Манифест киберпанков

Это просто така — картинка-завлекаловка Теперь к делу.

Узнав, что главный манифест киберпанков, написанный Брюсом Стерлингом, до сих пор не был полностью переведен на русский язык, решил потрудиться на благо общества. Подтулкнул к этому спор двоих друзей о том, что же для киберпанка главное и т. д. Хотя без особой начитанности + теоретической подкованности это бессмысленно.

Если кому-то известен какой-либо другой. более значимый для движения текст — укажите.

Распространение приветсвуется, но с обязательным указанием авторства текста оригинала и перевода.

Предисловие к антологии «Зеркальные очки»

= Preface to «Mirrorshades» =

автор: Брюс Стерлинг

переводчик: Крикун Сергей

Данная книга представляет авторов, заявивших о себе в этом десятилетии. Преданность Культуре восьмидесятых объединила их в группу нового движения в научной фантастике.

Движение это быстро заметили и наградили множеством ярлыков: Радикальная твердая НФ, Техники вне закона, Волна восьмидесятых, Нейромантики, группа «Зеркальные очки».

В ранние восьмидесятые все эти лейбы клеили, сдирали, но пристала только одна ‒ киберпанк.

Мало кому из писателей нравятся ярлыки ‒ особенно если речь идет о ком-то с меткой «киберпанк». Литературные лейбы ‒ палка о двух концах: помеченные считают себя списанными со счетов, а те, кого еще не классифицировали, думают, что ими пренебрегают. И каким-то образом ярлыки, навешенные на группу, никогда не подходят ее отдельно взятому участнику, что вызывает постоянную чесотку. Следовательно, «типичного киберпанкового писателя» не существует, это платонический идеал. Для нас этот ярлык ‒ что неудобное Прокрустово ложе, на котором критики подрезают и растягивают в попытке заставить ему соответствовать.

И, тем не менее, можно сделать несколько широких заявлений относительно киберпанка и выделить характерные черты. Не в силах устоять перед искушением, через минутку я и сам этим займусь. Несмотря на все предупреждения, критики (и я в том числе) продолжают настырно торговать ярлыками ‒ таков наш удел, ведь это прямая дорога к сути вещей. И, кроме прочего, хорошее развлеченье.

В рамках этой книги я надеюсь представить полное обозрение движения киберпанка, включая галтовку и последнее слово техники. «Зеркальные очки» должны стать для неофитов обширным посвящением в убеждения, догматы и темы Движения. По моему, здесь собраны знаковые рассказы: сильные, характерные примеры творчества того или иного автора. Я избегал рассказов, широко представленных в других сборниках, так что даже закоренелые ценители Движения встретят здесь новые идеи, новые горизонты.

Киберпанк ‒ продукт, рожденный в среде восьмидесятых и, в некотором смысле ‒ я надеюсь объяснить это позже ‒ ключевой продукт. Но его корни глубоко вросли в шестидесятилетнюю традицию современной поп-НФ.

Киберпанки как группа насквозь пропитаны духом и традицией НФ. Несть числа их предшественникам. Отдельные писатели-киберпанки обязаны разным литераторам, но влияние некоторых писателей постарше (назовем их «праотцами киберпанков») видно особенно четко.

Из Новой волны: провокационность «тертого калача» Харлана Эллисона (Harlan Ellison). Визионерский блеск Сэмюеля Дилейни (Samuel Delany). Раскованное шутовство Нормана Спинрада (Norman Spinrad) и рок-эстетика Майкла Муркока (Michael Moorcock); интеллектуальное бесстрашие Брайана Олдисса (Brian Aldiss) и, конечно же, Дж. Г. Баллард (J. G. Ballard).

Из более «твердой» традиции: космический взгляд Олафа Стейплтона (Olaf Stapledon); научность и политизированность Г. Уэллса (H. G. Wells); стальная экстраполяция Ларри Нивена (Larry Niven), Пола Андерсона (Poul Anderson) и Роберта Хайнлайна (Robert Heinlein).

А еще киберпанки особенно восхищаются истинно научно-фантастическими визионерами: бурлящей находчивостью Филипа Хосе Фармера (Philip Jose Farmer); живостью Джона Варли (John Varley); играми с реальностью Филипа К. Дика (Philip K. Dick); парящей, прыгающей битнической техникой Альфреда Бестера (Alfred Bester). Особо уважаем писатель, слияние технологии и литературы в творчестве которого до сих пор остается вне досягаемости ‒ Томас Пинчон (Thomas Pynchon).

В шестидесятых-семидесятых влиятельная Новая волна, последнее обозначенное научно-фантастическое «движение», подняла ставки в вопросе литературного мастерства писателей-фантастов. Многие из киберпанков пишут самодостаточную, изысканную прозу; их любовь ‒ стиль, их страсть ‒ модные новинки. Но, как и панки 77-го, они ценят эстетику гаражных групп. Они любят поиграть с непропеченной, чувствительной сердцевиной НФ ‒ с ее идеями. Это крепко привязывает их к классической НФ традиции. Некоторые критики считают, что киберпанк счищает с НФ мейнстримовое влияние так же, как панки оголили рок-н-ролл, лишив его симфонических изысков прог-рока, но другие ‒ бескомпромиссные НФ традиционалисты, недоверчивые к «художествам» ‒ категорически не согласны.

Как и панк в музыке, киберпанк — это, в некотором роде, возвращение к истокам. Наверное, киберпанки являются первым НФ-поколением, не только воспитанным на литературной традиции научной фантастики, но и выросшим в по-настоящему научно-фантастическом мире. Для них техника «твердой» НФ, ее экстраполяция и технологическая грамотность — это не просто литературные приемы, но также и ежедневная необходимость. С их помощью киберпанки  стремятся к адекватному восприятию окружающего мира, их цена высока.

В поп-культуре сначала идет практика; теория ковыляет следом. До прихода ярлычной эры киберпанки были просто «Движением» ‒ свободной группкой амбициозных молодых писателей, детьми одного поколения, которые обменивались письмами, манускриптами, идеями, сердечными похвалами и злобной критикой. Эти писатели ‒ Гибсон, Рюкер, Шайнер, Ширли, Стерлинг ‒ нашли дружескую общность во взглядах, темах, даже в некоторых символах, которые неожиданно возникли в их произведениях и зажили собственной жизнью. К примеру, зеркальные очки.

Зеркальные очки были тотемом Движения с первых дней 82-го. Причину обнаружить несложно. Спрятав глаза, зеркальные очки не дают силам нормальности понять, что перед нами безумная и потенциально опасная личность. Они ‒ символ взирающего на солнце мечтателя, байкера, рокера, полисмена или других похожих изгоев. Очки хромированные и матово-черные... Цвет тотема появлялся в рассказе за рассказом, словно литературный значок.

Этих предкиберпанков ненадолго окрестили Группой зеркальных очков. Отсюда и название антологии ‒ заслуженный поклон символу Движения. Но другие, не менее амбициозные и талантливые молодые писатели, тоже скоро начали писать вещи, которые безошибочно привязывали их к новой НФ. Они были независимыми исследователями, чьи работы отражали нечто присущее этой декаде, дух времени. Что-то эфемерно 80-е.

Так что лейбу «киберпанк» никто из них не выбирал. Но это определение кажется состоявшимся фактом и это до некоторой степени справедливо. Термин уловил что-то очень важное, ключевое для работ этих авторов, ключевое для декады в целом — новый вид интеграции. Сплав миров, которые до этого были раздельными ‒ царства хай-тека и современного поп-андеграунда.

Взаимопроникновение стало главным источником культурной энергии нашего десятилетия. Работы киберпанков идут параллельно с поп-культурой 80-тых: с рок-видеоклипами, с хакерским подпольем, с режущей слух уличной техников хип-хопа и скретчами, с синт-роком Лондона и Токио. Этот феномен, эта динамика всемирна; киберпанк — ее литературное воплощение.

В другое время такая комбинация могла бы показаться искусственной и чрезмерной. Существовал традиционный, огромный культурный разрыв между естественными и гуманитарными науками: пропасть между художественной культурой, формальным миром искусства и политики, научной культурой, сферой машиностроения и промышленности. По пространствам этого разрыва отражается эхо зевоты человека, которому ужасно скучно.

Но стены пропасти крошатся и осыпаются. Техническая культура вышла из-под контроля. Современный научный прогресс настолько разительный, тревожный, возмутительный и революционный, что его уже не сдержать. Он массированно вторгается в культуру; он ‒ агрессивный захватчик; он везде. Традиционная силовая структура, устоявшиеся организации, ведомства, институты потеряли контроль над темпом перемен.

Внезапно о себе заявляет новый альянс ‒ это интеграция технологии и контркультуры восьмидесятых. Нечестивый союз технического мира и мира организованного несогласия — подпольного царства поп-культуры, визионерской гибкости и уличной анархии.

Контркультура 1960-х была деревенской, романтизированной, антинаучной, антитехнологической. Но в ее сердце всегда таилось противоречие, символ которого — электрогитара. Их рок-технология — это всего лишь цветочки. С бегом времени рок-техника совершенствовалась, она простиралась в сферы высококлассной записи, спутниковой трансляции клипов и компьютерной графики. Постепенно она выворачивала бунтарскую поп-культуру наизнанку, пока передовые поп-музыканты в довесок не превратились в столь же передовых техников. Они стали мастерами спецэффектов, повелителями терн-тейблов, спецами по аудио эффектам, графическими кудесниками ‒ их способности прорастают в новых видах искусства и шокируют общество психоделическими феериями, такими, как нафаршированные спецэффектами фильмы и всемирный благотворительный фест «Live Aid «. Противоречие сменилось интегрированием.

И вот теперь, когда технология достигла вершины энтузиазма, ее влияние ускользнуло от контроля и достигло уличного уровня. Как сказал Элвин Тоффлер (Alvin Toffler) в «Третьей волне» («The Third Wave»), библии для многих киберпанков, технологическая революция, которая меняет общество, делает это благодаря децентрализации, а не иерархии, благодаря подвижности, а не жесткости.

Хакер и рокер ‒ вот поп-культурные идолы десятилетия, а киберпанк ‒ тоже вполне себе поп-феномен: он спонтанный, энергичный, он близок к истокам. Киберпанк рождается там, где соединяются рокер с хакером, в культурной чаше Петри, где срастаются извивающиеся цепи генов. Кому-то результат покажется диковинным, даже ужасным; для других это слияние будет мощным источником надежды.

Суть научной фантастики (по крайней мере, если верить ее официальной догме) всегда заключалась в исследовании науки и ее влияния. Но многое изменилось со времен спокойной эры Хьюго Гернсбэка (Hugo Gernsback); тогда Науку поместили — или заточили — в храм из слоновой кости. Неряшливая технофилия тех дней принадлежит исчезнувшей, косной эпохе, когда у власть предержащих все еще был удобный запас контроля.

Киберпанки разительно контрастируют: для них технология ‒ что внутренности. Она ‒ не джин в бутылке далеких экспертов Большой Науки; она вездесуща и буквально интимна. Не вокруг нас, а рядом. Под боком. Под кожей. Даже в голове.

Сама технология изменилась. Гигантские, дышащие паром чудеса из прошлого ‒ дамба Гувера, Эмпайр-Стейт-Билдинг, ядерные электростанции ‒ не для нас. Технология восьмидесятых пристает к телу, отвечает на прикосновение: персональный компьютер, «Sony «Walkman», переносной телефон, мягкие контактные линзы.

В киберпанке есть несколько центральных тем. Тема вмешательства в человеческий организм: протезы конечностей, электросхемы-имплантаты, пластическая хирургия, генетическая модификация. Еще мощнее звучит тема вмешательства в человеческий разум: интерфейс мозг-компьютер, искусственный интеллект, нейрохимия ‒ техника дает новое, радикальное определение человеческой природе, природе личности.

В эссе о киберпанке Норман Спинрад подмечает, что многие наркотики, как и рок-н-ролл, являются исключительно продуктом высоких технологий. Лизергиновую кислоту дала нам не Матушка Земля — она появилась в лаборатории «Sandoz», а когда сбежала, то пронеслась обществом подобно молнии. Не просто так Тимоти Лири (Timothy Leary) назвал персональные компьютеры «ЛСД 80-х», ведь и то и другое — технология с ужасающе радикальным потенциалом. Именно в таком свете они представлены в киберпанке.

Киберпанков, гибридов по своей сути, неудержимо влечет в интерзону: в те места, где, по словам Уильяма Гибсона, «улица сама находит всему применение». Беспорядочные, неукротимые уличные граффити из классического промышленного артефакта — аэрозоля с краской. Подрывной потенциал домашнего принтера и фотокопировальной машины. Музыка скретчей; ее создатели из гетто превратили в инструмент сам фонограф; родилась архетипичная музыка восьмидесятых, в которой фанк познакомился с методом нарезок Берроуза. «Все в миксе» — это относится к большей части искусства восьмидесятых; применимо к киберпанку, панковой ретро-моде «смешай и сочетай» и многоканальной цифровой записи.

Восьмидесятые ‒ эра переоценки, интеграции, смешанных влияний; время, когда расшатанные идеи переосмысляют, вооружившись более широкими взглядами и познаниями. Киберпанки транслируют идеи глобального масштаба.

Действие в «Нероманте» Уильяма Гибсона, краеугольном киберпанковом романе, происходит в Токио, Стамбуле, Париже. Во «Фронтере» («Frontera») Льюиса Шайнера (Lewis Shiner) есть сцены в Мексике и России, а вместе с тем и на Марсе. «Затмение» («Eclipse») Джона Ширли(John Shirley)  описывает Западную Европу, охваченную беспорядками. «Музыка крови» («Blood Music») Грэга Бира (Greg Bear) планетарная, даже космическая в размахе.

Инструменты глобальной интеграции ‒ спутниковая медиасеть, международные корпорации ‒ восхищают, завораживают киберпанков и постоянно фигурируют в их произведениях. Киберпанк не терпит ограничений. «НФ журнал» («SF Magazine») Хаякавы из Токио стал первым печатным изданием, которое выпустило номер, полностью посвященный киберпанку. Он вышел в ноябре.

1986 год. Британский новаторский НФ журнал «Интерзона» также был очагом киберпанковой активности ‒ в нем публиковались Ширли, Гибсон и Стерлинг, а еще серия прогрессивных передовиц, интервью и манифестов. Планетарная направленность для киберпанков ‒ не акт веры, а тщательно обмозгованная цель.

Произведения киберпанков отличаются визионерской мощью. Они высоко ценят все необычное, сюрреалистическое, до сих пор считавшееся немыслимым. Они хотят ‒ даже горят желанием! — взять идею и без страха проломить ею все ограничения. Подобно Дж. Г. Балларду ‒ боготворимый кумир для большинства киберпанков ‒ они часто используют беспристрастную, почти что медицинскую объективность. Холодный объективный анализ ‒ прием, заимствованный у науки и примененный в литературе ради классически панковой эпатажности.

Мощность видений приводит к сильной концентрации образности. Киберпанк славится выразительным использованием деталей, тщательно проработанными замысловатостями, желанием применить экстраполяцию к  структуре повседневности. Он любит смаковать концентрат: внезапные, головокружительные сгустки инновационных данных; сенсорная перегрузка, которая окутывает читателя литературным эквивалентом хард-роковой «стены звука».

Киберпанк — это естественное продолжение элементов, которые уже присутствуют в научной фантастике, которые, хоть и могут быть скрыты, всегда бурлят потенциалом. Киберпанк возник из жанра НФ; это не вторжение, а модернизация. Поэтому эффект, который он произвел на жанр, оказался быстрым и мощным.

Будущее Движения под вопросом. Подобно музыкантам панка и «новой волны», писатели-киберпанки могут скоро устремиться одновременно в дюжину разных направлений.

Вряд ли их надолго удержит какой-то ярлык. Сегодня сай-фай находится в редком состоянии брожения и буйного развития. Остаток десятилетия вполне может подвергнуться полномасштабному нашествию движений, предводителем которых будет все более изменчивое и многочисленное поколение восьмидесятых. Наши двенадцать авторов — всего лишь часть широкой волны писателей, а сама группа как целое уже проявляет признаки воинственности и раздраженности. Воодушевленные новым ощущением потенциала научной фантастики, писатели дискутируют, переосмысливают, учат старые догмы новым трюкам. Тем временем круги по воде расширяются ‒ кого-то они воспламеняют, кого-то испытывают, а некоторых ‒ тех, чьи обиженные протесты мы еще не очень хорошо расслышали, ‒ возмущают.

Будущее еще не написано. И не потому, что никто не пытался.

В этом главная аномалия нашего поколения в НФ — у литературы будущего есть долгое, благородное прошлое. Как писатели, мы в долгу пред предшественниками, перед теми НФ-авторами, чья убежденность, самоотдача и талант зачаровали нас и на самом деле изменили наши жизни. Такие долги нельзя вернуть, их можно только признать и, надеюсь, передать тем, кто, в свою очередь, последует за нами.

Настало время благодарностей. Движение многим обязано терпеливой работе сегодняшних редакторов. Беглый взгляд на страничку с копирайтами подскажет, что центральную роль сыграла Эллен Дэтлоу (Ellen Datlow) из «Omni» — сестра-упаковщица темных очков, она стояла впереди всех идеологически правильных личностей, чья помощь в создании этой антологии бесценна. Гарднер Дозуа (Gardner Dozois) был одним из первых, кто привлек внимание критиков к зарождающемуся Движению. Вместе с Шоной МакКарти (Shawna McCarthy) он сделал «Научно-фантастический журнал Айзека Азимова» («Isaac Asimov's Science Fiction Magazine») энергетическим центром дебатов. Журнал Эдварда Феррмана «Фентази и научная фантастика» всегда был источником высоких стандартов. «Интерзону», самое радикальное периодическое научно-фантастическое издание в наши дни, уже упоминали, но ее редколегия достойна повторной благодарности. И особое спасибо Йошио  Кобаяши (Yoshio Kobayashi), нашему токийскому связному, переводчику «Схизматрицы» («Schismatrix») и «Музыки крови» — за услуги, которых слишком много, чтобы перечислять их здесь.

А теперь ‒ начнем представление!

— Брюс Стерлинг

Обложка первого издания «Зеркальных очков»