Излюбленными декорациями или, выражаясь языком не театра, а геймдева, сетттингом для книг Чайны Мьевиля остается город: пространство, справленное линиями улиц и заставленное домами, между которыми находится место — площадь или укромный уголок — и для сверхъестественного.
«Кракен» продолжает линию, начатую в дебютном романе писателя «Крысиный король», и действие романа происходит не в Нью-Кробюзоне — мегаполисе мифического Бас-Лага, а в Лондоне. Впрочем, странных существ и магических созданий, порожденных фантазией автора, от этого меньше не становится.
В романе наличествуют все характерные для творчества Чайны Мьевиля ингридиенты: яркие визионерские образы и классовая борьба. Однако на сей раз автор разлил старое вино в новые меха. Старт сюжетным перепетиям дает исчезнование из Дарвиновского центра Музея Естествознания огромного, почти девятиметровой длины, спрута. Это похищение могло бы сойти за обычную кражу (со скидкой на необычные пристрастия злоумышленников), если бы не произошло в разгар рабочего дня. Да и сами размеры гигантского головоного не позволили преступникам реализовать свой замысел «естественным» путем. А значит, в пропаже замешано сверъестественное.
Лондонская полиция ко встрече со сверхъестественным готова: в ее состав входит специальное подразделение ПСФС, или отдел Преступлений, Связанных с Фундаментализмом и Сектами, который и берется за поиски Architeuthis dux. Между тем, работник музея Билли Харроу обнаруживает, что стал объектом чьего-то пристального и пугающего внимания.
Перед читателем полицейский детектив, который вполне можно было бы назвать классическим, даже невзирая на магические сущности: в конце концов, когда отброшены все иные сущности, отменить законы логики и ниспровергнуть дедуктивный метод им не под силу.
Однако по мере того, как читатель следует за автором и персонажами по страницами книги, в ней все отчетливее и громче звучат уже не детективные, а эсхатологические мотивы. Близится Апокалипсис.
Поскольку для критиков и рецензентов, раскрывающих интригу в детективных романах, с наступлением Апокалипсиса, а то и после него, наверняка заготовлены особые наказания, постараемся обойтись без преждевременных разоблачений. К тому же, книга к ним не сводится. Мьевиль вообще писатель не из тех, кого читают ради сюжета и его поворотов. Напротив, осознанно или нет, сюжетом он, по обыкновению, пренебрегает, обращаясь с ним как с плотью, надетой на скелет текста: идеи и образы.
Таков и «Кракен». Незамысловатые коллизии из серии «они убегают — мы догоняем» (а иногда и наоборот), чуть усложненные в детективной манере тем, что кто кого и по каким мотивам догоняет до финала книги так и не понятно, позволяют автору высказаться на важные для него темы.
Любопытно, что главной из них является совсем не тема классовой борьбы — как можно было бы ожидать от неомаркиста и троцкиста, не скрывающего левых взглядов. Что ж, на эту тему Мьевиль открыто и исчерпывающе высказался еще в «Железном совете», продемонстировав перманентность революционной идеи и буквально воплотив в тексте известные песенные строчки о том, что наш «бронепоезд стоит на запасном пути». На сей раз классовые противоречия разрешаются куда как менее радикальным путем переговоров и стачек. Вообще описание забастовки фамильяров, воплощенных в виде кошек, голубей и белочек, даже забавно.
Впрочем, магистральная тема «Кракена» не менее остросоциальна, ведь Мьевиль говорит о религии и вере. Разговор этот начинается с того же события, которым открывается роман: с момента исчезновения бога, который авторской волей предстает в виде насмешки над лавкрафтовскими монстрами медленно разлагающимся препарированным и забальзамированным трупом. Так криминальная история похищения музейного экспаната превращается в историю богоискательства.
На поиски бога у героев немного времени. Ведь злоумышленники готовятся сжечь гигантское головоногое, а смерть бога, согласно пророчеству, повлечет за собой гибель мира. С присущим ему черным юмором Мьевиль описывает разрастающуюся конкуренцию за «конец света», когда каждая из многочисленных сект настаивает на своем варианте гибели мира. Многообразие сект — это религиозное отражение политики и практики мультикультурализма — включает в себя любовно изобретенные автором группировки Иисусовых буддистов или Выводок, поклоняющийся черному хорьку — богу войны. Такие промельки черного юмора разбавляют в общем-то невеселые, мрачноватые картины жизни Лондона как Ересиополя. Пожалуй, лучшим (и уже упущенным) временем для ее издания был бы канун миллениума — впрочем, с точки зрения майя, подойдет и 2012-й год от Рождества Христова. Атмосфера жизни в ожидании конца света хорошо передана автором. При чтении на ум приходят сентенции о «закате Европы» и «смерти Бога». Показательно, что и сам автор недвусмысленно связывает в книге смерть бога и скорую гибель мира.
По мере приближения к финалу, почти на последних страницах романа. Мьевиль оставляет прикладную эсхатологию и обращается к более традиционным для фантастики и материализма (приверженность к последнему можно предположить, исходя из его марксистских взглядов), темам, а именно столкновению креационизма и эволюции.
«Кракен» был взвешен и найден довольно увесистым. Например, для получения премии Locus Award за лучший фэнтезийный роман. Отметим, что для Мьевиля это уже третий Locus, и на сей раз он оставил позади Джина Вульфа и Гая Гэвриэля Кея. Даже у столь нелюбимого Мьевилем Толкина награда Locus Award всего одна.
Увы, нужно признать, что для самого писателя «Кракен» роман весьма посредственный. Конечно, и прочие его книги не отличались ни закрученным сюжетом (а детектив, пусть даже и большей частью, и мимикрирующий под жанр, все-таки требователен к интриге), ни глубоким психологизмом характеров. Но првокационные, в хорошем смысле слова, идеи и яркие визионерские образы всегда с лихвой искупали слабые стороны автора. В «Кракене» же идеи стали жертвой ненужного компромисса с развлекательностью, а образы подзатерлись от частого использования.
Для русскозычного читателя в дело вмешиваются еще два отягчающих обстоятельства.
Во-первых, перевод «Кракена» оставляет желать лучшего. Все-таки сложносочиненным конструкциям типа (цитирую): «Будучи спрошенной, Мардж, вероятно, призналась бы» место в рабочих черновиках переводчика, а не в книге.
Во-вторых, существенная часть специфического обаяния книг Мьевиля приходится на выбранные и любовно описанные им локации, будь то выдуманный Нью-Кробюзон или реально существующий Лондон. В первом случае эффект на читателя производил перенос социальных и прочих реалий нашего мир в мир сказочный, волшебный. Схожий прием использовал Суэнвик в блестящей «Дочери железного дракона». Во втором случае срабатывал эффект обратного переноса: возникновение магических реалий в урбанистической обыденности — что вообще стало довольно расхожим и широко используемым приемом.
Трюк со столкновением реальности и магических воплощений, порожденных воображением и сном разума Мьевиля, просто не срабатывает. Ведь для такого столкновения нужно, как минимум, два объекта: выдуманный и реальный. Вот только тот Лондон, что встает перед глазами русскоязычного читателя, сдается мне, примерно соответствует тому образу Лондону, который отобразил в «S.N.U.F.F.«е Виктор Пелевин, то есть является образованием полуиллюзорным и лишь немногим выигрывающим (по крайней мере, у некоторой части читателей) в осязаемости у того же Нью-Кробюзона.
Когда отсутствует граница, оценить масштаб вторжения невозможно.
цитировать
свернуть ветку
И может, в силу того, что до нью-крюбозонской трилогии я пока не добрался, идеи и решения «Кракена» меня очень даже порадовали.
