[Вот это:
Владимир Аренев
Слово пророково
(криптоистория)
— Но почему именно я?! — искренне удивился сын кожемяки, младший и самый глупый. — Почему именно я, боже?
— Имеешь что-нибудь против? — полюбопытствовал Титивиллий, божок, во власти которого находились скриптории Королевства и соседних государств: все переписчики молились ему, а чаще тайком проклинали. — Нет, я серьезно: ты что же, намерен отказаться? Эх, отроче, не ведаешь ты своего счастья!
— Вообще-то, ведаю... — И Кривонос смущенно зарделся, что для молодца с его внешностью выглядело столь же естественно, как для быка — летать и чирикать. — Ее Синеглазкой кличут. Тока я ей, кажись, не нравлюсь.
— А хочешь понравиться?
— Хочу! — И он зарделся еще больше, хотя, казалось бы, куда уж еще.
— Сделаем, — пообещал Титивиллий. — Ты учти, отроче, в пророков все влюбляются, поголовно. Известное же дело! Вспомни хотя бы камнетеса Мою-Сею: за ним народ буквально по пятам ходил: куда он, туда и они. Он уже и в пустыню от них пытался сбежать — не помогло...
— Я не хочу в пустыню!
Титивиллий потерял терпение и в сердцах некрасиво высказался о предках Кривоноса. Тот уважительно крякнул: этаких загибов даже в кожемяцкой слободе не слыхивали.
— В общем, так, — отрезал покровитель переписчиков, — ты теперь мой пророк. Я тебе буду являться в снах и...
— Во всех? — забеспокоился Кривонос. — И даже в тех, с Синеглазкой?
— В тех — не буду! В специальных, пророческих снах буду. И стану откровения изрекать, чтобы ты их потом записывал.
Кривонос хихикнул, без малейшей богобоязненности.
— Ну что еще?!
— Извиняйте, боже, но я ж грамоте не обученный.
— О, Создатель всего сущего, ниспошли мне терпение! — Титивиллий горестно покачал головой и зашагал из угла в угол, так что в Кривоносовой каморке тотчас стало тесно. Шагая, бог размеренно говорил, в особо важных местах подчеркивая сказанное энергичными жестами: — Повторяю в последний раз. Ты станешь моим пророком. Я буду с тобою говорить. Ты будешь записывать. Я ЗНАЮ, что ты не умеешь писать. Я потому тебя и выбрал. Нынче всяк, кто способен держать в руках перо, почитает себя творческой личностью. И просто копировать, просто записывать — этого для них уже мало! Им непременно нужно вставить что-нибудь свое! Проявить индивидуальность! Где те времена, когда лучшим новым считалось хорошо скомпонованное старое?! Прошли, развеялись как дым! Так вот, — бог повернулся и указал выпачканным в чернилах пальцем на Кривоноса, — ты, отроче, мне подходишь именно потому, что грамоте не обучен. И сможешь начать, как говорится, с чистого листа.
* * *
Конечно, поначалу Кривоносу чистых листов не дали. А потом, когда дали, — то не чистые, но отчищенные от прежних надписей, и все одно велели работать аккуратно. Иначе, грозились, придет гневный Титивиллий и...
Титивиллий действительно приходил — и без всякого «иначе». Давал подзатыльник, если Кривонос отлынивал; хвалил, когда замечал за будущим пророком старательность или просто был в хорошем настроении. Учись, говорил, великим человеком станешь. Потом бродил по скрипторию, не замечаемый монахами, заглядывал в их труды, гневался страшным гневом, если обнаруживал ошибки у переписчиков, изгонял криво написанные буквы с пергамента и монахам приходилось начинать работу заново.
Одно слово — божество чистописания, созданье придирчивое.
Кривонос так и не понял, благодаря чему он, сын кожемяки, попал в монастырский скрипторий — но вот же, взяли, и теперь, полгода спустя, он с удивлением обнаружил в себе склонность к молитвам и созерцательной жизни, и перо в его заскорузлых, громадных пальцах уже не казалось чем-то неестественным. Только сны про Синеглазку... от них Кривонос отказываться не собирался. Думал: завершу обученье, сделаю, чего Титивиллий хочет, и женюсь. А что! — монахам ведь не всем женитва запрещена, только тем, которые сами обет целомудрия приняли!
Пока же он постигал тайны нелегкого скрипторского ремесла. Оказалось, они напрямую связаны с его прежним занятьем, только теперь Кривонос работал с кожами более качественными, «доведенными до ума». Он учился аккуратно разрезать их скальпелем, учился бритвою соскабливать шероховатости, разрезать страницы, иглою размечать пергамент, чтобы потом ровне-о-о-охонько провести линии... А уж сколько времени убил, покуда наловчился зачинять перья, краску разводить, писать особым, только для этого монастыря характерным почерком!..
Одновременно с постиженьем непростой скрипторской науки Кривонос всё больше узнавал о Титивиллии — что-то из разговоров монашеских, а что-то непосредственно от бога. Как уже говорилось выше, Титивиллий был божеством чистописания, а значит, не терпел ошибок, не сносил насмешек во время священной (как он полагал) работы, хотя в иное время был склонен к шуточкам, и довольно острым. Помимо хищенья букв из работ нерадивых монахов, он любил изменять маргиналии: пририсовывать неким безликим человечкам вполне узнаваемые черты: изображал кочета с лицом местного прекантора, келаря делал хомяком, ризничего обращал в обезьяну, а уж кем по милости Титивиллия становился аббат — о том мы стыдливо умолчим, дабы не порочить, даже простым упоминанием, честного человека (а что оный «честный», говорят, имел сверхъестественную тягу к молоденьким новициям — так это ведь не доказано...).
Когда в монастырь приезжали братья из других обителей, Кривонос узнавал, что Титивиллий наведывается и туда, не обделяя никого своим придирчивым вниманием. При этом нельзя сказать, чтобы Титивиллия не любили: монахи, хоть и посвятили свою жизнь Создателю всего сущего, мелких божков (иначе называемых демонами) старались не обижать, исправно приносили им дары, читали раз в сутки общую благодарственную молитву, а по праздникам — возносили каждому особые славословия. Среди прочих Титивиллий еще был довольно скромен: удовлетворялся малым, а лучшим даром для себя почитал красиво и без ошибок переписанную книгу.
Наконец божок решил, что будущий пророк достаточно поднаторел в непростом мастерстве переписчика и можно уже являть ему откровения. Титивиллий всё продумал заранее, и теперь, еженощно являясь Кривоносу во снах, надиктовывал тайное, делая его явным. Аккуратный Кривонос записывал слово в слово каждое откровение. Так постепенно упорядочивались правила общения с Титивиллием: какие надлежит приносить ему жертвы, как молиться, как работать над книгою, чтобы божество не прогневалось...
И вот, погожим осенним днем работа была завершена, Титивиллий велел Кривоносу переплести книгу, а на следующий день явился во сне к аббату (преизрядно смутив того, ибо сон был... хм... ну, в общем, не обошлось в нем без новициев). Настоятельному совету божества аббат внял и утром вызвал к себе Кривоноса. Юный выходец из кожемяцкой слободы на общем капитуле был назван пророком Титивиллия, братии предъявили книгу откровений сего божества, с коей надлежало в кратчайшие сроки снять копии, дабы разослать по иным обителям. Главным же наблюдателем за сим важнейшим процессом назначили... разумеется, Кривоноса!
Он заикнулся было о женитьбе — аббат, сурово сдвинув брови, заявил: и речи быть не может! пророкам жены не полагаются, да и вообще, откуда у тебя, сын мой, возьмется время на... э-э-э... на что-либо, кроме служенья придирчивому божеству?
Титивиллий, словно учуявши неладное, в снах Кривоноса больше не показывался. Да и наяву тоже не приходил — был, видимо, увлечен инспекцией отдаленных монастырей.
Близилась зима, а с нею новые хлопоты; за приуготовленьями к этому суровому времени года о Кривоносе не то чтобы забыли, но не вспоминали особенно. Он же, полностью отвечая ожиданиям аббата, трудился старательно, так что все копии «Титивиллова откровенья» оказались сходны между собой, словно сестры-близняшки.
* * *
Была ранняя весна, пора цветенья и птичьих трелей, пробужденья природы и, в том числе, некоторых младших божеств. Лукавый Титивиллий... ну да, да, кое-что утаил от Кривоноса! И в своих «Откровениях...» несколько погрешил против истины: умолчал, что на зиму впадает в спячку. Титивиллий надеялся той утайкой переломить ситуацию, ведь священные книги изменяют реальность, это всякому известно.
И вот он пробудился, зевнул, потянулся так, что аж позвонки хвоста хрустнули...
— ЧТО?!!! Хвоста?!!!
В два прыжка Титивиллий оказался возле озерца и с изумлением уставился на свое отражение.
Хвост с кисточкой. Ноги с козлиными копытами. Пальцы в виде остро отточенных писцовых перьев. Рога кривые. И рожа чудища, каковыми полны адовы пределы.
Уж как рвал он и метал, уж как ярился! — а толку? — из священной книги слова не вымараешь. Даже тем, что жрицами Титивиллия, согласно «Откровению...», должны были служить лишь красавицы с голубыми глазами, божество не утешилось.
«А что же пророк Кривонос?» — спросите вы. А пророк, как и положено, взял в жены Верховную жрицу (оказавшуюся родом — вот удивительное совпаденье! — из того же города, что и он сам), и жили они долго и счастливо, хотя бывало и ссорились по пустякам. Но что бы ни случалось, они, и дети их, и внуки — и так до скончания веков — всегда носили с собою высушенные вербену, зверобой и укроп, запаха которых, согласно всё тому же «Откровению...», демон Титивиллий терпеть не может!
| Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «Vladimir Puziy» > Слово пророково (из цикла "Королевская библиотека") |
|
0
спасибо!
400
просмотры
Комментарии