19. В разделе «Встреча с писателем» публикуется небольшое интервью, которое Адам Холлянек/Adam Hollanek взял у профессора Конрада Фиалковского/Konrad Fialkowski, в ту пору, пожалуй, второго (после Лема) по популярности писателя польской научной фантастики. Особенно у зарубежного читателя – рассказы К. Фиалковского переводились на английский, французский, немецкий, испанский, португальский, японский, венгерский, чешский, словацкий, русский, украинский и другие языки. У нас на сайте можно почитать о писателе вот здесь
МЫ ОДИНОКИ В КОСМОСЕ?
Sami w kosmosie?
Адам Холлянек: Пан профессор, как вы восприняли известие о присуждении вам премии журнала “Fantastyka”?
Конрад Фиалковский: Я был этим приятно удивлен. Это первая моя отечественная литературная премия, хоть и не первая вообще, я уже получал аналогичные премии за рубежом.
Адам Холлянек: И чем вы можете это объяснить?
Конрад Фиалковски: Вкусом тех, кто присуждает премии. Кроме того, я из другой группы профессионалов: ученых, а не писателей. А ярлыкам, особенно в нашей стране, придается решающее значение.
Адам Холлянек: И, кстати, как так случилось, что вы – автор многочисленных научных работ, член международных научных комитетов и, насколько мне известно, изобретатель биомедицинского (biomedyczny) компьютера, одного из первых в Европе – занялись написанием фантастики?
Конрад Фиалковский: Стоило бы, пожалуй, спросить: почему писатель фантастики занялся всем этим прочим? Я начал писать фантастику более тридцати лет назад, еще в лицее – и пишу ее, хоть и понемногу, до сих пор.
Адам Холлянек: Но почему?
Конрад Фиалковский: Потому что таким образом можно изложить те мысли и идеи, которые иначе трудно выразить.
Адам Холлянек: Стало быть, вы писатель-фантаст?
Конрад Фиалковский: Да. И это потому, что писатель-фантаст, в отличие от писателя-реалиста, трактует мир, объект своего интереса, условно, как одну из возможностей, количество и разнородность которых невероятно велики. Я писал об этом в «Homo Divisus». Писатель-реалист меняет лишь ситуации, оставаясь в рамках и структуре существующего мира. При таком разграничении многие из писателей и многие из произведений оказываются в первой группе, хотя писатели об этом даже не подозревают. Искушение заняться изменением структуры действительности, свойственное писателям – это приглашение в фантастику. Наверное в будущем, когда современное ему многомерное и многосюжетное, интерактивное с пользователем телевидение, поддерживаемое такими компьютерами, каких сегодня еще нет, станет частью окружающей человека действительности, а отвечать на вопрос: “А что тут творится на самом деле?”, будет все труднее и труднее, реалистической литературе придется задавать себе немало труда, чтобы таковою оставаться.
Адам Холлянек: Ну, она всегда сможет попросить помощи у точных наук, которые говорят, каков мир есть на самом деле.
Конрад Фиалковский: И при этом остаться литературой?
Адам Холлянек: Да.
Конрад Фиалковский: Это не так просто. В точных науках, по крайней мере, как мы сейчас их понимаем, вопрос «как?» всегда корректен, вопрос «зачем?» более или менее справедлив, вопрос же «почему?» как минимум сомнителен. И литература, которая отвечает лишь на первый из этих вопросов, называется научно-популярной. Но для человека, ее потребителя, все три вопроса одинаково важны. Ведь <художественная> литература это воображаемые модели взаимодействия человека с другими людьми в устоявшейся, неизменной структуре – в реалистическом ее варианте, или модели взаимодействия человека с другими людьми в изменчивой структуре, иногда полностью выдуманной – в фантастике. Но человек – инвариант, без него литературы нет.
Адам Холлянек: За эти рамки выходит, вероятно, контакт с другой цивилизацией. Во всяком случае, так вы считали раньше. Ведь это вас, наверное, следует признать автором идеи «несостоявшегося контакта», поскольку ваш рассказ «Воробьи Галактики/Wroblie Galaktyki», был опубликован в 1959 году, до выхода в свет «Пикника на обочине» братьев Стругацких и «Свидания с Рамой» Артура Кларка.
Конрад Фиалковский: Другая цивилизация – это, пожалуй, величайшая из неизвестных, которые могут встретиться человечеству. Если они нас найдут, то обретут в наших глазах масштабы Бога и Сатаны одновременно, и вдобавок к этому будут для нас еще более отдаленными и непонятными. Если мы их найдем, пропорции могут оказаться более для нас выигрышными. Но вы знаете, честно говоря, я не верю, что это когда-нибудь случится. На протяжении последних десяти лет я, как ученый, занимался механизмом возникновения человеческого мозга, как побочным результатом адаптации, не имеющим ничего общего с эволюцией. И я построил эту модель. Если она верна, то универсальна, потому что ее принципы не обязательно связаны с конкретными условиями, существующими на нашей планете. Из нее следует также, что одновременное существование мыслящего мозга и рук-манипуляторов, характерное для человека, это случайность, а не неотвратимый результат причинно-обусловленных событий. Согласно этой модели, намного более вероятным результатом эволюции является «разум-наблюдатель», что-то вроде разума китов или лемовского Соляриса, которые не изменяют своего природного окружения и не демонстрируют этими изменениями своего присутствия. Исходя из этой модели, принятую ныне вероятность существования таких, как наша, цивилизаций следует снизить на много-много порядков, устремляя ее, фактически, к нулю. С этой точки зрения программа SETI совершенно бесполезна.
Адам Холлянек: То есть мы одиноки в космосе. И как вы, писатель-фантаст, только можете рушить идею «братьев по разуму»?
Конрад Фиалковский: Логика глуха к нашим мечтаниям. Но, может быть, модель ошибочна. Ее основные положения опубликованы в международной антропологической прессе и самые выдающиеся умы ищут в ней бреши. Может быть, таковые и найдутся, и тогда одна из величайших человеческих грез избежит попадания в область столь малых вероятностей, что их следует называть, скорее, невероятностями.
Адам Холлянек: А другая мечта человечества: очеловеченные кибернетические механизмы?
Конрад Фиалковский: В отличие от полета на Марс, перспектива которого чем дальше, тем яснее вырисовывается, перспектива воистину мыслящих машин – чем больше мы узнаем о компьютерах и мозге, тем сильнее размывается.
Адам Холлянек: Однако многие ученые видят это иначе.
Конрад Фиалковский: В естественных науках не устанавливают истин путем голосования. Ни модели, ни даже концепции таких машин пока нет.
Адам Холлянек: И не будет?
Конрад Фиалковский: Этого я не знаю. Существование человека доказывает, что по меньшей мере такое устройство для переработки информации, как наш мозг, можно создать. Хватит ли у человечества на это времени и желания – вот в чем вопрос.
Адам Холлянек: Если эволюция сотворила человека методом «проб и ошибок», то целенаправленная деятельность должна гораздо раньше увенчаться успехом.
Конрад Фиалковский: Но сколько же времени заняло у эволюции это сотворение. Время эволюции отстоит от нашей интуиции и нашего понимания намного дальше, чем звезды друг от друга.
Адам Холлянек: Но ведь несколько тысяч или даже там несколько десятков тысяч лет нашей цивилизации – это не так уж и много.
Конрад Фиалковский: Вы оцениваете исключительно время результатов. Это как с восхождением на горную вершину. Один шаг, последний, тот самый, о котором вы говорите -- и видна вся панорама. Но перед этим надо сделать десять тысяч шагов, чтобы приблизиться к цели. Наши ближайшие родственники по эволюции находятся в нескольких метрах от вершины. Только вот они никогда их не преодолеют – и не потому лишь, что им трудно, блуждая, добраться до нее, но и потому, что даже будь у них эта неслыханно малая возможность, мы этого никогда не допустим.
Адам Холлянек: А может быть, кто-то поможет нам взобраться повыше?
Конрад Фиалковский: Кто? Космиты? Бог? Возможно. Но в таком случае Он должен также позаботиться о том, чтобы мы с этой новой вершины не сверзились в пропасть. Но это человеческая логика, которой, наверное, космические поводыри неподвластны.
Адам Холлянек: Спасибо за беседу.
цитировать