Мне, конечно же, стоило в тот раз промолчать. Студенты, по идее, вообще должны молчать на лекциях до тех пор, пока преподавателю не придет в голову что-нибудь спросить у аудитории. Дже в этом случае не факт, что стоит отвечать добровольно. Вот если преподаватель укажет на студента и назовет его фамилию… хотя и тут возможны варианты.
С другой стороны, наш лектор сам был виноват. Когда ты, доцент и вообще уважаемый преподаватель филфака, сообщаешь студентам, что они все лентяи и бездари – мягко так сообщаешь, без нажима, констатируешь так… с легкой усталостью – и что все равно вы, студенты, не прочитаете к сессии всех заданных текстов, так что, я уж вам перескажу сюжет… — ты, доцент, рискуешь нарваться на меня.
Ибо я повесть Бориса Лавренева «Вьюга» читал, она мне нравилась, сюжет я помнил, а доцент (пусть фамилия его будет Хуторов) сюжета в своей памяти вовсе даже и не сохранил. И нес околесицу по поводу неплохой, в общем, повести советского писателя.
Вот тут я, не смотря на то, что лучше было бы промолчать, поймал в лекции паузу и поднял руку. Получив разрешение, вежливо встал и сказал приблизительно следующее:
-Извините, но почему Вы назвали нас всех бездельниками, которые повесть не прочитают? Я, например – прочитал. И хорошо помню, что сюжет там очень сильно отличается от того, что Вы нам сейчас рассказываете. Вот, к примеру…
-Спасибо, — сказал Хуторов. – Садитесь.
И перешел к другому произведению советской литературы первой половины двадцатого века, курс по которой, нам, собственно, в этом семестре и читал.
Такие дела.
Девочки из группы меня потом даже и не ругали. Это была не первая выходка подобного рода, но обычно преподаватели относились к такому вполне нормально, даже поощряя иногда говорливого студента, а я, обычно, все же был немного мягче, чем в случае с Хуторовым. А доцент был тихим и незлобливым человеком, никогда не повышал голос, на экзаменах вроде не валил…
Но память у него, как оказалось, была неплохая.
А еще перед самой сессией взял и заболел наш профессор, читавший нам курс истории литературной критики. Вся группа ужасно боялась сдавать ему этот темный предмет, а тут так все сложилось, девочки бросились в деканат, пожаловались, что нам, вечерникам, никак нельзя затягивать сессию до выздоровления профессора и попросили замену. Того самого Хуторова, рассудив, что он и человек милый, и на чужой теме валить не станет.
На том и порешили.
Обычно я отодвигал перед экзаменом группу в сторону и шел сдавать первым. Логика была простая – чтобы никто не успел экзаменатору испортить настроение. Или выставить слишком уж высокую планку знания предмета. Я заходил в первой пятерке, тянул билет, потом первым шел отвечать. И система работала.
Достался мне билет с вопросом, который обычно все студенты успевают подготовить к экзамену. Краткий обзор. В данном случае – краткий обзор истории литературной критики.
Посидев минут тридцать, я пошел сдавать.
В принципе, все не так сложно. Нужно помнить имена и периоды. Знать, кто у греков что-то писал о литературе, кто в средние века занимался этими вопросами, а кто в эпоху Возрождения рассказывал людям про то, что именно понаписывали борзописцы в своих поэмах-драмах-романах… Ничего особо сложно.
Казалось бы…
Я отвечал первый вопрос ровно час. Стоило упомянуть чье-нибудь имя, как тут же следовали уточняющие вопросы – что именно, когда и в какой работе названный господин писал о литературе. Франциск Ассизский? Ну-ка, ну-ка? В какой работе? О чем именно он там писал?
Шестьдесят минут. Девочки из группы даже готовиться к ответам перестали, в ужасе смотрели и слушали происходящее. Они ясно представляли себе, что вот сейчас, после того, как меня вынесут, придет их очередь, и озверевший от крови доцент примется рвать горло им.
-Кто развил эти идеи? — ласково спросил Хуторов.
-Гегель, — ответил я.
Вот до сих пор для меня загадка – откуда у меня бралось в голове то, что я отвечал доценту. Нет, я даже как-то готовился к экзамену, но не на столько, чтобы вот так лихо выдавать явки-пароли-легенды теоретиков литературы.
-В какой именно работе Гегель пишет об этих проблемах? – поинтересовался Хуторов.
-А все, — сказал я. – Гегель – это уже не в этом курсе. Он не в истории литературной критики, он просто в литературной критике, а этого мы еще не учили.
Хуторов замер. Увлекшись допросом, он проскочил тот момент, когда меня можно было завалить на «двойку». Более того, я полностью закончил первый вопрос, ответил на все дополнительные, и даже если теперь я полностью завалю второй вопрос билета, то все равно оценка должна быть положительной.
-Достаточно, — сказал Хуторов. – Идите. Четыре.
У меня мелькнула мысль напомнить, что по правилам приличного общества, если преподаватель прекращает опрос преждевременно, то обязан поставить «отлично», но я решил не настаивать. Ну его. Тем более что впереди была еще вся сессия с родным экзаменом Хуторова. Нужно было поберечь силы.
На том экзамене я снова отвечал первым, на этот раз ответ на первый вопрос занял сорок пять минут, после чего последовала снова «четверка». И мы расстались.
Но в следующем семестре оказалось, что Хуторов читает нам курс анализа литературного произведения. И отношения ко мне у него не изменилось. Он отправил меня с зачета. С недифференцированного зачета, отказавшись даже слушать. Оказалось, что я должен был не просто знать и воспроизводить вслух какую-то работу, но предъявить ее конспект, и анализ литературного произведения осуществить не устно, на глазах у изумленной публики, а представить в письменном виде.
И вот тут я обиделся.
Понятное дело, что меня просто хотели наказать. И понятно, что поделать тут я ничего не мог – он был в своем праве. Но ведь стерпеть такое мне, пятикурснику, единственному парню в группе, вообще умнице и талантищу…
Собственно, что от меня было нужно? Предоставить конспект одного учебника. Ерунда. Писать, естественно, конспект я не стал, взял тетрадь у одногрупницы, сменил обложку на свою. Но еще нужно было предоставить анализ любого литературного произведения современной советской литературы в письменном виде.
И вот тут были варианты специфической филологической мести.
Я придумал роман. Вот так вот просто взял и придумал сюжет о советском разведчике, который попал в гестапо, но все равно смог обыграть врага. Умер, но соратников спас. Сюжет, кстати, неплохой, но дело не в этом. Я придумал сюжет и проанализировал его в письменном виде. Затем я придумал автора, издательство и выходные данные.
И сдал все это, аккуратно оформленное, преподавателю, специалисту по современной советской литературе. Риск, конечно, был, но зачет этот специалист мне поставил, даже не заподозрив подвоха.
Историю я потом рассказал своему научному руководителю, а что он сделал с ней потом – я не знаю. Мне показалось, что коллеги недолюбливали Хуторова.
После этого мои пути пересеклись с доцентом еще дважды.
Каким-то недобрым чудом он оказался моим оппонентом на защите диплома, наваял в рецензии много чего нехорошего, и мне в автореферате пришлось его макать в дерьмо, поймав на незнании темы (я писал дипломную работу «Жанровая специфика творчества Аркадия и Бориса Стругацких»), разве что без мата, но весьма и весьма недвусмысленно намекал, что лучше бы он не лез не в свое дело.
Комиссия порадовалась, поставила мне «отлично», но судьба решила вознаградить меня за все муки в общении с Хуторовым через три года. Я работал литературным редактором в местной детской газете, когда туда пришел доцент Хуторов. И не просто пришел, а принес свои стихи для детей. Стилизацию, как я понял, под Маршака.
Наш главный редактор тоже учился в свое время у Хуторова, поэтому по-свойски пообещал тому публикацию. Я не запомнил всех стихов, предоставленных доцентов. Отрывки из двух, зато, остались в моей памяти, боюсь? навсегда.
Не попали лодыри на урок
А попали лодыри на каток.
Но катались лодыри, знать, не зря,
Стали чемпионами лодыря…
…И деньгу высокую кинув в рост,
Всем родным с соседями «втёрли» нос.
И на тему «Почтальона»:
Кто стучится в дверь ко мне
С толстой сумкой на ремне?
Я, дружище, Дед Мороз,
Я коня тебе принес…
Ты, бомжина, старый вор,
ну-ка сваливай во двор,
а не то затубаню
в райментовку позвоню,
а как скиснешь, рекетир,
таки сам спущу в сортир…
и растаял Дед Мороз
от обиды горьких слез.
К моей чести, я сдержался, не стал ржать в лицо и читать мораль на тему, уважаемый автор, вынужден Вас огорчить. Я с выражением продекламировал Главному тексты, тот вздохнул, и вопрос был закрыт.
Странные выкрутасы любит делать жизнь. Чего только в ней не происходит.
цитировать
свернуть ветку