О переводах, недавних и грядущих

цитата

Первое, что бросается в глаза в новом переводе, моментально и заслуженно ставшем предметом прений в блогосфере,— метаморфоза героя-рассказчика из слегка фасонящего мальчика из хорошей семьи в подзаборную шпану не вполне ясной национальной и классовой принадлежности. Максим Немцов отважно поставил все на собственную способность нащупать русский эквивалент повествовательному стилю Колфилда. Проблема (или, как выражается немцовский Колфилд, засада) в том, что герой Сэлинджера говорит на устаревшем арго американского тинейджера конца 1940-х—начала 1950-х. Это тот пласт языка, которого в нашем распоряжении элементарно нет. Если, скажем, жизнь героев Генри Джеймса не так отличалась от жизни героев Ивана Тургенева и для нее существует соответствующий словарь, то жизнь Колфилда почти не имеет точек соприкосновения с жизнью его советского ровесника.

цитата

Самое странное, что при всей этой пиротехнике герой все равно говорящая кукла, и треп его — бледная калька, за которой триумфально просвечивает английский язык.

цитата

Разница между старым и новым вариантами удобнейшим образом закодирована в разнице названий. Милое и привычное нам «Над пропастью во ржи» излишне поэтично, «Ловец на хлебном поле» коряв и неуловимо отдает «Алюминиевыми огурцами», и оба зависли на равном расстоянии от истины. Немцов не столько полемизирует со своей предшественницей, сколько тщится нейтрализовать ее временами излишнюю вежливость излишней грубостью. Почти в каждом предложении он замахивается гораздо дальше, чем необходимо. Где Райт-Ковалева пишет «в восторге», Немцов пишет «зашибись».

цитата

Судя по истовому нагнетанию эпатажности за счет точности, постмодернист-переводчик начал считать репутацию романа неотъемлемой частью текста. Настоящий Сэлинджер должен хоть кого-то да оскорбить! Но повесть, прогремевшая в пуританской Америке 1950-х тем, что ее герой пару раз ругнулся и неуклюже снял проститутку, в раскованной России 2008-го шокирует только наследников Райт-Ковалевой. Ее не запретят в школах, не будут читать с фонариком под одеялом, сколько бы несанкционированных пердаков ни обнаружилось на ее страницах.

цитата

— Но есть переводы, признанные каноническими. Например, райт-ковалевский перевод The Cather in the Rye?

— Сначала я должен сказать, что у меня тут никакой ностальгии нету. Я этот перевод даже читал не целиком. Потому что я эту книжку довольно рано по-английски прочел и был в совершенном изумлении тогда замечательном. Так вот с моим отношением к этому переводу дело обстоит так — у меня, конечно, какие-то есть конкретные претензии, кто-то там даже ошибки находил... Она не может изобразить молодежный жаргон... Но это вообще очень трудно — американский жаргон переводить. Потому что он у них поместился в литературу — грубо говоря, между воровским языком и художественным, а у нас этой прослойки почти нет. Не говоря уже о том, через какое редакторское сито тогда любой перевод проходил. Но дело не в этом — там есть некоторое душевное несовпадение. Я наблюдал Риту Райт, она из породы победителей, а Холден Колфилд — пораженец. А такое совпадение, несовпадение — это очень важно.

Но все равно я знаю одно. Вот сегодня приходят ко мне на переводческий семинар студенты. Они все очень мало читали. А «Над пропастью во ржи» читали все. И на всех эта книга произвела впечатление — в этом переводе. Поколение за поколением читали этот перевод. Я считаю, что это колоссальная удача. И то, что она тогда нашла это произведение, и — выходит, что да — сам перевод. При этом я считаю, что не надо к переводу относиться как к святыне. Кто-то хочет перевести — пусть... Может, он найдет своих других читателей.

— Вы говорите, что Райт-Ковалева тогда не справилась с молодежным жаргоном. Сейчас вышел новый перевод этой же книги, в котором вовсю используется современный жаргон. Как вы относитесь к таким попыткам?

— Плохо отношусь. Жаргон очень быстро подыхает. Кроме воровского — там все-таки каста, традиция... и то она обновляется. Каждое новое поколение придумывает свой жаргон, чтобы отделиться от взрослых — из-за комплекса неполноценности. И он очень быстро сдыхает. И переводы, сделанные таким языком, очень быстро устареют, потому что читатель будет обращать внимание на себя, а не на произведение.

цитата

Эта книга завоевала себе славу чудовищно трудной для чтения, неподъемной вроде джойсовского «Улисса». У них действительно есть кое-что общее, но разница все-таки важнее, и именно о ней мне хочется поговорить. Впрочем, может быть, для начала все-таки два слова об этой общности, она же одновременно и разница, хотя не обязательно это имеют в виду сравнивающие. Действие обеих книг протекает в пределах весьма короткого промежутка времени — у Джойса 16 июня 1904 года; у Пинчона время ведет себя совершенно иначе, и, хотя внутри романа успевают пройти месяцы, фактическая его протяженность от первой фразы и до последнего междометия — несколько минут или даже несколько секунд в 1945 году.

цитата

Мировая слава книги началась со скандала. Решением жюри ей в 1974 году была присуждена Пулитцеровская премия, однако учредительный совет премии это решение отменил, мотивировав свое вето нечитабельностью и непристойностью романа. В результате премия за этот год так и осталась без лауреата. Книга была также выдвинута на премию Nebula (присуждаемую за научную фантастику) и Национальную книжную премию — эту последнюю Пинчон все-таки получил, разделив ее с Исааком Башевисом-Зингером.

цитата

Феномен культовой книги, в число которых сегодня, бесспорно, входит «Радуга тяготения», вещь не новая, и, как правило, это довольно легкое чтение вроде Булгакова или Ильфа и Петрова. «Улисс» в этом списке стоит как бы особняком. Но в этой весовой категории у Пинчона есть неоспоримое преимущество перед Джойсом: несмотря на весь свой апокалипсический пафос и передозировку паранойи, «Радуга» истерически смешна.

цитата

Сам Пинчон относится к своей славе исключительно спокойно — он никогда не дает интервью, не показывается на публике, и никто толком не знает, как он выглядит. По словам известного музыканта с радикальными наклонностями Лори Андерсон, она в свое время направила писателю через его агента письмо с просьбой разрешить сделать из «Радуги тяготения» оперу. Пинчон ответил, что даст такое разрешение при условии, что в опере будет использован только один инструмент — банджо. Вопрос был снят.