Глава VII.
«Расширенный» побег. — Воспоминание о жестокой клятве. — Бывший помощник «короля банкиров» и «банкира королей». — Подписание необычного гражданского акта. — Урок добропорядочности.
Бегство китайцев не удивило ни генерального прокурора, ни сыщика, но исчезновение трех «товарищей», которые, по всей вероятности, последовали за беглецами, тогда как с ними должен был бежать один только Ланжалле, вызывало у организаторов побега некоторое беспокойство. Прево-Лемер считал, что парижанин плохо исполнил данное ему поручение. По его мнению Ланжалле должен был помешать бегству трех других «товарищей», пригрозив китайцам, что поднимет тревогу и выдаст всю честную компанию, если они не согласятся взять с собой лишь его одного.
Однако Гроляр, подумав несколько минут, высказал совершенно обратную мысль:
— Да, я понимаю, — сказал он, — что китайцы находились здесь с ответственными за них людьми. Я убедился в этом при первом же посещение тюрьмы, но поскольку в моей голове уже созрел тот план, который я впоследствии обрисовал вам, то подумал, что не стоит придавать особое значение той близости между заключенными и «товарищами», которая была больше на пользу, чем во вред той идее. Таким образом, я не давал Ланжалле никаких указаний касательно его приятелей. Естественно, что будучи посвященными в планы китайцев «товарищи» должны были предложить им бежать вместе. Эти люди явно горели желанием получить желанную свободу. Моряки не испытывают чувства неловкости, они способны найти себе работу в любом порту и на борту любого корабля. Поэтому парижанин пошел бы на крупный риск с возможностью получения физических увечий, если бы попытался воспротивиться коллективному побегу. Кроме того, я не очень понимаю как данная ситуация способна оказать негативное воздействие на наши планы.
— Это элементарная осторожность с моей стороны, — отвечал Прево-Лемер. — Кроме того, я полагаюсь на ваше мнение относительно всех этих людей. В первом же порту, где они окажутся, они оставят китайцев и возможно мы более не услышим о них ни слова. Лишь одно обстоятельство вызывает у меня глубокое сожаление — это бегство Эдмона Бартеса, который поклялся до самой смерти мстить всем, кого зовут Прево-Лемер. Смею предположить, что пребывание этого человека на свободе повлечет за собой непоправимые беды в будущем.
— Что же конкретно вас беспокоит?
— Это человек железной воли и энергии, который ни перед чем не отступает, ему неведом страх. Несмотря на доброту моего дяди, которой тот осыпал его, Бартес, желая поскорее разбогатеть, украл миллион из его кассы, за что и оказался здесь. И что же? Вместо того чтобы смириться и раскаяться в своем позорном поступке, он решительно заявил мне в лицо, что даже разорения и бесчестья всех Прево-Лемеров не будет достаточно для того, чтобы отплатить за смерть его отца, который умер от того горя, которое захватило его, когда он узнал о бесчестном поступке своего сына. Вот что сказал мне сам Бартес:
«Моя жизнь разбита, моя честь утонула в позоре и несправедливости, моя невеста потеряна для меня, а мой отец умер от горя. Так знайте, что я объявляю всему вашему роду беспощадную войну, войну апачей, в которой все средства будут хороши. Теперь когда я вас предупредил, защищайтесь ибо буду безжалостен, когда наступит час правосудия и мщения!»
— Что более всего меня поразило, — продолжал генеральный прокурор, — так это то, что при каждой нашей встрече он настойчиво твердил: «Ваш дядя знает, что я невиновен, он хотел спасти честь своего имени». Не знаю почему, но такая упорная настойчивость говорит мне о том, что дядя был не совсем прав в своих подозрениях! А между тем факты говорят обратное. Пятьсот тысяч франков были найдены у него дома, другие пятьсот тысяч пропали без вести, и он никак не смог объяснить эту пропажу! Мне следовало более строго смотреть за ним, но кто мог предвидеть, что он будет играть такую роль в этом деле? Бог да будет милосерден! Я испрошу отпуск во Францию и, оказавшись в Париже, буду следить за безопасностью своих родных. Если бы мы могли довести наше дело до логического конца, тогда я получил бы должность генерального прокурора во Франции, а, имея там в своих руках все доступные средства, смог бы сорвать все планы этого бежавшего заключенного. Моя последнее желание состоит в том, чтобы вы воспользовались той информацией, которую вам сообщит Ланжалле, а я, оказавшись во Франции, был бы готов к любым случайностям.
Через восемь дней после этого разговора Гроляр, как мы уже сообщали ранее, покинул Нумеа на почтовом пакетботе, курсировавшем между Сиднеем и Новой Каледонией.
Прежде чем рассказать о дальнейших событиях этой истории необходимо дополнить деталями ту историю Эдмона Бартеса, которую мы уже рассказали, а также описать его отношения с Прево-Лемерамами, а также определиться с тем, был ли молодой человек, который является центральной фигурой данного повествования, виновен в том преступлении, за которое был осужден, и заслужил ли он то суровое наказание, о котором говорил генеральный прокурор в Нумеа. Также мы познакомимся с некоторыми членами семьи Прево-Лемеров, которым Эдмон Бартес поклялся мстить до самой смерти.
Однако начнем мы издалека, задолго до тех событий, что привели сына генерала Бартеса на скамью подсудимых.
В один из чудных майских вечеров, наполненных ароматами весни, великолепный особняк банкира Жюля Прево-Лемера, находившийся на пересечении улицы Тильзитт и авеню Фридлан, светился многочисленными огнями.
Знаменитый финансист, чьи смелые операции удивляли весь Париж, праздновал тридцатую годовщину своего брака, которая совпадала с началом его профессиональной деятельности.
Он обожал свою жену и детей, а также — что является редкостью у хозяев денег — был заядлым домоседом и все свободное время посвящал семье, не отвлекаясь в такие моменты на какие-либо деловые вопросы.
Из чувства деликатности он не желал видеть ни одного случайного посетителя на своем семейном торжестве, а потому собравшиеся здесь были лишь членами семьи и работниками банка. В тот день за праздничным столом собрались все его сотрудники, от конторщика до адвоката.
В тот момент Прево-Лемер находился тогда в апогее славы, чему был обязан исключительно своим умственным способностям и завидному трудолюбию. Сын мелкого служащего, заместителя начальника финансового отдела в провинции, он в шестнадцать лет покинул родной городок Шарльмань и, благодаря рекомендациям некоторых влиятельных людей, попал к знаменитым Голдсмитам, которых называли «королями банкиров» и «банкирами королей». Здесь он постепенно постиг все секреты финансового бизнеса и изучил принципы грандиозных денежных операций.
Старый барон Голдсмит имел привычку показывать своим добрым знакомым бюро, за которым двенадцать-четырнадцать лет работал Прево-Лемер, выводя на бумагах цифры.
— Фот бюбитр, — говорил он при этом, — с которого начиналь тела малатой Брево-Лемер!
Затем он прибавлял с особенной улыбкой, намекая на прочность своего финансового положения:
— Я сокраняй этот пюро, если он когда-нибуть фернется!
Однако старый финансист ошибался. Жюлю Прево-Лемеру не испытывал необходимости возвращаться за свой прежний «бюбитр», за которым начался его великой путь. В случае катастрофы, если бы она и могла его постигнуть, он скорее согласился бы свести счеты с жизнью, чем вернуться к началу. Таков уж был у него характер.
Более того, подобное событие представлялось совершенно невозможным. По самым скромным оценкам состояние Жюля Прево-Лемера составляло двести пятьдесят миллионов. С подобным капиталом банк не может подвергнуться краху, если только банкир не увлекается игрой на фондовом рынке, падение которого способно как ураган очистить всю доску из участников этой игры. Да и к тому времени Прево-Лемер оставил подобные авантюры в далеком прошлом.
Равным образом он постепенно освободился и от вкладов, по которым приходилось платить слишком крупные проценты, и заменил их операциями менее блестящими, но зато с несомненными гарантиями на успех.
Так, зная, что в Индии и на Дальнем Востоке можно всегда получить двенадцать-четырнадцать процентов чистой прибыли, он основал свои банкирские конторы в Бомбее, Мадрасе, Калькутте, Лахоре, Коломбо, Рангуне (ныне Янгон (Бирма) — прим. пер.), Сингапуре, Батавии (ныне Джакарта (Индонезия) — прим. пер.), Шанхае, Гонконге и Иокогаме.
Эти конторы занимались такими операциями, при которых значительные потери были невозможны. Они выдавали деньги под сбор риса, чая, сахарного тростника, кофе, хлопка индиго и опиума на больших плантациях, а также производителям товаров из шелка, а затем отправляли все это в Европу. Здесь главная контора, помещавшаяся в Париже, переправляла данные товары на продажу в Марсель, Бордо, Париж, Гавр, Ливерпуль, Лондон, Антверпен и Амстердам. Авансы с соответствующими процентами возвращались обратно кредиторам. Излишки от выручек посылались непосредственно производителям товаров.
Предприятия-производители являлись стопроцентной гарантией получения прибыли, и Прево-Лемер, оперируя значительными денежными суммами, постепенно занял доминирующую позицию на всех основных мировых рынках.
Банк Прево-Лемера находился в отличном положении ибо не занимался никаким депозитом денежных сумм, что является вечной причиной краха множества доходных домов, которые при малейшей панике вынуждены гасить кредиты путем закрытия своих многочисленных филиалов, оставаясь в итоге без копейки денег.
Прево-Лемер в тому времени столь прочно стоял на ногах, что мог дотировать свои филиалы самостоятельно без какой-либо поддержки извне.
Этот человек явно родился под счастливой звездой, которая с самого рождения светила над ним, старательно убирая с его пути к процветанию все препятствия и преграды. Ему никогда не приходилось переживать тяжелых и печальных жизненных этапов, которые столь пагубно влияют на многих людей различных профессий.
Уже четырнадцать лет работал он у Голдсмитов, когда однажды познакомился с молодым испанцем из Гаваны, маркизом Лара-Коэльо Альтавилла, который, несмотря на довольно большое состояние, вложенное в банк Голдсмитов, был давно уже близок к разорению, так как привык тратить намного больше, чем позволял его доход.
И вот как-то при удобном случае Жюль Прево-Лемер сказал ему:
— Если вы будете продолжать вести подобный образ жизни, — сказал ему однажды Прево-Лемер, — то менее чем через десять лет, у вас не останется ни гроша.
— Что же делать, — отвечал молодой человек, — значит такова моя судьба, ведь банковские билеты буквально тают в моих руках.
— У вас триста тысяч франков годового дохода, а вы тратите более пятисот.
— Ваша правда, — со смехом ответил испанец, — но я не в силах остановить себя и сделаю это лишь тогда, когда у меня останется двенадцать тысяч франков ренты. Тогда я женюсь на какой-нибудь красавице из хорошей семьи с подобным приданым и похороню себя в провинции, где позабуду про скачки, пари, изысканые ужины, актрис и танцовщиц, будучи полностью поглощенным воспитанием детей, уходом за розами в собственном саду и игрой в безик (карточная игра — прим. пер.) и триктрак (французская настольная игра в шашки — прим. пер.) с тестем.
— Все это прекрасно, — согласился Прево-Лемер, — но почему нельзя продолжать тратить по полмиллиона в год и при этом сохранить свое состояние?
— Честное слово, если вы научите меня искусству тратить деньги, сохраняя их, то я готов последовать вашим советам.
— Это очень просто. В прошлом году у вас было шесть миллионов и четыреста девяносто шесть тысяч франков.
— Верно.
— Вы спустили на ветер...
— ...четыреста девяносто шесть тесяч, включая проценты с них, менее даже чем в десять месяцев.
— Значит у вас в остатке всего шесть миллионов.
— Мой дорогой банкир, вы считаете так, как покойный Баррем.
— Слушайте меня! Если бы вы могли получать десять из ста со своих шести миллионов, то получится десять процентов в год, то есть шестьсот тысяч франков, что вполне сможет удовлетворить ваши волчьи аппетиты.
— Все это так, но где же достать эти десять процентов?
— Выслушайте меня.
— Я весь внимание.
— Я работаю здесь довольно долго, поэтому любые финансовые операции не являются для меня секретом. Итак, доверьте мне свои шесть миллионов, я создам собственный банкирский дом специально для подобных вкладов и предоставлю вам искомые десять процентов.
— По рукам, — моментально ответил маркиз, чем несказанно обрадовал своего собеседника. — Но позвольте мне внести небольшую поправку в вашу идею.
— Извольте, я вас слушаю — заинтересованно сказал Прево-Лемер.
— Может случиться, что мы вдвоем погубим себя быстрее, чем если бы хозяином был я один. Я согласен доверить вам свои миллионы, но при условии, чтобы из них была выделена некоторая сумма, хотя бы необходимая для получения двенадцати тысяч ренты, на всякий случай, ведь я все-равно продолжу прежний образ жизни. Отложенную сумму мы отнесем во французский государственный банк, где она будет в большей сохранности, чем у нас с вами.
— Вы говорите это на полном серьезе?
— Готовьте акт, завтра же я подпишу его.
И на основе вышеизложенных договоренностей был подписан соответствующий акт, причем молодой испанец получил также право на пятую часть прибылей от операций нового финансового учреждения.
Десять лет спустя вкладчик основного фонда получил, кроме своего взноса, двенадцать миллионов, а Жюль Прево-Лемер продолжил дело уже сам по себе с капиталом в шестьдесят миллионов, увеличенным впоследствии в пять раз.
В год основания нового банка он женился на дочери биржевого маклера Сюзанне Осмон, приданное которой составило полмиллиона франков. Девушка обладала редкой красотой вкупе с теми достоинствами, которые составляют счастье семейного очага.
Холодный, расчетливый и эгоистичный, как и любой амбициозный человек, Прево-Лемер, однако, искренне любил и обожал свою жену.
Платила ли она ему тем же, — трудно было решить; известно было только, что Жюль Прево-Лемер необыкновенно счастлив и в финансовых делах, и в своей семейной жизни.
В результате этого союза на свет появилось трое детей. Старший Поль, которому на момент повествования исполнилось двадцать восемь лет, был капитаном в 4-м гусарском полку. Он имел благородный рыцарский нрав и представлял собой тот тип французского офицера, который увековечили в своих творениях Детай и Невиль (Эдуар Детай и Альфонс де Невиль — французские художники-баталисты — прим. пер.).
Второй сын, Альбер, который был моложе брата на два года, обладал красотой и статностью, унаследованной от матери. От отца же он взял эгоизм и сердечную сухость, не обретя при этом ни любви к труду, ни преданности делу, в котором так преуспел Жюль Прево-Лемер. С детства воспитанный в роскоши и приученный к немедленному удовлетворению всех своих желаний, Албер относился с уважением лишь к богачам, а к тем, кому не повезло появиться на свет в подобном ему обществе, испытывал огромное презрение, видя в них стадо, обязанное безропотно повиноваться привилегированным классам. «Негодяи», «тупая толпа», «пушечное мясо» — таковы были обычные наименования, которыми он награждал тот слой общества, из которого когда-то вышел и его отец. Эти мерзкие привычки зашли настолько далеко, что однажды Альбер подвергся жесткой критике со стороны маркиза Лара-Коэльо, того самого, который тридцать лет тому назад положил начало благосостоянию его отца: «Вы забываете, милостивый государь, что без содействия некоторых людей, расположенных к вашему отцу, вы в настоящее время были бы не более как делопроизводителем в каком-нибудь министерстве или торговцем в Лувре или Бон-Марше (магазин в Париже, основан в 1838 г. — прим. пер.), где вас держали бы лишь при условии приличного поведения.»
цитировать