Автор играет с читателями в очень рискованную игру: сквозь весь текст тянется максимально занудная, беспорядочная, без надежды на легкую разгадку интрига, в которой слишком много незначительных и откровенно не эстетичных деталей – и она вдруг завершается буквально на нескольких страницах если не банальным, то очень простым пояснением.
Как будто автор просто застраховался от слишком громких криков разочарования тех читателей, которые не поняли основной сути романа.
А она – в демонстрации, как на подиуме, всей бессмысленности существования обывателя. Надоевшие развлечения и ненужные игрушки – вот мир горожанина. Даже самые глубинные, интимные трагедии – вроде растления дочери родным отцом, а героиня романа столкнулась именно с этим – уже многократно залапаны сюжетами масс-культуры. Каждый день надо просыпаться, идти работать или просто жить, и никакой виртуальный аттракцион не может избавить от мерзкого ощущения пустоты, которое укоренилось в сердце. Подобное ощущение бессмысленности дает сакраментальная строчка Блока «Ночь, улица, фонарь, аптека». Оно является из сартровской «Тошноты», отдавая экзистенциальностью, будто запахом тухлой рыбы. Историк может напоросться на него в романе Дж. Линдсея «Подземный гром» — молодой провинциал никак не может понять, что он делает в муравейнике Рима нероновских лет, и что делают люди вокруг. Живописец… Впрочем, каждый сможет вспомнить свои встречи с подобными произведениями.
Основные персонажи романа – наш современник и два пилота межзвездных кораблей — это детали замысла, шестеренки, которые думают найти мир, состоящий из подобных им шестеренок, а попадают в стандартный мотор интриги. По большей части неясно, чем они занимаются и каковы их ближайшие цели в жизни. Физик мало думает о физике и даже о промоушене своих открытий (да и открытия-то совершает на страницах книги скорее его напарник). Воспоминания об эротических видениях юности заботят его куда больше. А тут еще отношения с брошенной/подобранной женой и прошлое серийного маньяка. Пилот корабля мало ощущает себя человеком — её искалечили, когда сращивали с машиной. Ну а другой пилот не может понять, жить ему или снова нырнуть в виртуальность и тихо отдать концы, представляя себя детективом 50-х.
Вокруг них роятся порой не люди, но просто маски, которыми пользуется электроника ныне исчезнувших цивилизаций.
Казалось бы – ну что тут вообще хорошего?
Новацией автора стал еще один план бессмысленности: когда человечество вырвется к звездам, и получит новые возможности – вдруг окажется, что индивид между планет ещё более одинок, чем между кварталов. Культура не успевает за экспансией человека, который может взять к звёздам все библиотеки мира. Четыреста лет спустя люди на периферии не смогут создать новые смыслы, оттого будут постоянно пытаться воскресить прошлое. Мы видим городские улицы на других планетах, будто взятые из фильмов жанра «нуар». Попытки людей подражать образу действий почти забытых персонажей или преобразовать своё тело так, чтобы зарабатывать в качестве рикш.
Города возникают на других планетах, будто реликты неправильного прошлого, как устойчивые сверхтяжелые элементы среди своих радиоактивных собратьев.
Тут автор отчасти лукавит. Фронтир цивилизации – это всегда работа с упрощенными смыслами. Человек берет с собой единственную книгу, вооружается лаконичными принципами, собирает команду – и отправляется строить новый мир. Но и его образы имеют под собой основание – людям на периферии, каким бы цельным мировоззрением они не обладали, тяжело воспроизвести многоцветие и разнообразие столичной культуры. Хотя бы потому, что мало узких специалистов. В этом смысле гордость единственны композитором или склонность учить детей только игре на скрипке – это примета индустриального этапа культуры. Воспроизводство материальной культуры прошлых эпох в самых подробных декорациях, где людей хватает далеко не на все роли – может быть приметой следующего этапа цивилизации.
Но и вокруг человечества – какой-то мрачный винегрет из обломков и останков цивилизаций, из дегенеративных или просто устаревших структур. Инопланетяне могут идти от планеты к планете чтобы рыть в них громадные котлованы и роиться, как насекомые.
Как сохранить здравость рассудка с такими соседями?
Автор сохраняет за новыми пионерами космоса лишь одну искреннюю страсть – жажду новых открытий. Она становится самодовлеющей, будто тяга к выпивке у алкоголика, и единственно в ней, порой лишив себя человечности, люди еще могут найти себя. Йон Тихий у С. Лема летел долгие годы, надеясь вернуться к Земле, здесь же летят в бездны, не особо желая возвращаться. И автор дает им эту бездну – куда можно падать почти бесконечно.
Итого – роман колеблется между семью и восемью.
П.С. Перевод снабжен подстраничными сносками. Иногда очень дельными, иногда до странности малозначимыми. Что они действительно хорошо показывают – это игру автора со словосочетанием «Белая кошка» и фиксируют отсылки к другим текстам М. Джона Гаррисона
цитировать
