А ведь восприятие текста должно меняться с возрастом? Вот смотрите, я впервые прочитал некоего автора в свои шестнадцать. Поимел сильное впечатление, сравнимое с шоком. Автору на тот момент, скажем, было сорок. Прошло некоторое количество лет, мне сейчас почти шестьдесят. Получается, что и жизненный опыт у меня теперь поширше, чем у того тогдашнего писателя, и мироощущение несколько иное. А если учесть, что вышло у меня самого три десятка собственных романов и, хочешь не хочешь, а профессиональный взгляд выработался, то и текст того тогдашнего автора я вижу уже немного иначе, прекрасно замечая огрехи, неточности, слабости и натяжки, ремни и шестеренки. Ну ведь глупо же будет продолжать тянуть за собой ТО САМОЕ впечатление? Ведь процесс-то объективный, хочешь ты или нет.

Но сколько вокруг народу, который сохранил совершенно... э-э... некритиковатое отношение к текстам любимых писателей. И взрослее, вроде, и опытнее... А нет у любимого писателя недостатков, все, что написал — истина в последней инстанции, руки прочь и мудрость десятилетий.

В общем, что-то тут не так.

Госпожа Шевченко! Я вчера закончил читать роман Адама Пшехшты «Адепт» в вашем переводе. И, кроме массы сильных впечатлений, у меня возник один вопрос к вам. Ответьте на него, пожалуйста.

ЗА КАКИМ ЧЕРТОМ ВЫ БЕРЕТЕСЬ ПЕРЕВОДИТЬ ТЕКСТЫ НА ТЕМУ, В КОТОРОЙ ВЫ НИ ЧЕРТА НЕ СМЫСЛИТЕ?

Я не знаю, как вы переводили Станислова Лема и остальные польские тексты, что вам доверили (боюсь себе даже представить), но то что вы сделали с «Адептом»… Чем перед вами провинился Адам Пшехшта? Что он вам сделал плохого, что вы ТАК надругались над его текстом? Я читал роман и мысленно материл пана Адама за то, что он пишет о том, что настолько плохо знает. Я дочитал и не поленился полезть в биографию, чтобы убедиться, что книгу наваял необразованный выскочка, наглая школота, но вдруг увидел, что пан Пшехшта – историк, профессор. Ну не мог он, подумал я, написать такое.

И я нашел польский вариант текста. Исходный. И понял, что позорите польского писателя ВЫ.

Еще наверное, редактор, который должен был проверять вашу работу. Похоже, редактор владеет польским языком и вопросами истории на вашем – плинтусном уровне.

Я не стал перепроверять ВЕСЬ текст, сравнивая польский исходник с кошмаром, вышедшим из-под ваших рук. Достаточно пары примеров.

Самое начало книги, польский вариант фразы: «Jeszcze raz przyjrzał się dowodzącemu patrolem: trzy gwiazdki, a więc porucznik. Gdzie mu tam do wysokobłagorodia? To tytuł przysługujący dopiero od kapitana w górę. Pełnego kapitana. Do pułkownika włącznie».

Теперь ваш вариант: «Еще раз посмотрел на командира патруля: три звездочки, так что старший лейтенант. Куда ему до высокоблагородия? Этот титул применим к капитанам и выше. До полковника включительно».

Польский писатель знал, что в царской армии в начале двадцатого века не было звания «лейтенант», а было звание «поручик». Он знал, а вы – нет. И ваш редактор тоже не знает этого. Как вы оба не знаете, что было звание полный капитан, и было звание штабс-капитан. И вы просто убрали «Pełnego kapitana», как ненужный повтор, я полагаю.

И второй пример. Вариант Пшехшты: «W zbrojowni keksholmczyków właśnie spisano ze stanu dwa kulomioty Maxima. Zamieniono je na nowsze modele, te z chłodnicami z blachy falistej.»

Госпожа Шевченко! Ну если вам что-то не понятно. Если вы каким-то страшным чудом заполучили для перевода текст, совершенно чуждый вам, ну так обратитесь к специалисту. Проконсультируйтесь с кем-то если не умным, то хотя бы информированным.

Вы решили, что этот абзац переводится на русский так: «В арсенале Кексгольмского полка списаны два пулемета «Максим». Их заменили на более новые модели с волнистым кожухом охлаждения. » Ладно, вы могли не знать – про поручика вы же не знали — что «в арсенале» может быть переведено в данном случае как склад, оружейка или просто – в Кексгольмском полку (так даже лучше). Но что нужно было иметь в голове (уж простите, но я хоть не матом), чтобы написать про пулеметы «модели с ВОЛНИСТЫМ кожухом охлаждения». Вам же Пшехшта ясно написал «chłodnicami z blachy falistej». Не волнистые кожухи, а кожухи из гофрированного металла. Так пишут правильно и так пишут по-русски. Раз уж вы переводите на этот язык.

Я не буду рассуждать о ваших интеллектуальных способностях, но вот наглость меня действительно поражает. Вы действительно убеждены в том, что ваши знания позволяют вам переводить с польского ЛЮБЫЕ тексты? Вы серьезно полагаете, что прежде чем уродовать чужой текст, вам не нужно хоть немного разобраться в теме?

Сколько бы вам ни заплатило издательство «Эксмо» за работу, даже если это пятнадцать копеек, вам заплатили слишком много.

Ну а у Адама Пшехшты вы должны на коленях вымаливать прощения за нанесенное ему вами оскорбление.

Читаю книгу Марцина А. Гузека "Застава на окраине Империи. Командория 54", Эксмо: Fanzon, 2020 г. (июнь).

Что вам сказать? Очень странные ощущения. И вроде неглупые люди эту книгу хвалили, но я как-то с этой хвалой не согласен. Нет, я понимаю, что читаю в русском переводе, а не в оригинале, что переводчик Вадим Кумок, похоже, напрасно взялся за непосильный труд в одиночку, без редактора. Или просто — напрасно взялся.

Не уточнял, как фраза выглядит на польском, но на русском Кумок явно напорол. Это как нужно ненавидеть русский язык, чтобы поставить в тексте: "Темные пустые глаза интенсивно вглядывались в пол". Интенсивно, мать вашу, вглядывались. О чем думал переводчик и куда смотрел редактор?

Ладно, я не стану выяснять, есть ли в польском варианте слово "трусы" для нижнего белья в средневековье. Не буду задавать вопрос, нельзя ли было их перевести как "исподнее". Бога ради, после "батистовых трусиков" у Сапковского в тексте, может быть, такой милый анахронизм просто стал своеобразным комплиментом пану Анджею, но интенсивно вглядываться? Там еще много всякого такого, это просто яркий пример.

Я текст начал читать с издательской аннотации, поэтому первый шок испытал уже на первой минуте чтения. В польской аннотации подобного нет, это придумано альтернативно устроенной головой кого-то в Эксмо или написано шкодливой рукой внедренного агента конкурентов. "Их честь – верность" — написано в аннотации об Ордене Серой Стражи.

Я себе не поверил, сунулся в Вики, чтобы проверить. Нет, все точно, можете посмотреть:

"Meine Ehre heißt Treue!

(нем. Моя честь — это верность) — девиз на клинках кинжалов СС (нем. SS Dienstdolch) и на пряжках ремней солдат и офицеров войск СС".

Или в издательстве настолько ненавидят поляков, что вот так вот, тихонько, пакостят? В России поляков давно нацистами пытаются именовать, а тут вот есть возможность? Или просто "девочка из рекламного отдела" снова не ту фотку взяла?

В общем, автор не поразил, переводчик потряс, а издательство... ну, мягко говоря, снова отличилось. Похоже: их честь — верность нетрадиционной работе с текстами и авторами.

А как, помню, чмырили покойного Фляка... Или Вадим Кумок более свой, ему можно работать левой ногой?

Я таки дочитал книгу Яцека Комуды про Франсуа Вийона. Ту, где "Имя Зверя" и "Ересиарх". И прочитанное мне не понравилось. За некоторым исключением. Но, поскольку мы — профессионалы, то категории "нравится-не нравится" нас не устраивают. Только аргументы, только факты. Я не стал анализировать ВЕСЬ текст книги, так, взял то, что лежало на поверхности. И что мне показалось не правильным.

Проблемы этого издания — заслуга как автора, так и переводчика. Что для переводных текстов явление обычное.

О заклепках.

У главного героя рассказов есть любимое оружие — чинкуэда. Автор вообще любит давать длинные списки реалий того времени, книги это, одежда, болезни или оружие, но чинкуэда сопровождает главного героя во всех рассказах. В одном из них, героя начинает душить здоровяк, и тот "Захрипел, махнул стилетом, но чинкуэда выпала у него из рук, покатилась с лязгом по неровным камням брусчатки". Здесь свинью автору подложил переводчик. Он не обратил внимание, что это в польском языке "стилет" имеет три значения, вплоть до кинжала. Но в русском стилет и чинкуэда — никак не синонимы. И автор, выглядящий как тонкий знаток оружия в том числе, ореол специалиста несколько теряет. Хотя и сам он прилагает к этому некоторые усилия.

Один из персонажей "сунул меч под бронированную подмышку". В смысле, прижал меч, освобождая себе руку. В польском варианте это звучит точно также. Но не было в доспехах "бронированных подмышек", это было невозможно с анатомической точки зрения, придумали даже такие круглые штуки, именуемые ронделями, которые должны были при поднятой руке смещаться и прикрывать те самые подмышки. То ли автор торопился, то ли увлекся красивостями, но факт остается фактом — специалист прокололся.

Там и еще есть проблемы с заклепками, но то пусть углубленно заклепочники и специалисты изучают.

Меня же, как литератора, интересует — при чем здесь вообще Франсуа Вийон.

Серьезно.

Только в двух из шести рассказов в именовании героя Вийоном есть смысл. В первом, когда действия происходят в Париже и так или иначе связаны с тем, что Вийон, хоть и вор/убийца, но в первую очередь — поэт. Первый рассказ, кстати, как по мне, удался автору лучше всего. В остальных рассказах герой может быть кем угодно. Ни его характер, ни его образ мыслей никак не выдают в нем поэта. тупо — грязное, жестокое и не очень умное существо. Назвать его Вийоном или назвать его Жаком Вырвиглазом — и текст не изменится ни на йоту.

Вообще складывается впечатление, что автор писал рассказы с большим временным перерывом, и решил не освежать в памяти содержание предыдущих рассказов. Герой дважды сталкивается с существованием катаров, которых вроде как уже давно выбили, и ОБА раза потрясен своим открытием — как же так? неужели катары до сих пор? Двести лет прошло, а они...

Автор даже забывает детали биографии героя. В рассказе звучит: "Неужто был это конец света? Судный день? Вийон не был силен в Святом Писании". Вийон был не силен в Святом писании? Он же закончил университет со званием магистра и мог быть священником и преподавателем. Кроме того, до двенадцати лет настоящий Вийон воспитывался в доме священника, и уж что-что, а Святое писание, особенно в части Апокалипсиса, должен был знать хорошо.

Два разных палача в двух разных рассказах носят одно и то же имя с прозвищем. И это — не имя нарицательное.

Оставляю на совести автора суетливые пассажи по поводу движущихся картинок, которые вытеснят в свое время книги, вложенные (пассажи) в уста персонажей. Упоминание водки во Франции пятнадцатого века — пусть, постмодернизм он такой постмодернизм. Но если автор решил написать цикл рассказов о Франсуа Вийоне (во всяком случае, с его участием), то не стоило тащить до купы рассказы о приключениях просто воров и торжество лепить им имя поэта. Нет смысла в подобном именовании.

Да и сам герой от рассказа к рассказу меняет свои свойства. То он получает плюх от совершенно случайных людей, то уничтожает несколько десятков супостатов в режиме ниндзя.

Еще автор не пытался отследить внутреннюю хронологию в рассказе. Люди из небольшого городка по призыву священника уходят к проклятой горе — вместе с женщинами и детьми. Оставляя огонь в печах, еду в котлах на этом огне, недоенных коров.

Ладно, это авторское отступление от внутренней логики текста, плохо, но автор так видит себе религиозный фанатизм. Но люди умудряются собраться после рассвета, выслушать проповедь, потом толпой, не спеша, дойти до горы, снова выслушать проповедь, разбить лагерь, приготовить еду на кострах, наесться, напиться, предаться разным вольностям, дожидаясь возвращения священника с вооруженными людьми из пещер, дождаться их, превращенных в зомби, быть покусанными, самим превратиться в зомби и зачем-то вернуться в свой покинутый город еще до наступления темноты. И все это в середине октября.

Не знаю, как в польском первоисточнике, но в переводном варианте текст выглядит неряшливо, очень многие слова необязательны, а фразы небрежны. "Рабюстель шагал первым, припадая на левую ногу. Для него это был не первый случай. Но, вышагивая между могилами, Лионель чувствовал, как холод берет его за горло. Ему было страшно. " И только потом становится понятно, что Рабюстель и Лионель — разные люди, а не имя с прозвищем одного персонажа.

Ну и я пытаюсь списать фразы "Нащупал деревянный порог и, сжимая от боли губы, ухватился за него пальцами. Всего два фунта отделяло его от спасения… Еще фунт…" на ошибку при распознавании текста. Ибо фунт в качестве меры длины заставляет меня подозревать переводчика и редактора в халтуре. Если у кого есть под рукой бумажный вариант книги — гляньте, успокойте мою душу. В польском варианте там таки стопа.

Так что, опуская долгие рассуждения по поводу смысла, идеи и подобной необязательной нынче ерунды, в таком виде книга Яцека Комуды мне понравиться да, не могла.

Я бы с удовольствием ознакомился с противоположным, но обязательно аргументированным мнением профессионалов, только без "понравилось/не понравилось" и, не дай бог, "вкусно написано"

Вчера, в ходе дискуссии, был вынужден прочитать рассказ Юлии Гладкой "Первый дубль" и рассказ Юлии Рыженковой "Инженер реальности", занявшие, соответственно, первое и третье место в малой форме на завершившемся Росконе.

Цитата из рассказа, занявшего ТРЕТЬЕ место на Росконе. Там еще есть много забавного, и в тексте, занявшем третье место, и в тексте, занявшем первое место в средне-короткой форме, но эта цитата очень показательна своей необязательностью и нелепостью:

"Я почувствовал себя так, будто за пару шагов до баскетбольной корзины противника у меня из рук вынули мячик, и пока я продолжал бежать, в полной уверенности, что сейчас заброшу трехочковый, тот оказался в моей сетке."

Юлия Рыженкова, зачем Вы используете сравнения и образы, которые НЕ ПОНИМАЕТЕ?

Читатели, зачем вы проталкиваете наверх тексты только свои за приятственные отношения к авторам?

Не противно?