В произведениях Галиной в экзистенциальные прорехи в привычной повседневности сквозит древний, хтонический ужас. И вот её новый роман — роман автохтонический.
Безымянный город, безымянный герой.
Впрочем, в описаниях этого города, обнаруженного автором на границе Восточной и Западной Европы, безошибочно угадывается Львов с его ресторациями, аптеками, улочками, площадями и, конечно, кофейнями. Да и герой, до поры до времени старательно выводимый как обезличенный «он», в финале обретает фамилию — для разгадки романа то ли ключевую, то ли просто знаковую.
Пусть «Автохтоны» и не являются детективом в чистом, беспримесном виде, сюжет романа основан на расследовании обстоятельств постановки оперы «Смерть Петрония» в ревущие — не только в Америке, но и в Европе — двадцатые прошлого века.
Прибывший в город герой без имени движется по следу художественного объединения «Алмазный витязь» (название-перевёртыш маскирует собой совсем другое художественное объединение, существовавшее в реальности, и Галина доброжелательно расскажет об этом читателю), участники которого поставили «Смерть Петрония» на сцене городского театра.
Расследование позволяет автору познакомить героя с городскими жителями-аборигенами: оперными певицами и нищими, официантами и официантками, коллекционерами и водителями такси. Их портреты выразительны и живы. Галина вообще внимательна к жизни и ее обитателям, и оттого мизансцены в романе выписаны детально и атмосферно, с выцветшими обоями, вечными мигающими лампочками, красками и ароматами.
Это двойственность (разделённость, но не противоположность), по Галиной, неотъемлемое свойство реальности. Вот как она описывается в книге: «Дети осваивают мир постепенно, острова реальности поднимаются из темного моря возможностей». И еще: «Он где-то читал, что если свет мигает с очень короткими интервалами, мозг просто игнорирует краткие периоды темноты, как бы достраивая реальность в момент ее исчезновения. Если окружающий мир нам регулярно отключают на долю секунды, а потом включают вновь, кто это заметит? Мы живём среди лакун и провалов...»
Эта фраза, кстати, из разговора героя с двумя фрирайдерами (не байкерами), и своеобразный «пелевинский» характер беседы подчеркивают их имена: Упырь и Мардук (привет вампирам Виктора Олеговича). Эти просвещенные вольные райдеры, рассуждающие о конце человечества и читавшие «Конец времени композиторов» Владимира Мартынова, в раздвоенной реальности города вполне могут оказаться парой оборотней.
Двоится не только город, но и сам текст. Наряду с основным повествованием в него включены фрагменты постановки «Смерть Петрония», и в этих театрализованных рассуждениях о природе власти и происхождении тиранов уловимы брехтовские нотки.
Впрочем, социальное и острое находятся в книге на втором плане и уподобляются гомункулюсам-инклюзникам, которые не могут выбраться из предназначенной для них бутылки.
Одна из таких легенд, о гениальном местном художнике, рождается непосредственно в ходе расследования и тотчас находит материальное выражение в виде сувенирных кружек и магнитиков. Миф становится реальностью, и новая легенда участвует в формировании идентичности города.
А что же безымянный — до поры до времени — герой?
Ему предстоит выбрать, частью (деталь — вот слово, звучащее в финале романа) какой реальности он хочет быть — волшебной, в которой живут оборотни и сильфы и где звучит музыка сфер, или обыденной, где красные глаза, светящиеся в темноте, — всего лишь огни местной телевышки, а семейная трагедия — результат не загадочного убийства, а усталости души.
Герой делает свой выбор. Но, несмотря на всю увлекательность литературного путешествия по безымянному городу, для читателей финального катарсиса не будет. Как говорит официант из романа, «кому нужны легенды со счастливым концом... это уже не легенда, а дамский роман. Им жесть подавай, туристам. Катарсис за чужой счет, вот что им нужно».
И этот путь читателю-путешественнику придётся проделать самостоятельно. И всё, лишённое благодати, о которой говорит Парацельс в эпиграфе романа, оказывается на полях книги странствий души по мифологическому пространству, вечному и безвременному, лишь маркими маргиналиями.
Букер почти не виден О романе Дмитрия Казакова «Чёрное знамя»
Букер особенно близок О романе Владимира Данихнова «Колыбельная»
цитировать
свернуть ветку