Однажды, в еще доперестроечные времена, ехала я в поезде. Соседка, женщина лет пятидесяти, не то сельская, не то глубоко провинциальная, рассказала мне все, что смогла о детях, внуках, огороде, трудовой деятельности и перешла к философствованиям.
Так вот, в какой-то момент до меня дошло, что женщина битый час уже рассказывает мне, что, дескать, «иногда происходит такая штука когда человек думает: когда разные вещи в его голове сцеплены друг с другом, не потому, что они вообще сцеплены, а потому что в именно его жизни эти вещи или одновременно происходили, или долго находились рядом, или появлялись и исчезали в одинаковом ритме....» . Она сама додумалась, что такое бывает. Провела какую-никакую сопоставительную работу. Сделала предположения, как это работает и для чего нужно в жизни.
Я сидела, смотрела на нее и думала — с одной стороны, потрясающе, человек сам построил довольно-таки непростую концепцию, провел анализ, нашел подтверждения, и вот может как-то пользоваться. С другой стороны — ну столько ресурсов потратила, и снова велосипед, ну ездит, конечно... Но всё, что было нужно — это знать правильное слово — а дальше можно было бы заняться чем-то еще...
Не знаю, зачем автор «Я — всемогущего» с такой подробной детализацией описывает изобретение целого ряда когнитивных велосипедов. В принципе, это занятие-то не бессмысленное. Если предположить, что книгу должны читать в основном подростки — ее можно расценивать как учебник по началам рефлексивного мышления. А что, у нас их не завались. Но если автор искренне адресует текст от взрослого к взрослым... Эхм... Неловко как-то говорить — «это называется ассоциация , тетенька».
В целом я больше склоняюсь к версии «учебника». Иначе зачем тратить около сотни страниц на одну-единственную мысль «что-то у меня все слишком легко получается». Автор величаааааво разворачивает перед нами эпическую картину того, как абсолютно инерционное мышление начинает-начинает-начинает задаваться смутными вопросами. Чем-то это напоминает терпеливый оптимизм Махаяны — ничего, браток, еще пятьдесят миллионов воплощений, и ты начнешь приближаться к осознанию. Так и герой... Между констатацией « я всегда выигрываю в лотерею и любая случайность мне на пользу» и мыслью «а не помочь ли мне другим людям, раз я сам в шоколаде» проходит — сядьте крепко — четыре года! И страниц, в общем, соответственно...
Чем герой это время занимался? Играл в куличики. Все время выигрывал.
Автор, посмотрите мне в глаза. Вы понимаете, что играть с читерскими кодами — не очень интересно. За что вы заставили меня почти полкниги наблюдать из-за плеча того, кто играет с читерскими кодами? Лучше бы вы телефонную книгу переписали, честное слово.
Но наконец герой, покровительственно похлопав по плечу американского президента, все-таки решается задаться вопросом «а что, собственно, происходит» и «чем я, собственно, здесь занят?» На первый вопрос ему быстро и недвусмысленно отвечают — расслабься, тебе всё кажется; а вот второй вопрос, наконец, приводит нас к реальной проблематике.
Любой человек рано или поздно додумывается до того, что автором собственной жизни минимум наполовину является он сам. Оно, конечно, Вселенная у тебя в соавторах, но только со-, и твою часть за тебя никто не напишет — оставишь пустой, будет еще один Белый квадрат, киньте в угол.
Сидишь смотришь на этот белый (пока еще) квадрат.
Чего б туда вписать? Чтобы потом не стыдно?... Ни на кого не спихнешь — нет же никого, кроме тебя и Вселенной, а она свое дело уже сделала.
Герой Карманова читал Стругацких. Всем даром, решает он, и чтоб никто не ушел обиженным, и приступает к изучению механизмов счастья.
Пользоваться нормальными научными наработками второй половины 20 и начала 21 века герой почему-то брезгует, и приседает в основном на классиков. В гугле его тоже забанили, поэтому мало утилитарные рассуждения Тютчева и Фромма герой отыскать смог, а вот хоть что-нибудь завалященькое по химической регуляции эмоций — никак. Нет, ладно учебники. Ладно, Маркова прочесть. Ну блог stelazin-а посмотреть? Три волшебных слова «дофамин», «окситоцин», «серотонин»?
Причем не сказать же, что знание биохимии эмоций мгновенно решит философские вопросы. Оно просто проворачивает их поглубже, делает их более конкретными, более страшными, более горькими.
Если вы понимаете, как наш собственный организм выдает сладкие прянички счастья, повинуясь ухмыляющейся природной необходимости — вот тут-то есть о чем и подумать и побегать по потолку. Ведь, строго говоря, отец, подхватывающий на руки сынишку, и наркоман, давящий на поршень шприца — оба получают свой цимес от природной целесообразности. Первый вдыхает запах родного ребенка и природа гладит его окситоцином «размножился? оберегаешь? умничка!» Второй получает охапку чего-то похожего на родной эндорфин, и природа треплет его по щечке «освобождаешь место для тех, кто поудачливее? Как мило с твоей стороны! Только не замедляйся!» Гормон пошел, млей, голубчик — а уж увеличиваешь ты демографические показатели или уменьшаешь — природе видней, расслабься, глупенький. Только зная, как нас настегивают и подманивают, можно понять, насколько тонкой и четкой должна быть разумная настройка того А ЧЕГО Я-ТО САМ ХОЧУ?
Ну, зачем такие сложности. Не полезем. все будет божественно и непонятно. Заводное счастье не работает просто потому, что не работает, в механизм смотреть незачем.
Герой возвращается к тому, с чего начал. Нихачу. Нет — тому, кто предлагает объяснить, кто герой вообще таков, нет — ответственности за себя и все, собой порождаемое, нет-нет-нет. Субличность-бодхисатва досадливо вздыхает и, видимо, готов загнать героя еще на пятьдесят миллионов воплощений...
И тут автор меня удивил. Потому что герой вдруг вцепляется в картинку и осторожно спрашивает сам себя — погоди, а как же все мои персонажи, которых я себе насочинял?
— Ну, новых запустим, а этих сотрем, — дает понять субличность.
— Так они ж живые.
— Да тебе только кажется.
— Но им-то это неизвестно?...
И — вы таки не поверите, но буквально в течение двух последних страниц книга с грохотом валится из полупелевина для бедных в полноценную такую теодицею и даже, не побоюсь неологизма, антроподицею.
Господь удерживает свою руку над корабликом Ноя, и всматривается в прыгающие картинки.
Праведник смотрит вверх.
Раз Ты нас придумал, Ты за нас в ответе. Как Ты можешь понять нас, когда Ты в иной реальности, чем мы? Если Ты не можешь войти сюда, к нам, как Ты осмеливаешься судить?
Хорошо, говорит Господь, раз так, Я войду.
Я сейчас даже не про Вифлеем, хотя отсылки совершенно очевидные.
Теодицея — вообще-то тоже велосипед; вот что касается антроподицеи, все куда интереснее. Хоть чуть-чуть думающий человек нынче постоянно сталкивается с тем, что существенная часть его продукции — постмод. Нереальная понарошка. Будь то литература, офис-серфинг, управление государством или посещение дальних стран — не удается искренне верить в то, чем занимаешься. Реальность ползет под ногами, бортпроводники и те твои собственные тени. Всё бросить? Читерить?... Заняться дуракавалянием, предвыборной борьбой с одноногой афролесбиянкой?
Герой Карманова, пройдя все эти круги бессмыслицы, выносит за скобки «как будто», оставляя в зоне актуальности слова «они живые», и ставит на социальную ответственность. Другие — это единственное реальное существование Тебя.
Имхо, Карманов приходит к этому выводу ну очень уж кружным путем — но, против самого вывода не попрешь.
В итоге, с месседжем книги я скорее согласна, а композиция вызывает бааальшие сомнения. Можно еще поговорить про оборочки — персонажей, мелкие детали... Персонажи скучные (особенно женщины). Детали, наоборот, яркие (особенно всякий витающий в воздухе сор). И, кстати, если бы эту историю писала я — она заняла бы страниц двадцать. И ее бы, конечно, не опубликовали))))
в общем, заключаю стихотворением.
ТОПОЛИНЫЙ ПУХ
НА АСФАЛЬТ — БУБУХ!!!!
Пишите еще, автор.
цитировать
свернуть ветку
