под контроля, все погибло, ну да ничего страшного, едем дальше.

Будущее предела технологий, конечно, сконструировано изобретательно. Дукай подходит к задаче со всей мощью молодого таланта и со столь же присущим молодости вызовом читателю: попробуй прочти это! Книга стартует с графика кривой прогресса Homo Sapiens, философской максимы о победе разумной жизни над всем остальным и определений терминов «цивилизация» и «френ» из Мультитезауруса (субкод HS), а спустя уже два абзаца об интриге двойного убийства Джудаса Макферсона, автор перестает нас жалеть и излагает события от лица фоэбе Максимилиану де ля Рошу, которуё манифестировалусь в имении Макферсонов с таинственной целью.

Нет, это не опечатки. Фоэбе и Инклюзии – полностью цифровые постчеловеческие разумы – не имеют пола, и, чтобы подчеркнуть это, Дукай сочинил целую грамматическую подсистему для обозначения бесполого лица (к которому не применимо обращение «оно»): четвертое склонение существительных, четвертый род прилагательных, относительных местоимений и глагольных форм, четвертое лицо личных местоимений. В основном это буква «у» в окончаниях прошедшего времени глаголов и в родительном падеже существительных, но встречаются и более тяжелые случаи. Так уже на уровне языка автор подчеркивает, насколько далеко цивилизация, подчинившая себе законы физики, ушла от наших дней – читать роман приходится в буквальном смысле на чуждом нам языке будущего.

Светская беседа де ля Рошу с примовой манифестацией открытой независимой инклюзии Тутанхамону в начале романа служит своеобразным фильтром: те читатели, которые готовы вступить с писателем в игру «попробуй прочти», продвигаются дальше совершенно непонятного из-за кучи неологизмов и недомолвок разговора, следят за многомерными поворотами авторской мысли, учат матчасть, выясняют, кто на ком стоял – а те, кто таким исследовательским типом чтения заниматься не хочет, где-то на этом эпизоде книгу и закрывают. Почти как в штуке «Я дочитал «Улисс» до слова «сановитый»». Дальше вас ждут в количестве Время Словинского, а-время и к-время, График Тевье, График Реми, мета-физика, Плато, Поля, Транс, крафт, Клыки, Мешки, Эн-Порты, Колодцы Времени, Дворцы Памяти, негэнтропианы, биовар, нановар, манифестации, френы, стахсы, фоэбэ, инклюзии, семинклюзии, деформанты, Войны. И это я перечислил только то, что сам запомнил.

На практике все не так страшно, когда освоишься. Каждую главу предваряет определение того или иного неологизма из Мультитезауруса, а персонажи (не)терпеливо растолковывают Замойскому, как работает n-мерный крафт пространства-времени (благодаря которому и получаются отделенные Клыками от обычной вселенной «карманные миры» Мешков и Портов), как происходит Транс между Полями на Плато, как прямо из воздуха или вообще из вакуума возникают манифестации фоэбэ и инклюзий, чем от них отличаются деформанты и так далее. Все вместе это дает шикарные футуристические декорации для сколь угодно захватывающих научно-приключенческих боевиков: предсказания будущего, мгновенный обмен информацией, телепортация, существование во множестве тел одновременно, бессмертие сознания и другие результаты манипуляции законами физики.

Очень жаль, что Дукай, начертив и раскрасив такой сложный, богатый на идеи, n-мерный мир, остановился ровно в тот момент, когда ничего нового о нем сказать уже было нечего. Вот так устроены засеянные нановаром Эн-Порты, вот так контактируют инклюзии с фоэбэ и стахсами, вот такие мотивы борьбы за власть и информационный контроль двигают ими всеми, вот так разгадывается загадка Адама Замойского и вот что на самом деле происходило все это время. На этом у автора все, ждите вторую часть, хотя она почти наверняка не будет написана никогда. Сюжетка в последнюю очередь интересует Дукая, скорее философа, чем беллетриста. Талант рассказчика он использует исключительно в прикладных целях заворачивания футурологических выкладок в привлекательную фабульную обертку из интриг, боев и расследований.

Не могу сказать, что это плохо, лично я люблю, чтоб мозги от чтения кипели, и разгадки оказались хороши, и Замойский, аватар читателя, достойно прошел свой путь, и идеи автора об устройстве всемогущей цивилизации замечательные, есть о чем подумать самому, поспорить или согласиться с автором. Просто, чтобы не разочароваться в финале, на старте надо иметь в виду, что Замойский, Джудас и Анжелика Макферсоны, их многочисленные родственники и слуги, дружелюбные и враждебные фоэбэ, инклюзии, уша и рахабы, какими бы живыми они ни были, просуществуют ровно до тех пор, пока Дукаю есть что сказать нам. Как только футурология дойдет до точки, закончится и роман, и неважно, что столько линий, включая полнейший апокалипсис галактики, повисли в вакууме.

В общем, Яцек, я все понимаю, ты пишешь большую литературу, но имей совесть, дорасскажи, что там было после!

Из всех прочитанных мной повестей сборника «Экстенса» самая загадочная и невообразимо талантливая.

Подобного не читал ещё. Вроде сначала мистика и ужасы, затем всё это переформатируется автором в многомерность вселенных. И на фоне войны(оккупация Варшавы немцами), на фоне гетто варшавского. Коммерция успешная во время войны, бандиты, партизаны. И через всё это главный герой Янек Трудны проходит и сохраняет семью и деньги, но только не самого себя. Как пример — глава семьи в тяжелейших условиях бытия заботится о семье. Надо отдать должное сюжету.И гениальная мысль — нет чудес на свете, есть только пока необъяснимые наукой явления.

Одновременно читаю Тэда Уильямса «Иноземье» и есть с чем сравнить. Кто же раньше описал жизнь в виртуальной реальности? Оказывается , Дукай. 1995 год по сравнению с 1996-98 «Иноземья». Очень похожие сюжеты, ну очень. Только у Дукая много как всегда философии. Да и философия как никогда закрученная — если ты уже не человек , а виртуальная реальность, то можешь ли ты убивать таких же как ты виртуалов?

Рассказ — лауреат Премии им. Януша А. Зайделя 2000 года. Номинант Премии SFinks 2001 года.

Автор представляет нам такое далёкое и невообразимое будущее, что все термины научные ныне непонятны. Сложно читать, но тогда лучше искать философский смысл в сюжете, абстрагируясь от научной фантастики. Какая же философия?- а вот ещё есть религия, которая пытается непонятные даже для того времени явления представить как чудо. Найден артефакт Чужих, который тоже по своей структуре и поведению вне понимания ученых того времени. И он вытворяет непонятные вещи, соприкоснувшись с нашей техникой и биологией. Чудо? Исцеления? На размышление читателям....

И почему автор ввёл в сюжет священника, изучающего артефакт? Верующие везде стараются видать чудеса, хотя часто это непознанная ещё наука. Вот и здесь Отец остаётся наедине вместе с артефактом и под его воздействием мутирует в невиданный ранее вид материи.

Повесть — номинант Премии им. Януша А. Зайделя 2000 / года, Премии SFinks 2001 года, Серебряный Глобус 2001 года.

Привязать сюжет к какому-либо времени или стране почти невозможно. Штрихами автора даётся вроде подсказка, что это наша планета Далёкого будущего: название осталось прежним -Земля, но только один континент(значит прошли миллиарды лет). Высочайший уровень развития науки, когда она уже и не наука , а магия. Это моё мнение.

А что осталось прежним? Борьба за выживание — Империя, интриги, вражда с соседними государствами и отчаянный монолог одного из персонажей в финале повести — все Империи рухнут!

Так что автор видно и задумал такой невообразимый сюжет для одной цели — рассказать устами персонажей, что все Империи пожирают сами себя.

Повесть — номинант Премии им. Януша А. Зайделя 2002 года, номинант Премии SFinks 2003 года.

Дукай — мастер постепенного рассекречивания интриги на протяжении развертывания сюжета. Так и здесь — страница за страницей мы следим за непонятными для нас формами существования Разума человечества. А эти формы — это уже не биологические виды, а вроде виртуального мира -человечество перешло в информационную цивилизацию, которая не застыла раз и навсегда, а тоже развивается. Это называется — бытие на информационной плоскости.

Автор нам представляет три уровня цивилизации на информационной плоскости: первая -это некие Безымянные, которые полностью уже не люди и ищут новые формы бытия, вторые — это симбиоты Безымянных и людей, которых Безымянные почему ещё сохранили в прежней человеческой среде обитания, но уже виртуальной. Вот здесь можно увидеть и любовь, и смерть, и все человеческие страсти.

И третьи — это таинственная Тёмная материя Вселенной, которой уже миллиарды лет и которая оказалась сосредоточением информационного Разума звездных и планетных систем, ранее бывшими биологическими видами цивилизаций.

Конечная цель развития Разума -это безопасное и бессмертное существование в рамках всей Вселенной.

Замысел Дукая грандиозен! Описать всё это у него не хватило страниц и силы видно. Но фрагментарно он нам показал, что нас ждёт в будущем.

И если отвлечься и начать прогнозировать свою жизнь в виде бессмертия, то, наверно, каждый житель планеты рад был бы стать бессмертным в виде информационного вида. Дело за временем.

Чем больше читаю Дукая, тем более понятен его стиль — фантастика только фон для философии. А философия у него интересная, яркая, насыщенная размышлениями и примерами, её не сравнить с изложением философских авторов 19-20-го столетий. Тем более с философией коммунизма, изучаемой нами в вузах СССР.

В повести автор своих персонажей сталкивает с миром, где Христос не был распят, не умер, не воскрешался, а живёт более 2000 лет на Земле, параллельном мире нашей Земли. Но персонажи , призванные по долгу службы завоёвывать чужие параллельные Земли путём лжи, обмана и уничтожения сопротивления, понимают, что в этом мире они грешники до мозга костей. Не все из них выдерживают столь грандиозный перепад в сознании. Часть из них погибает. Вот результат столкновения двух миров -мира насилия и мира любви.

Повесть — номинант премии им. Януша А. Зайделя 1997 года.

Что-то я не помню, чтобы за альтернативную реальность давали премии. Значит, не за это оценили повесть. Читал и спрашивал сам себя, а какой смысл повести? 1997 год написания, Польша давно порвала с коммунизмом и освободилась от внешнего влияния. Альтернативный путь обретения независимости? — если бы не развалился СССР? Но автор не из тех писак, которые пишут ради тиражей и денег всякую белиберду.Повесть написана в том же стиле, что и «Лёд».

«Стиль недосказанных мыслей и недописанных абзацев».

Основа повести и сюжета -это философский спор о терроризме , спор между американским корреспондентом, десантированным в партизанский отряд, и лидером партизанского движения за освобождение Польши Ксаврасом Выжрыном.

Спор — что такое названо терроризмом и пределы террора для достижения каких-то целей, в данном случае достижения независимости Польши от России. А по ходу действия результаты террора — это 2 атомных взрыва в Москве и Кракове, миллионы погибших.

Очень ёмкий философский диалог о проблемах возникновения терроризма — это всё-таки отсутствие настоящего управления на планете -хваленая демократия- это просто умение организовать выборную кампанию. В любом итоге к власти приходят беспринципные и неумеющие работать люди.

Автор не выступает ни на одной стороне- он с третьей позиции стороннего наблюдателя формирует свой взгляд на события Истории. Кругом бессмысленно гибнут люди, сотни тысяч по причине амбиций нескольких десятков управленцев и ничего нельзя сделать, не могут договориться об уступках, в ответ нагнетается пружина ответного террора и прочее. И кого считать террористами? Партизан СССР, воюющих против фашистов, угнетенные народы, воюющих за независимость? Очень тонкая грань разделяет эти понятия.

Фактологически сюжет не подтверждает альтернативную реальность по прошествии 22 лет с 1997 по 2019 годы. Но тенденции, описанные автором, подтверждаются и развиваются в том же направлении, что очень страшно. Новый оракул пан Дукай? Не дай бог!

«В мире совершенных имитаций искусство рождается из обманов в копировании.»

*

«Гордые не могут нас унизить – умеют это лишь по-настоящему покорные.»

*

«То, что невидимо всегда кажется опасней: зараза, разносимая микробами, вражеское нано, плохая мысль.»

*

Никогда не являлась поклонницей жанра научная фантастика, поэтому все мое суждение о книге базируется исключительно на эмоциональном фоне, оставленным ею после себя. Забегая вперед, скажу, что эта история оказалась для меня шикарной, но не без недостатков. Итак, события романа происходят в далеком XXIX веке, в мире, который очень отличается от того, который мы видим из окна. Развитие этого мира преодолело некую метафизическую границу: здесь умеют прекрасно работать с пространством и временем, архивировать человеческие сущности для дальнейшего воплощения и широко использовать нанотехнологии. И вот в такой мир попадает человек из XXI века, который на фоне остальных «аборигенов» выглядит, мягко говоря, нелепо. Он не помнит, как сюда попал и что с ним до этого происходило. Тем не менее, где-то в глубине его души теплится некий огонек предчувствия, что его появление в этом мире не является случайностью. Череда неожиданных событий, последовавших вслед за его появлением, полностью подтверждает это. Неожиданно для всех он становится недостающим звеном в войне за власть между людьми и постчеловеческими существами.

*

Отношения с этой книгой у меня складывались непросто. Надо сказать, что такие произведения рекомендуется читать более-менее подготовленным любителям книг. Я же оказалась неподготовленной вовсе. Поэтому в этой истории все для меня было очень необычным, начиная с зубодробительной терминологии, и заканчивая описанием антуража мира и происходящих событий. Автор погружает в специфику мира с первой страницы, которая встретила меня графиком зависимости разумности существ от уровня их приспособляемости, лаконично названным «Кривая прогресса Homo Sapiens». Эта кривая представляла собой не что иное, как наглядное олицетворение процесса развития жизни от животного до Предельной Инклюзии (ULTIMATE INCLUSION)  с промежуточными остановками в видовых реализациях (стахсы, фоэбэ и инклюзии). Лишь позже становится ясно, что автор не просто так поместил эту иллюстрации в начало всей истории, так как затронутая на графике тема является для романа ключевой. Описание понятий, определений и терминов придуманного писателем мира читателям предоставляется очень дозировано через выдержки из «Мультитезауруса», помещенные перед каждой главой. Поэтому, прочитав половину романа и имея за плечами уже некоторые познания, я закрыла книгу, перевела дух и открыла ее, но уже снова на первой странице с целью перечитать все с самого начала. Таким образом, многие вопросы и непонятности в сюжете, копившиеся снежным комом в голове с первых глав, ликвидировались сами собой. После чего чтение книги значительно облегчилось. Еще немного помогали «глупые» вопросы, постоянно задаваемые главным героем, который оказался с читателями в равных условиях всеобщего непонимания происходящего.

*

Любит автор пофилософствовать над вопросами обычной жизни, украсив их неожиданными отсылками к околонаучным работам. Не скрою, было приятно спустя много лет вспомнить принцип методологии бритвы Оккама и узнать про эксперимент с котом Шредингера. В общем, тем книга и понравилась, что мой мозг на каждой странице старался сдерживать атаки в виде огромного количество различной информации. Пришлось даже выдернуть из памяти давно забытые понятия сингулярности и горизонта событий черных дыр, а так же взорвать свое воображение, пытаясь представить n-мерный график с измерениями в виде многочисленных Вселенных. Другими словами, если Вы любите читать про все эти интересности вселенского (и даже шире) масштаба, то эта книга может оказаться Вам полезной. Тем более, слог повествования автора/переводчика очень лаконичный. Когда уже имеешь представление о базовых понятиях мира книги, чтение этой истории набирает стремительную скорость. Единственным недостатком было то, что описание некоторых эпизодов оказалось для меня несколько сумбурным. Не смогла я вместе со своей фантазией (видимо, скудной для данного произведения) уразуметь и суметь визуализировать в голове некоторые сцены. Приходилось верить автору «на слово», причем, не единожды.

*

Что касается героев, то здесь я испытала полный восторг, так как они оказались великолепными и очень реалистичными. Причем во всех своих проявлениях (френах и многочисленных //манифестациях). Единственной неясностью с первых страниц для меня были существа, названные автором фоэбэ. Я долго путалась в постполовых склонениях и до сих пор не понимаю, к чему были все эти лингвистические сложности. Очень удивил автор наличием тооооооненькой любовной линии, которая заставила меня немного улыбнуться. Ничего сердечного на страницах книги жанра научной фантастики я не планировала увидеть, поэтому автор предстал передо мной как писатель, не лишенный романтической жилки.

*

Финал порадовал и дал намек на то, что история может иметь продолжение. Хотя, здесь несложно додумать его самостоятельно. В качестве послевкусия – мысли на тему прогресса.

»-А для меня культура, которая не может развиваться – мертва. В стагнации нет счастья.

-Ха! Да только вот есть ли счастье в переменах?»

Любое развитие идет рука об руку со смертью (концом существования) чего-то предшествующего. Развитие Цивилизации зачастую связано с гибелью одних культур взамен начала жизни других по правилам жесткой конкуренции. Однако, развитие по кривой прогресса любой Цивилизации во многом зависит от выбора жизненных дорог отдельно взятых индивидуумов. Через усилия и потери, препятствия-перекрестки эта дорога может вывести туда, где есть возможность объять мироздание чистыми руками, являя собой прекрасное несовершенство – человека разумного.

*

Планирую продолжить знакомство с творчеством автора и с нетерпением жду переиздания романа автора под названием «Иные песни».

Первое впечатление о прочитанном: «Лёд» — грандиозное произведение!

Даже к одному жанру не отнесёшь. Это альтернативная реальность с примесью фантастики. Это психологический роман в стиле и духе Достоевского. Это классическая литература — так как писали лучшие из лучших в 19-м веке. Это философия истории человечества — кто творит и кто делает Историю?

Читать тяжело, медленно, но осилил — 1148 страниц всё-таки. Классику быстро никогда не мог читать- каждое слово и предложение имеет вес. Уже отвыкли мы от такой литературы.

Автор соединил многое и многих — Последствия взрыва Тунгусского объекта, талант гения физики Николы Тесла, движения поляков за освобождение Польши от Российской Империи, здесь и Пилсудский, и Победоносцев, и Распутин. Досталось внимания и всем видам революционеров в России. Автор рисует последствия революции в Иркутске -трупы, грязь, беспредел, как бы предупреждая имеющих власть — не зарывайтесь, все погибнете и семьи ваши тоже.

Альтернативная реальность в России -итог -развал страны, отсутствие порядка и кругом смерть. Отделение Сибири в отдельное государство.

Основная идея сюжета всё-таки — философия Истории -кто творит Историю. Главный герой в постоянных раздумьях — как сделать Историю без ужасов и смертей и в итоге начинает сам (по крайней мере надежда есть у читателя) создавать условия для создания Истории самим человеком, человеком свободным.

Даже хэппи-энд своеобразный — встреча через года и смерти Бенедикта и Елены , но еле живых и в окружении смертей.

Для любителей интеллектуальной и философской фантастики.

Забавно. Но, к сожалению, не более того.

Выглядит как если бы пятиклассник, прочитав запоем Толстого и Достоевского, решил бы написать свой философский роман. Вышел бы замах на рубль, удар на копейку.

Так и здесь.

Хотя идеи у него попадаются интересные, проработка и изложение... хромает, скажем прямо. Если бы такое написал мастер, это был бы замечательный манифест постсингулярности, у Дукая же просто не получилось. Как в анекдоте — «ну не шмогла я, не шмогла».

Наверное одна из самых трудных книг в жанре фантастики , прочитанная мною за последнее 10-ие.Не считая Ложной слепоты.Адам Замойский,человек из 21 века приходит в себя на богатой вечеринке.Постепенно он осознает что ,мир в котором он оказался отделяет от его мира добрый 10 веков. На этой же вечеринке совершается покушение на него и на основателя корпорации Гнозис — Джудаса Макферсона.Вскоре Адаму становится ясно,что для того чтобы понять причину по которой за ним охотятся нужно вернуться туда,где для него несколько веков назад все закончилось. Дальше сюжет начинает закручиваться в такую тугую спираль,что если вы перед этим произведением не читали порядка 5-ти произведений на тему будущее земли ,постсингулярного сообщества , то понять и осмыслить происходящее вам будет крайне сложно.Начиная от нового рода- ону и заканчивая постчеловеческими созданиями наподобие инклюзий ,френов,фоэбэ,манифестаций и других экзотичных названий.

Один из основных минусов этого романа, это как раз использование всевозможных понятий,разъяснения на которые даются в начале каждой главы, но по 2-3 за раз.Но почему бы не сделать словарь со всеми сложными понятиями,и давать на них ссылки.,имхо так было бы удобнее и проще понимать прочитанное.Наверное с одной стороны тем выше удовольствие от прочтенного по мнению автора ,когда до всего дойдешь сам.То что при этом можно банально запутаться автор как-то забывает,или же данный роман адресован только тем кто имеет за плечами солидный багаж знаний на тему постчеловеческих цивилизаций и понятие сингулярности в целом.

Но вернемся к роману. Наиболее интересными главами были приключение Адама и дочки Джудаса -Анжелики в чреве похищенного плато,где была нарушена некая структура пространства-времени. Порадовал дракон ,этакий проводник в мире искривленного пространства)И еще одна глава,непосредственно являющаяся ключевой во всем романе ,приключения на планете Нарва,к которой был отправлен исследовательский корабль в 21 веке.Странно ,что все эти сверх разумы,иклюзии, сами не решились проверить странное астроинженерное образование рядом с планетой Нарва,названное членами экипажа «Волщана»,Щелкунчиком планет.Хотя возможно крафтирование пространства в порты и путешествие в них по галактике несколько ограничивает кругозор во внешнем космосе).То что в итоге нашел Замойский на планете открыло ему цель его существования а заодно и цель существования нашей,т.е. его вселенной.(ни много ни мало)Как говорил один известный деятель, правила созданы для того чтобы их нарушать,ну или в случае с Адамом,чтобы их переписывать на новые(законы физики).

Итог.Кране сложный стилистически и технически,роман обязателен к прочтению тем, кто интересуется развитием цивилизации в далеком будущем и имеет солидный запас уже прочитанных на данную тему произведений.Остальным любителям фантастики могу для начала порекомендовать А.Рейнольдса ,Космический апокалипсис, Х.Райанеми,Квантовый вор и Д.Симмонса«Гиперион».

Повесть — номинант польской премии им. Януша А. Зайделя 1996 года.

Философский сюжет, особенно в предпоследней главе -диалог между госсекретарем США и учеными Школы о судьбах детей.

Мастерски написана повесть — я бы сказал -классика! И язык изложения , и мысль из научной фантастики -путешествовать в космосе силой мысли.

Мрачноватая повесть в том числе, оптимизма не добавляет в жизни, учитывая описание автором детских банд.

Сюжет нестандартный у Дукая. Если посмотреть с точки зрения морали -то нет идеальных людей, как бы они себя добрыми и моральными не считали. И какие бы добрые дела не делали. Автор создаёт картину для нас -как архангелы управляют миром. И нарушают нормы морали — злятся, халтурят,на их взгляд — они почти святые -ведь не убивают никого и прочего зла не творят. Но Сатане и этих мелких искажений морали хватает — пожнёт всё. На тему — что добро и что зло? и что малое зло и что великое добро?

Кроме как «великолепный» и «чудесный» и иных эпитетов я других слов к этому роману не нахожу. Да, это сложный для восприятия текст, да, вторая половина романа даже запутаннее первой, но ведь в этом и суть! Описываемое будущее просто невероятно безумное и безграничное, и как иначе обо всем этом можно было рассказать? Я не знаю. Возможно как поблажку читателю можно было в конце какой-то ОБЩИЙ словарь сделать, это да. Но автор не ищет легких путей.

Еще очень понравился конец! Обожаю пронзительные концовки в научной фантастике! А какое название у книги! Как точно передает суть! Вау!

Наконец-то я нашел автора близкого по духу к Игану. Уж сколько я всего перечитал! Как долго я искал такого же полета фантазии, такой же живой мысли, такого же мощного интеллекта. И вот — все же нашел!

Книга явно не для всех. Книга сложная. Но если вы хотите почитать об искреннем стремлении человека к совершенству, то этот Шедевр современной литературы всего в шаге от вас — стоит лишь протянуть руку.

Полку непостижимых гениев-конструкторов модели далёкого будущего в моей скромной библиотеке прибыло...

К моему удивлению, радикально изменилось моё собственное восприятие созданных ими сложнейших и запутаннейших схем, способа мышления и изложения мыслей.

Вызвавший у меня изначально «взрыв мозга» и бурю негодования «Квантовый вор» Ханну Райяниеми (что нашло отражение в соответствующем отзыве на данном сайте) впоследствии был переосмыслен, переоценён и принят.

Более того, он стал неким мерилом при оценке иных книг о далёком будущем, в котором представлены человек и социум, рассматриваемые с серьёзной точки зрения, а не только ради развлечения.

В некотором смысле я почувствовал себя Адамом Замойским, постигающим и переосмысливающим новую реальность, которая изначально представлялась невообразимой и непонятной.

Учитывая аннотацию и отзывы к «Идеальному несовершенству», я примерно предполагал, что получу в итоге ещё одну фундаментальную книгу, способную на кардинальное формирование целостного представления о данном направлении фантастики.

Это постсингулярная фанатастика: сложная, многогранная и невообразимая — такая, какой только она и может быть!

За этот выворот сознания и фантазии, за этот высокооуровневый и гениальный бред Яцеку Дукаю могу выразить лишь искреннюю благодарность.

На текущий момент это самое мощное произведение из прочитанной мною постсингулярной фантастики.

Оно не является (и не может быть) оптимально сложённым в сюжетном и художественном плане. Его содержание вызывает массу вопросов и уместных претензий, которые, вероятно, не будут удовлетворены и, что вполне справедливо, не должны быть удовлетворены.

Ввиду того, что главное предназначение в написании отзыва как такового вообще видится мне, прежде всего, в информировании (предупреждении) потенциального читателя и лишь потом уже в графомании и растекании мыслями по древу, я предупреждаю и заклинаю неподготовленного читателя: даже не прикасайтесь к этой книге вплоть до прочтения хотя бы нескольких более адаптационных книг соответствующего жанра.

В отзывах на сайте полно примеров-ссылок, со своей стороны, предложу ещё «Видоизменённый углерод» Р. Моргана. Многократно упоминаемый Х. Райяниеми также обязателен к предваряющему знакомство с Дукаем прочтению.

В противном случае, Вы рискуете уже с первых страниц книги разочароваться в этом «пиршестве для истинных ценителей». Это примерно как сыр «Рокфор» для человека, который всю жизнь покупал сырок «Дружба»...

В «Идеальном несовершенстве» Дукай превзошёл сформированные мною с учётом отзывов и аннотаций смелые ожидания и предположения.

Самым ценным для меня являются не все эти придуманные автором «клыки», «мешки», «крафтинги», а попытка передать образ мыслей людей будущего и иных сущностей. Именно образ мысли и модели взаимодействия — вот самое интересное, самое загадочное и интригующее в будущем, которое наступит ещё очень и очень нескоро, но уже не для нас.

Мы никогда не узнаем точно, каким оно будет. Но благодаря Дукаю и компании, их фантазии, пронзающей «планко-время», мы получаем возможность прикоснуться к тому, каким это будущее может быть!

Мастерство же именно этого автора заключается в чрезвычайной реалистичности описываемого им далёкого будущего.

Мне представляется это чрезвычайно сложным и заслуживающим высочайшей оценки. При этом, умение автора излагать мысли в художественном (и даже высокохудожественном ключе) не вызывает никакого сомнения (оно временами сдержанно проскакивает в произведении). Видно, что автор намеренно его не демонстрирует, руководствуясь спецификой жанра и желанием сформировать сообразное ощущение присутствия и непосредственности происходящего.

Подводя итог, квалифицирую книгу как произведение «далеко не для всех» и, возможно, «не сразу усваиваемое».

Но истинный почитатель оценит роман сполна.

Почему: я большой поклонник ИНЫХ ПЕСЕН Дукая. Один из лучших фантастических романов, что я читал. Точка. Как не прочитать второй из трёх романов Дукая. Награды и номинации на литпремии

В итоге: сначала я думал, что у Бэнкса безудержная фантазия, потом я прочитал Райаниеми, потом Дукая.

Райаниеми настолько изобретателен, что порой его сложно читать, а Дукай — это Райаниеми в кубе, в десятой степени.

Постчеловечество в полный рост. Виртуальность, архивирование личностей, свёртка пространства, ускорение времени. Мощь, способная на разрушение галактик.

Сквозной темой на рубеже веков является запись и архивирование личности: Лукьяненко в дилогии «Линия грёз» в 1996, «Видоизмененный углерод» Моргана в 2002-м, «Идеальное несовершенство» Дукая в 2004-м. Везде это обставлено с разной степенью сложности. У Лукьяненко это жёсткая монополия; у Моргана — встраиваемый в затылок инопланетный чип, записывающий всё в реальном времени или полная запись личности аристократов. У Дукая — добровольная архивация с различной периодичностью. Но тема сохранения личности у Дукая не главная.

Главное — невероятный Прогресс цивилизаций, постчеловечество. Виртуальность, ставшая неотъемлемой частью жизни людей, фоэбэ (постчеловеческие сущности) и инклюзии (своеобразные ИскИны) и вездесущие наниты, так называемый нановар.

Все зубодробительно сложно.

Текст, построение фраз своеобразное. Очень польское, если можно так сказать. Думаю, это намерено. А ещё тире там, где обычно ставят многоточия. Потом в ход идут слэши, двойные слэши, знаки равно и так далее.

Читать тяжело, но интересно.

Мир несколько камерный — персонажей немного. На момент появления главного героя наблюдается статус-кво между всеми силами Галактики. Но, как только появляется Адам Замойский — всё летит к чертям с невероятной скоростью и в огромных масштабах.

Повествование сумбурное, иногда просто не успеваешь переключаться между манифестациями героев.

Но сюжет закручен максимально:

«– Наверняка же у тебя нет ничего более срочного, верно?

– Ох, много чего есть. У меня Поля полны от приглашений разных персон и организаций, ни одной я не знаю, придется проверять на публичных; и все приглашения – срочные. Появляюсь в любой открытой локации – меня беспокоят дипломаты нечеловеческих империй. Сверхразум из иной вселенной вызвал меня на фехтовальную дуэль. Мета-физическое чудовище преследует меня внутри моей головы и обещает смерть. Я сижу в брюхе бога-изменника вакуума и жду, пока тот смилостивится; а в моем брюхе из моего тела растет невидимая армия. Наверняка я предпочел бы конную прогулку.»

Иногда встречаются зубодробительные, мозголомные куски текста:

«…UI является определенной конкретной точкой в n-мерной репрезентации совокупности всех возможных комбинаций физических постоянных, где n равна числу этих постоянных. Физическая постоянная, будучи подвергнутой крафтовым манипуляциям, становится мета-физической переменной (Z); насколько нам известно, не существует постоянных, свободных от манипуляций.»

Вещь, конечно, уступает ИНЫМ ПЕСНЯМ, несмотря на то, что ИДЕАЛЬНОЕ НЕСОВЕРШЕНСТВО — более поздний роман автора.

Тем не менее, роман – отличная научная фантастика.

Ну вот и все.. А все ли? Финал достаточно открытый, вопросов оставляет много... Но не буду заходить вперед и обо всем с самого начала.

Итак, я перед тем как читать искал отзыв, который мог бы что-то объяснить мне и подготовить меня к этому чтению — наверняка я искал недостаточно хорошо и быть может такой отзыв есть, но думаю, что для тех кто искать долго не любит — я подобный отзыв напишу.

То что я опишу, не будет прямыми спойлерами, но поможет вам понять сюжет. Извиняюсь за сумбурность если что.

Итак мы имеем мир альтернативную Землю, примерно 17-18 век (в книге указывается летоисчисление от падения Рима и если считать 476 год н.э., то события можно датировать как раз концом 17 века). Здесь не открыт Новый свет, что странно ведь есть поселения на Луне, карты построенные по наблюдениям с орбиты и воздухоплавание. События происходят в Евразии и Африке. Начинается все в княжестве, которое является осколком Польши, называется оно Неургия. Ключевыми странами являются Римская империя, Египет, Вавилон, Месопотамия, квазиРоссия (Москва + Урал). Это технофэнтези, но совершенно уникальное. Здесь нет традиционной магии, как и нет привычного для этого жанра стимпанковского антуража — никаких паровозов, мануфактур или чего-то в этом роде.. Дукай решил воплотить в литературе лозунг Apple — Think Different — и создал совсем иной мир, собственно и название у произведения соотвествующее. Да кстати возвращаясь к миру — еще немного расскажу вам про его устройство.

Итак иерархия в этом мире строится на силе морфы, это можно сопоставить с мощностью энергии влияния на реальность, но не совсем точное определение, в общем запомните — чем морфа сильнее, тем круче — самые высшие люди — это кратистосы, сверхправители, которые распространяют свой антос, зону влияния. Есть также короли, цари, князья, но они являются просто аристократами. Стратегосы, про таких людей известно и много и мало — ведь кроме главного героя стратегосов в книге не упоминается — дюди с сильной морфой, которые могут не попадать сильно под влияние кратистосов и сохранять независимую волю и мышление. Есть текнетисы и демеурги -это нечто вроде магов, люди которые могут влиять на морфу определенных стихий или сфер, например на погоду, огонь, здоровье. Есть дуолосы — это все низшие сословия людей, все аристократы называются эстлосами — это заимствование с греческого языка, который в книге является одним из основных языков для общения.

Не знаю поможет ли вам этот миниглоссарий — но надеюсь станет чуть чуть яснее)

Теперь немного про сюжет и ГГ. Как уже писал — наш ГГ это стратегос, который попытался отойти от дел и стать купцом. Но тут ему бывшая отправляет детей подростков, скрываясь от какого-то преследования и дальше как-то все понеслось.. Странная любовница, обладающая невероятно сильной морфой, явно плетущая интриги, но пока не понятно с какой целью, поездка в Александрию, сафари на непонятных существ.. Ну и конечно главная фишка — это антогонисты данного романа — инопланетяне. Думаю, то что я это вам говорю уже в какой-то степени спойлер, потому я обойдусь без подробностей.. Но только представьте, что в этот безумно странный мир еще добавили инопланетян — вы скажите ну это уже полный трэш.. и в чём то будете правы, но некая фантасмогоричность — как раз таки является фишкой данного произведения!

Я первую треть книги читал, понимая очень мало, но то, что я вам разъяснил — надеюсь чуть поможет и добавит ясности, хотя на полную ясность даже не надейтесь — ведь это Дукай, таинственность и запутанность — его фишка! Когда на середине книге я прям втянулся, то дальше путешествовать по волнам неизведанного стало исключительно интересно!

Желаю всем отправится в это странное плавание и открыть неведомые океаносы фантазии автора, изложенные в этом романе! Вы получите невероятные впечатления пионера-исследователя, правда легким это времяпрепровождение не назвать, но оттого оно только лучше! Не поддавайтесь искривлению, да минует вас какоморфия=)

«Идеальное несовершенство» (если в оригинале, то «Perfekcyjna niedoskonałość») — роман не простой. Не простой начиная со спорного названия и заканчивая бессмысленным финалом. И говоря «непростой», я не имею в виду «хитрый», «умный» и «интересный». Нет, вовсе нет. Я имею в виду скорее «непонятный», «невнятный» и «переусложненный». И вот, пожалуй , выражение «неоправданно переусложненный» в большей мере характеризует роман Яцека Дукая «Идеальное несовершенство».

* * *

Во избежание спойлером мы обойдем весь представленный в книге сюжет стороной и ограничимся издательской аннотацией, в которой и так представлен весь необходимый минимум информации для поверхностного понимания сюжета и его завязки:

«В конце XXI века Земля отправляет к странной астрофизической аномалии исследовательскую экспедицию, но, не добравшись до цели, корабль исчезает. Его находят спустя несколько столетий, в XXIX веке, и на борту погибшего судна оказывается лишь один астронавт, Адам Замойский. Он не помнит, что произошло, не понимает, как выжил, и к тому же не значится в списке экипажа, но не это тревожит его в первую очередь. Адам попал в мир, где изменилось само значение слова «человек», где модифицировался язык, где реальность воссоздается, где она изменяема, а само понятие личности трансформировалось до неузнаваемости. Здесь конкуренция является двигателем эволюции, и побеждает тот, кто лучше контролирует ресурсы планеты и сами законы физики. Здесь идет сложная борьба за власть между людьми, инопланетными цивилизациями и постчеловеческими созданиями. Это мир, которому грозит непредставимая опасность, и, как не парадоксально, какое-то отношение к ней имеет таинственный и примитивный пришелец из прошлого, оказавшийся ключевой фигурой игры, ставки в которой он не может даже представить»

* * *

В аннотации прежде всего интересно то, что она ни в коем разе не отражает качество текста:

- в ней нет уймы заумных терминов и лишних усложнений;

- в ней все предельно ясно;

- в ней все написано грамотным русским языком и черным по белому.

В чем была проблема написать в том же ключе и весь остальной роман? Вопрос, конечно, открытый, но я рискну предположить, что если бы потенциальные читатели встретили на обложке авторскую цитату, то книгу бы купили считанные единицы. Какую цитату? — спросите вы. А вот, хотя-бы эту:

«Де ля Рош также не передвигалусь по Плато, не отправлялу смыслова на Поля «Гнозиса» и Макферсона, поскольку зналу, что после, в рамках расследования, Император проверит каждую, даже самую малую дрожь оболочки. Поэтому терпеливо ждалу, жмурилу глаза на солнце, пилу песко и вежливо раскланивалусь с гостями»

И нет, ошибок с моей стороны допущено не было. Это прямая авторская цитата из самого начала книги, буквально с первой страницы. Так что все желающие могут посмотреть ознакомительный отрывок и самостоятельно убедиться в «оригинальном авторском слоге». И да, фанаты Дукая называют этот грамматический и фонетический ужас именно «оригинальным авторским слогом»! В интересном мире мы живем! У нас тут осознанную неграмотность называют «оригинальным авторским слогом»! О, Боже, где мои Азимов, Лем и Стругацкие? Что стало с нормальной человеческой фантастикой? Куда все ушло?

* * *

Простите, накопилось. Но согласитесь, что подобные диалоги встретить в художественной литературе — это ненормально. Далее цитата диалога:

«= Слушаешь его песни, фоэбэ? = допытывалусь инклюзия, по-девичьи клоня набок голову. = Вслушивайся внимательно.

= Извечная литания: UI, UI, UI, иногалактические Прогрессы, твари из Бездны…

= Слушай внимательно.

= А ты — услышалу нечто интересное, оска? = вопросил се́кунд де ля Рошу.

Он тоже представлял собой отражение примовой манифестации и тоже не выходил за конвенциональные программы языка и тела.

Этот протокол, думалу раздраженно Максимилиан, называется Вежливость, и ни один хакер не сломает его вместо нас.

= Стахс Мойтль Макферсон… = инклюзия сделала паузу.

= Да?

= Ничто не возмущает покоя умерших, = Тутанхамон демонстративно проводилу взглядом белых фениксов. = Поверхность озера — ровна.»

* * *

На мой взгляд, Яцек Дукай специально пытается по-максимуму переусложнить весь доступный ему текст и при этом считает, что выглядит сей «шедевр» авторской мысли невообразимо заумно, но нет. Это выглядит, как минимум неуважительно по отношению к потенциальным читателям, а я это вижу и вовсе настоящим плевком в лицо всем уважающим себя людям.

Автор пропагандирует сложности во всем. Зачем нам простые имена вроде Фреда (английское имя), Войцеха (польское), Владимира (русское) и т.д., если у нас все персонажи с именами вроде Фоэбэ Максимилиан де ля Рош? Зачем нам человеческая речь, когда автор нагородил невероятное количество псевдонаучных терминов, заменив ими обычные человеческие слова? Куча бредовых выкладок и специально переусложненные идеи, что смешно смотрелись бы у настоящих мэтров научной фантастики. В этом весь роман «Идеальное несовершенство».

В невероятно далёком от нас XXIX веке исследователи обнаруживают космический корабль, пропавший ещё в конце века XXI. Из всей команды на борту лишь один человек – Адам Замойский, однако его генетическая карта не совпадает с генетической картой того самого Замойского из прошлого. Одна из могущественных и богатейших семей воскрешает Адама и берёт под свою опеку, поскольку он крайне важен для будущего по причине, которой никому не известна и не понятна. Теперь Замойскому придётся как-то вписываться в мир, в котором он чужак... во всех смыслах.

Как, думаю, и у большинства русскоязычных читателей, моё знакомство с Яцеком Дукаем произошло через книжную серию «Сны разума», где его «Иные песни» выделялись даже среди прочих нестандартных произведений. «Иные песни» показались мне прекраснейшей историей, потому я с радостью и нетерпением взялся за «Идеальное несовершенство»... И жестоко обломался. Да, автор и здесь сконструировал причудливый мир со своей логикой, правилами и языком, но если «Иные песни» были мало-мальски понятны, особенно при минимальном знании принципов греческого словообразования и философии Аристотеля, «Идеальное несовершенство» забрасывает читателя в такие дебри, что к последней трети роман превращается в кашу из терминов, которые абсолютно непонятны и описывают абстракции, не имеющие связи с реальностью. Ближайший аналог – трилогия Ханну Раяниеми «Квантовый вор», но и эти три романа кажутся лёгким чтивом по сравнению с «Идеальным несовершенством». Виртуальный мир (но не виртуальный), клонирование (но не клонирование), цифровые аватары (но не цифровые), раздвоения и растроения личности, изолированное нелинейное пространство/время, сверхчеловеческие организмы третьего пола – всё вброшено в текст, без каких-либо объяснений. Читателю просто предлагается принять всё на веру и составлять собственный словарик для выдуманной автором терминологии, чтобы не запутаться. Слои реальности/виртуальности множатся всё больше, Кристоферу Нолану с его «Началом» и не снилось, а Адам Замойский, который в начале книги, в общем-то, мало отличается от читателя в непонимании происходящего, слишком легко врубается в происходящее и начинает строить далеко идущие многоходовочки с использованием таких технологий будущего, только от попыток понять которые начинает плавиться мозг.

Подобное можно было бы простить, будь история сколько-нибудь интересной, персонажи яркими, а текст приятно написанным, но нет. Такое чувство, что сюжет и персонажи нужны автору для демонстрации своих задумок, и оттого книга кажется механической и выхолощенной, и, если поначалу, читать ещё более-менее интересно, то как раз к той самой финальной трети всё сменяет лишь скука и желание долистать до конца, тем более, что «неожиданный» сюжетный твист если не очевиден, то по меньшей мере, предсказуем.

В итоге оценить книгу довольно сложно – в ней хватает интересных идей, каждую из которых можно положить в основу отдельного романа, но вместе они создают хаос, который нисколько не уравновешивается языком повествования, продуманной психологией или глубокой философией. Всё равно в итоге всё упирается в вечный вопрос кибперанка о том, что есть человек и постулат Кларка о неотличимости продвинутой науки от магии.

Я догрыз этот кактус, прорвался сквозь бредовое нагромождение левых терминов, псевдонаучных выкладок и многократно и многословно закрученной простой идеи — все возможно. Если что то невозможно, значит, возможно, ты не нашел выход туда, где это возможно. История Адама Замойского и его многомерный квест, в принципе по идее должны отразить сложность понимания мира будущего — аж 29 века, для примерно нашего современника попавшего туда, фактически контрабандным (это конечно спойлер, но сюжета не раскрывает) путем. И читатель, волей автора, убивается напрочь от глобально закрученной теории и практики развития человеков и вселенных, до фонетических издевательств при описании уже «докрутившихся» постчеловеков. По форме это квест в пространстве и немного во времени, сопровождаемый разного рода препятствиями и опасностями. Сам Адам, а также его очаровательная спутница, (не Ева, Анжелика) обречены пройти это испытание с помощью как собственного, так и искусственного интеллекта. Поскольку у читателей помощник в лице ИИ отсутствует, сразу предупреждаю, что пройдут его не все (читатели, понятно:)). Это не графомания, это скорее искренняя попытка автора поделиться своей шизофренией, с виду похожая на научную фантастику. Тем не менее, на любой продукт есть свой потребитель, поэтому и это тоже имеет право на существование.

Мне не стыдно будет признаться, что эта книга не для моего IQ. Даже не знаю, какую именно часть романа в процентном соотношении я не понял. Наверное, Дукай писал это для людей с высшим физико-математическим образованием. Причём, то, что было понятно, можно оценить высоко. Достоверное постсингулярное будущее, на которое и Вернор Виндж не замахивался в своих произведениях, у Дукая изображено во всей красе. Это общество, где социология, физика и программирование взаимозависимы. Это мир, где реальность может переноситься в виртуальное пространство, и равно виртуальность может материализоваться в реальном мире. И стиль и атмосфера — всё на высоком уровне. Но, как часто бывает в фантастике, читать о мире, где возможно практически всё, не очень то интересно. Автору удаётся создать впечатление, что этот мир существует по определённым законам, но по каким именно — понять непросто. И если первые две части, несмотря ни на что, были всё-таки увлекательными, то третья часть испортила впечатление — там оставалось только продираться через текст, где каждое второе слово обозначает понятие, аналогов которому в нашем языке нет.

Мне всегда очень трудно представить постсингулярный мир. И так и должно быть, на то он и постсингулярный. На помощь приходят замечательные писатели: от Ди Филиппо до Игана с Уоотсом. Теперь ещё и Яцек Дукай, знакомый по «Иным песням» и паре рассказов, показал своё видение этого гипотетического состояния цивилизации HS.

Тема такого будущего в современной НФ – это как тема освоения космоса в фантастике «золотого века» (ожидание резкого скачка в развитии, социальных изменений, прорыва в понимании глубинных законов вселенной) и прогнозирование жизни людей в этих изменившихся условиях. Разница лишь в том, что постсингулярность для человечества как биологического вида представляется не вполне приятным местом.

Дукай сотворил и поместил в этот мир своего Адама, идеального человека с несовершенной личностью, такого настоящего для нас и непостижимого для постлюдей.

Адам, как и мы, ошалело взирает на такое будущее, в котором он лишь вещь, собственность корпорации, реликт, оживлённый для непонятных целей. Вместе с читателем ему предстоит долгий процесс врастания в новое общество не людей – сущностей. Постсингулярная утопия не случилась: неравенство процветает, борьба за выживание идёт с помощью Войн – специально развитых цивилизаций уничтожения, сверх-разумы соперничают со сверх-сверх-разумами, маховики Прогресса ускоряются с каждым планком времени. С первых страниц автор погружает читателя в настоящее киберпанковское безумие XXIX века и держит эту атмосферу до последних строк.

P.S.

Скажу честно: читать роман крайне тяжело. Пока пытаешься понять значение незнакомого слова, на тебя падает ещё несколько, скорость чтения падает, постгендерные местоимения натыканы в тексте как подножки. Но всем поклонникам жанра «Гранитная НФ» однозначно рекомендую к ознакомлению.

P.P.S.

В некоторых местах книги я начинал подозревать, что автор – уже фоэбэ, настолько мощно и стремительно развивалась его мысль, он просто нечеловечески умён.

Я не дочитал. Поэтому без оценки.

Еще лишь пребывая в процессе, будучи охвачен далеко не смутными сомнениями, решил предпринять я некоторое расследование — сомнительное уж больно послевкусие осталось от прочитанной части.

По итогам следствия, в ходе коего я пролистывал текст, изучал рецензии и отзывы, выявилось предсказуемо, что я себя спас.

Во-первых: что из себя представляет эта книга. Сюжет наподобие «У попа была собака...», обвешанный гроздьями грецизмов, в который налиты ведра воды, чтобы получилась «толстая книжка». Тем не менее не хочется сравнивать это с «Поминками по Финнегану» Джойса или «Големом100» Бестера, ибо первый экспериментален не лишь по форме, но и по сути, а второй интересен и по содержанию.

Во-вторых: что из себя представляют автор и страна, в которой он существует. Маленький коричневый домен в Центральной Европе, несостоявшаяся империя «от можа до можа» — та-ак... а кто же в этом виноват?!. — в центре которой сидит какоморфный ясновельможный селитёр Дукай, вяло шевелит члениками и вонзает крючочки в бледную плоть постмодернизма.

Я долго не мог заставить себя погрузиться в «Иные песни» Яцека Дукая. Непонятно было, с каким настроением подступиться к книге и стоит ли вообще к ней подходить. Если прочитать официальную аннотацию, то книга как будто не представляет собой ничего особенного. Если открыть книгу, то надо приложить изрядное количество усилий, чтобы прорваться через обилие непривычных слов и незнакомых феноменов. Если почитать отзывы, то только и видишь кругом, что необычный мир, аристотелевская философия, странный мир, мир, мир и еще раз мир. Поэтому мой путь к «Иным песням» был долгим и трудным. Дольше и сложнее, чем к какой-либо другой книге в принципе.

На первый взгляд, перед нами история Иеронима Бербелека, некогда великого полководца, ныне одного из совладельцев торговой фирмы. И кажется, что все просто – обычный путь к успеху персонажа, который перековывает всего себя ради великой цели. Но знаете, эта история настолько проста, что ее можно пересказать буквально одним абзацем. Потому что, на самом деле, «Иные песни» — это вовсе не история господина Бербелека.

На самом деле, «Иные песни» – история мира, придуманного автором. И правы были те отзывисты, кто посвящал описанию этого мира целые абзацы, ведь даже сам Яцек Дукай с упоением рассказывает о нем на протяжении почти семисот страниц. Местная вселенная выросла на основе античной философии. Здесь Идея определяет Материю, люди способны навязывать свою Волю окружающим, Форма человека не отличается постоянством, полеты на Луну соседствуют с масштабными военными кампаниями на Земле, а почти хтонические монстры – с почти генетическими мутантами. Фантазия Дукая настолько богатая, что он может посвящать несколько страниц лекциям по механике и устройству местных аэростатов, рассказам о географии, истории, политике и философии.

Неудивительно, что основной сюжет остался как-то за бортом авторского внимания и оттого кажется уж слишком простым. Да и персонажи здесь не могут порадовать глубиной проработки характеров или хотя бы яркостью образов. Зато запоминающихся сцен довольно много. Увы, но все это сильно снижает развлекательность романа, делая его текст тяжелым для восприятия.

В итоге получился очень мироцентричный роман, обильно сдобренный различными интересными идеями, но слабоватый по части сюжета и персонажей. Добавьте к этому сложную подачу текста и задумайтесь, стоит ли эта книга прочтения. Вещь штучная, но требующая к себе много внимания, времени и усилий.

P.S. На этой мажорной ноте я закончил чтение серии «Сны разума». Именно благодаря этим книгам я полюбил по-настоящему твердую научную фантастику, впервые открыв для себя творчество Питера Уоттса в 2012-м году. Были в ней и провальные книги, которые мне абсолютно не понравились, но сейчас, спустя семь лет, впечатления от всего прочитанного остались скорее приятные и разнообразные, за что я очень благодарен создателям серии.

Почему: после шедевра «Иные песни» у меня для Дукая безграничный лимит доверия. Хотя «Лед» его вряд ли соберусь читать

В итоге: альтернативный двадцатый век. СССР захватил почти всю Европу, в том числе и Польшу, второй мировой войны не было, Сталин дожил до восьмидесятых. После смерти Сталина Европа заполыхала и превратилась в ЕВЗ — европейскую военную зону. Парад суверенитетов, банды полевых командиров.

Главный герой — американский тележурналист, прикомандированный к удачливому варлорду Ксаврасу Выжрыну, который мечтает о свободной Польше.

Основные темы — о власти телевидения, о допустимости терроризма, о том, оправдывает ли цель средства.

Для понимания контекста:

* Роман написан в девяносто седьмом, когда СССР уже кончился, но нелюбовь к нему у стран соцлагеря ещё осталась;

* Роман написан до событий 9/11, которые в западной цивилизации вроде бы поставили точку в споре о допустимости терроризма.

По нынешним временам, роман вполне можно счесть экстремистским.

Автор устами американца приводит вполне здравые, сильные аргументы о недопустимости террора; полковник Ксаврас же, в свою очередь показан совсем несимпатичным и вроде бы его страсть к свободной Польше и кровожадность на протяжении романа осуждаются... Но осуждается это всё американцем, а Выжрын, как и автор, поляк... И пафосная финальная сцена развеивает все сомнения, на чьей стороне симпатии автора.

Прежде, чем осуждать Дукая за русофобию, надо попробовать поставить себя на его место.

Объективно — полякам не за что любить большого восточного соседа. Столько раз более сильные соседи разрывали страну на части. Как русским не за что любить фашистов или афганцам/иракцам не за что любить американцев.

Короче, это извечный вопрос « разведчиков и шпионов», «борцов за свободу и террористов».

Написано сильно и ярко, хоть и местами излишне натуралистично. Объём небольшой. Очень хорошая качественная альтернативка.

Сюжет вторичен, изложено сухо и сводится всё к тому, что Фам Нювен считает — вокруг Ретрансляторы, ан нет, он на Вершине, во власти Сил.

Дукаевский гость из недоразвитого прошлого носит имя Адама Замойского, а Ретрансляторы — «Гнозис Inc», однако суть одна: текст тоже про многокомпонентные сверхразумы из Края, то есть, пардон, Плато и инклюзий нескольких участков графика Тевье (толкование которого придает тексту оттенок лекции). Ощущение себя во многих местах, катастрофы космического масштаба, Древний и очаровательная дебютантка-стажерка — в наличии.

Ради справедливости: «Идеальное несовершенство» вторит больше «Иным песням», чем Винджу. Узнаваемы переходящее в деформированное пространство африканское сафари, золотой цвет (на тех же ролях) и высказывание про аристократию с демокра —

И прием с оборванной репликой.

Только в «Песнях» восторг и простор, а здесь... замкнутость на, от силы, десяток, персонажей в интерьерах нуворишей. И недоумение.

К чему коверкать славянский новыми местоимениями и окончаниями? От озвученной причины можно охренеть — категории рода в грамматике не зависят от субъективных ощущений.

Сомнительны многие отсылки. Эшер, например, здесь синоним архитектурного хаоса — но слава графики нидерландского гения выросла на симметрии и порядке структур. Дуэль... Расхожий прием, от «Века нерешительности» до «Трех бананов», но не на фоне демонстрируемого в романе викторианства (запретившего, как раз, поединки чести).

Куда пропал закон сохранения масс и энергии? Как сожранное Войнами пространство может быть пустым?

Почему на кривой прогресса «разумность» с «приспособляемостью» на разных осях?

Издано и переведено с огрехами, для «Снов разума» нехарактерными (см. 343 стр.)

Рекомендации: инкредибилистам и тейяршарденовцам. Прочим — космогония, философия и если охота убить время.

Бескомпромиссность Яцека Дукая уже известна в России. В «Иных песнях» он с размаху окунает в мир другой физики и другого общественного устройства, в водопад новых слов и понятий, вынуждая читателя, подобно главному герою, первые полтораста страниц лишь ошеломлённо крутить головой. В «Идеальном несовершенстве» автор идёт ровно тем же путём — и даже дальше. Здесь он описывает постчеловеческую цивилизацию двадцать девятого века, что требует не только соответствующего наукообразного дискурса, но и более глубокой работы с самой тканью языка. Поэтому Дукай придумывает и активно использует новый грамматический род (не «он» или «она», а «ону», и далее «егу», «ому», «былу» и т. п.), дополнительные знаки пунктуации (двойное тире, двойной слэш), неологизмы («гаргантюозно», «овнетелесниться»); строит фразы нарочито искусственно, лаконично, зачастую обрывая на половине — всё для того, чтобы хоть как-то приблизиться сознанием стахса (стандартного Homo sapiens) к трансцендентному мышлению фоэбэ и инклюзий, этих далеко улетевших по линии Прогресса постчеловеческих сущностей. Не говоря уже о мета-физическом Сюзерене… Короче говоря, Уоттс и Иган пишут проще.

Итак, я предупредил. Теперь, слегка расслабившись, можно поискать какие-то зацепки, темы, которые будут понятны и нам, не хлебавшим инфа и Плато. К счастью, их немало. А некоторые из тем даже проходят непрерывной нитью через всю книгу, привлекая внимание куда больше, чем особенности пространственно-временного крафтинга. При желании, «Идеальное несовершенство» можно вообще объявить настоящим литературоцентричным романом — так много он «берёт» от предшественников. Например, с «Городом перестановок» Игана его роднит способность людей будущего к самонастройке — характера, предпочтений, мыслей. К «Хроникам Дюны» Герберта отсылают многоуровневые интриги и «дипломатические» разговоры, а также выращивание биологических тел-«пустышек». Несомненно влияние Лема на рассуждения Дукая о постцивилизации и постфизике — вплоть до пространных псевдоцитаций из будущего науч-попа, словно сошедших со страниц «Мнимой величины». Упоминает Дукай Дика и Хайнлайна, завершает книгу несколькими абзацами Тейяра де Шардена и, конечно же, держит в уме свои предыдущие «Иные песни». Прежде всего, их главного героя.

Подобно пану Бербелеку, Адам Замойский начинает с самых низов, чтобы вознестись до самых высот. Этот сюжетообразующий путь практически неизбежен, ведь мир двадцать девятого века в социальном аспекте представляет собой всё тот же мир аристотелевской иерархии с безусловно главенствующей аристократией. А демократия попросту «противоречит законам физики». Конечно, имеется в виду уже не аристократия крови, но «аристократия разума», только и её Дукай явно рисует с первой, традиционной. На это намекает и столь много говорящая для поляка фамилия Замойского, отсылающая к известнейшему графскому роду, к которому когда-то принадлежали великий гетман Ян Замойский, коронный канцлер Анджей Замойский и проч.; и сама феодальная структура постчеловеческого общества, конечно, во многом игровая (гербы, стяги, рауты), но несущая в себе куда более важный смысл непременного сохранения Традиции в мире, где сохранить, кажется, невозможно ничего долее нескольких планков времени.

Действительно: если вы способны себя программировать, копировать, размножать, придавать своим видимым манифестациям какой угодно облик, загружая себя в них лишь частично, не полностью — о каком тождестве может идти речь? Где тут укрыться пресловутому «я», самосознанию, личности? Это не постчеловеческие понятия, а устаревшие, феодальные! — так мог бы сказать Питер Уоттс, в романе «Ложная слепота» изобразивший мир, в котором самые продвинутые и разумные организмы прекрасно обходятся без «наблюдателя в голове». Для традиционалиста Дукая такая позиция неприемлема. В его версии будущего высшая ценность — это именно самотождественность. Не сила, власть, информация, хотя они многое значат, но прежде всего желание оставаться собой — даже непрерывно меняясь. Строго говоря, самотождественность из когнитивной проблемы превращается у Дукая в требование самого разума, условие его развития и неослабевающего интереса к жизни. Несомненно, подобный разум уязвим (выгоднее вообще не иметь никаких ценностей), поэтому несовершенен… Так и есть: личность несовершенна. И тем не менее это самое совершенное, что мы можем себе позволить. Идеальное несовершенство.

Ну, конечно, таковым предстаёт и весь роман. Его несовершенство уже в том, что это лишь первая часть из задуманной Дукаем «трилогии Прогресса». Поэтому многие линии не доведены до конца, многие загадки не раскрыты, многие ружья не выстрелили (причём буквально: так, мы оставляем нашего героя перед интригующей дуэлью). Будут ли написаны продолжения? Кажется, автор взял на себя непосильную задачу, ведь предполагается, что Замойский станет уже не наивным стахсом, но постчеловеческим фоэбэ — и далее. Какие же космологические задачи окажутся ему по плечу? Какие мета-вселенные он отправится спасать? В одном можно быть уверенным: это будет всё тот же рубаха-пан Замойский, покоритель женских сердец и любитель крепкого алкоголя. Ведь ничто человеческое постчеловеку не чуждо…

Тот самый случай, когда отличная первая половина романа складывается под искусственной многомерностью второй.

В итоге живое повествование увядает от обилия пластиковых интеллектуальных усложнений и уступает своё место скуке.

Сюжетная же линия, как бы странно это не звучало, от нагромажденных выкрутасов лишь уплощается. Жаль.

Представьте себе постсингулярное будущее, в котором само слово «человек» приобрело совсем иное значение. По факту автор поступил с читателем... достаточно лояльно, поскольку мы вместе с главным героем, оказавшимся в будущем, познаем этот мир, видим его глазами. Можно ли это считать «мягким» погружением в историю? Только отчасти. Книга полна особой терминологии и образов, для представления и понимания которых необходим определённый запас. В этом преимущество научной фантастики — возможность «разогнать» мозг и восприятие, по необходимости вооружившись энциклопедиями или поисковиком. Но и недостаток — читатель, пожелавший сугубо отвлечься от реальности, может откреститься от такого рода литературы, словно вампир от распятия. В этом плане символично само имя главного героя — Адам. Что-то похожее испытываешь во время прочтения Питера Уоттса, к которому я отношусь с большим уважением. Так что, здесь два варианта развития событий — либо читатель изначально умен и подкован, либо способен переступить через свою лень и осилить книгу, которая впоследствии сможет дать ему гораздо больше, чем просто интересную и развлекательную историю. При другом раскладе ничего она не даст и вы ничего не поймете, а соответственно и удовольствие от чтения не будет получено. Либо же слишком глуп и как ни старайся — выше потолка не прыгнешь. Но это самый неблагоприятный исход событий.

Итак, наш главный герой оказался в совсем другой реальности, которая не вяжется с его привычными представлениями о мироустройстве. Поэтому Адам впитывает в себя новые знания и старается найти свое место в будущем, где цивилизации научились перекраивать по своему желанию пространство и время. Гендерная характеристика в будущем не имеет особого значения, как и человеческий облик. Возможность абстрагироваться от собственного Я и мыслить совершенно другими категориями, изменять пространство и время по своему желанию, создавать огромный звездолет из Солнечной системы — как далеко это от привычного восприятия человека, отождествления себя с первоначальным образом. Представьте, насколько сложно Адаму адаптироваться к новым обстоятельствам. Поначалу наш главный герой практически беззащитен, плюс ко всему кто-то его ищет, кому-то нужен этот «устаревший» человек, который, потенциально, обладает каким-то знаниями, способным повлиять на ход развития будущего, что и так продвинулось максимально далеко. Или может «человек из прошлого» пробуждает в сверхлюдях какое-то чувство ностальгии, словно напоминание о том, какими они были. Словно вымирающая зверюшка в зоопарке от которой нужно избавиться или запереть в клетку и любоваться до конца жизни.

В принципе, это достаточно стандартный для литературы ход — персонаж из прошлого с амнезией, потенциально обладающий ключевыми знаниями или секретами. Обладающий какой-то Тайной, именно с большой буквы. Важен не каркас, а подача. С этим у автора нет проблем, успевай только перелистывать страницы, и периодически переводить дыхание, попутно воображая себе фантасмагорические образы и события. В плане футуристичности история в чем-то перекликается с «Квантовой трилогией» Ханну Райаниеми. Для возможности дать определение происходящим в книге вещам автор разработал особую терминологию, ономастику, которая переплетается с привычными нам терминами, но уже являющуюся чем-то другим.

Помимо технологического аспекта очень остро затронут вопрос человечности: в какой момент ты перестаешь быть собой, а не частью коллективного разума и что останется от каркаса, на который наслоилось слишком много вариаций развития и технологичности? Вопрос личности, собственного Я. Ведь в плане технологий будущее, описанное автором, находится на распутье — с одной стороны прогресс уже достигнут, большой прогресс и все манипуляции чётко регламентированы, но нет предела совершенству и желание двигаться дальше способно притупить страх перед неопределенностью. Личность в таких обстоятельствах тесно взаимосвязана с прогрессом — невозможно изменять реальность и технологии без личностного развития, изменения сознания и категорий мышления. И какие изменения должны произойти или отдельно взятых разумов недостаточно и важна общность, коллективное сознание? Личность в таких обстоятельствах может быть лишь разменной монетой, которую легко заменить, частью общности, что не пострадает, если эта частица исчезнет. Или послужить тем камешком, который сдвинет эту лавину в любую из сторон. По факту это и есть определяющим фактором прогресса в ущерб самотождественности.

Новые представления о возможностях сознания и пространства, структура будущего и вариантов развития, постсингулярность и философские догматы, отображенные через призму будущего, которое стремится к еще большему прогрессу — это лишь малая часть тем, затронутых автором в его творении. Больше вы узнаете лишь по прочтению, если осмелитесь погрузиться в настолько многослойную историю, где можно потерять себя или обрести заново.

Прекрасный представитель «умной» научной фантастики, с примесью философии, психологии и детектива.

«Адам улыбается иронично, настолько прекрасно несовершенный, настолько бесшабашно человеческий».

Настолько идеально несовершенен, настолько совершенно не идеален...

«...где-то между Варшавой и Шотландией, где-то над Северным морем

— Замойский вошел в НФ-фильм...»

Где-то между первой и второй страницей романа я оказалась «гол, бос, нищ и бесправен». В равном положении с Адамом Замойским – астронавтом конца 21 века, улетевшим, как оказалось, на 600 лет вперед. И открылся нам с ним на пару мир, ужасающий и вместе с тем восторгающий. Человечество стартануло не только в освоение Вселенной (а то и Вселенных), но вырвалось в эволюцию пост-человеческих форм и видов. Замойскому закоротило привойку на мозге. Сорвало теплое одеялко выдаваемых иллюзий. А у меня и того не было.

Как автор пан Дукай к читателю не жесток, вовсе нет. Он любит свою читательскую паству серьезно и в чем-то академически. Его читатель бросается в ледяные воды текста и старательно окружает себя поплавками-поисковиками, учебниками по физике и научно-популярными статьями. Потому что сам пан Яцек разбрасывает картину окружающего мира широкими мазками с периодическими указаниями на важные для сюжета и Адама Замойского детали. А читатель? Читатель либо изначально умен (аудитория его произведений, как показал маленький опрос, пересекается с ценителями творчества Уотта и Винджа), либо он резко начинает разбираться в происходящем. А иначе никак. Ты либо приспособишься, либо не сможешь получить удовольствие. И мир открывается постепенно, прямо-таки с медицинской точностью, заманивая разобраться в своём устройстве.

Поможет нам (а ты, будущий читатель романа, окажешься в одной с нами, мною и Адамом, кампании) Анжелика Макферсон, юная «коготь и клюв» аристократической семьи – стахсов, основы Цивилизации и последовательницы Традиции Хомо Сапиенс. Для Адама она и защитница, и опекун, и даже психопомп. Зеленый лист с огромного дерева могучей семьи, ангел-Анжелика и «перво-человек» Адам оказываются в фокусе стремительно развивающихся событий. На Адама кто-то выписал лицензию на отлов. Что же у него, по сути своей собственности тех, кто его нашел, может быть такого важного и ценного через 600 лет после бесславной гибели? Какой-то особый ген? Некое знание, добытое на месте катастрофы? Найденный и припрятанный артефакт? Память о каких-то фактах или событиях, способных радикально изменить современный мир?

Да куда уж ему меняться? Тем паче радикально? Эволюционная кривая вывела разнообразные творения, как оговаривает сам Дукай «были бы ниша, время и возможность – а природа возьмет своё»: стахсы, оски, межзвездные крафтоиды, инклюзии, фоэбе... А где потолок возможности? Физика?

Но уже сейчас разрабатываются теории существования иных физик и их законов. Следовательно, возможны и иные реализации жизни. В принципе, разнообразие и разнородность (не в смысле биологического происхождения, а в смысле приверженности разным этикам и эстетикам) ступеней кривой Реми – отличная площадка для рассуждений на древние и постоянно актуальные темы: «а что есть человек и что отличает его от нечеловека?», «что доминирует в человеке – его происхождение или воспитание?», «тело и душа – что из этого человек?», «что есть Культура, зачем мы ограничиваем себя сводами правил?», «в чем сила и слабость Цивилизации как ступени развития общества?».

Его наблюдения и выводы интересны, иногда парадоксальны, иногда вызывают нарекание, но они всегда своевременны и, возможно, даже пророчески. Вероятно, именно способность человека в определенном возрасте абстрагировать себя, как совокупность всего накопленного и сформированного в личность опыта, от своего тела и внешнего облика станет спусковым механизмом в преодолении Порога, в переложении себя на программы и двоичный код (я крайне упрощаю, но чтобы вы хотите от «девушки из буша?»).

А еще «Идеальное несовершенство стало для меня открытием в представлениях о возможностях созидания в отношении пространства: огромный звездолет из всей Солнечной системы? Ничего нового. Черная дыра как телепорт(?!!!) – «а мы тут черными дырами другу письма шлём». Мешок – ловушка из куска Африки? Возьми три клыка и вперед. Устал от Войн? Закройся в своей Цивилизации и отдохни.

Тем временем демиург Дукай проведет нас парадигмой, извивистой словно лента Мебиуса, в которой уживаются разветвления и ответвления форм существования и движения материи, именуемой жизнью. Со своей лексикой и гендерной идентичностью, со специально разработанными местоимениями и атрибутами – словосмыслами, связыками, кодексами поведения, которые отражают психологию разных представителей кривой.

По итогу это умный, многомерный (в самом что ни на есть пространственном смысле) и многоплановый (по количеству затронутых тем) роман. В нем прошлое-настоящее в лице Адама встречает настоящее-будущее в лице Анжелики в мире, который стремится еще выше по кривой развития. Чтобы ужаснуться открывшемуся горизонту, вновь обрести себя и обрести своё место в этом дивном новом мире.

Адам улыбается, идеальный и несовершенный,

в каждый планк данного ему времени.

Таково всё человечество.

Для развития несовершенство системы идеально.

P.S. а еще здесь летает Смауг. Который дракон. Он сам так решил.

В романе «Идеальное несовершенство» Дукай смоделировал далекое будущее человеческой цивилизации, развитие которой прошло столь длинный путь, что оказавшемуся в 29 веке после исчезновения его космического корабля Адаму Замойскому, астронавту из нашего столетия, лишь с огромным трудом удается понять и принять новые реалии. Но лишнего времени на панику или терзания у него нет. Ведь неизвестные силы уже начали охоту на гостя из прошлого, по-видимому, полагая его ни много ни мало — угрозой для вселенной. Или же не угрозой, а ценным призом?

В смоделированном Дукаем мире Прогресс означает не только развитие, но и совокупность уже пройденного цивилизациями данного вида пути по Кривой Реми. Каждому виду — людям, антари, рахабам и уша — соответствует свой Прогресс, поднимающийся по одной для всех Кривой к совершенству. Чтобы отразить многогранность и красоту постсингулярного будущего, Дукай не только придумал филологическую особенность для речи и обозначений постчеловеческих сущностей, находящихся вне гендерного деления, но также разработал полноценную терминологическую систему, понятийный аппарат для всего этого уникального мультиверсума. Впрочем, Дукай гораздо милосерднее к читателям, чем Ханну Райаниеми «Квантовым вором».

Что же из себя представляет дивное новое будущее? Если в «Иных песнях» лидеры-кратистосы вплавляли свою волю в окружающий мир, морфируя его, то в «Идеальном несовершенстве» Цивилизации уже переступили на Кривой прогресса второй Порог — Мета-физики — научившись сворачивать, кроить и сшивать ткань пространства-времени. Жесткими протоколами они определили действия и возможности программ — у крафтвара, нановара, биовара. Органика, нанотехнологии, даже само пространство и время — все они становятся лишь инструментами, обыденными и надежными в руках стахсов, фоэбы, оскэ — существ, стоящих на разных ступенях Прогресса. Первое время Адам Замойский будет жадно впитывать информацию, пытаясь понять, каково его место в этом мире. Вещь во владениях Джудаса Макферсона, главы могущественнейшей в Цивилизации людей корпорации «Гнозис»? Занятная игрушка, странный осколок прошлого или дорогой товар, если верить обрывкам предсказаний из Колодцев Времени?

Антураж становится частью сюжета, его философской подоплекой, предоставляя логические детали для итогового уравнения и выводов. Заставив читателя пробиваться через многослойную головоломную модель постсингулярных цивилизаций, Дукай неспешно принимается за препарацию таких понятий, как «человечность», «самотождественность», «смысл жизни». В мире, где тела легко создаются — хоть из инфа, хоть на основе органики. Где сознания стахсов регулярно архивируются на полях Плато, а фоэбэ и инклюзии уже вообще полностью обитают именно там. Где сошедшие с Кривой прогресса Деформанты представляют собой невообразимый калейдоскоп мышления — во всем этом многообразии уже крайне трудно провести грань, ограничивающую «се человек». Но если тело — это лишь пустышка, а не ты сам. Если можно кроить свой разум, перепрограммировать его — привет Грегу Игану с «Городом Перестановок», то до какого момента ты останешься собой? Ведь каждый шаг выверялся и определялся тобою, но тобою «прежним». И Дукай говорит уже не о точке «я», но о линии самотождественности, которая соединяет промежуточные этапы изменения личности.

При желании Дукай легко бы превратил книгу в закрученный детективный технотриллер, интересуй его эффектность и доступность истории для читателей. Но несмотря на титанический размер информационного слоя, философских и логических выкладок, в романе есть и активно движущийся сюжет. Будто ДНК свиваются две линии, судьбы Анжелики Макферсон, одной из детей Джудаса Макферсона, и Адама Замойского, астронавта из потерявшейся шесть веков назад в космосе экспедиции. Вместе им суждено столкнуться с покушениями и похищениями, пережить блокаду выпущенных на свободу Войн, искать шаткий мостик взаимопонимания и обжигаться о костры недоверия. Искать и обжигаться в странном мире, где культура опирается на многоуровневое притворство и имитации, где правда — самое ценное и обоюдоострое оружие, где разумом жонглируют, а пространством-временем манипулируют, как пожелают. И при этом разрываются между двумя пламенными желаниями. Страхом перед неизвестностью прогресса, заставляющим цепляться за огромный свод регламентирующих каждый шаг и слово правил — Традиции. И между страстью к переменам, к росту, к бегу навстречу совершенству, предельной инклюзии UI, которая откроет сознанию максимум эффективности, божественную власть, объемлющую всю достижимую вселенную.

Итог: постсингулярная НФ, синтезированная на стыке философии, космологии и психологии.

Роман как картинная галерея. Действительно галерея, длинная и увешаная разными картинами. Очень много и очень разные. Я шел по этой галерее — здесь и мрачный реализм, и мистицызм, и религиозная тематика, и псевдоисторические полотна, и ряд очень ярких портретов, и лирика, и готика, и чуток сюрреализма и натурализма, и очень болшие и сложные полотна в которых столько деталей, что взгляд теряется и не может отличить важное от второстепенного. Какие-то историко-политические картины мне были не очень интересны, и мимо них я проходил быстрее, возле других задерживался надолго. Да еще освещение в галерее — над некоторыми картинами лампочки очень тусклые и трудно различить что же там изображено, передний план более-менее виден, а фон теряется в тенях, приходится мучительно вгядываться, а над другими картинами свет еще и мигает, мигнуло — увидел мельком какую-то странную деталь, возвращаешся — а нет, показалось. Или нет?..

Не видно в этом собрании какой-то главной, генеральной линии держаться которой стремился художник, а может и не нужно, каждая картина интересна сама по себе, и вичурная обстановка создает странное мрачноватое настроение. В общей жанровой принадлежности картин тоже сложно разобраться — какой-то криоготикстимпанк.

Ну что ж, не жалею ли я о том что посетил эту галерею? Не жалею, хотя дорога была длинна, я устал и замерз... Но когда-то я обязательно соберусь туда снова и наверняка увижу много незамеченных теперь деталей, и если вас не отпугнуло это описание, то весьма рекомендую тоже посетить галерею ЛЬДА.

Начинал читать, и подсознательно искал отсылки к Иным Песням. Но потом чтение увлекло, и забыл проводить сравнения с романом. И не смотря на то, что повесть(рассказ) оказались достаточно легкими для восприятия, подсознание все-же сыграло свою шутку. Дочитав до финала (и не найдя параллелей), я пришел к выводу, что мир повести и мир Иных песен оказался иным. Созвучным роману, но иным. Симбиоз магии и науки, утрировано можно обобщить — драконы и звездолеты. Но показалось ли мне, что я о подобном уже читал?

В общем, резюме — читать намного легче романа, хотя Дукай остался себе верен. Эквилибристика текста впечатляет и дает о себе знать. Ну а Генерал — что ж, ему даже можно посочуствовать, старый, израненый жизнью и политикой человек. Ну да, он еще и маг. И что? Шутка ли — прожить не одно столетие. А ведь он продолжает жить. И учавствовать в межзвездных войнах. Кто бы захотел через триста(или сколько там надо) лет стать полководцем и чтобы от его действий зависел исход битвы за суверенитет страны, нации, планеты?

P.S. И почему мне местами Арканум напомнило, не понятно. Возможно, из-за мира, в котором сосуществуют и магия, и технология.

Выбрал короткую повестюшку Дукая СОБОР.

Это фиаско, братан!

Насколько потрясающими были ИНЫЕ ПЕСНИ (видимо, скоро буду перечитывать), настолько же невнятными оказались СОБОР и ЗОЛОТАЯ ГАЛЕРА (его же рассказик). Чувак фонтанирует фантастическими идеями, но не знает, что с ними в итоге делать.

По мотивам СОБОРа сняли ту самую номинировавшуюся на Оскар короткометражку КАФЕДРАЛЬНЫЙ СОБОР.

Удивился количеству какоморфных отзывов в короне кратистоса Дукая. :))

Отличная же книга, а главное прекрасно продуманный мир, непротиворечивый мир.

Книга, в которой древней метафизики, философии и сухой «академичности» в разы больше, чем приключенческой увлекательности.

Книга, в которой авторских неологизмов столько, что хочется выписывать отдельный словарик и разбираться в каждом новом лексическом обороте. Но при этом действительно незнакомых и не дающих подсказок о своем истинном значении – крайне мало. Контекстуально и подсознательно ты все же нащупываешь верную почву.

Книга, населенная невероятными (для нас) существами и невероятными (для нас) природными законами. При этом в рамках внутреннего мира наполнение выглядит логичным и даже неизбежным.

Книга, в которой послесловие переводчика с разъяснениями читать интереснее всего, сверяя свои догадки, образующиеся по ходу «Иных песен», с тем, что «написано на бумажке».

Книга, в которой несомненно умный и талантливый автор преподносит свои умозаключения и рассуждения так, будто пишет научный трактат на фэнтезийно-фантастическую тематику, словно уподобляющийся свиткам древности.

Книга, в которой космические путешествия соседствуют с изображением древнего мира, отчего работа на контрасте вызывает ряд удивительных эмоций. Этот мир будто бы соткан из самых разных жанров и их особенностей, но при этом не вызывает ощущения их дичайшего переизбытка.

Книга, в которой читателю отводится роль не собеседника, не слушателя, не безымянного статиста, не наблюдателя за происходящим, не беспомощного младенца, плавающего в терминологии, не умудренного опытом старого циника, которому все происходящее безразлично. Читатель здесь – как будто функция, необходимая, чтобы книга «работала» с ним или над его вкусами в качестве другой функции, иначе механизм застопорится и заржавеет. Иными словами, читателю отводится место именно читателя, узнающего что-то новое, но без определенного заранее набора каких-то условностей или прогнозирования дальнейших событий. Схожее чувство можно испытать, листая, например, красочно оформленную энциклопедию каких-нибудь войн древнего мира. Разница лишь в художественной обработке и степени сухости подаваемых фактов.

Книга, которую читать сколь легко, столь же и трудно. Одни и те же главы могут пролистываться на одном дыхании, а могут увязнуть в болоте словоблудия и авторской намеренной косноязычности и словосмешения. Главное – поймать нужный темп, уловить звучание, мелодию, подстроиться под стиль, язык и мысли. Если прервешься или зазеваешься – начинай все сначала.

Книга, в которой структура построения глав и событий сама по себе может стать поводом чаще открывать оглавление.

Книга, в которой противоречий – уйма, что и делает ее отличной. Скупой на чувства к персонажам, строго выдержанной в несколько занудном стиле, густо приправленной монологами, авторскими словечками и обрывающимися фразами, не особо дружелюбной к читателю, местами вызывающей желание бросить на полстраницы, но – отличной. Как так получается? Бербелек его знает…

Книга, которую нужно перечитать. Не сразу, а спустя время. Желательно за это время не забыть о массе тонкостей, а перед повторным чтением заранее вспомнить и постоянно держать в голове общую картину мира.

Яцек Дукай, по видимому, забыл главное правило не только кинематографа, но и почти всего искусства в целом — не рассказывай, а показывай. Благодаря тому словоблудию, что происходило на страницах этого рассказа я впервые за свою жизнь просто взял и пропустил часть художественного текста, потому что уже не мог осилить то, что автор считает за монолог. Всё высказанное в нём можно было бы легко уместить между строк на протяжении рассказа, или хотя бы растянуть по тексту, вставив вместо длинных заумных описаний «наукоподобной» магии, объяснить читателю почему тот человек должен быть плохим, а тот не настолько плохим, не пихая это буквально ему в лицо с криком: «Смотри!», — причём этот крик повторяется столько раз, что становится неразборчивым шумом. Такое чувство, будто Яцек Дукай использует при написании книг что-то подобное к потоку сознания Джеймса Джойса, только в сто раз раздражительнее и болезненней для разума читателя. Ну или он просто не умеет писать.

Данная, с позволения сказать, повесть состоит из двух вещей — польского чувства собственной важности и русофобии. Хотя обе они столь тесно переплелись во всем, к чему можно применить прилагательное «польский», что разделять их даже как-то сложно. Оруэлловские мотивы вечной войны автор наложил на незатейливый тезис о том, что Россия — нечто иное как воплощение все той же оруэлловской воли к власти, только вот русских еще водкой не пои («Дать русским водку и они успокоятся» — цитата ребенка со страниц) дай только эту самую волю к власти увлажнить кровью поляков, евреев и вообще всех угнетенных и страждущих. И пусть написано неплохо, мрачные картины разрухи и прочая чернуха довольно атмосферны, но воспринимать этот опус как что-то адекватное получится только если вы поляк или же русофоб.

Хороши только два последних абзаца (про самостоятельные книги). Остальное довольно невразумительно.

Сингулярность и культурная пустота.

Так и хочется выдумать фальшивую цитату «Это были годы, когда писатели еще плохо понимали особенности большого компьютерного скачка».

Дукай показывает Землю после наступления технологической сингулярности — большая часть планеты уже необитаема, люди сохранились фактически в единственной резервации, где поддерживается уровень технологий из усредненного девятнадцатого века, причем сельской местности.

Человеческая линия повествования — это неторопливая жизнь одного из последних людей.

В резервации уцелел некий астроном — у него есть способ связаться (отождествиться) с громадным кораблем/формой кибержизни, отправленной с Земли пока еще люди оставались людьми.

А вокруг обитаемых земель — океаны пыльных бурь. Новая форма жизни, в которую перешли человеческие разумы — это наномеханизмы.

В конкурентной борьбе между собой они уже заселили планеты Солнечной системы и начали понемногу разбирать их.

Все станет разумной пылью.

Сингулярность отождествляется Дукаем с тепловой смертью.

А образы становления некой чуждой силы, которая необратимо меняет наш мир — можно узнать в «Иных песнях» и во «Льду».

Уже сейчас понятно, что компьютерный разум наследует разуму человеческому не только в логике, в рассудке — но и в культуре, которая тоже есть механизмом саморефлексии общества и познания мира.

Подобное наследование не означает, что культура машин будет совпадать с человеческой (попытки натянуть на терминатора красный берет — это вульгаризация проблемы) — однако же она будет вырастать из наших мечтаний и надежд.

Потому не слепую силу видели бы перед собой люди, нет.

Как собака или крыса не очень понимают движения людей, но могут быть «очарованы» человеком, получить от него хлеб и смысл жизни — точно так же и люди будут видеть в сверхразумах что-то знакомое, но малопонятное, слишком сложное, но временами упрощающееся до очевидного.

Не только странных птиц видели бы люди во время «флуктуаций» пыльных бурь.

Обрывки информации — от стихов до странных зрелищ, от непонятных рассуждений до примитивнейших логических тестов — вот чего категорически недостает миру «Экстенсы».

И как птицы шалашники собирают в своих гнёздах бусины и блестящие камни — так и люди бы жили в домах-музеях той кульутры, которую не они создавали, и которую они не до конца понимают. Даже если бы хотели опрощения.

Исторически так сложилось, что Польша импортирует в Россию замечательные литературные произведения. На политическом фронте страна с белом орлом на гербе уже давно огрызается на своего грозного соседа, но поток хорошей польской литературы в нашу страну не иссякает, а в последнее время даже увеличился.

Польша страна небольшая и, казалось бы, в ней просто не может быть столько хороших авторов, особенно фантастов. Но традиции, штука мощная. Дело в том, что фантастическая польская литература двигалась эволюционным путем, новые авторы впитывали в себя идеи классиков и добавляли к ним свои. А в России прошлый опыт не чему не учит. Времена СССР до сих пор многие стараются забыть, от того и теряется связь между поколениями, чего уж говорить о литературе.

Так что наша литература опять в начале пути и до польской нам еще расти и расти, что прекрасно доказывает Яцек Дукай и его роман «Иные песни».

Каждый роман Дукая отличается повышенной сложностью восприятия для читателя. Поляк пишет так называемую интеллектуальную фантастику. Хотя жанр романа «Иные песни» можно определить, как развлеки себя сам. Мягко говоря, это произведение не для всех, а точней для очень малого количества читателей.

Если для вас в фантастике важней всего сюжет, то смело проходите мимо. В «Иных песнях» сюжет служит лишь скелетом мира, выстроенного Дукаем. Ну а если вы не любите читать стены текста, то вам к произведению Дукая лучше и вовсе не подходить. Диалогов здесь очень и очень мало.

«Иные песни» теряют весь свой шарм, если относится к ним, как к стандартной фантастике. Прочитав их и пересказав сюжет своему другу, вы обнаружите, что он не будет особо вдохновлен вашим рассказом. Судите сами. Главный герой Иероним Бербелек, бывший полководец, проживающий в Вотенбурге, а ныне успешный торговец, совладелец крупной торговой компании, оказывается неприятно удивлен приездом детей, которых он не видел без малого десять лет. Благодаря знакомству с некой Шулимой Амитаче, Иероним едет в столицу Эгипта Александрию, где ему нужно заключить торговую сделку. За одно господин Бербелек решает поохотиться в джунглях Африки. Говорят, там видели каких-то странных зверей, какоморфов, которые меняются до неузнаваемости.

Раз есть охота, будет и трагический случай на ней, который станет катализатором в возращение господина Беребелека к полководческой деятельности. Виной трагедии оказались те самые какоморфы, которые меняются под влиянием неких неведомых существ, которые привносят Хаос во все, что их окружает.

Дальше Бербелека ждет встреча с Лунной Госпожой, живущей, разумеется, на луне, череда битв, которых автор даже не описывает, сражение со своей немезидой Чернокнижником (между прочим наш с вами соотечественник), который когда лишил его полководческого дара и сломил дух Иеронима. Ну а в финале Бербелек, находясь во главе лунного космического флота сразится с теми самыми сеятелями Хаоса, оставив читателя самому решать, что случилось в конце книге. Сам Дукай говорит, что и под дулом пистолета не расскажет каноничной концовки, ибо ее нет. Как ее поняли, такой она и будет.

За весь сюжет не будет ни неожиданных поворотов, ни развитии отношений между персонажами. Дукай сформировал вокруг истории оригинальный мир и упоительно о нем рассказывает на протяжении всей книги, лишь изредка отвлекаясь на путь Иеронима Бербелека. Но все легендарные фантастические произведения включали в себя и интересную историю, которой в «Иных песнях» попросту нет.

Мир «Иных песен» это что-то с чем-то. События происходят на альтернативной Земле. Считайте, что теория Аристотеля о системе мира стоит во главе этого мира. Мир состоит из пяти элементов. Земли, воздуха, огня, воды и эфира. Некоторые люди могут управлять этими элементами, наиболее сильные называются кратистосами (вроде Чернокнижника и Лунной Госпожи). Они живут веками и обладают возможностями работать с элементами.

Элементы образуют Морфу. Чем сильнее воля человека, тем сильнее его морфа и его морфе могут поддаться другие люди. Морфа является сущностью мира, у каждого объекта своя морфа, причем морфа является как визуальным образом, так и описанием чувств. Например, кто-то может втянуть господина Бербелека в морфу дружеского разговора.

Морфу можно менять путем манипуляцией элементами. Этим занимаются текнитесы (они обычно являются врачами) и демиургосы (читай, стихийные маги). Вообще, пока вы читаете «Иные песни» вы выучите много греческих слов. В мире Дукая культура Греции оказалась сильнее римской, от того и самый распространенный язык греческий. Вместо госпожи и господина говорят эстле и эстос, вместо полководца стратегос.

Те самые существа, изменяющие животных в джунглях Африки, являются прямой угрозой миру «Иных песен», ибо не имеют правильной морфы (формы), они Хаос, и распространяют вокруг себя Хаос. Люди, находящиеся рядом с этими существами и обладающие слабой морфой быстрой меняются. Их рвет ракушками, из ноги растут корни и прирастают к земле, борода начинает светиться.

Так до конца книги Дукай и кидает на читателя все новые подробности своего мира, включая его историю. Сам мир в разы интересней похождений Иеронима Бербелека и является не фоном произведения, а ключевым элементом.

Творение Дукая идеально подходит для любителей поиска глубинного смысла. Этот самый смысл здесь попросту везде. Каждая строчка текста несет в себе несколько слоев информации и каждый будет понимать их по разному, если его, конечно, не утомят бесконечные потоки описаний.

Из-за этого читается роман очень тяжело, приходится вникать в каждый абзац, а они здесь иногда занимают пару листов. А диалогов мало, правда, такое понятие как морфа добавляет в них свою изюминку. Описаний боев почти нет, хотя вторую половину книгу Иероним только и делает, что руководит армией.

Пищи для размышлений Дукай подкидывает много, тем более читатель освобожден от интриг основного сюжета (их попросту нет), и думать приходится часто. «Иные песни» отнюдь не книжка для развлечения, а самая настоящая пища для ума.

Сам автор признает, что особо не уделял внимания персонажам. Это и заметно. Героев много, все они часто встречаются на страницах книги, но их взаимоотношения почти всегда рассматриваются автором в одной плоскости, и никак не меняются на протяжении романа.

Только главный герой господин Бербелек, проходит путь от потухшего торговца, до стратегоса с огромной силой воли. Его дети Авель и Алитэ (у большинства персонажей имена говорящие, поэтому их судьбу можно предугадать, но для этого надо знать несколько языков) отыгрывают роль типичных детей, которые сначала сторонятся отца, а затем боготворят его. Нимрод (охотник) Ихмет Зайдар калька с ортодоксального мусульманина. Эстле Шулима Амитаче типичная роковая женщина.

Аурелие Оксре Дукай уделил больше внимания, чем другим второстепенным персонажам. Жительница луны и один из лучших ее воинов, она стала наперстницей Бербелека, когда тот стал стратегосом. В последней трети книги Бербелек уходит на второй план, Дукай показывает его со стороны Аурелии, которая пытается разгадать истинные мотивы стратегоса.

В общем, слабые герои, для слабой истории, но ценители наоборот, будут от них в восторге, ведь почти в каждом персонаже скрывается известная мифическая или историческая личность. Развлекайте себя сами, как было сказано выше.

***

Яцек Дукай создал отличный тренажер для застоявшихся умов. Причем шевелить извилинами вас заставляет не сюжет, а мир «Иных песен». Если вам нравится альтернативные миры, вы любите искать глубинный смысл между строк и вы не против стен текста и слабого сюжета, то «Иные песни» придутся вам по душе.

Не совсем то, что хотелось бы: не паломничество к истокам Нила, к сердцу тьмы, которая не в глубине Африки, а в недрах собственного человеческого сознания, не песнь, улетающая вслед искоркам от костра навстречу ледяному дыханию звёзд, и даже не день, когда пришли олимпийцы — а (вот ж пся морфа!), за вычетом буквально пары страниц сркнскх словоморфоз, подростковая фэнтези в стиле раннего Муркока — с лунными поселянами, ангелицами и демоницами, невольницами различной степени обнагощённости, а также с кракеном, бегемотами, с формосплавами и дирижаблями, соборами, с нетронутой пиросом Александрийской библиотекой, с висящими в пустоте анаксагоровскими раскалёнными булыжниками, и разумеется с боями и покушениями (экшна как раз хотелось бы поменьше всего, но требует рынок).

Элитарность, усложнённый язык? Не замечено. (правда, пред этим был «Анафем», коего проглотил не дочитывая вступление и не обращаясь к глоссарию, после чего «Иные песни» пролетели совсем незаметно, точно трели райских птах) Греческий лексикон и знакомство с азами античной культуры, полагаю, не должны представлять проблемы. Может смущать быть может намеренная мешанина из древнесемитских, греческих, вавилонских имён и языков, но автор вправе поступать по своему усмотрению, тем более, что мир Песен устроен по своим законам, да и древняя ойкумена, не в пример нынешней, была более цельной: границы были ближе, а культурный слой намного тоньше.

На датировки (после упадка Рима) особенного внимания не обращал, но мимоходом отметил, что перестановкой цифр получаются знакомые даты — 1914 (первая мировая), 1981 (ввод военного положения в Польше), 1991 (распад советского блока).

Замес под элитарную фантастику, с уклоном не в действие, а скорее в необычность воображаемой «картинки» и лексики, но к сожалению, засим открывается вполне заурядный вид, без тонкости и глубины конрадовской новеллы — что поделаешь, «Апокалипсис», однако ж, продукт штучный, случается не каждый день, и не каждый год. В итоге, «Иные песни» — не совсем то, что хотелось бы, но тоже неплохо — как чтение для отдыха.

Переведено достойно, если возникнут проблемы с пониманием происходящего, в конце имеется послесловие и глоссарий, которые я всё же посоветовал бы приберечь напоследок.

PS/ в целом неплохо, как развлекательный подростковый роман, не прочь прочитать и другие книги — манера автора экспериментировать, рисовать необычные картины и создавать непривычные миры, плыть против течения импонирует, несколько охлаждает только конечная развлекательность результата, работа на зрелищность, внешнюю сторону происходящего.

есть книги действия, есть книги эмоций, книги ярких и красочных картин, есть книги эксперимента и книги мысли. наиболее ценны для меня последние. и жаль, что «Иные песни» к ним, при всём желании, не относятся — хорошо в своём роде, но всё ж массовый коммерческий продукт.

Великолепнейший образец рафинированной русофобии от лучшего писателя-фантаста Польши! Проклятый Сталин, выковыривание глаз русскому генералу, ядерный терракт в Москве... это надо читать полностью!

К теме терракта в Москве и последующего за ним уничтожения России Дукай вернётся ещё не раз, очевидно, это его idée fixe.

Какого-то осуждения терроризма я, к сожалению, не заметил. Нет, терроризм у Дукая действенен, именно он ведет к главного героя к победе. Законы войны, Женевское право, Гаагское право также никак не упоминаются в контексте.

Еще одна книга по рекомендациям с Фантлаба, которую я не оценил. Да, желание автора поиграть в словотворчество с греческими корнями похвально, но ведь все хорошо в меру. И вот эту меру автор, на мой взгляд, не уловил. Книга сильно перегружена этой псевдогреческой терминологией в ущерб читабельности. Да и с сюжетом тоже неладно — долгая раскачка и крайне быстрый финал. Уж как пугали Чернокнижником, как пугали, а захватили дворец и расправились с ним в мгновение ока. В итоге — книга не увлекает, дочитывал только из-за нелюбви к бросанию произведения на середине.

Идея книги великолепна: построить вселенную по чертежам древних, причём не какого-нибудь примитивного шамана из дикого леса, а одного из величайших умов античности. Мир получился абсолютно безумным, но гармоничным. Пейзажи его волшебны, и автор их очень вкусно рисует; логика его причудливо-сложна, и автор скурпулёзно ей следует; потенциалы его головокружительны, и автор филигранно их развивает.

К сожалению, в этом чудесном обрамлении вместо истории подаётся унылое занудство, размазанное по страницам, точно остывшая каша по тарелке. В главной роли – заносчивый, чванливый подонок, типичный «Мэри Сью», исключительно омерзительный тип. К тому же написан текст оголтелым, лютым русофобом, такого презрения и ненависти к русским я не встречал даже в «Майн кампфе».

В результате имеем очень качественную фантастику, читать которую лично мне было крайне неприятно.

Насколько удалось понять, автор любит развивать те или иные философские идеи, даже — картины мира, и в них вписывать события произведений. Причём вписывать полностью, как бы независимо от мира нам известного, так что психология персонажей может отличаться от нашей, и не сразу удаётся понять: а чего это они, почему вот этого они боятся, а вон то — желают. При этом внутренняя логика происходящего сохраняется. Это происходит в «Иных песнях», которые я пока только пытаюсь читать, это же происходит и в «Золотой галере».

Здесь взята как бы христианская модель мира и развита куда-то далече, в будущее. Архангелы трудятся наравне с людьми, управляя спецслужбами и получая за это гонорары, их подручные общаются с некими дружественными душами и загнанными в различные вещи существами, заклятья и покаяния имеют реальную силу и последствия. И вот начинает сбываться пророчество — как я понимаю, выдуманное специально для рассказа —

При том, что не люблю небесно-канцелярские сюжеты и пропаганду религии, читать этот эксперимент было довольно интересно. Чувствуется некоторая авторская отстранённость от персонажей, как если бы сохранить цельность концепции было важнее, чем вызвать сопереживание отдельным действующим лицам. Поэтому трудно сказать, кто тут хороший или плохой: нам-то в основном показаны обычные спецагенты, карьеристы и любители деньжат, прикрывающиеся «благом человечества». Некоторые даже обладают самокритикой, хотя она им не помогает, когда речь идёт о жизни и смерти. Однако каковы при этом остальные люди, и почему им грозила опасность — всё ещё загадка.

Времени, потраченного на прочтение, не жаль, однако рекомендовать рассказ другим не возьмусь. Уж очень вещь в себе.

Первое, что стоит отметить для того, кто раздумывает о том, стоит ли браться за это поистине крупное произведение: перевод, выполненный В.Б. Марченко (тот самый, который доступен в сети) хорош и позволяет пройти различные смысловые и надсмысловые пути вслед за героями, НО по словам другого переводчика с польского Сергея Легезы (который перевел другой крупный роман Дукая «Иные песни») одним из ключевых аспектов романа является то, что автор придумал (!) своеобразный «новый» язык: польский, каким он мог бы стать, если бы Польша оказалась под длительной оккупацией Российской империи. Плюс нельзя не упомянуть несколько режущее глаза «я-оно», которое используется главным героем, чтобы показать свою отстраненность от своих же поступков, показать, что он лишь щепка, несомая обстоятельствами. Да и вообще, есть множество словесных конструкций, которые так и остались загадкой для переводчика (в чем он сам признается в примечаниях). При этом, официального перевода возможно придется ждать ещё несколько лет, поэтому, за неимением лучшего, вполне можно читать перевод Марченко.

Теперь немного о содержании романа, который в общем то можно было бы смело называть эпопеей, а то, что он вышел одним томом отнести лишь к тому, что Дукай не гоняется за гонорарами и позволил своим читателям увидеть произведение сразу целиком.

В романе огромное количество героев. При том, трудно сказать, что они второстепенны, ведь сам главный герой, молодой польский математик, азартный игрок и человек «который не существует» по его же словам, попадает в череду событий и лиц, которые много больше, чем он сам и, соответственно, он не может заслонить их собой. Редкость, когда автору удается это многоликое повествование без перегибов в различные стороны.

Роман изобилует различными рассуждениями героев обо всем на свете, но в первую очередь об Истории. История в романе подается как одна из фундаментальных движущих сил, которая не подвластна даже владыкам, даже императорам. Не История подчиняется им, а они Истории.

Мне особенно хочется отметить очень сложную и красивую любовную линию в романе. Она пронзительна, реалистична, многоярусна и заставляет сопереживать.

Немаловажная роль уделяется черной физике (так в романе называется физика Льда лютов, физика где температуры могут быть ниже абсолютного нуля) и двузначной логике и психологии людей (такая особая логика, где есть только да или нет, где человек «замерзает» в определенном характере, который без особых проблем читается другими).

ИТОГ: если вас не пугает объем и медленно развивающийся сюжет, если вы любите не просто развлекательную литературу, но такую, которая заставляет задуматься и в чем то даже переступить через себя, обязательно читайте. В романе есть все: и НФ, и философия, и психология, и история. И ещё, это такое произведение, в которое надо сначала погрузиться (прочитать страниц 50-100), потом уже будет легче.

Очень далекое будущее. Человечество перешло в иную форму существования. Хотя их теперь и человечеством можно назвать только исходя из того, кем они были раньше. Теперь каждый может быть чем угодно: хочешь стать планетарной системой, вернее чувствовать себя ей, хочешь стань всесильным супергероем или богом в своем мире, хочешь общайся со всеми, хочешь запрись ото всех. Все возможно. Однако не все считают это благом. По прежнему существуют анклав живущих «по старому». Они стремятся сохранять традиции старой Земли. И считают, что именно такая жизнь — есть жизнь настоящая. Но сопротивление слабнет. Островок жизни людей сужается.

Главной герой все ещё человек обретает технологию из досингулярного мира, технологию познания космоса, экстенсу. И он находит в космосе нечто, нечто, что заинтересует отстранившихся пост-людей.

Данную повесть можно номинально считать НФ, но особой, дукаевской НФ. Здесь главное, это не НФ элемент, хотя и он присутствует в виде гипотезы мультивселенной,

Однако всё лишь антураж, лишь декорация. Главное, это то, что разворачивается на фоне всего этого. То, что переживают герои.

Психологический аспект в этой короткой повести острый и заставляет нас буквально стать рядом с героями и задуматься, что бы мы почувствовали на их месте. Как бы мы себя почувствовали, если бы узнали, что Бог есть. Не просто верили бы в этом, а знали точно. Чем бы тогда в разрезе всего этого стала наша жизнь? Смогли бы мы жить дальше, если бы знали, что Он незримо за нами наблюдает?

Попробуйте повидаться с Богом. Проверьте себя, не испугаетесь ли.

Я долго готовился к тому, чтобы написать этот отзыв.

Готовился, читая. Понаблюдал через толстое стекло Школы за Пуньо и вместе с ним совершил прыжок в будущее; увидел несущуюся на всех парусах Золотую Галеру; взглянул из-за плеча настоящего героя(?) Генерала и сопереживал его любящим подопечным; прошелся в тени Собора и остался там до самого его конца; Пока ночь и живы страхи, и когда живет и дышит старый дом (дом ли?), разделял ужас с паном Трудным. Ну и отдельно следует выделить непростой и длинный путь Бенедикта Герославского сквозь Лёд лютов и лёд людских сердец.

Что же касается Иных песен, то именно с этого произведения началось мое погружение в творчество Яцека Дукая, в его особый творческий мир тонкого интеллигента и интеллектуала, патриота Польши (что можно сказать как о нём самом, так и об одной из сквозных линий, идущих через большинство его произведений).

Сложно читать Дукая. Автор даже не пытается облегчить труд читателя искусственным ускорением или оживлением событий в своих трудах. Можно его за это ругать, и сложно этого миновать впервые читая пана Яцека.

Но тот смелый читатель, который сможет терпеливо и кропотливо погрузиться, уйти в глубину (что малопривычно для читателя фантастики развлекающей, фантастики популярной), будет одарен за это сполна.

Дукай видит своего читателя, как человека образованного и думающего, можно сказать, что автор пишет для своих друзей, коими заочно становятся все те, кто допустил его творчество в свою душу.

Иные песни... Действительно иные. Трудно говорить об Иных песнях, как впрочем и о большинстве произведений Дукая, как о фантастике. Дукай как будто и не фантаст. Да, во всех его творениях присутствует фантастический элемент, но на это не делается упор. Главное, на что стоит обратить внимание читателю, это атмосфера, это мир в который автор зовет за собой. И пусть не смущает кажущаяся фантастичность, ведь то лишь способ оказаться свободным от оков привычного мира, сковывающего предрассудками и устоями.

Читатель Дукая имеет возможность стать соавтором, сотворцом, следующим за подсказками пана Яцека. Дукай создает настроение, состояние души, в котором читатель-творец может жить в его мире. Он не заставляет нас внимательно следить за каждым движением героев, не дает слишком много деталей, ведь необходимо оставить свободу для сотворчества.

Рассказывать что-то непосредственно о сюжете или идеях, заложенных в Иных песнях, не вижу ни малейшего смысла. Ведь это уже сделал Дукай, а мы имеем возможность (с помощью замечательного перевода Легезы) послушать внутри самих себя Иные песни.

Весьма содержательная статья, выходящая широко за пределы узкой темы «Интерстеллара».

Дукай в фирменном стиле интеллектуала-интеллигента препарирует множество современных произведений кинематографического искусства и нащупывает связь между НФ-кинематографией (которой он кстати не признает вообще) и НФ-литературой.

«Иероним Бербелек слыл некогда великим полководцем. Однако во время осады города был сломлен и едва не лишился собственной личности и воли к жизни. Может быть, теперь, снова встретившись со своими взрослеющими детьми, которых он не видел многие годы, он сможет обрести себя прежнего — в походе в Африку, страну золотых городов и бесформенных тварей, в сердце Черного Континента, где по воле чуждого сознания рождаются отвратительные чудеса и ужасающая красота...

«Иные песни» можно читать многими способами: как приключенческий роман, фэнтези, научную фантастику или философский трактат. В каждом случае это окажется удивительное и притягательное чтение, где автор вместе с читателем будет искать ответы на вопросы: можно ли познать иное, что лучше — силой навязать неизвестному собственную форму либо уступить и измениться самому?»

Эта аннотация — более корректная, чем представленная на сайте.

Я очень боюсь кривыми и косноязычными описаниями и восхвалениями отпугнуть тех, кто колеблется, читать эту книгу или нет. Попробовал и забил. Слишком здорово, чтобы описать словами.

Можно почитать рецензии на фантлабе, но ту рецензию, что полностью отражала бы моё впечатление, я не нашёл.

Вообще, Дукай — такой же авторитетный фантаст в Польше, как Лем или Сапковский.

Важно — есть два перевода.

Мне попался перевод Марченко. На середине книги я понял, что так нельзя, скачал на планш официальный перевод Легезы и дочитывал уже его.

Совершенно прекрасное миростроительство. Взяв за основу античность после завоеваний Александра Македонского, Дукай создал мир работающий по метафизическим законом античных философов: Демокрита, Анаксагора, Левкиппа, Эмпедокла и конечно в первую очередь Аристотеля. Материя состоящая из пяти первоэлементов на которую накладывается Форма и которую в свою очередь может формировать воля человека. Иная работа общества и психологии людей, чью форму личности и разума, также можно морфировать обладая достаточной силой (Кратистосы — сильнейшие из людей, придают форму целым странам и народам). Полеты в космосе, построенном на основе геоцентрической модели мира с землей в центре и окружённой семью сферами по которым движутся эпициклами солнце, луна и планеты. Подробная атомическая модель с добавлением алхимии, нумерологии и каббалы. Вторжение неописуемых чужаков чья форма чужда этому миру, вносящая в него совершенно восхитительно описанное искажение и хаос. А также вечные двигатели, летающие города, стипанковские дирижабли и прочее, прочее и прочее.

И в этих античных декорациях разворачивается полная политики, интриг история возвращения главном героем потерянного статуса и личности. Чувствуется привкус творчества Желязны, также вспоминается Анафем Нила Стивенсона. В некотором смысле активное развитие сюжета заканчивается где-то на середине, переключившись на повествование от лица другого персонажа, который больше играет роль пассивного наблюдателя, чем активного участника закономерно разворачивающихся событий. И тут на мой вкус, книга несколько провисает, хотя и к финалу снова набирает обороты. Концовка открытая и неоднозначная в своей интерпретации.

Впрочем нужно отметить, что чтение не самое простое. Дукай известен своими языковыми экспериментами и стилизацией. Текст и без того способен проверить на прочность ваш словарный запас, но в него добавлено еще множество древнегреческих терминов и неологизмов на их основе, дополняющих общее античное ядро романа. Остается сказать лишь спасибо переводчику, снабдившего конец книги справкой по происхождению данных терминов, изрядно облегчающую жизнь.

Как итог, хорошая книга с сильным и интересным идейным ядром, а также сложным, но тем не менее идущим на пользу общему стилю языком.

С трудом продирался через текст просто потому что не понимал значения слов и терминов все эти «древнегречизмы» я буквально читал со словарем в первый и последний раз в жизни

Прочитав я так и не понял а для чего было городить весь этот огород? Чтобы спрятать за ними несостоятельность сюжета и главного героя?

Объемная и скучная книга. Понятно, что Дукай движется в русле Нила Стивенсона и его добросовестность в осмыслении греческого материала достойна уважения, но тщательно воссозданный мир получился умозрительным . Текст перенасыщен терминами, авторскими словобразованиями, отчего читается наискосок — в попытке отследить сюжет. Как ни крути, а к миру что-то надо было присобачить. Сюжетная составляющая получилась неинтересная. Главное, различного рода Формы, которым автор дал имена, перемещаются в пространстве, изрекают какую-то чушь, изменяют другие формы путем войн и не только — людей в книжке нет. Назови центрального персонажа не Берлебеком, а Треугольником, ничего не поменялось бы. Умозрительные взаимоотношения абстракций сами по себе сюжета на выдуманном пространстве не создают. Дукай вполне квалифицированный декоратор, но декорации носят самоценностный характер. Немало копий сломано относительно мэйнстрима и проч., но вот «Иные песни» — пример именно геттовой фантастики, специфической литературы в коммерческом жанре, созданной без заискивания перед читателем. Получился фактурный коктейль. который, судя по отзывам, многим понравился. Любопытно, «Лед» хоть немного более антропомофрная вещица или опять придуманный для треугольников мирок с географически враждебной Московией и словоериками?

Эта книга читалась долго и тяжело. А когда я перевернула последнюю страницу, ощущение было будто я совершила пешее кругосветное путешествие. Вот вернулась и снова пытаюсь привыкнуть к привычному.

Читалось долго не только из-за банальной нехватки времени, но и от того, что мне никак не удавалось уцепиться за сюжет или же за героя. Не возникало у меня ни душевной, ни умственной связи, ощущения хоть какого-то родства в чем-либо с господином Бербелеком.

Да еще и текст постоянно выскальзывал из внимания, все норовил распасться в какую-то странную аморфную — бесформенную — массу слов, событий и людей.

Даже сами слова сбивали с толку — и неологизмы как раз воспринимались легче всего, с ними проще. Хуже обстоят дела с теми словами, которые основаны на вроде бы знакомых греческих корнях. Потому что смысл или же форма, а то и то и другое вместе в нашем мире и мире романа расходились, оставаясь при этом родственными. Это призрачное противоречие, будто камушек в туфле, постоянно ощущалось и мешало бежать по тексту глазами. Увязаешь в тексте будто пытаешься бежать по песку…

Автор постоянно ставит мне, читателю, подножки, сбивая, путая, искривляя привычные формы смыслов и жанров.

И еще один источник постоянной, зудящей фрустрации — ощущение, что ты ухватываешь только самый верхний, очевидный смысловой уровень текста. Что где-то там, в глубине, лежат целые пласты, тобой неухваченные и только изредка их тени проявляются и дразнят воображение. Но даже сама мысль — перечитать это — пока еще пугает.

Не выходит у меня написать просто отзыв на этот роман. Постоянно мысль уходит в сторону какого-то псевдофилософского эссе.

Я не возьмусь даже и пытаться описать мир романа. Насколько же огромная, трудоемкая, тщательная работа автора — создать эту “иную” Землю во всем ее объеме и разнообразии стран, народов и культур. Мир, в котором существует достаточно моментов-сцепок с нашим, но при этом даже невозможно сопоставить с какой-либо эпохой по уровню развития. То кажется, что это античность, то — средневековая ганзея, и вдруг — практически современность… Мир, которым управляют законы первоэлементов, в котором Земля буквально является центром вселенной. Где, обладая достаточной силой духа, человек может подчинять материю, менять ее форму. Но, в то же время, и сам всегда подчинен своей форме.

И вот весь этот огромный сложный мир в финале романа вдруг становится всего лишь декорацией для героической трагедии. И вот, актеры ушли, и декорации вновь стали всего лишь разрисованными холстом и бумагой…

Существует ли этот мир благодаря господину Бербелеку или же господин Бербелек сотворен этим миром? Он ли та сила, создающая форму вещей и искривляющая ее? Значит ли это, что он вечно сражается с самим собой вне времени и пространства, в том единственно существующем нигде-везде-никогда-всегда? Значит ли это, что другой судьбы для него не существует? Вопросы, вопросы, вопросы…

Это одна из тех книг, после которых, во время которых, приходится залазить в энциклопедии и философские сочинения. И если она вас действительно зацепит — вы будете возвращаться к ней снова, чтобы забраться глубже, попытаться понять судьбу героев. Попытаться понять, в самом деле, есть ли в тебе самой что-либо кроме заданной вам когда-то формы. Той, что дает вам социум — семья, язык, культура. Есть ли что-то большее, что-то сверх? И если содрать с себя эту форму — что останется после, есть ли оно — чистое “Я”?

Такие дела.

Я уже писал отзыв.Но вот я начал читать «Антологию фантастической литературы» серия «Личная библиотека Борхеса».И хочу привести слова великого писателя,писателя именно интеллектуальной литературы.Которые он написал к предисловию своей антологии.Эти слова сто процентов про этот роман.

«Профессоров-а именно они создают славу-куда меньше интересует красота,чем превратности моды и даты литературной истории,а так же пространный анализ книг,которые и были написаны для подобного анализа,а не для читательского удовольствия»

Да....

Такое можно было написать, явно обкурившись чем-то сверх экзотическим.

Как говорил герой одной не самой плохой книги: «Бред сивой кобылы в глухую сентябрьскую ночь»...

Логика повествования гипертрофирована, сюжет сегментирован, герои...

Таких героев поискать в самом страшном альтернативном сне; перед ними бледнеют даже всяческие гагноиды Петухова, не говоря о прочих эгрегорах и сущностях.

Фантазия заменена суррогатом горячечного бреда, бесталанного и обрывочного.

На протяжении всего действия.

Переводчик сделал всё, что смог, но даже его героические усилия и хорошее знание языка оригинала не смогли опустить уровень абсурда до человеческого восприятия текста...

Обращение ко всем нормальным людям,всем кто любит и читает фантастику.НЕ ТРАТЬТЕ СВОЁ ВРЕМЯ НА ЭТУ КНИГУ!Это просто не возможно читать.Эта книга для не большого количества супер интеллектуалов.И то мне кажется что они хвалят эту книгу только по тому что,её хвалят такие же как они.А как же прослыть тупым в кругу себе подобных,ну ни как нельзя.А началось всё с того что кто то присудил этой книге кучу премий.За что?За то что нормальные люди не смогут её читать?Наверное эти премии присуждались по принципу:«Ты читал?-Нет.Но премию надо дать ,мы же не тупее тех кто дал премию раньше.»

Я уверен из ста человек начавших читать эту книгу-пятьдесят бросили сразу,тридцать пожалели о потраченном времени и деньгах,девятнадцать ни чего не поняли и забили.И лишь один какой нибудь очень умный и хороший человек подумав скажет-«Хорошо!»,что бы приобщится к тем супер интеллектуалам которые присуждали премии(он же не хуже их).

Я люблю интеллектуальную литературу.Я с удовольствием читаю:Кафку,Митчела,Лема и других.Но это заумная,написанная чудовищным языком,с простеньким но завуалированным до нельзя сюжетом книга-полная билеберда.

Я жалею о своей дурной привычке-начав, я дочитываю книгу до конца.Столько времени потратил в пустую.

У романа очень хорошее название. Меткое, точное, передающее весь смысл многостраничной эпопеи в двух словах. Иные Песни — это такие песни, которые мы раньше не слышали и возможно даже не догадывались об их существовании. Очень точно передала ощущение от Иных Песен в своем отзыве многоуважаемая primorec. Я с ней полностью согласен, что к этим Песням не сразу привыкаешь, так как первое, что слышишь — это чуждый нам язык, повествующий о странном мире, который первое время пытается быть похожим на альтернативную историю, а на деле оказывается альтернативным миром с элементами истории нашего мира.

Александр Македонский не умер в 32 года, а отстроил замечательный город, правил страной до седины и оставил потомкам богатое наследие. Наверное, это и путает читателя, который может подумать, что Дукай просто фантазирует на тему альтернативной истории.

Люди в книге вроде бы обычные, как и мы с вами — две руки, две ноги, голова. Они видят, дышат, думают. Пан Бербелек — самый обычный купец, который в прошлом отыграл роль успешного стратегоса...

Постойте, стратегоса? О да, это первый звоночек, возвещающий о странном языке, на котором Дукай разговаривает с нами. Книга напичкана старогреческими словами, которые еще прошли процедуру осовременивания, в результате чего светят на улицах пирокийные фонари, а люди пышут антосом. Первые 100 страниц привыкаешь к странным словам и пытаешься усвоить их целиком и полностью, чтобы потом не пришлось отчаянно шуршать страницами в конце книги, где спрятался небольшой словарик, поясняющий странные термины. Пирокийные, эстлосы, керосы, текнитесы, океаносы, макорники и крастистосы должны всосаться в мозг, и только когда, когда слова начнут восприниматься легко, только тогда Иные Песни запоются слаженным хором, а не сплошной какафонией. Или какоморфией, если пользоваться терминами Дукая...

Бербелек — главный герой книги. Он купец и в этом его проблема личности. В мире, в котором живет Бербелек, люди добиваются признания и почестей не делом, а своим влиянием (морфой). Поэтому то, что он превратился из великого полководца в какого-то мелкого купчишку, говорит о том, что его морфа ослабела. Скукожилась. Уменьшилась в размерах. Как в переносном, так и прямом смысле — Бербелек уменьшился в росте. Успешному, влиятельному человеку достаточно просто посмотреть в глаза, чтобы доказать свое положение в обществе. Каждого человека окружает аура, и чем она слабее, чем ниже его положение в обществе. Такова Аристотелевская философия, от которой отталкивался Дукай, когда писал роман.

Удивительно, но во время чтения Иных Песен я находил отголоски аристотелевской метафизики в современном обществе. Мне встречались люди, которые пытались давить какими-то вербальными методами, доказывая, что они настолько величественны, что их влияние с трудом помещаются в комнату, в которой находится весь технологический отдел.

Самые слабые и безвольные люди — это рабы, они же дулосы. В противовес им стоят кратистосы — люди-полубоги, которые пышут аурой на много сотен километров от себя.

На Бербелека неожиданно сваливаются свои дети, которых любезно передала бывшая жена, встретившаяся с какими-то большими проблемами. А тут как раз еще наклюнулся роман со знойной женщиной... И дети, и гормоны, и купеческие дела... Но в мире Иных Песен без подозрений не обходится. Уж не шпионит ли знойная Шулима Амитаче за Бербелеком? Уж не она ли была с кратистосом из Уральских земель, который сумел обуздать ауру Бербелека во время своего великого похода?

Иные Песни рассказывают о том, как снова стать известным стратегосом, вернуть свою былую славу. Для этого нужно совершить путешествие в проклятые земли Африки, окунуться с головой в любовные интриги,слетать на Луну, а дальше черт с ней этой куплей-продажей — дайте саблю в руки поострее да войско побольше.

Сложный язык? Да, сложный. И если не привыкнуть к нему, можно испортить себе впечатление от книги. Главное, нужно понять, что без этого языка книга была бы совсем другой. Иной Язык делает роман особенным, непохожим на другие романы.

Мир. Мир совсем Иной. Об этом начинаешь догадываться, когда доходишь до плавающего в воздухе города. А когда доходишь до огненной Луны, так и вовсе перестаешь видеть связь мира Иных Песен с нашим миром. Он, мир, Иной и живет по другим законам.

Люди. Не знаю почему, но они не вызывают чувств или особых симпатий. Они живут в строгом, холодном мире (не смотря на палящее солнце, в домах всегда холодно), в котором даже подростки умеют сдерживать свои эмоции. У меня Бербелек не вызвал никаких чувств, хотя он главный герой и за него, наверное, нужно было бы переживать, сочувствовать, понимать его. Но он живет не в нашем мире, а в Ином, там нет таких трепетных чувств.

Сюжет. Из-за языка сюжет сложнозатейлив, и он требует прямого вмешательства собственной фантазии. Читатель должен самостоятельно суметь построить Иной Мир в своей голове. Дукай не спешит разукрасить его красками, подать мир романа на блюдечке с голубой каемочкой. Он выстроил каркас и сложную устойчивую систему, а как оно работает — представляйте сами. Вообразите зооморфов, огненную Луну, полубогов, доспехи воинов Луны, их транспорт. Представьте себе искривление пространства в пустынной Африке и то, что оно делает с людьми, посмевшими ступить на испорченную территорию. Без вашей фантазии Иные Песни сами не споются.

В итоге, мы имеем необычную книгу польского автора, прелесть которой кроется в сложном языке и странных правилах мира, в котором развиваются события. Яцек Дукай спел фантастическую Песню, которая хорошо поется только дуэтом с хорошей фантазией читателя.

Книга не для всех и она не имеет аналогов. Дукай смог удивить и заставить меня задуматься, а это главное, из-за чего я читаю книги.

Очень атмосферно и свежо.

В характерной для автора манере, он описывает мир, в котором магия достигла небывалого развития, при этом не заслонив, а скорее дополнив науку. Здесь есть место и джинам, и демонам, и многомерным пространствам, и высокотехнологичному оборудованию, правда тоже во многом завязанном на магии.

Центральной мыслью является то,

И все-таки они вертятся! Причем все, и даже Солнце:) вокруг Земли!

Изначально читать было очень муторно, глаза прикрывались сами собой, не добредя до окончания предложения. Лишь неимоверным усилием приходилось заставлять открываться глаза и читать строку за строкой. Постоянно ловил себя на том, что терялись не только строки или предложения, терялись абзацы. Нередко повторялись случаи повторного чтения одних и тех же предложений. Зачастую их смысл не добирался до зависшего мозга даже при перезаг.. тьфу, при повторе. Повторение, мать учения? отнюдь. Возможно, это способ чтения книг наискосок, ИНОЙ способ...

Но все не вечно под Луной, зима и сырая весна остались позади вместе с Воденбургом, и повеяло теплыми ветрами из Африки. Вот она, Александрия, край магии и иной музыки. Город аристократов и кратистосов, рабов и преступников. Город Навуходоносра, Ворот Солнца, Ворот Луны, Великой Библиотеки и Великого Маяка на острове Фарос. А еще дальше, в Сахаре, нашлась Зона (Сколиодои по Дукаю), населенная какоморфами. А на Востоке империя зла, Московия, подвластная Чернокнижнику, выводящему какоморфов во глубине Уральских гор.

Звездный корабль с Солнечным парусом — очень красиво (но увы, не Дукай это придумал первым),ведомый экипажем лунников. Интересен момент с выдуванием пассажирки за пределы корабля, как же она смогла протянуть несколько часов в межзвездном эфире (хотя, там возможно, эфир тоже иной). Описание Луны в Иной морфе, где чрезвычайно жарко, где находится Лабиринт, Город Гармонии, Столица Луны и Лабиринт в кратере Мидоса c адинатосом вместо минотавра и где живущие на поверхности спутника лунники вполне успешно обходятся без аэроматов. Сражения за Земле, на суше и на море, и битва в Эфире (космическом). Очень немало всего вышло из-под пера автора, и местами описываемые события вовсе не выглядят «лениво».

В итоге получается сложночитаемое произведение, где изначально надо «проникнуться» очень необычным языком, придуманным автором для этого романа. Предполагается, что одного прочтения для книги явно недостаточно. Но от повторного посещения сырого и серого Воденбурга, жаркой и распаленной Солнцем Александрии, заснеженной монголоидной Москвы, странной насыщеной пиросом Луны и заключенной в «Цветок Искривления» орбиты Юпитера подавляющее число «упертых» читателей (тех, кто всеж таки осилил книгу, пусть и не с первого раза)скорее всего откажется. Ибо помимо «Иных песен» есть непочатый край гораздо легче «ощущаемых» книг. Хотя, это наверное в определенной степени, подвиг книгопечатания — издание книги ИНЫХ песен в почти современных реалиях.

Бескомпромиссный, жесткий, атмосферный.

Дукаю неизменно удается рассказать словами то, что казалось бы невозможно передать без искажения, разрушающего суть.

Особый сорт интеллектуальной фантастики.

Автор окунает читателя в самую суть. Говорит с нами тем языком и такими средствами, которые позволяют не просто понять «о чем», но и проникнуться самим духом происходящего, стать почти реальным наблюдателем за событиями. Позволяет, насколько это возможно, взглянуть на мир глазами совершенно непривычного и непонятного для большинства из нас человека — подростка из трущоб, зверенка.

Рассказ о добре и зле. О том, что быть добром номинально вовсе не означает быть добрым.

Автор не вдается в особые подробности, как будто рассказывает нам о чем то, хорошо нам известном. Все это делается видимо для того, чтобы мы не слишком цеплялись за то, кто именно, как именно и когда именно, а смогли проникнуться философским посылом.

Скорее даже зарисовка, чем рассказ.

Эта книга — какоморф.

Сколиодои победил, антос Дукая оказался слабее.

На полпути Сколиоза проникла в книгу и начала медленно разрушать ее морфу, разделяя, искривляя и преображая порядок в то, чем являет себя в мире времени и пространства — хаос, незавершенность и избыточность, вопросы без ответов.

Антос Дукая не совладал. Книга сопротивлялась, надо признать, но Искривление пересилило.

Вы меня конечно извините, но читать это «чтиво» абсолютно невозможно.. Автор видимо хотел блеснуть умом и перегрузил свою книгу излишней терминологией, персонажами и прочим прочим. Любой уважающий читателя автор должен понимать, что мы читатели оказываем ему огромную честь беря в руки его произведение чтобы погрузиться в его мир. Так вот, погружение это должно быть плавным, равномерным и приятным.. Писатель перед тем как использовать авторскую терминологию должен подробно разъяснить читателю ее значение и то, как ее следует понимать контексте его произведения..

С первых страниц автор меня огорошил такими словосочетаниями как «пирокийные фонари» ,« морфа ночи» , и т.д. Дальше, хуже. Масса новых имен неизвестных персонажей которые сходу не получается связать с главным героем.. Напрашивается очевидный вопрос — зачем мне ломать голову пытаясь выстроить у себя в голове модель авторского мира? Мне за это деньги не платят. Это не профессиональная литература ради которой стоит напрягать свои извилины.

Представьте себе новичка приходящего в тренажерный зал который без разминки начинает выполнять базовые упражнения с максимальным весом. Буквально через несколько подобных занятий он получит травму и плюнет с высокой колокольни на это самоистязание..

Эта книга подходит тем, кто после ее прочтения чувствует себя важным, сверх-интеллектуальным.. Вообщем хорошая пища для самомнения. Всем остальным не рекомендую..

Оценивать ее не берусь, так как не имею на это морального права..

Польская фантастика. Вот читал я и думал, то ли это автор такой своеобразный, то ли это польскость его выпирает из страниц. Заинтересовала же меня коротенькая фраза из аннотации: «... во вселенной, в которой мысль первична и в буквальном смысле слова организует материю...» То бишь про людей, которые могут мыслями и волей строить пространство. Очень круто и свежо. И прописано на самом деле здорово. Для пущей интересности этот мир является проекцией нашего, где Александр Македонский выжил и надрал всем задницу, мировые религии проявились в несколько другом виде, да и города в принципе те же, вот только карта мира совсем иная.

Язык тоже довольно своеобразный, с большим количеством греческих непереведеных слов, за которыми нужно лезть в гугл и значение допонимать из контекста. Поэтому первая четверть книги похоже на исследование языка больше, чем мира. Юмора практически нет, однако читать вполне интересно, автор не злоупотребляет предложениями на полторы страницы и описаниями на 10 (это я не люблю).

Сюжет добротен и практически не провисает, и к концу книги вертится все быстрее и быстрее. Много приключений, да вообще, если книжку грамотно экранизируют, она возьмет кучу премий за спецэффекты, ибо красочно, красиво и, возможно, даже психоделично.

Как и во многих стоящих книгах, здесь несколько хороших жирных слоев. Первый — интереснейший мир со своими законами и правилами. Вот запихнуть бы в него компьютерную игру — была бы хитом при хорошей реализации. Второй — эдакий приключенческий роман про восхождение человека с налетом детективной интриги. Третий — псевдоисторический эпос с различными аллюзиями. Четвертый — исследование человеческого характера, причин поступков и чувств. Пятый — философский этюд по канонам Аристотеля. Может быть, я еще чего-то не уловил.

Из минусов отмечу не очень интересный язык автора. Вот ни одна цитата в голову не залезла, ни один эпизод не захотелось перечитать. Главы — можно, но не эпизод.

Книга не сразу впускает в себя. Первое время пребываешь в недоумении: что это? как это?.. — но через два десятка страниц уже принимаешь условности авторского мироздания, уже почти свой в аристотелевом геоцентрическом мире четырех первоэлементов, уже почти понятно, почти, почти... Не стану притворятся, что понял всё. Не знаю, до какого смыслового уровня докопался, ведь в каждом тексте можно открывать слой за слоем, и никогда не знаешь, какой слой — самый глубокий. Это для детей «Колобок» — бесхитростная сказка, а извращенный взрослый ум ведь обнаруживает здесь детективный сюжет с четырьмя покушениями и убийством в финале!

Первая половина книги не вызвала никаких внутренних протестов, все было очень замечательно, увлекательно, живо... Но потом повествование распадается на фрагменты, словно Искажение (Сколиоза) вторглось в текст и нарушило его связность и логичность. Главный герой растворяется, провисают некоторые сюжетные линии...

После чтения остается больше вопросов, чем ответов, но, наверное, так и должно быть: автор вопросы ставит, читатель — распутывает головоломки. Так что,если вы ищете в книгах ответы, эта — не для вас.

Прочёл русский перевод В.Б. Марченко (благодарности ему), дочитал всё-таки... «Букаф много» — 2.345.370. Стало понятно, почему роман книгой на русском не издадут. И дело не в том, что он отчасти «антирусский», важнее то, что Дукай здесь совсем не думает о читателе (будь он хоть польский). Роман явно «избыточен», чего в нём только нет! И от этой наполненности/многогранности читать его совсем непросто. Представить не могу, что какой-либо русский писатель мог написать нечто подобное сейчас. Оценить его мне лично невозможно ни по какой шкале. Дукай — «гигант» замыслов (10), но читать все его «сентенции» подряд иногда совершенно невозможно!..

На далёком астероиде, вращающемся в чёрном космосе, появился Собор. В результате аварии, благодаря жертве. Чудо ли? Для разъяснения этой ситуации на место отправляется отец Пьер Лавон,

Только произведение обладает многогранностью и сложностью понимания при первом прочтении. Здесь и твёрдофантастические термины будущего — перилевий/аллевий, живокристы да планетоиды; вопросы веры и философии – что есть Чудо там, куда зашёл человек, где оно невозможно? Да и структура текста в виде то коротких глав, то длительных описаний, заставляет читателя вернуться к прочитанному, чтобы понять что произошло.

Вспоминался Питер Уоттс со своей super-hard SF и “Троянский конь” Майкла Суэнвика с одинаковыми почти поднимаемыми вопросами. Для большей визуализации текста подходит просмотр короткометражного анимационного фильма, снятого по мотивам “Собора”, который не отвечает на все вопросы, но позволяет немного представить, потом перечитать и, возможно, самому взяться за перо.

Тот редкий случай, когда на вполне обоснованный вопрос даже вполне подготовленного читателя «ЗАЧЕМ?» заранее дан столь же вполне закономерный ответ «ПОТОМУ ЧТО». Вопрос: надо ли было писать много сотен страниц высокохудожественного, почти-маркесовского по размаху эпичности текста, чтобы смоделировать вселенную, где единственной данной в ощущениях реальностью является аристотелева «Метафизика» (с прибавлениями «Физики» и «Метеорологии»)? Ответ: да, надо, вот же пан Дукай написал, и написал талантливо. Вопрос: альтернативный ли нашему этот мир? Ответ: в нашем мире ученик Аристотеля Александр Великий умер тридцати трёх лет от роду, а в мире пана Дукая сорокалетний Александр был коронован владыкой обитаемой вселенной, и с этого момента «всё пошло не так»; но это только на поверхности — на деле же мир «Иных песен» и до воцарения Двурогого обладает не просто иной, нежели в реальности, историей — он обладает иной космогонией, ведь небесные сферы, четыре простых элемента и пятый — эфир, но самое главное — психократическое воздействие человеческого разума на живую и, что характерно, на неживую природу... — все это не могло возникнуть в результате восхождения Искендера на мировой престол, а следовательно, существовало изначально — не как исторически ограниченная система воззрений на мир ранних философов, а как, повторюсь, данная нам в ощущениях подлинная реальность.

В общем, титанический труд автора по созданию полностью иного мироздания, которое к нашему привязывают только некоторые события древней истории, невозможно не уважать.

Но вот возможно ли его любить?

Наверное,в молодости он воспринимается как откровение.

Наверное,будь мне двадцать один год,я задыхался бы от величия постигаемого в этом тексте — так же как в свои реальные 21 я задыхался от величия вселенной Гарсиа Маркеса...

Но во вселенной Маркеса были живые люди.

А во вселенной пана Яцека Дукая, увы, живых людей нет. Есть морфы (*кстати, г-н переводчик, это у Вас формы и морфы так произвольно взаимозаменяются по тексту? или так в оригинале польскем?), которым более или менее правдоподобно приданы черты, схожие с человеческими. Но мне как читателю так и не удалось установить свое читательское,человеческое родство с этими морфами. Они так и не стали для меня людьми. Величественные абстракции, восхищающие могуществом фантазии автора (о лунники и лунницы, особенно одна конкретная лунница, пышущие огнем как доминирующим в лунной сфере первоэлементом!) — да. Живые люди, с которыми читатель может себя ассоциировать,в которых может узнать кого-то, особенно себя? Нет. О нет.

Даже главный герой — он сложно разработанная абстракция, он мощный комплекс писательских идей, он причудливая система философских построений... Но не живой человек. В нем не узнаешь живого человека. Он не вызывает ни ненависти,ни любви. Он не достоверен психологически. Бледно прописанная пышущая «пиросом» лунница — и та достовернее, чем господин Бербелек, поляк аристотелевой вселенной — с польским упрямством и польскими национальными комплексами (ну конечно же Зло в лице самого мрачного из кратистов, владык Морфы — кстати, г-н переводчик, почему показатель греческого именительного падежа понадобилось сохранять в косвенных падежах, набивая текст «кратистосами» вместо «кратистов»? — так вот, Зло находится в Москве, а Урал это вообще средоточие ужаса, ну конечно!), но без польской души.

Просто потому, что в отличие от подлинной философии Аристотеля, души у обитателей мирка «Иных песен» нет.

Возможно, еще и потому, что в мире Аристотеля есть Перводвигатель, есть Первопричина — то есть Бог.

А в мире «Иных песен» нет Бога — и, вероятно, поэтому нет и людей как таковых.

Повесть получилась вроде бы навороченной, но к концу становится скучновато. События идут вереницей, одно за другим, а главного героя несет по ним, как щепку в потоке. Он не активный участник действия, он фактически просто пассивный наблюдатель. Ему совершенно перестаешь сопереживать. Получилась, как говорили Стругацкие, фантастика ради фантастики. Повесть не зацепила, в отличии например от «Собора» и «Школы» этого же автора. Хотя поклонникам компьютерных игр Irrehaare наверно понравится.

Целый месяц, а то и чуть больше, и вот — «Лед» Дукая дочитан.

Роман, который может сравниться по количеству текста со всеми вместе взятыми романами цикла «Многоярусный Мир» Фармера, ну, правда, если брать еще в расчет все примечания переводчика... Кстати, о переводчике В.Б. Марченко; ему нужно выразить огромную благодарность за доступный для всех перевод, настолько кропотливый и подробный, тщательный и качественный, насколько это вообще может быть возможно для фундаментального труда Яцека, с которым может сравниться лишь столь же фундаментальная работа уже упомянутого переводчика.

Что же касаемо самого романа... Он огромен. Он многословен. Он наполнен философскими, логистико-философскими, политическими, полито-философскими теориями и высказываниями. Он по-настоящему отображает графоманского монстра автора, так что, вкупе со всем остальным, «Лед» может показаться и быть читабельным далеко не для всех (лично я без скорочтения не обошелся).

Сюжет произведения, как уже говорит аннотация, вертится вокруг одного главного, польского, разумеется, героя — молодого математика с философскими замашками, которого Министерство Зимы (далее) отправляет через всю Евро-Россию и Сибирь на поиски его отца, в которых нас всех ждет знакомство с миром «Льда», многочисленными политическими и партийными интригами и распрями, и даже встреча с последующими воскрешениями очень известных личностей... И, как я уже упоминал, много-много философских теорий, особенно вокруг сути Истории и ее вариациях и поисках истинности в них.

Но самая главная сюжетная идея романа — это Лед и люты; некие сущности и явления, появившиеся после падения Тунгусского метеорита, которые и изменили всю историю этого мира. Например, отменили Февраль, Октябрь, Первую Мировую, сделали из Российской Империи, как это ни странно, экономического гиганта, а так же преподнесли науке и техники свои загадки и дары, такие как тунгенит и зимназий. Плюс, конечно же, разделение мира на Лето и Зиму. Обо всем об этом, между бесконечно длинными диалогами героев, и доносится нам, правда, в виде теорий и таких же бесконечных, как и сами диалоги, интерпретациях.

И во всей этой каше пусть и возможно собрать единую линию мысли автора, но гораздо проще запутаться во всем этом и сомневаться. Хотя, скорее всего, чего-то единого во всем этом и нет — Дукай, видимо, дает нам шанс сам выбрать что-то более-менее конкретное. Все это сопутствует с убивающим глаза «я-оно», политическим дерьмовалом на Россию в виде Империи и ее царя Николая Второго, вместе с обвинением его в онанизме, графоманством, как я уже писал, и несколько скомканным концом, который, впрочем, вполне подходит для пусть и сложного, странного, многовесного и спорного, но событийного романа Яцека Дукая «Лед».

П.С. Оценку поставить сложно, а для тех, кто думает, что не потянет «Лед», есть схожие в некоторых моментах «Иные песни».

С подачи Зелёного медведя роман взят (с год назад подачи, торможу). Чтение слОжно, туева хуча аллегорий с историей, признанной реальной, где-то даже пришлось пользоваться поисковиком за ради информации (продравшийся через эти тернии, обретёт плюс к выдержке). Начатое как альтернативная история переросло в масштабную космооперу. При прочтении нервировали ГГ, рефреном через всю историю, меняющий поведенческие маски (некий ненавязчивый супермен), и темп, две трети романа анданте, а потом аллегро.

Очень необычный роман. Показать читателю, что означает первичность духа на деле, вживую, и как будет выглядеть мир, где сила твоего сознания/подсознания ( или сила духа твоего знакомого, соседа,друга или врага) формирует действительность- задача не из лёгких. И Дукай с ней справился. Не самый лёгкий для чтения роман, но, безусловно, обязательный к прочтению.

Сели на стволе медной рыбы. Под короной газовой пальмы висел огненный гиппопотам, с морды его капали прозрачные камни, пришлось подвинуться по стволу: разбиваясь, те взрывались обжигающим кожу снегом.

Из романа.

* * *

Эта книга стала в свое время большим событием не только для польской, но и для мировой фантастики: большой, глубокий и многоплановый роман, тугое сплетение философии, истории и культурологии — сложное и долгое чтение, выводящее фантастический жанр из ниши легкомысленной беллетристики в категорию Литературы с большой буквы. Лишь спустя десять лет — хотя фанатские переводы были и раньше — «Иные песни» добираются до нашего рынка, воссияв в лучах благосклонности множества критиков (см. рецензию в майском номере «Мира Фантастики» за 2014 г.)

Создавая свой мир на основе трудов античных философов — Платона и Аристотеля, Сократа и Гераклита, Пифагора и Евклида — автор превращает их метафизику в физику совершенно реальную, буквальную и действительную. Умозрительные теории древнегреческих схоластов, интересные нам на сегодняшний день лишь как прекраснодушная архаика, в мире «Иных песен» обретают статус законов природы, точнейших, всепроникающих и неотвратимых.

Мир наполнен Материей, Материя упорядочена в Форму, Формы наполнены Идеей — такова первооснова всего сущего в «Иных песнях», и это не просто словоблудие философствующих бездельников, но строгая математическая сетка реальности.

Человеческое общество пребывает во власти Кратистосов — князей, обладающих столь сильным идейным началом, что они способны морфировать мир вокруг себя по своему подобию, подминать под себя форму (а вслед за ней и сущность) пространства. Воденбург, вотчина кратистоса Георгия Мрачного — это город постоянных дождей, густых теней, тяжелых воспоминаний и непреходящей меланхолии, земли же кратиста Анаксегироса столь напитаны витальной силой своего владыки, что солнце там сияет жарче, кровь в жилах бежит быстрее а углы зданий кажутся более острыми.

Вдали от волевого присутствия кратистосов реальность истончается и оплывает, объекты теряют не только форму, но и суть, смешиваясь и взаимопроникая друг в друга (см. эпиграф), и даже язык, которым все это описывается, подрвежен сменшеию и всебоещму распдау — это загадочное и ужасное Сколиодои, Искажение, где люди начинают дышать песком, газ застывает в форме деревьев, а кости превращается в жидкую грязь.

* * *

Этот мир чрезвычайно интересен в статичном состоянии, его, как огромную картину, можно часами рассматривать, выискивая удивительные новые мелочи и наслаждаясь прихотливым перетеканием смыслов, идей и форм. Увы, когда этот колосс приходит в движение, его нежизнеспособность становится более чем видна.

Во-первых, отпечаток странности, исказившей мир, виден и в психологии персонажей. Речь не о каком-то единичном герое с трудным детством и непростым характером, но обо всей ментальности здешнего социума, которая сдвинулась в неких глобальных психологических координатах в неведомую для меня сторону. И если превращение воздуха в песок я, напрягши фантазию, еще как-то могу принять, то искажение характеров людей понять гораздо сложнее.

«Человеку нужен человек» — отметил в свое время другой светоч польской фантастики Станислав Лем. Люди тянутся к фантастике не ради неведомых планет и загадочных антуражей, людям нужно зеркало, чтобы видеть себя самих. Нам не нужна вся эта мишура с зелеными человечками и многочисленными щупальцами, мы хотим видеть настоящие характеры настоящих людей с их историями и проблемами.

«Иные песни» же и не пахнут подобной достоверностью. Поведение героев можно было бы назвать звериным — если бы звери могли быть столь целеустремленны и механистичны. Это можно было бы назвать средневековым варварством — но герои романа прекрасно образованы и безукоризненно воспитаны.

Кривое зеркало, идеально вписанное в контекст и атмосферу, порождает аутентичные характеры, соответствующие месту и времени — но ровно по этой же причине они далеки от меня, читателя из другого мира. Я их не понимаю. Не могу и не хочу понимать. Эти люди — не люди, а лишь фигурки в форме людей, слепленные из фарша (в психологическом смысле).

Во-вторых, трудно наслаждаться книгой, главный герой которой тебя чрезвычайно бесит.

Господин Иероним Бербелек, некогда бывший великим полководцем, еще до начала описываемых событий терпит сокрушительное поражение и становится хуже чем инвалидом — маленьким серым незаметным мышонком, сутулым коротышкой с бледными глазами и тихим голосом (напомню, что в реальности «Иных песен», где Идея превалирует над Материей, моральная травма может оказаться в разы страшнее физической).

Таким и принимаем мы его в первых главах романа, и все повествование, согласно авторской задумке, должно было стать историей возвращения былого величия: одинокая искорка, тлеющая на углях разрушенной личности, постепенно разгорается в новое пламя, величественное и мощное — пламя истинного Стратега и великолепного полководца. Герой должен буквально «вырасти обратно в себя», и фамилия «Бербелек» должна перестать ассоциироваться с булькающим супчиком, а превратиться в раскаты грома.

Так задумывалось. В теории.

Трагедия же, на мой взгляд, состоит в том, что изначальный образ, в котором мы видим Господина Бербелека — образ маленького человека, тихого и скромного хомячка — подходит ему гораздо больше. Он необычайно органичен и целостен именно в данной роли, и весь его облик — от фамилии до стиля одежды — соответствует именно ей.

И когда начинается его трансформация в великого стратега, выглядит все это противно и мерзко: как развитие синдрома вахтера у маленького, капризного и истеричного человечка. Наш пупсик начинает сучить своими коротенькими ножками и пытается подпустить стали в свой голос — сталь получается ломкая и визгливая.

Бербелек пучит глазки и что-то там лопочет про «право рождения», а я брезгливо вслушиваюсь, кто это там пищит из-под плинтуса. Ему хочется дать по лицу — не кулаком, ибо это бы уравняло его с настоящими мужчинами, а так, лишь пощечину для острастки.

В то, что все это происходит взаправду, я не верю ни миллисекунды, и тем более мне странно и неприятно, что все остальные персонажи воспринимают такое поведение как должное — отводят глаза и склоняют головы вместо того, чтобы пристукнуть этого жалкого мозгляка, как он того заслуживает.

Сюжет же, если отшелушить от него могучие напластования виньеточных красивостей (схоластику, герменевтику и все прочее древнегречество, коего здесь процентов восемьдесят от всего текста), получится весьма рыхлым. В одном месте автор вроде как берется писать детектив, в другом — любовный роман, а в третьем — и вовсе отправляет персонажей в полет на Луну (я не шучу). Ибо почему бы не отправить. Стройности нет, интриги нет, целостной цепочки причинно-следственных связей не проглядывается тоже — в общем, эдакое мелкое крошево, обильно замешанное на античности, средневековье и постмодернистском заигрывании со смыслами и формами, которое можно подавать в любом порядке и потреблять в любой последовательности.

Впрочем, отшелушивать могучие напластования ни в коем случае не следует, ибо именно они и являют собой суть и смысл романа, именно они создают рельеф и глубину. Но с горькой иронией отмечу: история, воспевающая торжество Идеи над Формой, по форме получилась гораздо сильнее, чем по идее.

* * *

Да простят меня фанаты «Иных песен» (впрочем, нет, чувствую, не простят), но ощущения от книги остались самые тягостные.

Автор невероятно умен, эрудирован и творчески смел, но как собеседник он зануден и совершенно неинтересен. В здешнем огромном болоте фактов, гипотез и исторических реконструкций есть место и любопытным идеям, но ввергаться в эту пучину большую часть времени чрезвычайно скучно.

Дукай прекрасно разбирается в древних цивилизациях и философских школах, но при этом он почему-то наделил своих персонажей какой-то совершенно ублюдочной психологией, отчего ни сопереживать им, ни даже интересоваться их судьбой нет ни малейшего желания. Он мастерски играет с формой и смыслами, но в попытке выстроить хотя бы простенькую сюжетную арку моментально роняет все кубики.

Этот роман сродни некоему академическому труду по истории культуры — он призван услаждать высоколобых академиков от литературы, собирать престижные награды и входить во всяческие Золотые фонды. Единственное, для чего он ни в коей мере не предназначен — это для того, чтобы его читали.

Скучно.

Книга вызывает двойственное ощущение.

Во время чтения ее не хочется бросать или откладывать, даже в местах чересчур долгих описаний дирижабля или когда повествование переходит к личности (как по мне) менее интересной лунницы. Действительно интересный мир создан автором, где люди повелевают материей, элементами и своими собратьями, опираясь на силу своих мыслей, своего характера. Где пифагорейцы в своих измышлениях ищут формулу вещества, или даже самого человека. Где те, кто в нашем мире названы пророками и богочеловеками, разбиваются о несокрушимое влияние земных богов. Где космические корабли ловят эфирные ветры, кружа в эпициклах Земли, как центра мира. Где несчастье одного окликается в другом, незнакомом, человеке и дает ему частицу воли. Иные цивилизации, дикие племена, юные ангелы, вечные двигатели…

Неповторимый мир, в который вторгаются чуждые ему внеземные создания, извращая, искривляя привычную ему гармонию. Стратегос Иероним проходит свой путь от сломленного ветерана к защитнику Земли, и за этим интересно следить, это захватывает.

Но тут книга заканчивается и оставляет неприятный осадок.

Долго рассказывая о разных морфах, автор так и не снизошел к объяснению, как и почему. В повествовании аресы уже аресы, нимроды уже нимроды. Ни одной попытки объяснить, как люди ими стают, ни разу не упоминаются, ни тренировки, ни обучения. Демургоси и текнитесы уже творят свои чудеса, причем мы так и не узнаем, почему один человек властен над водой другой над воздухом? Почему человек ограничен лишь одним элементом? И даже мы ни разу так и не узнаем, как управления стихией происходит в умах творящих магию этого мира. Лишь легкий намек о кратистосах, которые якобы занимают избранные судьбой места.

И даже путь Иеронима Бербелека после окончания уже не вызывает такого восторга.

Необычный элемент книги адинатосы, «невозможные» пришельцы из далеких неизвестных планет.

Подводя итог можно еще раз восхититься необычным миром «Иных песен», но, увы, признать, что именно мир был для автора главным. Не его герои, а его небесные острова и лунные города.

Хочется ли прочитать другие книге автора? Да. Хочется ли прочесть еще раз эту? Нет.

Роман прочитан несколько месяцев назад, а сформировать главное не получалось. Чтение происходило в три этапа:

1. Недоуменный старт. Что это такое? Позади уже несколько десятков страниц, а до сих пор не понимаю, что читаю и зачем. Кто все эти люди, и этот мир наполненный непонятными словами? Может пора притормозить, а вдруг это не мое?

2. Ого! Пошла движуха (радостно потирая ладони и слюнявя палец, привычно перескакивая в объяснение слов и терминов в конце книги — хвала Вам Сергей Легеза за отличный перевод, статью о польской фантастике и глоссарий, которым были обделены поляки!). Оказывается я вовсе не глуп, и роман не метафизическая психоклопедия, разрывающая мозг.

3. И все же это моё. Я принял этот мир, понял мотивацию героев. По Дукаю, моя морфа подчинилась Иным песням.

Что сделал автор? Он не просто придумал альтернативную историю нашего мира, внедрив туда исторических персонажей и смешав времена, описав все по образу и подобию Платона и Аристотеля. Нет, Дукай смоделировал мир с иными физическими законами, поставив во главу угла пять первоэлементов. В этом мире каждому воздается по праву, и хозяином над огромной территорией не может стать никчемный человек. Он должен обладать силой, способной подчинять и переделывать под себя людей, природу, животный мир, всю окружающую действительность. Менее сильные люди могут управлять только одним из первоэлементов — земля, огонь, вода, воздух. Есть еще межзвездный эфир, который не подчиняется никому. Получается очень логичная концепция — люди с мощной морфой (кратистосы), создающие свое окружение (антос), в котором варится прочий люд. Размеры государств ограничиваются естественным путем — влиянием морфы местного владыки.

Конфликт вытекает из основы модели мира: появление существ не имеющих формы, способных смешивать материю и время в непонятных и жутких пропорциях. Это адинатосы, и только они способны разрушить мир, поставив под угрозу фундамент мироздания, деформировав краеугольный камень в основании.

Но есть такие люди, которые не гнутся и не меняются под чужим воздействием, они не воск, но камень, который можно лишь сломать.

Иероним Бербелек из таких. На него не влияет аура власть держащих. Он лишь может сломаться, потерпев поражение. Именно таким: сломленным и неспособным отвечать за себя и других он появляется в романе. А потом начнется возрождение к которому приложит руку окружение, дети, утрата.

Перерождение купца Иеронима в Господина Бербелека сопровождается физическими изменениями — он становится выше, сила убеждения способна убедить и сплотить власть имущих, и он, как настоящий дальновидный стратег, видит ситуацию в целом, понимая чем все должно закончится.

Вот и выходит, что в романе отнюдь не гелиоцентрическая модель мира, а очень даже антропоцентрическая. Потому как в подобном мире возможно появление человека способного изменить само мироздание.

Есть у романа и прикладная задача — для меня он будет репером, для определения тех, с кем мои литературные вкусы наиболее близки.

И да, разумеется это лучшая книга 2014 года.

О книге 3 впечатления: очень жаль времени, очень жаль отпуск, в течение которого я ее читал, и очень жаль, что опять поверил восторженным отзывам с сайта, хотя уже зарекался и после «ложной слепоты», и после «марсианина», и «войны престолов» и многого чего еще, не доверять им. Тут я даже предвкушал, что на сей раз точно будет что-то новое, сильное, качественное. Ну, в самом худшем случае, думал, окажется просто добротная НФ. Кто-то даже писал, что это второй Лем, у которого я читал почти все, и слабые вещи находил крайне редко. Также слышал и про философское наполнение, и одновременно твердую НФ, и уникальный мир. В общем, я опять поверил...

Книга настолько сырая, что прямо расползается в руках, донельзя перегружена нелепыми словами, комплексами автора, ощущением национальной неудовлетворенности и неимоверно раздражающим пафосом, который просто льется из книги. Про сюжет и героев не буду говорить, так как тут ну совсем очень просто, но, по идее, должно казаться сложным, так как обильно смочено потоком неуместных рассуждений, напыщенных мыслей героев и описаниями нелепого мира, но ход не удался, и постоянные ямы и провисания в повествовании просто невозможно не заметить. Философия романа пошла и бульварна до безобразия. Например, рассуждения, что если бы Иисуса повесили, то на храмах бы были виселицы... Ну да, я такой демотиватор тоже видел) Или пафосненькие рассуждения о разнице между господами и холопами, которые могут произвести впечатление разве что на детей школьного, вернее, даже дошкольного возраста) Ну, а каково описание роли охоты в среде аристократии! Бедняги делают вызов себе, рискуют жизнью...Нет, это перебор, все, больше примеры приводить не буду, а то еще вспомню про лизание сапог господину, весьма возвышенно описанное....

Те, кто все же хочет окунуться в этот волшебный мир благородных героев, следующий абзац пропустите )

Тут я напишу только о НФ составляющей. Которая нелепа до абсурда. Итак, мир романа сказочен. В нем вы найдете путешествие на Луну на гигантской стрекозе. Узнаете, что в Африке обитают причудливые монстры, такие как летающий змей (если убить и освежевать, то снятая кожа воспарит в небо), обезьяна без туловища (т. е. ручки-ножки в воздухе, типа как у Винни-Пуха в мульте), и остальные нелепицы, самый страшный из которых сгусток крови-убийца, который разделывается с одним из героев. Также, если долго стоять в одной из зон, можно врасти ногами в землю, но потом тебя вырубят топором как дерево, и все будет норм. ))) Также узнаете про злого правителя Москвы, его зовут Чернокнижник (ха-ха-ха), который занимается на Урале генетическими экспериментами по скрещиванию людей и животных, и их почему-то боятся в Европе, хотя уже в космос летают (???). Также вы узнаете, что если вы, например, работаете генеральным директором, а завтра вас переведут за косяк в менеджеры, то и рост у вас уменьшится от этого сантиметров на двадцать. На Луне ,кстати, живут люди, у которых вместо крови лава, и они сражаются с космическими монстрами посредством ловких перемещений и меча. Летающие острова тоже есть (привет Бушкову). В общем, чего том только нет, мир воистину волшебен и многогранен! А, ну да, логики нет...

Про сюжет писать не буду, он очень прост, и боюсь тут его целиком пересказать...

В общем, книга сугубо не понравилась. Кстати, читал ее, ни разу не выпивая. Может быть, в этом дело)

Не тратьте время, не ломайте голову, не беритесь за нее! Верьте только себе! Читайте проверенных, добротных авторов!

Книга сложная. В ее основе лежит концепция строения мира Аристотеля. Куча неизвестных терминов, сложная физика и география мира. Все приключения и путешествия являются служанками философии. Книга на читателя, которому хочется сложных концепций, незнакомых терминов, и которые при этом объясняются не в лоб.

Безусловно достойна прочтения. Но не рекомендаций.

Иные песни. Песни о невероятной Земле, где легко уживаются алхимия и космические путешествия, повсеместно используются вечные двигатели и при этом все равно не брезгуют рабской силой. Странное это место – Земля по Яцеку Дукаю, странное, но притягательное. Кто бы отказался пожить под антосом кратистоса Навуходоносора, слетать на Луну во владения Иллеи Жестокой или провести время с Вечерней Госпожой. Список таких желаний после прочтения будет внушителен у каждого. Мир «Иных песен» красив, богат и изящен.

Как и изящно само художественное решение выбранное автором: балансируя на стыке научной фантастики и фэнтэзи, повествование бежит по богатой сюжетной линии с участием множества колоритных персонажей. Всё хорошо, но идеалов, конечно, не бывает: через текст часто приходиться продираться, будто через джунгли Сколиодои, да и мир во всех своих противоречиях зачастую кажется нереальным.

P.S. Отмечу также антагонистов романа – адинатосов. Злодеев круче сложно себе представить!

Шикарный, очень красивый приключенческий роман. Эдакая фэнтези, но с сюжетными ходами, характерными для фантастики. Никаких мегатонн философии и космологии мной не обнаружено.

Декорации романа: система мира Птолемея с Землей в центре мироздания и небесными телами, обращающимися в эфире вокруг нее. На мой взгляд, оригинально. И выписано замечательно, я бы сказал, лучше, детальнее тех фантастических миров, с которыми я ранее встречался. А автор ограничил себя лишь четырьмя первоэлементами и эфиром.

В этом мире нас ждут битвы, осады городов, поход в неизведаные земли для разведки боем немыслимого...

Для всех любителей хорошей художественной литературы, включая любителей фантастики и фэнтези, но не ограничиваясь ими.

P.S. Отмечу также великолепную работу переводчика.

P.P.S. Читал в переводе С. Легезы

В предыдущих отзывах про роман написано очень подробно, поэтому позволю себе краткие впечатления спустя две недели после прочтения.

Однажды возник у меня спор с одним приятелем по поводу сложных книг. «Зачем читать романы, которые трудно понимать?» — недоумевал он — «Это же психологически тяжело, а от чтения нужно получать удовольствие!» Тогда я не смог ему внятно возразить, действительно нельзя читать без удовольствия. Но теперь, после прочтения «Иных песен», я вдруг осознал, что не получал особого удовольствия от процесса чтения, книга читалась тяжело, тем более, что наличие примечаний я обнаружил после того, как прочёл треть книги. Тем не менее я читал, читал до середины ночи, ложился спать с воспаленными глазами, вставал в 6 утра и снова читал перед тем как идти на работу, вечером всё повторялось. Я покорял роман как скалолаз покоряет вершину, завоёвывал страницу за страницей как полководец завоёвывает твердыни, добивал последние главы как охотник добивает раненую дичь. Я поддался морфе романа.

И вот теперь, после прочтения, я заново переворачиваю эту головоломку в уме, домысливаю, анализирую и сопоставляю факты с вымыслом — и вот это и есть УДОВОЛЬСТВИЕ.

Что особо привлекло: неординарная система мира, философия и стиль.

Что не понравилось: местами очень затянуто, много ни к чему не приводящих подробностей.

Кратко: античность и современность, метафизика Аристотеля и полеты в космос, описание неописуемого, победа человека над нечеловеческим.

P.S. Спасибо автору, спасибо переводчику, спасибо издателю.

P.P.S. Завидую тем, у кого вершина ещё впереди!

Почему я не знал про этого автора раньше? Почему не читал его?

Лёд прекрасен.

Это и альтернативная история, и философико-логический трактат, и научная работа по методологии интроспекции и блестящий пример политической фантастики — всё это пропитано прекрасным слогом ( в наличии стилизации под Достоевского и Леблана et cetera, et cetera)

Сюжет перерассказывать не буду — слишком много, слишком сочно. Возникает ощущение, что Дукай стремился вместить в небольшой объем (а для романа — это небольшой объем, хоть многие могут со мной не согласиться) мир, где человек становится я-оно, а логика поддается заморозке.

Сюжета не будет, а другую аннотацию я предложу. Надеюсь, её примут.

10 из 10.

Книга, конечно, интересная.

Начало скучноватым показалось, пока знакомились с героем и миром, тем более, что пан автор увлекался подробным описанием известных нам вещей, но другими (придуманными) терминами. Возможно, для создания атмосферы. Но меня, например, описание дирижабля вообще не интересует, даже если это воздушная свинья. Или глобус с лепестками. Но после страниц 100 (или чуть меньше) уже пошли тайны и интриги, появились приключения и динамика. Стало интересно.

Герои яркие и своеобразные (из-за формы, морфы), запоминаются, но как-то сочувствия (лично у меня) не вызвали, поэтому смерть персонажей мною переносилась без тени грусти.

Мир интересный. Не берусь судить о его связи с Аристотелем и доле самого автора, так как Аристотеля не помню, да и не приняла я его в то время, когда изучала философию. Но так ли это важно? А ведь везде об этом пишут. Хоть сам всё выдумал, хоть взял что-то за основу, но главное — никаких логических нестыковок, все ясно и связно, для этого мира все описываемые явления убедительны и объяснимы. Это очень большой плюс. К сожалению, далеко не все фантасты утруждаются созданием необычного мира, а уж продумать его до мелочей непротиворечиво (логике этого мира) да без ляпов — вообще высший пилотаж.

«Школа» — это тот случай, та история, когда Вы думаете, что читаете об одном, а в конце оказывается, что история совершенно о другом. Лично я, начав только читать повесть, была в замешательстве от того, что не могла понять в чем «фишка», почему Дукай рассказывает совсем не фантастическую, а скорее социально-психологическую историю, причем даже, как мне казалось, не по близкой ему теме жизни латиноамериканских детей в трущобах. Кроме того я не могла понять к какому все-таки жанру относится эта историю: то ли это самый настоящий сплаттерпанк, т.к. во всей красе представлены подробности выживания детишек-убийц или проще говоря отморозков со всеми присущими жанру атрибутами кровью, мозгами по стенам, изнасилованиями и порнографией, то ли это все-таки смесь триллера и социальной фантастики, т.к. эксперимент то все-таки какой-то над ГГ проводится, хотя совсем и непонятный, т.к. больше похож на простое издевательство безумных врачей над и без того искалеченным разумом и физически измученным телом героя. И мне в «блондинистую» голову не могла даже закрасться мысль к чему это все было и что в итоге это наитвердейшая научная фантастика.

Суть обучения в школе рассказывать не буду и пусть это будет сюрпризом от автора как это оказалось для меня, лишь замечу, что это очень мрачная вещь, предназначенная исключительно только для взрослых. Сам автор эту повесть считает смесью «Бегущего по лезвию бритвы», «Цветов для Элджернона» и «Заводного апельсина», поэтому кому эти истории по вкусу, то «Школа» — это для Вас, это действительно современный более концентрированный как в итоге оказалось киберпанковый вариант этих произведений.

Вас не раздражает, ситуация, когда Вы задаете вопросы, а Вам в ответ либо мило тупо улыбаются, либо с готовностью отвечают, но не о чем? И Вас не смутит, тот факт, что, к примеру, Вы откровенно хамите и ведете себя вызывающе, а реакция оппонента в виде извинения перед Вами? Или хуже того, не взбесит ли Вас, то, когда Вы намерено причиняете физическую боль человеку, а в ответ Вам подставляют вторую щеку? И не сведет ли Вас с ума жизнь в обществе, где все друг друга прощают, все друг друга искренне любят, где никто не проявляет отрицательных эмоций, где окружающий мир и все что происходит вокруг воспринимается как данность?

И вот Яцек Дукай производит своеобразный эксперимент, помещая своих героев именно в такой мир под названием Земля Христа. Земля Христа, по задумке автора, это одна из возможных параллельно существующих реальностей, где история человечества начала развиваться совершенно в другом направлении нежели то к чему мы привыкли, с того самого момента как мессию не распяли, что привело к соответствующим последствиям и возникновению мира, где в Бога не верят, а где просто знают, что Он есть.

Герои же повести это разведчики-эмиссары из другой реальности, специально подготовленные люди призванные сделать заключение о возможности покорения данной Земли и произвести необходимую подготовку для вторжения. И вот эти самые герои, вот эти самые «брутальные парни» попадают в такой практически «совершенный» мир.

Повесть несомненно относится к жанру фантастики, но основной ее плюс, который я бы хотела отметить, далеко не из разряда очевидного и невероятного, а то как автор точно подметил человеческие реакции и возможные эмоции на такие добродетели как «человеколюбие, всепрощение и великодушие» и тем самым поставил вопрос перед читателями, а добродетели ли это вообще.

Сам автор четко выразил свою позицию по данной теме, назвав словами одного из своих героев этот мир «Ад II».

О не в меру талантливых писателях часто выражаются в духе «у него в одной главе/странице/абзаце больше оригинальных идей, чем у некоторых авторов в целых трилогиях». Обычно это поэтическое преувеличение — говоря языком математики, разница составляет не несколько порядков, а один-два.

Но в случае Яцека Дукая старый рецензентский прием попадает в точку. Причем в самой смелой своей вариации — той, что про абзац (до предложений все-таки не доходит).

Не в меру, сверх меры, вне меры — «Иные песни» действительно написаны человеком, который мыслит по-иному. Написан, что примечательно, в двадцать восемь лет (как у писателя у меня этому факту сложное, очень сложное отношение). Но изобретательных идей и ярких образов в романе и в самом деле хватило бы на двадцать восемь авторов попроще. Если не дважды двадцать восемь.

Дальше я хотел написать, что в первую очередь покоряет и поражает мир, описанный в романе, но вовремя сообразил, что был бы не прав. Вселенная «Иных песен» неотделима от того, что в ней происходит, и тех, кто в ней живет. Как правило, автор средней руки заворачивает в фантастический фантик привычную нам действительность. В случае с Дукаем все наоборот: такое впечатление, что земные реалии привязаны к некоему чуждому мирозданию из чистого милосердия — чтобы не оставлять читателя совсем без ориентиров. Но даже и так ему, читателю (и читательнице) придется очень непросто.

Нам предлагают нечто большее, чем альтернативную историю, — альтернативную физику, основанную на онтологических идеях Аристотеля (воплотившихся почти буквально). И это не косметический эффект, а космический, в исконном смысле слова. За физикой идет длинная вереница других явлений — иные химия, география, биология, социология, политика, психология, иные механизмы любви и ненависти, лидерства и подчинения. При этом провести некие аналогии с нашей реальностью не составит труда, а ключевая концепция формы, определяющей облик всего сущего, оказывается отличной метафорой, поводом к размышлениям и спорам — о геополитических играх, о взаимном влиянии связанных между собой людей, о творчестве, о природе хаоса.

У каждой главы романа своя атмосфера, свое настроение, даже свое место действия — представьте все разнообразие «Песни льда и огня», втиснутое в один том вместо (дай Ктулху) семи и помноженное как минимум на пять. Большую часть пути мы пройдем с бывшим стратегосом Иеронимом Бербелеком — и с каждым шагом он тоже будет немного меняться. Этому персонажу трудно симпатизировать, но оторвать от него взгляд невозможно — а финал будет таков, что прогулку захочется повторить еще раз.

«Иные песни» — сложный роман, но его сложность не в изощренных стилистических изысках, а в количестве и качестве заложенных в нем идей. Пролистать книжку наскоро не получится — даже если вы хорошо знакомы с историей античной мысли, несколько сюрпризов наверняка найдется и по вашу душу. Простые смертные будут пробиваться с боем — но заодно и с пылом конкистадора, открывающего новые земли.

Безусловно, это очень холодная книга (хотя едва ли холоднее, чем другой дукаевский роман, «Лед») — для автора важнее посылки и выводы, чем люди. Действующие лица выписаны объемно и ярко, и все же каждое из них — не столько фигура, сколько функция. Но персонажей, способных привязать к себе, в литературе предостаточно. А вот настолько насыщенной и неординарной фантастики — считаные примеры. С другой стороны, в динамике недостатка нет — философские диалоги удачно вписаны в сплошной поток событий, приключений и интриг.

«Иные песни» заслуживают не этого поверхностного отзыва и даже не обстоятельной рецензии, а полноценной статьи (такой, например, как замечательное послесловие Сергея Легезы в конце русского издания, очень вдумчивое и информативное — спасибо Сергею и за него, и, конечно же, за перевод). Но я, признаюсь, не готов — по крайней мере, после первого прочтения... а роман требует как минимум два. Поэтому вместо анализа — открытка с места событий. Check-in, если угодно. Но я обязательно вернусь в эти места, полюбуюсь танцем стихий и мозаикой переменчивых форм.

Добавлю лишь одно: в кои-то веки англосаксы могут нам позавидовать. Мы уже можем читать Дукая на родном языке, а они еще нет.

P. S. В 2014-м выбрать переводную книгу года будет просто как никогда.

Небольшое лирическое отступление, которое, тем не менее, поможет понять суть происходящего.

Любите ли вы песни на иностранных языках? Нет, не на тех, которыми владеете свободно, а на тех, которые знаете едва-едва, несколько десятков слов, не больше, или на тех, слова которых для вас просто набор звуков, мелодичных или режущих слух своей чуждостью? Вы слушаете такие песни без раздражения? Если, да, то продолжим наш разговор.

Я люблю все хорошие песни, на каком бы языке не рассказывал певец свои истории. Сначала ты пытаешься уловить хоть какой-то смысл в звучащих словах, ловишь знакомые сочетания звуков. Твой мозг усиленно работает, пытаясь интерпретировать получаемые данные в знакомые слова и символы, но все его попытки напрасны.

И вот, когда ты уже сдался, что-то щелкает внутри головы. По давно спящим аксонам и синапсам пробегают электрические волны, вызывающие к жизни давно забытые ассоциации и эмоции, и, неожиданно, из глубин мозга всплывает УЗНАВАНИЕ — этот таинственный левиафан ПОНИМАНИЯ. Звуки полузнакомого или вовсе незнакомого языка сливаются со звучащей мелодией, и становится понятен СМЫСЛ, заключенный в этих Иных песнях. Иногда это глубинное понимание даже невозможно выразить словами. Я знаю, я понимаю, я готов петь эту песню вместе с вами....

Путешествие материалиста в страну Зазеркалья

Мир Иных песен — это своеобразное «Зазеркалье» нашего с вами существования. Мы дети мира, где материальное главенствует над духовным. Мы практичны, рациональны, свято верим в нерушимость причинно-следственных связей и всегда знаем, где «черное» и где «белое». Нам исключительно неуютно в мире, где мысль главенствует безраздельно и формирует материальное, лепит материю по своему усмотрению, и творит саму Вселенную. Здесь более сильная мысль и воля творят структуру и наполнение всего мира, а более слабые духовно обитатели просто слепо следуют уготованной им судьбе.

/Думаю в этом месте, кто-то сразу скажет: если так посмотреть, то это никакое не Зазеркалье. В нашем мире все то же самое: сильные мира нашего кроят для слабых судьбу, только действуют при этом более грубыми, материальными средствами. Но чтобы попасть в Зазеркалье, надо сначала посмотреть в Зеркало. Не правда ли?/

И вот я, материалист до мозга костей, неожиданно попадаю в такой мир. Мне чуждо все. Я не знаю его законов, поскольку философию Аристотеля изучала тридцать лет назад, да и то ей был уделен маленький абзац. Я почти не знаю этого языка, сформированного господством мысли над материей. Я теряюсь среди незнакомых слов, фраз, событий, пытаюсь уловить их смысл, а мой мозг рационалиста мучительно ищет знакомые вехи, причины, следствия, чтобы втиснуть получаемую информацию в знакомую и устоявшуюся картину мира. Мне неуютно, некомфортно и хочется вернуться к привычному. В этом месте можно бросить все и закрыть книгу.

Но я люблю песни на незнакомых языках и знаю рецепт их восприятия. В какой-то момент я отключаю свои рациональные мозги, и начинаю воспринимать текст так, как слушаю Иные песни. И это срабатывает: на помощь приходит память, воскрешающая эмоции и ассоциации. И тогда история жизни господина Иеронима Бербелека с ее взлетом, падением и новым взлетом, с его упорным и одиноким «нет» всем сильным, пытающимся перекроить его судьбу, становится почти личной и глубоко разделяемой. И тогда все, что так раздражало — незнакомые законы, понятия и слова — воспринимается гармонично.

Т.е. я хочу сказать, что невозможно вступить в этом мир туристом, который несет с собой шлейф из обыденных забот, устоявшихся понятий и не желания поступиться своими привычками ни на минуту. По этому миру надо путешествовать устремленным исследователем, как по реке или морю, полностью отдаваясь течениям-событиям и воздушным потокам-эмоциям., по волнам узнавания и понимания.

Еще одно лирическое отступление: отголоски Иных песен в закостенелой душе материалиста или зачем все это нужно

Я хочу заметить, что сознательно ничего не пишу о построении сюжета, переводе/хотя труд переводчика в этом случае — героический подвиг, не меньше/, развитии образов героев. Потому что в данном случае это абсолютно бессмысленно. Сухие слова ничего не скажут, не подготовят к восприятию и не ответят на вопрос: читать или не читать. Книга или очень понравится или вызовет полное отторжение. Единственное... Вам нравится Джин Вулф и его «Книга Нового Солнца»? Причем даже не первая часть, а последующие, где эмоциональное важнее рационального? Вы смогли дочитать «И явилось новое Солнце»? Если, да, то вы готовы и к восприятию «Иных песен».

Теперь же я хочу ответить на свой собственный невысказанный вопрос. Зачем это нужно? Зачем придумывать такой сложный мир, наполнять текст непонятными словами, наслаивать уровни значений и скрытых смыслов. Можно ведь просто, ясно, без затей. Линейный сюжет, однозначные герои, динамичные события.

Я отвечаю сама себе, так, как прочувствовала. Все дело в идентификации. В своих и чужих. В нашем сложном мире, где происходит миллионы событий, уже невозможно исходить из крайних определений, деля мир строго на «черный» и «белый». Все усложняется многократно и линейный подход уже не годится. Не достаточно знать всего лишь один язык и утверждать, что он — единственно верно описывает окружающий мир. Без умения слушать, слышать, узнавать и понимать Иные песни уже ничего не получается. Вот такая моя версия зачем и почему нужны нам « Иные песни» Дукая.

Полагаю, следует снять шляпу перед автором за старательную попытку осуществления заведомо провального и тем самым бессмысленного замысла. Не иные песни поем мы безумству слабых и мудрости храбрых. Панам Бербелеку и Дукаю слава!

Что ж, представим, что мир полностью соответствует представлениям первых греческих философов о нем — и прочитаем роман, действие которого происходит в таком мире. Видно, что автор тщательно создавал свою вселенную, вложил много труда, и это вызывает уважение. Но можно ли вообще сколько-нибудь серьезно воспринимать роман, в котором плоская и круглая Земля стоит на трех китах, лежащих на огромной черепахе? И при всем том, что вокруг черепахи плетутся коварные интриги, «сильные личности» пытаются перевернуть земной блин, инопланетяне похищают одного из китов, а в междупланетном эфире разворачиваются астральные войны — при всей эпичности описываемых событий нам как-то не эпично.

Да, за всем этим эпиком как бы проскальзывает что-то еще, но, собственно, что? Невнятный сюжет, завершающийся невнятным пшиком? Самопротиворечивый мир, который не то, что шит, а сшит белыми нитками? Мутные персонажи со странным поведением и непонятной мотивацией? Суконный язык с «морфой и «Формой» в каждом предложении, «пыром» и «этхером» в каждом абзаце? Многословное пустословие (слов много, а нет ни картинки, ни сути)? «Философские» рассуждения о том, как хорошо обладать могучей волей, и быть сильным и богатым? «Загадки сюжета», (не) разрешающиеся после пятого прочтения?

«Книга года», не иначе.

Отдельные места и отдельные идеи книги, кстати, удачны, и даже весьма — но в целостный паззл пестрые кусочки не сложились, получился всего лишь один большой пестрый кусок. Возможно, таков и был метазамысел автора (дать цветное пятно как символ нарушающих всякую форму Чужих), не знаю. С идеями автора, кстати, тоже не все так просто — вот, с одной стороны, автором всю книгу проводится идея о людях, чья воля (Форма) способна изменять мир (кратистосы, стратегосы, на фоне которых плебс играет роль фона), а с другой стороны сам же автор и издевается над этой идеей, изображая суперволевого ГГ человеком, легко, как вода, принимающим любую предлагаемую ему форму: купец — пожалуйста, отец — отчего нет, любовник — как скажете, и вообще чего изволите. Это тоже сделано неплохо, даже (особенно) если и не умышленно.

И все же недостатки перевешивают, и сильно. Добавим балл за высоту устремления, но выше семерки не получается, как ни крути.

Дукая часто называют новым Лемом, и «Иные песни» свидетельствуют о том, что не зря. Как и Лем, Дукай пишет о серьёзных философских вопросах, и как Лем во многих своих произведениях пишет сложно, не подстраиваясь под уровень необразованности среднего читателя. Даже, похоже, сознательно создавая дополнительные трудности, чтобы отфильтровать из читательской массы читателя именно своего. И, что не может не радовать, находит такового.

Имеется множество альтернативно-исторических романов, заметно меньше романов, где обыгрывается изменение каких-то деталей мира, вроде геометрической формы, или, реже, фундаментальных физических констант. Но число романов, в которых мир вообще строился бы на принципиально других физических, точнее философских принципах, исчезающе мало. С ходу даже не назову. «Иные песни» поначалу напоминают именно альтернативно-исторический роман, в котором развилка произошла во времена Александра Македонского, избежавшего смерти в молодом возрасте. Потом, однако, оказывается, что весь здешний мир построен по Аристотелю. Пять первоэлементов, различные комбинации которых определяют свойства веществ и существ. Небесные сферы, содержащие светила и планеты. И главное — форма, точнее Форма накладываясь на неразумную материю формирует, точнее морфирует предметы, живых существ, ландшафты и общественные отношения. А Форму олицетворяют кратистосы, морфирующие своей волей практически всё на огромных территориях. Есть также более узкие специалисты, работающие лишь с определёнными аспектами: воины, врачи и т.д. Желающим более близких к истине философских объяснений рекомендую, например, почитать подробные отзывы ниже.

Антураж романа, как и следовало ожидать, учитывая развилку, античный. Точнее, античный, развитый где-то до 19 века. Большинство терминов образованы Дукаем от греческих корней, что, с одной стороны, при опеределённом уровне образования, позволяет понять их общий смысл, а с другой — отсекает заметную часть читателей. Главный герой, господин Иероним Бербелек, бывший стратегос, сиречь военачальник, потерпевший поражение от тамошнего варианта Тёмного Властелина, занимается торговлей, будучи совладельцем фирмы где-то в районе нынешней Гааги. Жизнь его скучна и неинтересна, но некие внешние силы хотят вновь сформировать из него стратегоса, необходимого для борьбы с невиданной и непонятной внешней угрозой... Чем это закончится, читайте сами. Правда, конец у романа открытый, так что даже прочитав, явно придётся перечитать его ещё раз, чтобы, обладая уже предзнанием, понять ещё некоторое количество смыслов, ускользнувших при первом чтении. А, возможно, двух раз тоже окажется мало. Решать вам.

Рекомендую любителям сложной философской фантастики.

Все есть сила. (Ницше)

Стань тем, что ты есть. (Пиндар)

Аристократия означает власть лучших. С этим все просто. Но вот кто такие лучшие? Родовая знать? Интеллектуалы? Политическая элита? Гении? Святые? В нашем мире однозначного ответа нет. Но он есть в мире «Иных песен». Лучших там определяют не согласно традициям, не в философско-этических дебатах, а явственно, зримо, бесспорно. Это те, кто сильны формой. Любая встреча — есть встреча двух форм, и слабый не может не принять форму сильного. Отдаленную аналогию в нашем мире может дать пример встречи с харизматиком, человеком могучей воли и гипнотического взгляда. Но только отдаленную. Для того же, чтобы наделить этот в общем-то формальный фактор реальной, буквально физической силой, Дукай обращается к учению Аристотеля, для которого форма любого предмета, явления, процесса — это их суть. Форма деятельна, актуальна, индивидуальна и наделяет материю подлинным бытием. Таким перед нами и предстает мир «Иных песен» — пятиэлементная материя, готовая к принятию форм, и люди, силой воли формирующие ее и друг друга. Эта сила у всех разная, а значит перед нами мир строгой и очевидной социальной иерархии.

Ее нижние ряды занимают рабы и простолюдины. Это живой материал, те, кто только склоняются перед чужой волей, безоговорочно принимая чужую форму. Такие Дукая не интересуют. Лишь раз он (в форме своего главного героя) нисходит к ним, задавая экзистенциальный вопрос: Зачем вы живете? И получает предсказуемый ответ: Не знаю, не задумывался, наверное, чтобы родить детей…

Средние ряды иерархии отданы «узким специалистам» — мастерам одной формы. Им отведено в романе уже немало места. Астрологи и софисты, лекари и корабелы, воины и охотники, они властвуют лишь над некоторыми из аспектов неразумной материи, накладывая свою «специализированную» форму. Но зато делают это порой непревзойденно. Так, под формой идущего в атаку воина-ареса у всех, кто на его пути, становятся хрупче кости и ватнее мышцы, царапины превращаются в хлещущие кровью раны, а споткнуться и разбить голову можно на ровном месте. Между прочим, не правда ли, любопытное решение вопроса о набивших оскомину суперменских способностях?

На вершине же мира те, кто способен гнуть не только материю, но и человеческие души. То есть властвовать в самом полном и точном смысле этого слова. Воля к власти у аристократов Дукая, что называется, в крови. Властью живут, властью меряются друг с другом, власть — единственное, что почитают за ценность. Иерархия здесь твердеет и принимает кристальные формы. Чуть ниже — бароны, князья и прочие суверены, чуть выше — монархи, на самом острие — кратистосы, воплощение чистой власти и воли к ней. Их форма настолько незыблема, что не терпит ни малейшего смешения и нечистоты. Поэтому они не могут лгать или давать клятву верности, не могут встретиться друг с другом с добрыми намерениями, ибо сила против силы означает всегда бой, всегда волю к господству — и никогда к подчинению.

Остережемся, однако, думать, что эта иерархия раз и навсегда задана, неизменна. Отчасти это так: рабы рождаются от рабов, аристократы — от аристократов, социальных лифтов действительно нет, но нет и преград для возвышения тех, кто в стремлении познать себя, отстоять свою свободу и форму не признает никого свыше, будь он хоть сам бог. Впрочем, как раз богов как реальных сущностей и нет во вселенной «Иных песен» — зачем они там, где человек может стать подлинным властителем себя и мира? Будь он сам кратистос — так правильнее.

Мы застаем пана Бербелека на минимуме его жизненной формы: былая слава как стратегоса Европы почти не греет, врагов нет, желаний нет, все время хочется спать и говорить о себе в третьем лице. Жалкое, признаться, зрелище. Но кое-кто продолжает в него верить и надеяться на возвращение, кое-кто исподволь формирует его в нужном направлении, кое-кому кажется, что это идеальная возможность получить человека, равного волей кратистосам и в то же время верного, что само по себе подобно возжиганию холодного огня. Однако пан Бербелек таков, что вскоре возжаждет затмить Солнце — со всеми его миллионами градусов. Ибо такова воля истинного героя.

«Иные песни» — это формально, конечно же, иная «Илиада» (и «Одиссея»). Двадцать четыре (пардон, двадцать шесть — две раздвоились при переводе в наш мир) главы, маркированные буквами греческого алфавита. Сказание о герое — и героях, с которыми он бьется. Очень греческий — и одновременно сверхгреческий текст. Потому что пан Бербелек — квинтэссенция эпического героизма, такой тип, которого еще не всякий эпос выдержит, разве что основательно подкрепленный Дюмезилем, Элиаде, Боурой. В нем сложились лучшие формы множества древних героев — бесстрашного Ахиллеса, идущего навстречу своей судьбе, хитроумного Одиссея, тоже ведь своего рода «стратегоса», Гуннара из «Старшей Эдды», дерзнувшего встать вровень с тем, кто неизмеримо превосходит его властью, богатством, подданными — но не силой духа, не жаждой самоутверждения. Ибо самоутверждение для героя — все. «Кратистобоец» — с этой мыслью пан Бербелек засыпает и просыпается. Такова его не признающая иной воли форма.

И даже больше. Используя имена древних богов и героев в качестве названий специализаций-форм (воин-арес, охотник-нимрод, воевода-леонидас) эрудит-Дукай дает нам изящный намек. Неприметное словечко «пан» (в русском переводе спрятанное за «господином») становится важным указанием на бога, объемлющего многообразие природных форм, — «все-бога». Только Бербелека Дукай именует паном постоянно (для прочих благородных используется греческое эстлос), и именно Бербелек возвышается до того, чтобы претендовать на форму мира, форму форм, все-форму. А для этого ему придется сразиться с тем, что исключает, уничтожает всякую форму вообще, с хаосом как таковым, из-за космических пределов пришедшим в этот мир. Тут, конечно, вспоминается недавний стивенсоновский «Анафем», где так же пожаловали непрошенные «иные» гости. Только если в софистическом «Анафеме» местные ученые пытаются установить диалог, познать «невозможнцев», то в героических «Песнях» это ненужно, нелепо, незачем. Только бой, только наложение своей, человеческой формы, только самоутверждение за счет иного. И чем иначе иное, тем утвердительней утверждение.

И все же: почему герой — лучший из людей? Потому что он требует и воплощает сверхчеловеческое. В нем человек возвышается до божества, избавляется от власти смерти и судьбы, претворяет свой случайный жизненный путь в абсолютное бытие. В герое все на пределе: воля, свобода, страсть. Таких Ницше называл «до предела натянутым луком». Кстати, то, что Дукай (в форме своего героя) ницшеанец, нет сомнений. Достаточно охарактеризовать Бербелека цитатой из «Воли к власти»: «Сильные натуры сами хотят формировать и не хотят иметь около себя ничего чуждого». «Иные песни» это еще и песни Заратустры, учившего о трех превращениях духа: от верблюда, навьюченного «Ты должен», через льва, добывающего себе «Я хочу», к ребенку, играющему мирами. Первые две формы пан Бербелек прошел, что же касается третьей, каждый волен домыслить самостоятельно, благо открытый финал приятствует. Ведь стрела, выпускаемая туго натянутым луком романа, — это, в конечном итоге, наше, читательское, воображение.

За тысячи лет истории человеческой цивилизации кладезь ее мудрости неоднократно наполнялся водами многочисленных философских, религиозных и научных течений. По мере взросления науки и общества, часть теорий каменела в мифологии и преданиях, другие осыпались песком, не выдерживая гнета времени и напора конкурентов. Лишь некоторые сохранились до наших дней, давно опровергнутые и ставшие путевыми вехами истории человечества. Один из таких памятников — античная культура, подарившая миру множество смелых теорий и знаменитых мыслителей. Аристотель, Платон, Демокрит, Зенон и Пифагор, список можно длить без конца. Однако научная фантастика чаще обращается к их наследию за политическими и социальными идеями, забывая о иных, не менее любопытных вещах.

Созданный Яцеком Дукаем мир «Иных песен» — это попытка изобразить весьма странное и зыбкое пространство, где ничто не постоянно. Здесь действует диктат Формы над Материей, духа над телом, воли над обстоятельствами, а ментальности над традициями. Лидеры — кратистосы — влияют и на людей, и на ландшафт, и на природу. Морфируется все, растения и звери — чтобы создать невиданные сады, диковинных созданий. Отпечаток личности ложится на людей и местность, сохраняясь годами, а то и веками. Вторая же сторона вселенной Дукая — это стройное здание мира, возведенное из пяти первоэлементов. Из кирпичиков земли, воды, воздуха, пламени и эфира можно складывать машины и дворцы, звездные ладьи и замысловатые инструменты. Даже вечный двигатель свершает оборот за оборотом в этом причудливом мире.

Однако на деле все гораздо сложнее. Как замечает и сам Дукай, многие любители фантастики сочтут его роман малопригодным для чтения, разве что представители элиты уловят смысл в хитросплетениях авторских мыслей, нарочито изложенных так, чтобы еще больше затруднить понимание. «Иные песни» построены как интеллектуальная игра, пестрое смешение исторических фактов, где за каждым словом может скрываться целая история или неординарная идея, понятная лишь знатокам древних культур. Учитывая, что автор щедро рассыпал по страницам неологизмы, архаизмы и морфированные понятия, которые, к слову, открыто объясняются поздно, вскользь и с явной неохотой, то полное понимание и вовсе становится недосягаемой звездой. А ведь еще Дукай вволю поиграл с построением предложений и лексической поэтикой.

Но роман невозможен без героя, судьба которого должна связать главы и части. И так получилось, что шестерни антуража — декораций альтернативной квазиантичности — и идей — рассуждений на тему Формы, ее свойств и влияния на мир — безжалостно измочалили сюжет, надорвав отдельные нити. Поверхностный слой — восхождение великого стратегоса Иеронима Бербелека — прописан детально, но если смотреть на изнанку, то она распадается на фрагменты. Автор то увлекается психологическими этюдами, то вспоминает о пейзажных зарисовсках, то и вовсе обращается к полузабытому жанру дорожных заметок, что особенно бросается в глаза во время путешествия на Луну. Ритм и поэтика слов помогают лучше ощутить душевное состояние Бербелека, понять мысли, уловить чувства. Порой они обрисованы кратко, но все же.

Усугубляет трудность восприятия неоднородная композиция, когда в начале имеем психологическую камерность, наибольшая насыщенность разгадками и сведениями достигается в середине, а в концовке преобладает эпический масштаб и космический экшен. Открытый финал подобен пропасти, разверзшейся перед бегуном. Он обрывает сюжет на пике взлета, заставляя перечитывать роман повторно и обнаруживать кольцевые отсылки и разбросанные по всему тексту подсказки. Столкновение Человеческой и Иной Форм, сложная керосополитика кратистосов, поиск и восстановление собственной морфы из обломков прежней личности, искалеченной Чернокнижником, — вот лишь основные мотивы песен. Увы, Дукай не удержался, чтобы не пнуть восточного соседа, изобразив москово-уральского Чернокнижника похожим на Иоанна Грозного.

Вы спросите, каков вердикт? Однако ответ зависит от спрашивающего. «Иные песни» — во многом близки пост-сингулярной научной фантастике, с той лишь разницей, что здесь автор играет с античной системой понятий, с идеями Формы, а не квантовыми теориями. Подлинная оценка романа возможна лишь после повторного прочтения, когда можно быть уверенным, что различил значительное количество скрытых смыслов и уловил большую часть мотивов. Тем более что каждый слышит их по-своему.

Итог: интеллектуальная головоломка, синтезированная из теорий античности и идей современности.

Серьёзно? Восторженные отзывы? Бытие не перестает удивлять. Аннотация сулила нам приключения, фэнтези, научку и философский трактат в одной посудине. На выходе anamnesis morbi. Ну да... Одни любят арбуз, другие предпочитают свиной хрящ. Приступать к чтению очень осторожно, из текста регулярно выпадают щупальца, логика, птеригоподии и здравый смысл.

Аристотель, Аристотель... Ну, Аристотель. Тут много чего еще: Эмпедокл, эпициклы, эфир, Гиппарх, нумерология, первоэлементы, александрийская библиотека. Трубопроводы пергамских иллюзий безусловно гиперзрелый плод «науки» садов Академа. Но ведь самого Стагирита, хотя его ученик почитался богом и пророком, греки с волшебным «крибле-крабле» не связывали.

А «Иные песни» не связать с ним нельзя. Лунная ведьма, морской змей, огненная карета, темный властелин... Под пеной эзотерики и аттицизмов крепкая фэнтези, декорированная, к тому же, стипанковскими дирижаблями, биотехом и дикарями. Точнее, антураж-то стимпанка, но того подвида, в котором альтернативность истории обеспечивает античность.

Не аристотелевская. Победили так пугавшие первых христианских епископов неоплатоники и мир сдвинулся под их волей. Через тысячу лет библейские чудеса — дилетантство, страны и народы поделены аурами кратистосов на физически ощутимые сферы влияния. Македония мировая держава, сафари планируют по орбитальным картам, войска присягают стратегосам и леонидесам, демиургосы творят всякие полезные, забавные и опасные штуки, дулосы трудятся, рабы покорствуют, софистесы мудрят, перпетум мобиле крутятся.

Местами хорошо, очень. Дукай держит литературный уровень Нила Стивенсона, Вандермеера, Мьевиля. Но используя их (или польских аналогов) наработки, обстреливая читателями неологизмами, перечнями и описаниями обилия позднего Херберта и «Горма, сына Хёрдакнута», он достаточно оригинален и, похоже, опирается на другую традицию. В этих чудесах, летающих горах и скачущих бегемотах, много рассудочного, интеллектуальных выдумок Свифта, Муркока, Вольтера или даже Распэ. Их сухость так же характеризует дукаевский стиль, как и его манера оборвать реплику на полусло —

Вот так. Клубящаяся на границе озарения и ощущения атмосфера необарочных текстов (Вулф, Келли Линк...) для Дукая лишь театральный занавес, который следует поднять над событиями, или иррациональное, в которое лучше не лезть, как не лезут в чужую молитву.

Стук колес извозщичьей пролетки, фонари во тьме, дом холодный, неуютный. Пошловатую интрижку мехоторговца Б. прерывает приезд сына с дочкой от давно живущей врозь супруги. Разговор о прошлом. Подробности, детали, окружающее все страньше, страньше, уходит от намекающих на бытописателей XIX столетия картин в солнечный простор, мощь Навуходоносора и тайны Селевкидов, страсти на Ниле и спасение Солнечной системы. Купчишко, оказывается, герой, словно из стихов Гумилева, по заслугам драматичного отражения четвертого сна уральского Чернокнижника получивший прозвание Коленицкий. А существование богатого Акакия Акакиевича, которому велят, что делать, где стать — первый шажок, начало реабилитации лепящего себя самого, по сантиметру, по каждой твердой нотке в голосе, заново. В фигуру, способную встать среди живых богов, стать игроком, способным переиграть их на их же ставках, подняться выше самой Луны... Чем дальше, тем жарче, безжалостнее Бербелек и его окружение, тем реже мы заглядываем новому Иерониму в душу. Он бронзовеет на глазах, техничней, инструктивнее делается текст.

Почти. В истории успеха, пылающей пиросом, шевелится сомнение Инь. А зачем всё? Не обманулся ли он, не мнимы ли его достижения, не марионетка ли он на самом деле? Почему усилия по восстановлению порядка и здоровья форм, оживляют демократию и прочее безумие...? Эпизоды такого рода, сцены на московском чердаке и воденбургском пакгаузе возвращают повествование от эпоса и интриг в границы психологической литературы, сравнимой с шедевром Сюзанны Кларк, но финал вновь уводит книгу в модерн, в ХХ век.

Издано нормально, перевод приличный. Очень благодарен за приложенную статью о современной польской фантастике и месте в ней Дукая. А вот толковый словарик того же приложения прошу читать как самостоятельную вещь, настолько своеобразен выбор терминов и не каноничны объяснения.

Жесть, мощь и меланхолия. Рекомендую «Иные песни» как Книгу-2014.

Про роман написано уже много, так что многословного разбора писать смысла нет. Разделяя личное и общее стоит сказать следующее.

Автор поставил себе формальную задачу – показать мир живущей по механике Аристотеля. Получилось. Раскрыты все стороны жизни, наука, язык. Отсюда такой объем – правдиво описать принципиально иной мир, который к тому же ты не выдумываешь, а реконструируешь очень амбициозная задача. Владение литературным мастерством тоже на высочайшем уровне. Сплетение множества жанров, море второстепенных персонажей и маскировка их функций в многословных и многослойных главах. Новые смыслы, несомненно, будут открываться при каждом новом прочтении. Снимаю шляпу, но… Поймал себя на мысли, что воспринимаю текст романа как рекламный буклет, описывающий возможности автора. Хочется прочитать у него что-то еще, но жанрово более чистое.

Ближе к финалу есть прекрасный момент, когда правитель Воденбурга излагает свою утопичную (иную) для данного мира идею демократичного правления. Излагает единственному человеку, который мог бы эту идею воплотить. Ирония в том, что Герой, чье призвание бороться с теми, кто навязывает миру свою волю, становится оружием борьбы с инаковостью. Консерватором на страже мирового порядка. Таких «жемчужин мысли» в тексте найдется немало, но все же форма в тексте подминает собою содержание и когда автор раскрывает предназначение героя и перестает переключаться в тексте между жанрами, становится откровенно скучно читать длинное бытописание. Все же мир, построенный на механике Аристотеля, слишком предсказуем…

Сложный, многослойный замысел, хорошо исполненный — роман потому «сложный», серьёзный... Отличная книга! Отличная от прочих. Хороший перевод. Последую совету Сергея Легезы — перечитаю...

Мир «Иных песен» базируется на метафизике Аристотеля. База богатая, есть, где развернуться. Можно сказать, я полкниги дожидалась, когда же «космические корабли» вырвутся за неподвижные звёзды и станут «бороздить» планетарные сферы.

Древнегреческая терминология и её производные сбили меня с ног и завертели восхитительным водоворотом. Большое спасибо издателю за примечания. Предполагаю, что расчет на тех читателей, кто знаком с истоками философии, или на тех, кто, как я, любит выстраивать мир книги в голове по кирпичику, пропуская через себя каждое новое понятие.

Сущность каждого человека (Форма) определяет его позицию в социуме, занятие, да и весь жизненный путь. Государства держатся на Форме и влиянии сил-создателей (Кратистосов). Какой Форме подчиняется весь мир и во что стремится превратиться – это один из вопросов книги.

Для людей в своей Форме есть варианты взаимодействия – подчиниться сильному, победить слабого или сосуществовать с равным. Но в мир пришел враг, который разрушает Форму, переваривает и вминает в себя и людей, и окружающий мир. Неясно, откуда и зачем пришла загадочная сила. Что это — разведка, нападение или дипломатический визит?

Разбираться предстоит главному герою. Иероним Бербелек, в прошлом великий стратегос, много в своей жизни побеждал, но проиграл ещё больше. И Бербелек, и многие другие персонажи выглядят чистыми, без примесей символами собственной Формы: стратегос в поисках верного решения оставит боль потерь и ненависть в стороне, нимрод никогда не сойдёт со следа добычи, дети богов упорно служат спасению мира.

Мир получился интересным и экзотичным. Общество аристократов позволяет сталкивать Формы сильнейших и определять их место в мире. Африканские джунгли веют жарой, опасностью и азартом охоты. Молодой лунный мир чистого пламени лишает Землю титула единственного центра космоса.

Разнообразные механизмы описаны до мелочей, некоторые – просто прекрасны, некоторые – даже сложно вообразить.

Но кое-чего мне не хватило. Чуждости и страха перед врагом. Я, конечно, вижу, как чужое сознание разрушает самую суть личности, расплывается материя – отрастают хвосты, речь становится забавно путанной и это, видимо, отражает смешение в мыслях. Изменения зайдут слишком далеко, и ты уже потерян для своего мира и не вернёшься. Но мне не страшно – чего-то не хватает для осознания миро разрушительного ужаса. Скорее очень любопытно.

Книга не заставила задуматься о том, как опасны чужие миры. Я скорее надеюсь, что они существуют, и мы когда-нибудь встретимся.

- Ты веришь в Бога?

- Скорее… догадываюсь.

Действие рассказа происходит в вымышленной звездной системе, в скоплении астероидов, вращающихся вокруг звезды Леви. А конкретно на астероиде Рог. Когда-то здесь потерпел крушение космический буксир «Стрелец», на борту которого находился экипаж из четырех человек. Из-за повреждений произошла разгерметизация, корабль быстро терял кислород. Спасатели не успевали: слишком мало кислорода для четверых. Но чего не хватит для четверых, будет достаточным для троих. Измир Преду вышел из буксира на поверхность астероида и разгерметизировал свой скафандр... Здесь, на этом астероиде, его и похоронили спасшиеся члены экипажа «Стрельца». На этом можно было бы и закончить, но... этот поступок, бесспорно геройский, стал причиной некоторых удивительных событий.

[p]Мне рассказ показался трудным, причем не столько в плане восприятия текста, сколько в понимании смысловой нагрузки. Один человек жертвует собой ради других. Его жертва добровольна и осознана, и она не напрасна. Над местом его упокоения из живых кристаллов вырастает удивительно красивое и грандиозное сооружение — Собор. Люди приходят сюда, веря в то, что Святой Измир излечит их от болезней, направит на путь истинный. Кто-то действительно излечивается. Но иногда происходит настоящее чудо: Собор избирает человека, который уже никогда не сможет покинуть это место. Однако это чудо очень уж похоже на проклятие. Особенно в свете описываемых в рассказе событий. Возможно, живокристы, выросшие на могиле человека, впитали в себя душу, мысли, сущность того, кто лежит в саркофаге. Произошёл некий симбиоз двух живых организмов, точнее неживых.

[p]Наверное, инициация происходит именно тогда, когда человек получает какое-нибудь незначительное ранение. И возможно, когда на алтарь попадает кровь, это воспринимается как жертва. И Собор её принимает. Через рану клетки живокриста проникают в организм человека, и начинается процесс поглощения, или объединения организмов. Человек проходит по тому же пути, что и Измир: приносит себя в жертву. Но умирает ли он при этом? Или он просто становится частью Собора, растворяясь в нем, становясь ещё одним элементом в гигантской конструкции, вынужденный навечно существовать в абсолютной темноте, «лишенный всяческих страхов и желаний, укорененный в вечности»?

[p]А может все это мои бредовые идеи и рассказ совсем о другом?

Произведение польского читателя оставило на мне неизгладимый след после прочтения. Это действительно мощное и грандиозное событие в фантастике написанное интересным и живым языком с целой многослойностью образов и смыслов. Дукай создает настоящий смысловой взрыв разумов, разбавляя свой рассказ философией и смыслом бытия. История священника-паломника, напоминает пусть исканий и обретение чего-то невиданного внутри себя осознание некой непостижимой некогда точки мироощущения и понятия. Именно так я увидел рассказ Дукая, в мрачно-искристых странствиях главного героя, блуждающего и ищущего нечто такое, что найдет не там где ищет.

В чем плюсы «Katedra»? Она не типична, она резкая, умная НФ которая западает пониманием и осознанием темы и идеи. Это история о людях, о их миропонимание и осознание их самих себя и мира вокруг.

Шедевр? Безусловно, давно такой яркой и умной фантастики не читал. Пожалуй на сегодняшний момент абсолютное поражение в мой разум и сердце. Спасибо, Дукаю за столь яркую фантастику.

Итог: восхитительно-качественный рассказ, по мне так который стоит прочесть обязательно.

Несбывшиеся Грезы алхимиков -трансмутация материи, селекция гомункулусов, власть над первовеществом-илемом — у Дукая работают на первом уровне сложности вселенной, аристотелевском. Чуть позднее к нему добавляются аналоги эйнштейновской и планковской теорий, восходящие к Гёделю и Голубовичу. Астрофизика и космогоника птолемеевы, мир геоцентричен, планеты (7 шт., об Уране, Нептуне и Плутоне сведений нет) закреплены на небесных сферах (что существенно облегчает обустройство лунной базы Иллеи Жестокой). За сферами -нематериальная бездна. Земля и, видимо, все населенные объекты вообще, от орбитальных станций до планет и астероидов (последние упоминаются глухо), поделены на зоны влияния сверхправителей-кратистосов, биологических концентраторов Идеи и Воли. Их мысли довлеют над материей-керосом в бассейне определенного аттрактора (сходная концепция мироустройства есть у Игана в «Неустойчивых орбитах пространства лжи» и у Летема в «Амнезии творца»).

Точка бифуркации с нашей мировой линией примерно в 322 г. до н.э., при Александре Македонском, который не пал жертвой усугубленной буйными попойками лихорадки, а успешно завершил объединение мира. Впрочем, Китай и Япония сохраняются как независимые цивилизации, политическая карта мира в 1190-х годах после разрушения Рима тоже не слишком отлична от нашей.

Но кому она нужна, эта политическая карта с ее эфемерными границами государств, если в пределах антоса сверхправителя плоть и мозг каждого подданного могут быть преображены по желанию владыки?

Христос и Мухаммед в этой версии технически продвинутого средневековья фигурируют, наравне с неудачливыми кратистосами сандалпанковской древности. Они попытались раздвинуть границы своих аттракторов. И потерпели поражение. Центром культурного мира вполне предсказуемо выступает Александрия с ее колоссальной библиотекой. Польша — как обычно, маленькая, но гордая. Центральная Европа в стадии феодальной раздробленности с коалесценцией вольных городов. По Москве бродят медведи и слуги великого уральского чернокнижника Максима. Америка заселена, но непонятно кем, скорее всего, евреями-марранами, сбежавшими из Иберии (теория заговора в комплекте и детально озвучена одним из второстепенных персонажей). У сандалпанкового человечества есть лунная база под управлением особо строптивой кратистки (хорошо, что у меня нет Microsoft Word и в браузере отключена проверка правописания, а то бы искусственный разум исправил на «каратистки»™) Иллеи, изгнанной с Земли за имперские замашки.

Сердце тьмы, как и у Конрада, где-то в бассейне Конго. Присутствует падший полубог (в данном случае поляк, что необычно), лишенный почти всех волевых потенций тем самым уральским чернокнижником в битве где-то посредь украинского Полесья, где сиротливо не сжата чернобыльская полоска одна.

Доступные аналоги.

Влияние Желязны очень мощное и бесспорное, чувствуется в первой половине книги практически непрерывно; когда же начинается квест к твердыне Хаоса и собственно война за спасение человечества, оно сходит на нет. «Город в конце времен» Бира написан позже, использует сходную идею с Вторжением Хаоса. Поскольку английского перевода «Иных песен» не имеется, предположить знакомство Бира с романом Дукая сложно.

Совершенно великолепное, бесподобное описание Хаоса, покрывающее все позднейшие чудачества с атакой на Кремль силами летающих макаронных монстров. (Но разве мыслима современная польская культура без постоянных диатриб в адрес Федеральной Империи и Императора?)

За полеты в космосе Птолемея-Аристотеля отдельная десятка: Хокинг и Иган временами курят в коридорах. Превосходные исторические зарисовки в духе Сенкевича, с поправкой на греческую в истоке своем, гностическую по духу культуру. Концовка переворачивает все действие романа с ног на голову и заставляет вспомнить квинтянскую миссию Лема. Конечно, в судьбе героя опять проступают параллели с неистребимыми богоубийцами Желязны — Железным Генералом и Сэмом Калкиным. Но если «Князь света» начинался с середины, то «Иные песни» в середине заканчиваются. Если читать эти книги, слепо повинуясь авторским Идее и Воле, процесс будет длиться вечно, и Колесо Закона никогда не остановится.

PS Аннотация, приведенная здесь, совершенно нечитабельна. Сказал бы, что провал «Иных песен» в продаже прискорбен, но, учитывая низкое качество перевода и редактуры (Легеза и Пузий) от АСТ, просто посоветую версию Марченко, если вы не владеете польским на свободном уровне.

Твердый образчик НФ. Понравился мир и главные герои. Получилась неплохая предыстория для крупной книги. Хотелось бы продолжения.

Серьезная вещь.

Аристотелевская физика взята за основу мира. Она дополнена, расширена — чтобы люди-кратитосы могли навязывать свою морфу громадным областям, почти целым континентам. Они — на вершине иерархии смертных. А чем ниже, тем слабее морфа, тем сложнее удержать ей материю, короткий срок жизни и уродство — идут рука об руку.

Герой — аристократ с непреклонной волей (разумеется, это поляк ;) ), которого подталкивают к борьбе не на жизнь а на смерть с пришельцами. Это странные существа, просто потому, что они не принимают никакой формы из известных на земле. Борьба с ними — все равно, что с призраками, хотя уже целые области Африки населены какоморфами.

Две характеристики мира, которые запомнились мне больше других:

- цивилизации сосредоточены вокруг кратитосов. То, что за пределами морфированных ими областей — мало кого интересует, если не с охотничьими и не с научными целями;

- очень плотно «населен» воздух, и вообще — пространство жизни там трехмерно. Есть и дирижабли, и летающий город, и ангелы, которые ходят по летающему городу в специальных доспехах, потому как их природное место еще выше. И даже на Луне присутствует довольно обширная колония — изгнанная кратитос смогла переделать под себя часть территории и вывела специальную породу людей себе в помощь.

Роман хорош.

Главный герой воспринимается как живой человек, его личная трагедия раскрывается в полную силу.

Многочисленные персонажи второго плана, герои случайных эпизодов — все они показаны фактурно, рельефно.

Интрига развивается динамично, её повороты неожиданны.

Но. Есть одна проблема.

«Морфа» — как термин — присутствует с громадным перебором. «Морфа» — 85 раз как отдельное слово, а «морф» в самых различных сочетаниях — 456. Но сочетание эти ограничены. «Какоморфы», «морфирование», «морфинг», «хилеморфное равновесие» — едва ли не все.

Что же в реальности — пусть и нашей, а не аристотелевской?

Слово, которое образует базовое понятие, имеет какое-то количество модификаций, а потом его буквально скрывает чешуя из частных понятий.

Еда — хлеб, борщ, закуска, лакомство, осетрина, икра, дичь...

Оружие — нож, пистолет, патрон, боеприпасы, пушка, ракетница, алебарда...

Вот этих то понятий остро не хватает в тексте. Автор, отдавая дань античности, имхо, чересчур увлекся именно тогдашними терминами. Вот и получилось, «Одно матерное слово автомеханика Петрова, в зависимости от интонации. может обозначать до 50 предметов и приспособлений».

Мальчик играется с котом — ситуация самая обычная, мальчик вполне нормальный с виду, кот тоже.

Так почему же приняты такие меры предосторожности и из-за специального непрозрачного стекла за этим наблюдают ученые, яростно спорящие о чем-то.

Не самый простой для восприятия (теория хаоса, причинно-следственные связи, сведения из математики и математической логики, теория пространства времени), но интересный.

А финал вообще шикарный и идеально сочетается с названием

Незаурядностью, тоскливой беспросветностью, неожиданностью и осязаемой реальностью альтернативного мира, созданного автором, повесть «Сердце мрака» напоминает произведения российского фантаста Василия Щепетнёва («Седьмая часть тьмы», «Марс, 1939 г.» и др.), а плотностью идей и информационной насыщенностью — классические вещи соотечественника Дукая Станислава Лема.

Жаль, что на русский язык переведена лишь малая толика творчества Яцека Дукая...

Уже по заглавию и эпиграфу повести становится понятно, что Дукай собрался обыграть в своем произведении элементы сюжета и атмосферы классической работы Джозефа Конрада и не менее классического фильма Френсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня».

Однако Дукай не просто перенес время и место действие в будущее, он создал целую альтернативную реальность, в которой Третий Рейх победил во Второй мировой войне и теперь борется с американцами, русскими и японцами за влияние не только на родной планете, но и за ее пределами. Например, на отдаленной планете Мрак. Официальное имя небесного тела отличается в документах каждой из сторон, однако все колонисты вынуждены согласиться в одном — на поверхности царит постоянный мрак, и ни один солнечный луч никогда не достигает земли.

Но, как и у Конрада, настоящая тьма таится совсем не в дебрях населенных множеством разнообразнейших созданий джунглей Пекла, а в сердцах и душах людей, как арийских солдат, так и отправляемых туда у-меньшей. И с этой тьмой бороться куда труднее. И вот здесь, на психологическом уровне и производимом на читателя впечатлении, Дукай-то своему знаменитому соплеменнику и проигрывает. Несмотря на буйство красок (даже у темноты есть свои разнообразные оттенки) и богатство воображения, на фоне волшебного и пронзительного «Сердца тьмы» повесть талантливого польского фантаста смотрится бледно и далеко не так выразительно.

О Яцеке Дукае в последнее время на любимом ресурсе доводилось слышать все чаще и что ж, первый же прочитанный рассказ подтвердил, что этот небольшой ажиотаж ни в коей мере не является преувеличением.

В «Сердце мрака» можно увидеть отголоски великого фильма Копполы «Апокалипсис сегодня», но это ни в коей мере не идет в минус. Потому что за узнаваемостью сюжетной линии стоит оригинальность подачи и новизна трактовки, а мир, описанный Дукаем в этой небольшой (50 страниц) повести по своей необычности, интересности и прописанности в легкую уделывает иные многотомные эпопеи. Космические базы «Третьего Рейха», посылаемые на верную смерть «недолюди», один из которых, оказавшись в Мраке, создает свою армию, свою религию со своим культом. Несмотря на сжатый объем, Дукай не забывает время от времени «угощать» читателя интересными подробностями своего мира, особенностями флоры и фауны Мрака (возможно, самые «вкусные» моменты повести, хотя берет она, безусловно, не этим), а кровавый ритуал Дьявола — очень впечатляющий эпизод.

Концовка, пожалуй, предугадывалась, но это ничуть не портит рассказ, наоборот, является логичным его завершением.

«Сердце Мрака» — отлично написано и не менее удачно переведено. Как и у Копполы, за первым слоем проступает второй, а там где-то еще проглядывают мысли, на которые я, пожалуй, постараюсь обратить внимание, когда буду перечитывать рассказ (а делать я это, несомненно, буду). Очень надеюсь, что Дукай еще появится на книжном рынке Одессы и я с удовольствием поставлю на полку как сборник его рассказов, так и полновесный роман. Что-то мне подсказывает, что его книги в моем дальнем ящике не залежатся.

Хорошо выписанный рассказ, содержащий неплохую интригу, напряженный и динамичный сюжет. Я бы даже сказал, что это рассказ-пророчество. Сразу чувствуется, что автор относится к религии с глубоким почтением и свято верит в существование души, понятие греха и праведной жизни. Для любителей разгадывать загадки и верящим в возможность искупить грехи.

Впечатлила только личность самого Мухобоя, в остальном довольно стандартный рассказ. Понравилось также обяснение, почему Мухобоя назвали Мухобоем.

Довольно таки интересный расказ, даже скажем так загадочный, огромный его минус это то, что он слишком короткий, и поэтому ты не успеваешь прочувствовать его полностью.