В рубрике «Встреча с писателем» напечатано интервью, которое Дорота Малиновская/Dorota Malinowska при поддержке Паулины Брайтер/Paulina Braiter взяла у американского писателя Орсона Скотта Карда/Orson Scott Card (стр. 70-71). Интервью называется:
НА САМОМ ДЕЛЕ МЕНЯ ИНТЕРЕСУЕТ ДОБРО
Дорота Малиновская: Польские читатели познакомились уже с «Игрой Эндера» и приняли ее на ура. Мы считаем, что это лучший НФ-роман, написанный за последние двадцать лет.
Орсон Скотт Кард: Рад это слышать. Автору никогда не ведомо, как его книги принимают в других местах. Я до такой степени американец, что даже не могу взять в толк, как то, что я пишу, может восприниматься представителями других культур. Для меня важнее новые читатели, чем деньги. Если моя книга кружит среди людей, я бесконечно счастлив.
Дорота Малиновская: Как вы начали писать?
Орсон Скотт Кард: Я стартовал в этом ремесле в качестве автора театральных пьес. Но, может быть, мне лучше прежде сказать, что я член Церкви святых последнего дня, то есть мормон. В нашей Церкви нет официальных священников, все участвуют в общественной жизни, включая детей. От нас с самых ранних лет ждут, что мы станем брать слово, молиться и писать. Поэтому я уже в детстве, если хотел написать, например, одноактную пьеску на четверть часа, мог ее написать, так же как, впрочем, и все остальные. Писательство никогда не было для меня чем-то особенным, чему я хотел посвятить всю свою жизнь. Я хотел стать врачом, потом какое-то время собирался пойти на военную службу, потому что зачитывался книжками о нашей Гражданской войне. В колледже я начал изучать археологию, но это длилось всего один семестр. Как оказалось, на самом деле я хотел читать книги, написанные археологами, а не трудиться на этой ниве.
А между тем я занялся театром: играл роли, режиссировал спектакли, и, конечно, писал пьесы. И иногда правил чужие. Однажды мы ставили спектакль по рассказу Дэниела Киза «Цветы для Элджернона», и мне ужасно не понравился его второй акт – ну так я его поправил. Конечно, те люди в Нью-Йорке, у которых мы купили права, не имели об этом понятия, но это мой второй акт шел на сцене, чем я очень гордился. С тех пор я не раз адаптировал тексты разных авторов, используя также при этом Библию и мормонские книги. Величайшим моим достижением была написанная еще в колледже пьеса «Каменные скрижали», в которой рассказывалось о жизни Моисея и Аарона. И я подумал, что людям и в самом деле интересно то, что и как я пишу. А вот тем, как я играю, как пою – никто не восхищается. И костюмы сидят на мне плохо. Так, может быть, писательство и есть мое призвание? С тех пор я и стал думать о себе как о писателе.
Но я по-прежнему писал пьесы. И основал собственную театральную труппу, взял в долг двадцать тысяч долларов, хотя зарабатывал только семь. И постепенно пришел к выводу, что, быть может, театр – не лучший способ зарабатывания денег на содержание семьи. Тогда я переключился на научную фантастику.
Мне уже случалось до этого время от времени писать НФ-рассказы. Я всегда очень любил фантастику, хотя, конечно, читал не только ее; и я, конечно, знал, что рассказы этого жанра пользуются большим спросом. Вначале у меня написалось несколько рассказов, которые можно отнести к фэнтези. Бен Бова забраковал их все до одного. Затем появилась «Игра Эндера» -- рассказ, который я позже развернул в роман. Ну а потом уже было как в театре. Пока люди будут покупать мои романы, я буду их писать.
Дорота Малиновская: Перед вами еще долгий карьерный путь.
Орсон Скотт Кард: Хотелось бы мне в это верить. Мне уже в пятый десяток лет, и временами я чувствую себя… ну, не очень молодым человеком, скажем так. Столько уже лет работаю, пишу – а чего достиг? Не знаю.
Дорота Малиновская: Вы также занимаетесь компьютерами?
Орсон Скотт Кард: Да, это так. Обожаю компьютеры. Пишу об играх. Для меня игры – единственная причина существования этих машин. Все другие программы нужны лишь для оправдания покупки компьютера, а на самом деле компьютер служит только забаве. С их помощью можно просто замечательно рассказывать истории. Компьютерные игры потеснили книгу и кино в той нише, которую они прежде занимали.
Дорота Малиновская: Вы, наверное, знакомы со многими молодыми авторами, поскольку ведете постоянную рубрику рецензий.
Орсон Скотт Кард: Да, верно. Но я рецензирую только те книги, которые мне нравятся. По очень простой причине: я пишу лишь о том, что прочитал до конца, а жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на чтение того, что не нравится. Я начинаю читать, и если книга мне не нравится, я откладываю ее в сторону. Жутчайшее, конечно, отношение к чужой работе. Иногда с книгой может оказаться что-то не так, и тогда это выходит на явь, но уже одно то, что книга прочитана мною до конца, свидетельствует о том, что она мне понравилась и что за нее стоило взяться.
Дорота Малиновская: Ваши книги -- те, по крайней мере, которые я читала, рассказывают об очень умном ребенке, который должен выполнить очень трудное задание. Почему так?
Орсон Скотт Кард: По нескольким причинам. Во-первых, когда я начинал писать научную фантастику, мне было двадцать лет, я сам находился в фазе созревания. Уже в отрыве от родителей, но еще без всяких семейных обязанностей. Я знал детей, поэтому и писал о них. С тех пор я вырос и, надеюсь, могу уже писать о том, что значит быть взрослым и жить среди взрослых.
Существует еще одна, более важная причина: именно в детстве с нами случается все самое важное. Вся наша взрослая жизнь – ответ на то, чему мы научились в детстве, на те взгляды, которые нам привили. Ответ бунтом или согласием, продолжением. Поэтому, если не знаешь, каким был человек в детстве, в какой семье, в каком обществе он рос — на самом деле ты этого человека не знаешь. Если хочешь написать, например, историю жизни Элвина (герой цикла Карда «Сказание о мастере Элвине». Прим. W.), начни с самого начала и покажи, как он рос и взрослел. То есть я на самом деле описываю не детство, а жизнь.
Дорота Малиновская: Мне кажется, что для вас детство – особый период человеческой жизни. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить о таких книгах, как «Songmaster» или «Wyrms», не говоря уже об «Игре Эндера».
Орсон Скотт Кард: Героиня «Wyrms» уже не ребенок, она подросток. Но мы действительно отчетливо видим, каким было ее детство. Иначе было бы непонятно, почему ее жизнь сложилась так, а не иначе.
Дорота Малиновская: Но вы пишете не о простых, а о гениальных детях…
Орсон Скотт Кард: Что ж, откровенно говоря, я считаю, что научная фантастика – наследница романтической традиции, а в романтической литературе главный герой всегда находится выше прочих. Я пишу о самых красивых, самых умных, самых способных людях. Из этого не следует, что простые люди мне не интересны – напротив. По-моему, простых людей вообще не существует. Каждому предназначено сыграть свою роль. Даже когда я пишу об Эндере… так уж складывается, что стратега лучше Эндера нет во всей Вселенной, но отчасти потому, что именно он оказался на этом месте… «Игра Эндера» -- приключенческий роман. «Глашатай мертвых» -- мудрее и как бы мрачнее. Я стараюсь писать об умных людях, но проблема в том, что я не могу создать героя, который был бы умнее меня самого. Надо, однако, пытаться.
Дорота Малиновская: Это, конечно, упрощение, но ваши герои – в некотором отношении мессии. Они не только превосходят других людей, но и совершают поступки, зачастую определяющие судьбу всего человечества.
Орсон Скотт Кард: Это верно, но не надо представлять это себе так -- Кард садится за стол и думает: «А давай-ка я напишу сейчас что-нибудь про мессию». Я стараюсь писать о добрых людях. Толстой как-то сказал, что зло можно описать бесконечно разнообразно, а добро всегда одинаково. Я с ним в этом не согласен. Я считаю, что интересны именно добрые люди, а злые – попросту неинтересны. Сорви маску со Сталина и увидишь под ней Гитлера. На самом деле меня интересует добро. И заключается оно отнюдь не только в подчинении своей жизни установленным правилам какой-то религии. Добрый католик – добрый, и добрый мормон – тоже добрый, хотя у их религий разные правила. В чем же заключается суть добра? Я считаю, что воистину добрый человек способен отказаться от собственных удовольствий, собственных стремлений, даже собственной жизни – ради счастья других людей. Речь идет не о порыве, но о чем-то более постоянном. Мы восхищаемся такими людьми, несмотря на их слабости. А поскольку Иисус Христос – образец добра, они, конечно, могут чем-то Его напоминать. Но это не значит, что я пишу о мессиях.
Дорота Малиновская: Как вы оцениваете современную научную фантастику?
Орсон Скотт Кард: Научная фантастика в своем начале сосредоточивалась на науке и ее возможностях формирования будущего. Потом она стала развиваться, и появилось множество новых тем и новых технических приемов. Несмотря на это ни одно из течений не исчерпалось, ни одно из новых поколений авторов не сумело поставить крест на творчестве своих предшественников. Поэтому сейчас внутри НФ наблюдается бóльшая разнородность, чем вне ее, во всяком случае, если говорить об американской литературе, в которой уже давно не появлялось ничего нового.
Дорота Малиновская: Но ведь и там выходят в свет интересные книги, например «Мир глазами Гарпа» Ирвинга.
Орсон Скотт Кард: Я вовсе не считаю плоды такого писательского творчества плохими. Здесь опасно другое: те, кто такую литературу любят, считают ее единственно хорошей. Конечно, существуют исключения из этого правила. Но, в общем, в НФ-течении больше жизни, быть может отчасти потому, что тут никто никому не указывает, как нужно делать и как делать не следует. Если я решу, что стану писать свою книжку так, а не иначе, никто мне не сможет этого запретить, в то время как в главном течении полно критиков, способных меня уничтожить. В научной фантастике господствует демократия. Тут люди сами решают, что они хотят писать и что хотят читать.
Дорота Малиновская: Вы считаете, что научная фантастика постепенно набирает зрелости?
Орсон Скотт Кард: В истории литературы можно подметить определенный алгоритм. Появляется некое направление, совершается перелом, а когда образцы утверждаются, их вновь оспаривает нечто новое. Великие романтики были революционерами, как и модернисты, такие как Джойс, Лоуренс или Вирджиния Вульф. Но в 20-х годах случилось нечто, в чем-то подобное случившемуся в Советском Союзе, где революция произошла в 17-м году, а ее наследники еще под конец 80-х годов кричали: «Мы революционеры, а все те, кто выступают против нас – контрреволюционеры!». То же самое свершилось в литературе, то есть революцией стало рождение в 30-х годах научной фантастики. Только мы не вторглись на их территории, не захватили там власть. И правильно сделали. Нет ничего хуже, если бы случилось так, что людей стали бы заставлять читать научную фантастику. Фантастику нужно открывать для себя самому – не по приказу. Я считаю, что научная фантастика дошла в своем развитии до того момента, когда надо писать не только о науке и о том, чего мы можем с ее помощью достичь, но и о том, что это значит – быть человеком. Например, у Октавии Батлер хватает, конечно, старой доброй науки, но, знакомясь с созданными ее воображением существами, отчасти человеческой природы, отчасти иной, мы, прежде всего, узнаем нечто новое о самих себе. Трудно познать сущность чего-то, не выходя за пределы того, в чем это что-то находится. Можете ли вы в Польше, среди поляков, познать сущность полячества? Нужно выехать из страны, и, лишь вернувшись, вы сможете сказать: «Я знаю, что это такое – быть поляком. Потому что я видел остальное». Так, во всяком случае, было со мной. Как оказалось, я не больно-то много знал об Америке, пока не уехал на два года в Бразилию и не посмотрел на нас чужими глазами.
Научная фантастика может стать величайшей современной литературой. Я уверен в том, что в Америке так оно уже и есть. Через две сотни лет, обсуждая достижения американской литературы второй половины ХХ века никто не вспомнит даже об Апдайке или Соле Беллоу. Их место займут Айзек Азимов, Роберт Хайнлайн, Урсула Ле Гуин, Октавия Батлер, Харлан Эллисон, Рэй Бредбери… Ибо это они делали нечто существенное, нечто новое.
(Продолжение следует)