В четверг сдал вычитку вёрстки нового сборника. Будет называться «Зобразіть мені рай», выйдет в изд-ве «Грани-Т», на украинском. Переводы -- мои. Иллюстрации чем-то напоминают иллюстрации из «Химии и жизни» (кто помнит...). Ориентировочный срок выхода -- конец мая-начало июня. В сборник вошли в основном рассказы мистические, из цикла «Киевские истории». Ниже -- один из самых свежих, попавших в сборник.
Владимир АРЕНЕВ
Вкус к знаниям
Он вошёл ровно со звонком. Закрыл за собой дверь в аудиторию — и словно острым лезвием отсёк медное, требовательное дребезжанье. Это был один из маленьких трюков, которые Шахх использовал во время занятий. Ещё один штрих к его образу — образу занятника.
Внимание аудитории следует сосредоточить на себе — сразу, с первой же секунды. Он знал занятников, которые, нарочно опоздав, распахивали дверь с оглушительным грохотом, знал тех, кто любил солёное словцо, частенько кривлялся или же каждый раз менял наряды, причёску, даже тембр голоса... «В этой битве все средства хороши», — говорил Шахху его наставник. Шахх так не считал: шутовство рано или поздно приводит к тому, что тебя начинают презирать. А это — верный путь к гибели.
Он поднялся на кафедру и резким властным движением смахнул с неё несуществующую пыль. Мрамор приятно холодил кожу; под пальцами, едва ощутимые, угадывались буквы. Он помнил каждую из них, в особенности — тот характерный ржавый оттенок в стёршихся за века бороздках. Иногда они снились Шахху, и это были не самые лучшие его сны.
Где-то на «верхотуре» заржали. Зашелестел пакет, наверняка — промасленный, наверняка — с куском мясной запеканки. Одна из девиц визгливо рассказывала другой, как вчера ходила со своим на пляски.
Пахло прелыми листьями, гнилыми грибами и стойлом. Хотя — Шахх точно знал — с утра здесь прибирались.
Он скользнул взглядом по полукружьям рядов. Иногда они напоминали ему соты, иногда — скалу со множеством гнёзд, древний птичий базар, где перья, осколки скорлупы и дерьмо давно перемешались, слиплись, срослись в нечто монолитное и вечное. Шары-светильники, покоящиеся на полых трубках, вписывались в общую картину как нельзя лучше. Некоторые ещё жили, но многие были разбиты или попросту выдохлись — разбитые яйца, давно покинутые птенцами.
С «верхотуры» кто-то уронил сандалию, на нижних рядах её словили и зашвырнули обратно.
— Во имя Всемогущей, Чернозракой, Пронзающей и Очищающей, начнём, — тихо сказал Шахх, ни к кому конкретно не обращаясь.
Но его услышали.
И замолчали.
— Итак, на чём мы остановились в прошлый раз?
— На городе Тысячи Колонн! — выкрикнул с первого ряда вихрастый улыбчивый парень. Этот всегда всё помнил, рассказы Шахха слушал жадно, прищурив глаза и чуть приоткрыв рот. Ловил каждое слово. С азартом отмечал любую его ошибку.
— Верно, — согласился Шахх. — Тош-Ловкач с Красоткой, чудом избежав гибели, добрались наконец до затерянного города Тысячи Колонн. По лестнице, на которую сотни лет не ступала нога человека, они спустились глубоко под землю. И нашли там Оракула-Из-Глубин.
По аудитории пронёсся едва слышный вздох. Оракул был одной из ключевых загадок всей истории. Многие приходили сюда для того, чтобы узнать, о чём сказал Оракул Тошу. Ну и, конечно, — услышать, чем всё закончилось.
— Оракул ждал их в полутёмном зале с низким потолком. С потолка свисали клочья то ли паутины, то ли ползучих растений; свет проникал туда через отверстия в стенах...
— Это как? Город же глубоко под землёй! — встрял вихрастый.
Шахх пожал плечами:
— Древние владели знаниями, которые нынче утрачены. Их светильники жили сотни лет, питаясь мраком и влажными испарениями. А может, и подземными червями, кто знает... Так или иначе, но многие из светильников ещё излучали свет, когда Тош-Ловкач и Красотка вошли в Покои Оракула.
— И их вот так запросто взяли и впустили?! — хмыкнула девчонка с третьего ряда, лупоглазая и с землистой кожей. Шахху рассказывали о ней: дурная наследственность, вдобавок — несчастье, случившееся с городом, в котором она жила прежде. Отсюда и скверный характер: желание доказать всем и вся собственную значимость.
Шахх не был против: пусть доказывает. Но не за его счёт.
— Если бы вы чаще ходили на занятия, то знали бы, о чём я говорил в прошлый раз. Разумеется, «запросто» ничего в этой жизни не бывает. Тошу-Ловкачу пришлось сразиться со стальными истуканами, а затем — решить загадку Трёх Одноглазых Близнецов. Итак, напоминаю, загадка звучала следующим образом...
Шахх повторил то, чем закончил прошлое занятие: формулу загадки, — а затем спросил, кто из присутствующих нашёл ответ. Вверх взметнулось несколько рук. С лёгкой улыбкой на устах, он обвёл взглядом аудиторию, словно раздумывал, кого же вызвать.
В этом и была суть занятий. Вынудить их хоть как-то работать мозгами. Хоть что-нибудь узнать о мире... о том мире, который существовал давным-давно и которого больше не будет никогда. Говорят, прежде на занятиях юнцы и девицы чему-то учились. Теперь они приходили развлекаться — и только если рассказы Шахха были занятными, можно было рассчитывать на интерес со стороны аудитории.
Поэтому — бесконечная история о Тоше-Ловкаче и его подружке. Поэтому — схватки, погони, древние тайны — всё то, что пока ещё этих увлекало.
Как и многие до него, Шахх ухитрялся вплетать в ткань истории небольшие задания и давать хотя бы немного информации о мире. Если задания были простыми и рассказ не содержал сложных слов, эти иногда что-то запоминали и на что-то отвечали. Шахх был для них одним из немногих источников знаний; они не умели читать, как не умели читать их отцы и деды, но те по крайней мере имели доступ к хитроумным механизмам и владели мнемотехниками. Нынешнее поколение не желало разбираться ни в чём и ни к чему не стремилось. Редкие исключения лишь подтверждали правило. К тому же — были чрезвычайно опасны.
Об одном таком Шахха сегодня предупредили. Он отыскал взглядом новичка, которого заприметил давно, едва лишь вошёл в аудиторию, — отыскал и кивнул:
— Слушаю вас.
Тот встал, одёргивая мешковатые штаны и часто моргая. Круглолицый, чуть полноватый, с неестественно длинными передними зубами. «Видимо, врождённый порок. Впрочем, для нынешних физические отклонения, скорее, норма».
Передёрнув плечами, новичок принялся отвечать. Загадка Трёх Одноглазых Близнецов требовала умения считать и природной смекалки, но длиннозубый раскусил её на удивление ловко. Для своего возраста — блестяще.
В планы Шахха это не входило. Быстрый и правильный ответ обесценивал вопрос. Более того, новичок объяснял всё чересчур сложно, большинство из сидящих не понимали, о чём он говорит — следовательно, не могли усвоить материал.
Хуже того — некоторые, заскучав, снова принялись что-то жевать, почёсываться или болтать. По аудитории разлился едва заметный приторный запах.
«В иные времена, — с горечью подумал Шахх, — я бы радовался этому новичку. Я сделал бы из него блестящего мыслителя, учёного, который дал бы человечеству много новых...»
Он оборвал себя и рассмеялся снисходительным, обидным смехом.
— Вы совершили ошибку. Но не страшно: не всем же быть такими умными, как Тош.
Юнцы заржали, девицы захихикали. Длиннозубый дёрнул головой, словно отгоняя мух:
— Я прав. — И принялся повторять всё то же, что уже один раз объяснял.
Не желая выслушивать его до конца, Шахх отмахнулся:
— Чепуха! Можно только порадоваться за Красотку, что с ней был Тош, а не... — многозначительная пауза, — ...кто-нибудь другой.
Свист, хлопки, улюлюканье. Сандалия совершила ещё одно путешествие вниз-наверх.
— И вот Ловкач, справившись с загадкой Трёх Одноглазых Близнецов, оказался наконец перед Завесой Незримого. За нею его с Красоткой ждал Оракул.
Абсолютная, космическая тишина. Даже пакетом с запеканкой не шелестят.
— Что представляла собой Завеса Незримого? Нетрудно ответить — это был огромный полог, отгораживаший дальнюю часть зала. За пологом и скрывался Оракул. Никто — ни человек, ни зверь, ни птица — не могли нарушить уединения, в котором пребывал за Завесой Оракул. Никому не дано было узреть его и остаться в живых. Оракул же, разумеется, знал всё о просителях задолго до того, как они переступали порог зала...
Шахх рассказывал с лёгкостью человека, в сотый раз повторяющего одно и то же. Историю о Тоше и Красотке он придумал, когда был молодым и наивным... когда верил, что этот мир ещё можно спасти. Но если из года в год наблюдаешь за тем, как деградируют поколения, и каждый раз думаешь: вот он, предел, ниже которого опуститься невозможно... а потом приходят следующие — и ты понимаешь, насколько заблуждался!..
Рано или поздно тебя начинают одолевать сомнения: а может, всё зря?
Потом осознаёшь: да, так и есть.
Нередко Шахх ловил себя на том, что перестаёт вплетать в историю о Тоше что-нибудь познавательное. Всё чаще он забывал значение редких слов.
Этого не замечали — некому было замечать.
Сейчас он рассказывал — и впервые почувствовал, что в зале есть тот, кто не просто следит за приключениями Тоша и Красотки. Длиннозубый новичок не спускал с Шахха глаз. Это был взгляд... Шахх сперва даже не понял, какой именно. Не обиженный, нет. Не предвкушающий (как у вихрастого) и не безразличный (как у большинства), даже не азартный, хотя сейчас занятник рассказывал об Оракуле.
Это был — сообразил вдруг Шахх — взгляд, полный презрения. Длиннозубый знал, что правильно решил загадку.
Стоя посреди загаженного, воняющего потом и прелыми листьями зала, Шахх вдруг понял, каким же никчемным он стал. Он, Шахх, знает больше, чем все юнцы и девицы, сидящие сейчас перед ним, когда-либо узнают! Неужели до конца своих дней он так и будет развлекать это жующее и пердящее стадо?!
— «Но как, — спросил Тош, — нам победить захватчиков? Где найти легендарное Оружие Древних?»
«Оно ничем тебе не поможет, — ответил Оракул. — Ибо — взгляни на себя. Ты силён и хитёр — но разве мудр?»
«Если есть добрый клинок — зачем мне мудрость? Мои предки знали множество языков и умели читать. В их распоряжении было немало умных машин; они умели управлять погодой, создавали псевдоживых существ, путешествовали в глубины космоса. И что, помогло им это против захватчиков?»
«Захватчики не при чём! — отрезал голос из-за Завесы Незримого. — Дело в них самих, в твоих предках. Многие пророки сулили человечеству гибель от катастроф и эпидемий. Никто и представить не мог, что людей погубит не беда, а благо. Не болезни и природные катаклизмы уничтожили вас, но — пресыщенность! Когда всё стало достижимо, вы растерялись. Вы перестали к чему-либо стремиться, забыли, для чего созданы. Человек — хозяин Земли, он должен управлять ею, мудро и справедливо, а для этого необходимо развиваться. Твои предки достигли того состояния, когда любое знание становится доступным почти мгновенно. И что же? Они спутали возможность получить знание с самим знанием. Стоя у распахнутых дверей оружейной комнаты, ты можешь войти и взять любое оружие. Но ты не обладаешь им».
«А что, есть разница?»
«Когда рядом окажутся головорезы, ощутишь её на собственной шкуре. Много ли толку в оружии, лежащем в пяти шагах от тебя, если к твоему горлу уже приставлен клинок?..»
Шахх понимал, чем и насколько рискует. Незримый клинок всегда находился у его горла, но сейчас Шахх сам, сознательно, давил на него изо всех сил. То, о чём он говорил, было слишком сложным для аудитории. Он использовал простые слова, но вот абстрактные понятия этим всегда давались с трудом. Приторный запах усилился.
И всё-таки — они слушали! Эти юнцы и девицы впервые за многие годы слушали его, затаив дыхание! Может, кое-кто из них наконец задумался о том, кем является и для чего существует на этой планете...
Может, всё ещё не безнадёжно! Ведь, поняв, они могли бы...
— Чепуха! — сказал вдруг новичок. Сказал громко, так что голос его наверняка расслышали даже на задних рядах. — Чепуха и ложь!
Он поднялся, одёрнув свои мешковатые штаны, и продолжал говорить; Шахх не прерывал его, слишком ошеломлённый таким неожиданным и дерзким вмешательством.
— «Человек — хозяин Земли»? Вы сами-то верите в это? Вы же наверняка слышали книги древних. Не могли не слышать! И все они сходились в одном: история человечества насчитывает не сотни и не тысячи — миллионы лет. И время — оно больше похоже на океан, а не на дорогу, по которой идёшь из конца в конец; волны этого океана то размывают берег, то прибивают к нему камни и песок. За миллионы лет своего существования человечество не раз и не два возносилось к вершинам мысли и духа и не раз низвергалось в пучины беззакония и дикости. Вырождаясь, они становились зверьми, а после — миллионолетия спустя — вновь достигали всё тех же высот. Таков закон природы. Всякий раз, возвысившись, люди полагали себя высшими существами — и всякий раз обманывались, ибо изначально их сотворили не для властвования, но для подчинения!
Теперь Шахх слушал длиннозубого, затаив дыхание. Это было немыслимо! Откуда бы юнец мог узнать о «Пнакотских манускриптах»?! Они были запрещены, тех, кто знал их на память, изымали. И всё-таки — длиннозубый сейчас цитировал их практически дословно!
— «В океане времени другие существа — истинные хозяева Земли — жили с самых первых мгновений его существования. Всегда. Для них сила волн и подводные течения — ничто, безделица! Каждый цикл в истории человечества для этих властелинов мира — всего лишь вспышка солнца на закате дня. А само человечество — в лучшем случае племя рабов. Одни используют нас, как грубое вместилище для своих разумов, когда решают покинуть пределы дальних миров и направиться в наш. Другие видят в людях поживу, или коридор между чудовищными многомерными пространствами и Землёй, или дешёвое оружие в борьбе с другими предвечными божествами.
Все они — межпланетные странники, обитатели тонких миров, порождения Хаоса Изначального — относятся с безразличием к тому, на каком витке развития в тот или иной момент находится человечество. Для большинства из них вообще не существует моментов, ибо они живут на всём протяжении времён одновременно! Но и для тех, чья природа хоть немного близка к нашей, не важно, превратились ли мы снова в полуобезьян или возвысились (настолько, насколько мы способны возвыситься). Потому что, если они пожелают, они придут и возьмут своё — или то, что посчитают своим». — Новичок засмеялся хриплым, надорванным смехом. — Если задуматься...
Договорить он не успел: раскатисто чихнул, потом закашлялся. Приторный запах сгустился настолько, что, казалось, стал видимым, придавая воздуху тошнотворный бледно-зелёный оттенок.
Перед глазами всё плыло, мысли путались. Слушатели давно уже не молчали — сперва то тут, то там раздавалось смущённое бормотание, затем — громкие выкрики. Громкие и предвкушающие.
В конце концов, самым привлекательным для них были даже не рассказы Шахха. Их манила сама вероятность того, что однажды он совершит ошибку — и тогда...
Точнее, уже сейчас.
Откуда-то с верхних рядов донёсся протяжный полувой-полукрик, следом — хохот, в котором не было ничего человеческого. Этот хохот подхватили остальные. Они начали вскакивать с сидений, некоторые уже заспрыгнули на парты.
О да, их облик скорее всего напугал бы людей прежних времён! Врождённые пороки и сознательные модификации тел приводили к тому, что у многих лица были обезображены, на руках — по шесть-семь пальцев, иногда — с удлинёнными ногтями; кто-то отращивал себе жабры, у других кожа на лбу шелушилась и меняла цвет в зависимости от настроения. Они были дети своего времени... детёныши.
Но, что много страшнее, их внутреннее строение тоже изменилось. Как следствие — изменилась психика. Иногда Шахх думал: может, все эти когти, жабры, гребни привели к тому, что нынешние дети попросту не способны усвоить знания предков? Ведь не могут же обезьяны научиться стихосложению, а рыбы — рисованию...
Взамен они получили другой дар: будучи напуганными или раздражёнными, возбуждать друг в друге агрессию. Испуская особое пахучее вещество, они подхлёстывали остальных своих ровесников и в какой-то момент превращались из людей в животных, из отдельных личностей — в стаю. С возрастом они теряли эту способность — те из них, кто доживал до преклонных лет.
Он видел такое сотню раз, и не только во сне, поэтому не испугался. Властно воздев к потолку руки, Шахх приказал:
— Стоять! — и на мгновение они подчинились. Всё в аудитории замерло, хотя густые удушливые волны стайного запаха по-прежнему колыхались в воздухе.
Шахх одобрительно кивнул и, намереваясь окончательно погасить агрессию, начал медленно, ритмично читать молитву:
— К тебе, Всемогущая и Чернозракая, Пронзающая и Очищающая, возносим свои...
Не успел.
С ленивым хлопком взорвался крайний слева светильник, затем — ещё один. Остальные погасли все разом, как будто чьи-то исполинские уста задули пучок свечей.
Последним, что запомнил Шахх, было искажённое злобой лицо новичка: задранная вверх губа, раздутые ноздри, изготовившееся к прыжку тело.
Потом пришла тьма.
* * *
— Как это случилось? — Священник был намного моложе Шахха, но держался самоуверенно, словно хозяин.
— В своём ответе новичок использовал слишком много незнакомых слов. Их это всегда пугает. Я пытался остановить...
Священник положил руку Шахху на плечо:
— Не волнуйтесь. Мы давно уже знали о нём. Со дня на день... Впрочем, не важно. Уясните главное: вы здесь не при чём.
В аудитории было пусто и сумрачно, горели свечи. Уборщики проходились между рядами, выметая мусор. Ещё двое драили пол, кафедру и первые ряды, хотя, конечно, всё отмыть и не надеялись. Кто-то споткнулся и, выругавшись, отбросил в сторону сандалию с разорванными ремешками.
Пахло прелыми листьями и бойней.
— Светильники восстановят через пару-тройку дней. До тех пор... ну, я бы посоветовал вам отдохнуть. Группу мы расформируем, до начала сезона осталось всего ничего. Те из них, кто придёт в следующем году, — («Кто уцелеет и придёт в следующем году», — мысленно поправил его Шахх), — вряд ли вспомнят об этом, — священник неопределённо махнул рукой в сторону первых рядов.
— Его родителям уже...
— Он был сиротой, воспитывался в одной из книг’говорилен. И видимо, нам придётся как следует заняться ею... впрочем, — оборвал он себя, — это уже не ваша забота. Вы свободны, занятник.
Шахх ушёл.
Моросило, он плотнее надвинул на голову капюшон и зашагал по мостовой, стараясь не ступать по лужам. Прохожих почти не было, только один раз мимо него прошаркали, вяло покачивая головами, грибоносцы; на обоих были алые плащи с символом Юггота. Шахх слышал, как они вдруг остановились и обменялись парой фраз, произнесённых так, словно рты у грибоносцев были забиты талым льдом. Задерживаться и вслушиваться он не стал. Быстро миновал площадь Ноденса Поверженного, квартал Резников и вышел на Горбатый мост. Отсюда открывался вид на южную часть города, и Шахх какое-то время стоял, глядя, как серое марево постепенно окутывает крыши домов; он пытался представить, каким был город тысячи лет назад, когда о Древних Хозяевах знали только из легенд и считали их не более, чем выдумкой. «Когда»... Это подразумевало, что когда-то были времена другие — и свободная Земля, свободное человечество. Но если автор «Пнакотских манускриптов» хотя бы на полшага приблизился к истине, значит, Хозяева всегда владели Землёй и всегда властвовали над людьми. Для того они людей и вывели.
Резкий порыв ветра сорвал капюшон с Шахха, но тот не стал его снова надевать, лишь провёл ладонью по бритой голове. На лбу были вытатуированы иероглифы, которые означали то же, что и буквы с ржавым оттенком — там, на кафедре, в Воспиталище младых. Тавро, метка Госпожи. Никто из Хозяев не смеет прикоснуться к Её собственности, если не желает иметь дело с Её прислужниками или же с Нею Самой.
Воспиталище отсюда было не разглядеть, но Шахху отчётливо вспомнился причудливый росчерк над центральным входом; те же иероглифы, но много большего размера. Даже в самой тёмной ночи они были заметны — ибо были чернее любой природной черноты.
Когда приближался очередной сезон, они начинали пульсировать. И тогда младые становились раздражённее и злее: в глубине души они догадывались, что их ждёт, хотя мало кто из них позволял себе задумываться. Именно это погубило новичка: не заумные слова, но то, что он сказал им правду.
Когда-нибудь, подумал Шахх, он сам тоже скажет им правду. Не этим, конечно, — другим, которые придут через год, два, десять. Когда-нибудь он наберётся мужества и скажет... сломается, потеряв всякую надежду, — и скажет.
А до тех пор — будет послушно выполнять то, чего от него ждут: вкладывать в их головы хотя бы крохи от добытых человечеством знаний. Пытаться сделать из них людей.
Он и сам не знал — в безумной надежде или же во имя служения Чёрной Козлице, Матери Лесов.
— Йа! — прошептал он одними губами, падая на колени и касаясь лбом мокрых камней. — Йа!
Это было выше его — внезапно нахлынувшее истовое, рабское поклонение. Это было в нём.
— Йа, Шуб-Ниггурат!
В небе громыхнуло, молния, похожая на щель, рассекла мир напополам.
— Йа! К тебе, Всемогущая и Чернозракая, Пронзающая и Очищающая, возношу свои молитвы!..
Капли барабанили по камням и спине, по крышам и руинам, по куполу Воспиталища и по алтарям. Шахх улыбался. Когда Матерь Лесов придёт за очередным легионом младых, она будет довольна, о да! Как и прочие Древние Хозяева, она любит повиновение и любит живую плоть. Она заботится о своих чадах. Она велика и всемогуща, награждает верных и карает помысливших дерзкое.
Кое-кто недалёкий мог бы задаться вопросом: зачем же тогда Рогатая желает, чтобы младые учились? А ведь ответ был очевиден: затем, что умные люди — вкуснее!
Шахх, до сих пор не позабывший, какой сладкой была плоть его наставника, знал это наверняка.
3-22.03.08 г.
| Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «Vladimir Puziy» > Вкус к знаниям |
Тэги: рассказ
0
спасибо!
314
просмотры
Комментарии