Проведя поиск среди своих знакомых в областях финансов, торговли и промышленности, Прево-Лемер встретил среди них либо молодых прохвостов, у которых отец заработал достаточно для их безбедного существования, либо уже людей в возрасте, которые заботились лишь об успешности своего предприятия, полностью игнорируя при этом личные чувства. Ни те, ни другие совершенно не подходили для Стефани. И тут банкира внезапно осенила идея, которой он решил поделиться с женой на семейном торжестве, посвященном как тридцатилетию их совместной жизни, так и успешному году, в который было блестяще проведено множество финансовых операций.

За официальной частью последовал бал. В его самом разгаре Прево-Лемер отозвал жену в маленькую гостиную, где было менее шумно, и, взяв ее за руки, которые он прижал к сердцу и губам, чем несказанно растрогал их обладательницу, прочуствовано сказал:

— Сегодня ровно тридцать лет, моя дорогая, как мы рука об руку идем по жизненному пути. Позволь же мне, мой сердечный друг, искренне поблагодарить тебя за все то счастье, которое ты дала мне.

— Но ведь и ты сам, — ответила покрасневшая от смущения Сюзанна, — всегда был образцом верного и нежного супруга и отца!

— Я очень надеюсь, что через двадцать лет, — продолжил банкир, — сможем отметить золотую свадьбу в окружении наших добрых друзей и милых детей! Эта радость, которая царит сейчас вокруг нас, просто обязывает меня поделиться с тобой одной идеей, которую я уже давно вынашиваю... О да, ты знаешь, что я не могу долго хранить от тебя секреты. Решение пришло ко мне только вчера и, как ты уже могла догадаться, речь идет о счастье нашей любимой Стефани.

— Именно об этом я и подумала.

— Ты знаешь, что я давно уже вынашиваю идею о том, чтобы выдать ее за человека, который сделал ее счастливой, а в последствии смог бы унаследовать мое дело. Печально известная неспособность Альбера к этому вопросу вынудила меня отнестись к этому вопросу более серьезно, ограничив круг поисков молодыми людьми с необходимыми мне качествами. После бесплодных поисков в семьях наших друзей, я вдруг подумал, что возможно стоит поискать подходящую кандидатуру где-то поближе к себе.

Здесь банкир сделал паузу.

— Я вся внимание, мой милый, — произнесла Сюзанна, ожидая продолжения.

— Мысль моя состоит в том, — сказал банкир, — что состояние нашего будущего зятя не имеет особой важности, если он обладает всеми необходимыми нам качествами... не так ли?

— Полностью согласна, любимый!

Прежде чем Прево-Лемер продолжил беседу, он вдруг остановился, прислушался и, подойдя к портьере, отделявшей гостиную, где происходила беседа, от зимнего сада, быстро откинул ее и осмотрелся.

— В чем дело? — спросила Сюзанна.

— Ничего, — ответил банкир. — Мне показалось, что я слышал чьи-то шаги, а мне бы хотелось, чтобы этот разговор остался между нами. Но я ошибся, здесь явно никого нет... Мой поиск был непродолжителен, так как в голову сразу пришли два имени молодых людей, в равной степени обладающих необходимыми качествами.

— И кто же они?

— А ты сама не догадываешься?

— Конечно, я не так хорошо знаю твоих сотрудников, но при первом упоминании...

— Отлично, дорогая, мне даже интересно насколько наши мнения совпадают!.. Если мы оба думаем об одних и тех же людях, то это лишь доказывает, что вне зависимости от их состояния они окажутся достойны нашего выбора, а их образованность и эрудиция будут прекрасным дополнением к их прочим способностям.

— Я правильно поняла, что ты думаешь об Эдмоне Бартесе и Жюле Сегене?

— Именно так, любимая: первый является моим доверенным лицом и главным кассиром, а второй, несмотря на свой юный возраст, занимает должность главного бухгалтера и занимается вопросами переписки. И хотя им обоим нет и тридцати лет, тем не менее я позволил им занять самые высокие должности в моем банке. Эдмон Бартес обладает проницательным умом, выдающейся сообразительностью и в то же время благоразумной осторожностью. Он знает дела фирмы почти так же хорошо, как и я сам и исполяет те обязанности, которые я мог бы доверить своему потенциальному партнеру. Случись мне завтра умереть, под его руководством мой банк функционировал дальше без малейших изменений. Более того, он очень обходительный молодой человек, отличающийся элегантностью и изяществом манер. И наконец, он хорошо воспитан: его отец — дивизионный генерал в Невере (главный город департамента Ньевр в центральной Франции — прим. пер.).

— По правде говоря, — с улыбкой сказала Сюзанна, — я бы выбрала...

— Ты бы предпочла его, не так ли? Я и сам питаю к нему слабость.

В этот момент банкир подошел к портьере.

— Странно, — произнес он. — Я снова слышал этот непонятный шорох. Он начинает раздражать меня.

— Ты явно ошибаешься, — ответила ему Сюзанна. Она поднялась со своего места и открыла дверь. — Взгляни! Оранжерея пуста. Да и кому придет в голову придти сюда и шпионить за нами?

— Однако почему ты предпочла бы Бартеса?

— Я выскажу свое мнение после того, как услышу твои доводы в сторону второго кандидата.

— Договорились! Со своей стороны скажу, что не стоит отдавать предпочтение кому-либо, если под этим нет достаточных оснований. Итак, в профессиональном плане Жюль Сеген не менее выдающийся человек, чем его коллега, ибо держать под контролем всю бухгалтерию нашего банка, включая все его многочисленные филиалы, а также вести одному всю переписку — дело нешуточное. Он сын судьи в департаменте Сены, который имеет безупречную репутацию. Они прекрасно работают в паре с Бартесом.

— Я считаю его менее привлекательным в плане обхождения...

— Это те детали, на которые мы, мужчины, редко обращаем внимание.

— А потому если ты интересуешься моим мнением, то я полагаю, что его взгляду не хватает искренности.

— Если бы знала, как ошибаешься, моя дорогая!

— Возможно ты и прав, ведь я видела его лишь на официальных мероприятиях, а судить о человеке все-таки лучше при личном контакте.

— Вот видишь! Я наблюдаю за ним уже десять лет, а потому хорошо представляю себе его как личность. В противном случае, мог бы я доверить столь сложные функции плохо незнакомому человеку? Я знаю, что он достаточно прям и честен.

— В деловых вопросах.

— Вот упрямица! — рассмеялся банкир. — Да, Жюль Сеген явно не способен доставить тебе радость.

— Я прямо говорю о своих чувствах. Не выразить то, что он инстинктивно вызвал у меня мерзкое чувство при первом знакомстве, для меня равносильно самообману.

— Но нельзя же руководствоваться лишь первым впечатлением.

— Согласна. Однако первое впечатление о человеке частно складывается из тех малозаметных нюансов, которые способны раскрыть его истинную натуру. Да, это мелочи ибо человек в такой ситуации следит за собой и не позволяет проявить свои чувства в полной мере, но впоследствии мы часто сожалеем, что не придали тем мелочам больше значения, так как они являются ключевыми моментами характера этого человека.

— Черт меня побери! Я и не думал, что ты так хорошо разбираешься в психологии. Думаю, что в твоих словах много правды, но все-таки думаю, что ты все-таки ошибаешься насчет Сегена.

— Допустим, что ты прав. Однако почему бы не остановить свой выбор на человеке, который с первого взгляда произвел на нас приятное впечатление, которое только еще больше укреплялось по мере того, как мы узнавали его лучше?

— Несомненно того, что за тот год, что Бартес получил от меня доверенность на ведение дел, он прекрасно проявил себя, а также часто присутствовал на наших семейных ужинах по средам, где ты могла по достоинству оценить его.

— И все-таки есть некоторые черты характера человека, в которых женщина разбирается лучше мужчины.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Однажды за общим столом мы обсуждали Марсьяля Бернара, который потерпел крах на бирже в прошлом году. Один из гостей сказал тогда, что его жена и дочери были вынуждены найти работу, чтобы прокормить семью. Среди гостей были Бартес и Сеген. Услышав эту историю, первый с болью в сердце воскликнул: "Несчастные женщины!" "Они получили по заслугам, — отозвался Сеген. — До сих пор мне не доводилось встречать других женщин столь высокомерных и заносчивых в дни своего процветания, как эти." Столь резкие слова вызвали крайнее неодобрение со стороны всех гостей, да и с моей тоже... На следующий день я поехала навестить этих бедных женщин, чтобы предложить им свою помощь. Однако Бартес опередил меня. Знаешь что он сделал? Не желая подавать им милостыню, он сказал, что когда-то Бернар занял у него пять тысяч франков, а теперь Бартес пришел вернуть их кредитору, что не мог сделать ранее по причине того, что все это время находился в Америке. Женщины сами рассказали мне эту историю, решив, что воспользуются этими деньгами для открытия небольшого магазинчика, который поможет им сводить концы с концами... Как ты думаешь, достоин ли такой мужчина быть твоим зятем?

— Какой великодушный молодой человек! — воскликнул банкир. — Действительно, такой поступок полностью склоняет чашу весов в его сторону. Нам остается лишь поговорить с ним и нашей дочерью на предмет их отношений... но я вижу на твоем лице загадочную улыбку... не так ли?

— На самом деле эти двое уже давно любят друг друга. Они признались мне в своих чувствах, и сегодня вечером я собиралась поговорить о них с тобой.

— В самом деле? Так это просто великолепно! — радостно воскликнул Прево-Лемер. — Теперь дело за свадьбой.

— Дорогой, прости меня за вынужденное молчание. Эти чувства возникли на моих глазах и я не препятствовала им, так как я считала Бартеса человеком, способным сделать нашу дочь счастливой. Он делал все с моего молчаливого согласия. Если бы я хоть сколько-нибудь сомневалась в его великодушии и бескорыстности, его отличительных чертах, то вмешалась бы в эти отношения в их зародыше.

— Тебе не за что просить прощения, Сюзанна, так как твои действия шли рука об руку с моими планами.

— Значит все решено?

— Окончательно и бесповоротно. Можешь передать наш разговор молодым людям, свадьба их состоится в самое ближайшее время.

— Благодарю тебя за понимание, мой друг.

— Послушай! А что если нам ускорить этот процесс?

— Что ты имеешь ввиду?

— Мы сейчас находимся в довольно узком кругу друзей. Я считаю, что стоит сообщить им о нашем решении прямо сейчас. Это был бы также прекрасный подарок для обоих молодых людей на годовщине нашей свадьбы. Это событие принесет им удачу в будущем.

— Полностью с тобой согласна.

— Ну так раз мы решили воплотить данную идею в жизнь, значит давай исполним это немедленно. Ты иди подготовь к предстоящему событию Стефани и Эдмона Бартеса, а я выкурю сигару, а когда вернусь, мы осуществим наше намерение.

После этого разговора, который и повлек за собой последующие ужасные события, Прево-Лемер отправился в курительную комнату, а его жена вернулась в бальный зал.

Стефани, пунцовая от смущения, танцевала с Эдмоном Бартесом.

Мадам Прево-Лемер сделала молодой парочке знак следовать за ней в ее комнату.

Прежде чем рассказать о дальнейших событиях этой истории необходимо дополнить деталями ту историю Эдмона Бартеса, которую мы уже рассказали, а также описать его отношения с Прево-Лемерамами, а также определиться с тем, был ли молодой человек, который является центральной фигурой данного повествования, виновен в том преступлении, за которое был осужден, и заслужил ли он то суровое наказание, о котором говорил генеральный прокурор в Нумеа. Также мы познакомимся с некоторыми членами семьи Прево-Лемеров, которым Эдмон Бартес поклялся мстить до самой смерти.

Однако начнем мы издалека, задолго до тех событий, что привели сына генерала Бартеса на скамью подсудимых.

В один из чудных майских вечеров, наполненных ароматами весни, великолепный особняк банкира Жюля Прево-Лемера, находившийся на пересечении улицы Тильзитт и авеню Фридлан, светился многочисленными огнями.

Знаменитый финансист, чьи смелые операции удивляли весь Париж, праздновал тридцатую годовщину своего брака, которая совпадала с началом его профессиональной деятельности.

Он обожал свою жену и детей, а также — что является редкостью у хозяев денег — был заядлым домоседом и все свободное время посвящал семье, не отвлекаясь в такие моменты на какие-либо деловые вопросы.

Из чувства деликатности он не желал видеть ни одного случайного посетителя на своем семейном торжестве, а потому собравшиеся здесь были лишь членами семьи и работниками банка. В тот день за праздничным столом собрались все его сотрудники, от конторщика до адвоката.

В тот момент Прево-Лемер находился тогда в апогее славы, чему был обязан исключительно своим умственным способностям и завидному трудолюбию. Сын мелкого служащего, заместителя начальника финансового отдела в провинции, он в шестнадцать лет покинул родной городок Шарльмань и, благодаря рекомендациям некоторых влиятельных людей, попал к знаменитым Голдсмитам, которых называли "королями банкиров" и "банкирами королей". Здесь он постепенно постиг все секреты финансового бизнеса и изучил принципы грандиозных денежных операций.

Старый барон Голдсмит имел привычку показывать своим добрым знакомым бюро, за которым двенадцать-четырнадцать лет работал Прево-Лемер, выводя на бумагах цифры.

— Фот бюбитр, — говорил он при этом, — с которого начиналь тела малатой Брево-Лемер!

Затем он прибавлял с особенной улыбкой, намекая на прочность своего финансового положения:

— Я сокраняй этот пюро, если он когда-нибуть фернется!

Однако старый финансист ошибался. Жюлю Прево-Лемеру не испытывал необходимости возвращаться за свой прежний "бюбитр", за которым начался его великой путь. В случае катастрофы, если бы она и могла его постигнуть, он скорее согласился бы свести счеты с жизнью, чем вернуться к началу. Таков уж был у него характер.

Более того, подобное событие представлялось совершенно невозможным. По самым скромным оценкам состояние Жюля Прево-Лемера составляло двести пятьдесят миллионов. С подобным капиталом банк не может подвергнуться краху, если только банкир не увлекается игрой на фондовом рынке, падение которого способно как ураган очистить всю доску из участников этой игры. Да и к тому времени Прево-Лемер оставил подобные авантюры в далеком прошлом.

Равным образом он постепенно освободился и от вкладов, по которым приходилось платить слишком крупные проценты, и заменил их операциями менее блестящими, но зато с несомненными гарантиями на успех.

Так, зная, что в Индии и на Дальнем Востоке можно всегда получить двенадцать-четырнадцать процентов чистой прибыли, он основал свои банкирские конторы в Бомбее, Мадрасе, Калькутте, Лахоре, Коломбо, Рангуне (ныне Янгон (Бирма) — прим. пер.), Сингапуре, Батавии (ныне Джакарта (Индонезия) — прим. пер.), Шанхае, Гонконге и Иокогаме.

Эти конторы занимались такими операциями, при которых значительные потери были невозможны. Они выдавали деньги под сбор риса, чая, сахарного тростника, кофе, хлопка индиго и опиума на больших плантациях, а также производителям товаров из шелка, а затем отправляли все это в Европу. Здесь главная контора, помещавшаяся в Париже, переправляла данные товары на продажу в Марсель, Бордо, Париж, Гавр, Ливерпуль, Лондон, Антверпен и Амстердам. Авансы с соответствующими процентами возвращались обратно кредиторам. Излишки от выручек посылались непосредственно производителям товаров.

Предприятия-производители являлись стопроцентной гарантией получения прибыли, и Прево-Лемер, оперируя значительными денежными суммами, постепенно занял доминирующую позицию на всех основных мировых рынках.

Банк Прево-Лемера находился в отличном положении ибо не занимался никаким депозитом денежных сумм, что является вечной причиной краха множества доходных домов, которые при малейшей панике вынуждены гасить кредиты путем закрытия своих многочисленных филиалов, оставаясь в итоге без копейки денег.

Прево-Лемер в тому времени столь прочно стоял на ногах, что мог дотировать свои филиалы самостоятельно без какой-либо поддержки извне.

Этот человек явно родился под счастливой звездой, которая с самого рождения светила над ним, старательно убирая с его пути к процветанию все препятствия и преграды. Ему никогда не приходилось переживать тяжелых и печальных жизненных этапов, которые столь пагубно влияют на многих людей различных профессий.

Уже четырнадцать лет работал он у Голдсмитов, когда однажды познакомился с молодым испанцем из Гаваны, маркизом Лара-Коэльо Альтавилла, который, несмотря на довольно большое состояние, вложенное в банк Голдсмитов, был давно уже близок к разорению, так как привык тратить намного больше, чем позволял его доход.

И вот как-то при удобном случае Жюль Прево-Лемер сказал ему:

— Если вы будете продолжать вести подобный образ жизни, — сказал ему однажды Прево-Лемер, — то менее чем через десять лет, у вас не останется ни гроша.

— Что же делать, — отвечал молодой человек, — значит такова моя судьба, ведь банковские билеты буквально тают в моих руках.

— У вас триста тысяч франков годового дохода, а вы тратите более пятисот.

— Ваша правда, — со смехом ответил испанец, — но я не в силах остановить себя и сделаю это лишь тогда, когда у меня останется двенадцать тысяч франков ренты. Тогда я женюсь на какой-нибудь красавице из хорошей семьи с подобным приданым и похороню себя в провинции, где позабуду про скачки, пари, изысканые ужины, актрис и танцовщиц, будучи полностью поглощенным воспитанием детей, уходом за розами в собственном саду и игрой в безик (карточная игра — прим. пер.) и триктрак (французская настольная игра в шашки — прим. пер.) с тестем.

— Все это прекрасно, — согласился Прево-Лемер, — но почему нельзя продолжать тратить по полмиллиона в год и при этом сохранить свое состояние?

— Честное слово, если вы научите меня искусству тратить деньги, сохраняя их, то я готов последовать вашим советам.

— Это очень просто. В прошлом году у вас было шесть миллионов и четыреста девяносто шесть тысяч франков.

— Верно.

— Вы спустили на ветер...

— ...четыреста девяносто шесть тесяч, включая проценты с них, менее даже чем в десять месяцев.

— Значит у вас в остатке всего шесть миллионов.

— Мой дорогой банкир, вы считаете так, как покойный Баррем.

— Слушайте меня! Если бы вы могли получать десять из ста со своих шести миллионов, то получится десять процентов в год, то есть шестьсот тысяч франков, что вполне сможет удовлетворить ваши волчьи аппетиты.

— Все это так, но где же достать эти десять процентов?

— Выслушайте меня.

— Я весь внимание.

— Я работаю здесь довольно долго, поэтому любые финансовые операции не являются для меня секретом. Итак, доверьте мне свои шесть миллионов, я создам собственный банкирский дом специально для подобных вкладов и предоставлю вам искомые десять процентов.

— По рукам, — моментально ответил маркиз, чем несказанно обрадовал своего собеседника. — Но позвольте мне внести небольшую поправку в вашу идею.

— Извольте, я вас слушаю — заинтересованно сказал Прево-Лемер.

— Может случиться, что мы вдвоем погубим себя быстрее, чем если бы хозяином был я один. Я согласен доверить вам свои миллионы, но при условии, чтобы из них была выделена некоторая сумма, хотя бы необходимая для получения двенадцати тысяч ренты, на всякий случай, ведь я все-равно продолжу прежний образ жизни. Отложенную сумму мы отнесем во французский государственный банк, где она будет в большей сохранности, чем у нас с вами.

— Вы говорите это на полном серьезе?

— Готовьте акт, завтра же я подпишу его.

И на основе вышеизложенных договоренностей был подписан соответствующий акт, причем молодой испанец получил также право на пятую часть прибылей от операций нового финансового учреждения.

Десять лет спустя вкладчик основного фонда получил, кроме своего взноса, двенадцать миллионов, а Жюль Прево-Лемер продолжил дело уже сам по себе с капиталом в шестьдесят миллионов, увеличенным впоследствии в пять раз.

В год основания нового банка он женился на дочери биржевого маклера Сюзанне Осмон, приданное которой составило полмиллиона франков. Девушка обладала редкой красотой вкупе с теми достоинствами, которые составляют счастье семейного очага.

Холодный, расчетливый и эгоистичный, как и любой амбициозный человек, Прево-Лемер, однако, искренне любил и обожал свою жену.

Платила ли она ему тем же, — трудно было решить; известно было только, что Жюль Прево-Лемер необыкновенно счастлив и в финансовых делах, и в своей семейной жизни.

В результате этого союза на свет появилось трое детей. Старший Поль, которому на момент повествования исполнилось двадцать восемь лет, был капитаном в 4-м гусарском полку. Он имел благородный рыцарский нрав и представлял собой тот тип французского офицера, который увековечили в своих творениях Детай и Невиль (Эдуар Детай и Альфонс де Невиль — французские художники-баталисты — прим. пер.).

Второй сын, Альбер, который был моложе брата на два года, обладал красотой и статностью, унаследованной от матери. От отца же он взял эгоизм и сердечную сухость, не обретя при этом ни любви к труду, ни преданности делу, в котором так преуспел Жюль Прево-Лемер. С детства воспитанный в роскоши и приученный к немедленному удовлетворению всех своих желаний, Албер относился с уважением лишь к богачам, а к тем, кому не повезло появиться на свет в подобном ему обществе, испытывал огромное презрение, видя в них стадо, обязанное безропотно повиноваться привилегированным классам. "Негодяи", "тупая толпа", "пушечное мясо" — таковы были обычные наименования, которыми он награждал тот слой общества, из которого когда-то вышел и его отец. Эти мерзкие привычки зашли настолько далеко, что однажды Альбер подвергся жесткой критике со стороны маркиза Лара-Коэльо, того самого, который тридцать лет тому назад положил начало благосостоянию его отца: "Вы забываете, милостивый государь, что без содействия некоторых людей, расположенных к вашему отцу, вы в настоящее время были бы не более как делопроизводителем в каком-нибудь министерстве или торговцем в Лувре или Бон-Марше (магазин в Париже, основан в 1838 г. — прим. пер.), где вас держали бы лишь при условии приличного поведения."

Прошло почти шесть месяцев с момента той встречи в императорском дворце, а от главы "поклонников плавающих теней" не было никаких известий. Императрица была в полном отчаянии, когда однажды утром проснувшись увидела на маленьком лакированном столике возле своей кровати коробочку из сандалового дерева с перламутровыми инкрустациями, которой там никогда раньше не было. На листке соевой бумаги, лежащей сверху на коробочке, было написано по-китайски:

"От Кванга!"

На хлопковой прокладке на дне коробочки лежал скипетр Хуанди, а также алмаз, размер которого был вдвое больше, чем любой драгоценный камень из императорской сокровищницы.

Охваченная радостью, Цы Се не стала выяснять каким образом коробочка попала в ее спальню. Она уже поняла, что для Кванга нет ничего невозможного, а потому поспешила позвать к себе принца Гуна и придворных ювелиров. Объекты были тщательно исследованы и было единодушно признано, что это именно тот скипетр, который был похищен при разграблении Летнего Дворца. Что касается алмаза, то он никогда не был частью императорской сокровищницы. Оценщики заявили, что никогда доселе не видели подобного бриллианта ни в плане размера, ни в плане четкости граней.

По просьбе императрицы и принца ювелиры оценили алмаз в два миллиона таалей, то есть пятнадцать миллионов франков, добавив, что сие есть лишь оценочная стоимость бриллианта, так как он был настолько уникальным, что определить его реальную стоимость не представлялось возможным из-за отсутствия подобного прецедента. Бриллианты обычно оцениваются по своему весу, но если последний превышает максимальный вес, но оценить их становится почти нереально... С одним только ювелиры согласились полностью — дар Кванга был самым замечательным подарком в мире, вполне достойным Света Неба, которой он был преподнесен.

Шли дни и месяцы, а Кванг так больше и не появлялся!

Теперь объясним читателю как это все произошло.

Глава "поклонников плавающих теней", знаменитого тайного общества, объединяющего всех пиратов Китайской Империи и Малайзии, направился в Париж вместе с несколькими особенно проворными людьми из числа своих подчиненных. Испробовав все средства, чтобы добраться до сокровищницы, где хранился скипетр Хуанди — подарок генерала-командующего в войне с Китаем — он решил, что нужно на публичной выставке разбить стекло и таким образом завладеть требуемым объектом. Все было так хорошо рассчитано, что план вполне удался.

В день выставки один из подручных Кванга выстрелил из револьвера в дальней части залы ближе к выходу, таким образом привлекая внимание окружающих, а сам Король Смерти, воспользовавшись обычной в таких случаях суматохой, разбил камнем толстое стекло, под которым хранились драгоценности, быстро схватил скипетр Хуанди, а также лежащий в центре витрины большой алмаз и передал это все одному из своих людей, одетому в европейскую одежду, а внешне похожему на жителя русской части Тартарии. Последний моментально скрылся из виду, выполняя поставленную перед ним задачу, а Кванг вместе со своими подручными, которые были уже знакомые нам Лу, Киенг и Чанг, продолжали набивать карманы различными драгоценностями.

Отправившись от сумятицы, охранники выставки задержали китайцев. С другой стороны, стражам и в голову не пришло, что первые два украденных предмета уже были далеко от места происшествия.

Один из жандармов приказал закрыть двери и никого не выпускать из зала, в то время как человек со скипетром и алмазом уже сидел в фиакре, летящем к вокзалу Гар дю Норд, где планировал сесть на поезд, который доставил бы его в Ливерпуль к борту корабля, уходящего в Индокитай...

Дабы дать возможность жандармам заняться расследованием этого дела, охранники выставки заперли четверых китайцев в отдельной комнате, у входа в которую было поставлено двое часовых. Переписав имена и фамилии посетителей выставки, а также проведя среди них обыск, полиция разрешила французам и прочим иностранцам покинуть помещение.

Более того, все видели, как китайцы занимались кражей драгоценностей, поэтому никто и не задумывался о том, что у них могли быть какие-либо сообщники.

Кванга и его спутников обыскали в присутствии префекта полиции, главы прокуратуры округа Сены и главного судьи. Были найдены все драгоценности за исключением скипетра Хуанди и уникального алмаза "Регент", названного так в честь его первоначального владельца.

Можно лишь представить себе насколько раздосадованы были судебные следователи и жандармы. В ходе допроса Кванг высокомерно заявил, что китайцы взяли лишь собственность китайского императора, похищенную варварами из Летнего дворца. Что же касается пресловутого алмаза, то он не знает его судьбу. Когда же Квангу показали отобранные у него жемчужные ожерелья, рубины и прочие драгоценности, то он с милой улыбкой возразил:

— Разве не понятно, что нужно было дать время скрыться тому, кто взял скипетр?

После этой фразы он полностью замкнулся в себе... и это было все, чего удалось от него добиться.

В ожидании решения властей присутствующие при допросе чиновники решили молчать даже о самом факте кражи. Война с Китаем закончилась относительно недавно, а движение общественного порицания, которое поднялось во Франции и за рубежом, столь активно муссировало факт разграбления Летнего дворца, что подобное сообщение могло вновь всколыхнуть общественное сознание.

Многие люди моментально стали бы утверждать, что кража из Лувра стала вполне закономерным следствием того самого действия в Китае, а посему было бы крайне трудно заглушить крик общественности в ситуации, когда дело касается национальной гордости.

Именно таким образом и рассуждали высшие инстанции. Если не замять это дело, то пришлось бы передать виновных в руки правосудия с неизвестными последствиями. Как помешать адвокатам рассматривать дело со всех сторон и помешать огласке связи его с Китаем? А если под давлением общественного мнения виновные будут оправданы?

В итоге было принято решение, последствия которого нам уже известны. В газетной заметке по этому поводу было написано следующее: "Происшествие в Лувре оказалось обычным недоразумением. Один из китайцев, испугавшись выстрела, в панике разбил витрину с драгоценностями, а формалисты-чиновники сочли данную неловкость за попытку ограбления. Из коллекции не пропало никаких драгоценностей, и все свелось к выстрелу из револьвера, сделанному одним сумасшедшим против воображаемых врагов."

Вопреки всем заявлениям китайцы, которых официально признали свободными, были переправлены для выяснения обстоятельств в Новую Каледонию и переданы в распоряжение господина Прево-Лемера, которому была поставлена задача любым способом вернуть французской короне похищенный "Регент".

Мы видели, что генеральный прокурор в Нумеа после бесполезных попыток получить нужную информацию получил поддержку в лице одного из самых опытных сыщиков парижской полиции.

На первой же встрече с генеральным прокурором Гроляр посоветовал ему дать китайцам возможность бежать, посвятив в этот план любого из их "товарищей". Последний должен был войти в доверие сынов Поднебесной Империи, чтобы те в итоге сделали ему предложение бежать вместе с ними, с чем он должен был согласиться, постоянно настаивая на своем участии в данном побеге. Китайцы должна были непременно согласиться взять его с собой, так как его участие в побеге сделало бы для него невозможным дальнейшее пребывание в Нумеа.

— Когда первая половина плана будет выполнена, я возьму на себя его следующий этап, — сказал в заключение Гроляр. — Я буду состоять в переписке с тем самым "товарищем", который будет информировать меня о всех действиях беглецов. Как только я узнаю, что они прибыли в Китай, я моментально отправлюсь туда сам, а уже на месте с помощью французского посла потребую возвращения украденного бриллианта, угрожая в противном случае новой войной. В зависимости от обстоятельств можно будет также идти на различные хитрости.

— Поступайте как знаете, — отвечал ему генеральный прокурор Прево-Лемер. — Помните, что нужно приложить все усилия, чтобы наши действия имели успех. Учтите также, что если алмаз не будет возвращен французской короне, то рано или поздно общественное мнение обвинит правительство в том, что оно, нуждаясь в деньгах, отдало драгоценность кому-нибудь в залог или же просто продало его. Пока же придворный ювелир изготовил подделку "Регента" дабы посетители не могли заметить его исчезновения. Разоблачение этого действия приведет к обвинениям в мошенничестве. Скандал, состоявшийся в свое время по поводу "Ожерелья королевы", был полон духа приключения, что вызвало бурю общественного возмущения

Таким образом все произошедшие события были согласованы между двумя действующими лицами, которые предоставили сынам Поднебесной Империи возможность спокойно совершить побег. Со своей стороны Гроляр завербовал в помощники Ланжалле, который после некоторых колебаний согласился на все условия сделки.

Дабы предотвратить возможные междоусобицы, императрица-регентша решилась приступить к коронованию сына не дожидаясь его семилетия — того возраста, когда несовершеннолетние императоры могли стать владельцами скипетра.

Однако это намерение не было положительно воспринято Советом регентства. Тогда императрица Цы Си, взяв инициативу в свои руки, распустила совет, постановив, что теперь она сама будет управлять империей. Также она основала Совет иностранных дел для обсуждения принимаемых ей решений. Председателем совета был назначен принц Гун, дядя наследника.

1 февраля 18.. года первый управляющий женской половины дворца явился к принцу, который обитал во втором крыле здания, и сообщил, что императрица желает видеть его.

Решение юной императрицы было весьма серьезным отходом от строгих правил китайского этикета и многолетних традиций императорского двора, где каждый жест и каждый шаг правителя регламентирован настолько четко, что не оставляет никаких возможностей для любой свободы действия.

Император Китая является абсолютным рабом данного набора правил, к которому каждый год добавляется множество нововведений, формально предназначенных для поднятия престижа Сына Неба, а на самом деле изобретенных министрами, наместниками и высшими чиновниками для того, чтобы правитель, занятый различными делами и затерянный среди бесконечного набора правил, являлся безвольной марионеткой, не мешающей им вершить дела по собственному усмотрению.

Императрица, которая попросила принца Гуна о встрече, не испросив на это разрешения совета, таким образом нарушила установленное правило. Однако принц не стал возражать и немедленно отправился на встречу с ней.

Императрица приняла его в зале Цветка лотоса, названной так потому, что в центре нее находился мраморный бассейн с фонтаном, на поверхности которого плавали голубые цветы лотоса.

— Принц, — начала императрица, — великий Шан-ди наделил вас мудростью, дабы вы могли быть главой нашего совета. Мы призвали вас для того, чтобы обсудить вопрос о передачи скипетра Хуанди Тунчжи, которого покойный император Сяньфэн назначил своим наследником.

— Мать Сына Неба, — отвечал принц Гун, — вы зеркало добродетели и ваши желания — это приказы, которые любой должен с готовностью исполнять, однако я вынужден сообщить вам очень неприятную новость. Скипетр Хуанди, которым император владеет как символом верховной власти, похищен рыжеволосыми варварами Запада. По этой причине если ваш сын предстанет перед министрами и наместниками на церемонии без этого скипетра, которым владели все его предшественники, то они не признают его! В любом случае это вызовет толки среди других членов его семьи и будет плохим знаком в самом начале правления.

Эта новость так поразила императрицу, что она не могла вымолвить в ответ ни слова.

— Что же нам делать, принц Гун? — постепенно восстанавливая самообладание, вымолвила она наконец. — Вы самый близкий родственник моего сына, поэтому я и обращаюсь к вам за помощью.

— Доверие Небесного Цветка не будет обмануто! — торжественно ответил принц Кунг. — Не далее как сегодня я виделся с посланником Кванга...

При этом страшном имени императрица побледнела.

— Кванга! — глухо прошептала она.

— Именно! И он сам должен прийти во дворец этой ночью для того, чтобы обсудить со мной вопрос возвращения скипетра. Его необходимо принять, моя императрица!

— Я боюсь! — возразила Цы Си.

— Не стоит. Его ненависть к варварам гарант его верности. Кроме того, вы увидите его лишь сквозь решетку с женской половины дворца.

— Но разве решетка может остановить Кванга? — робко возразила юная императрица.

Принц Гун улыбнулся. Он не желал оспаривать суеверные убеждения регентши, поэтому ограничился простым комментарием:

— При любых возмущениях фамилия Цин не будет иметь более прочной поддержки, чем от Кванга.

— Тогда до вечера — и да услышит вас Шан-ди! — ответила императрица, склонив веер в знак окончания беседы.

Но кто же был этот Кванг, чье имя привело в такой трепет мать будущего императора?

В Китае морское и речное пиратство на тихоокеанском побережье и во внутренних регионах страны имеет такой размах, что правительство не в состоянии искоренить его и вынуждено считаться с ним. В стране нет рыбака или моряка, который не был бы связан с этим обществом, обладающим огромным флотом и неисчислимыми богатствами.

Глава этого общества, насчитывающего несколько миллионов человек по всей империи, называют Кванг, то есть "властитель всех живущих" или "Король Смерти". Он пользуется неограниченной властью и, подобно императору, назначает себе преемника, вручая ему кольцо, покрытое таинственными знаками и украшенное алмазом самой высокой цены. Все его приказы начинаются со слов: "Трепещите и повинуйтесь!" на манер императорских эдиктов. И все, вне зависимости от их ранга, беспрекословно повинуются, когда получают от Кванга какое-либо предписание, написанное на листке рисовой бумаги и скрепленное его подписью.

Члены общества исповедуют не буддизм, а собственную религию, состоящую из смеси различных суеверий, которые являются остатками древних культов Китая. Обычно этих людей называют "фэн-шуй", что значит "поклонники плавающих теней" (перевод неточный, правильный "ветер и вода" — прим. пер.).

Они практикуют магию и контакт с потусторонними силами, а их главе, Квангу, приписывается прямо-таки сверхъестественное могущество. Отсюда и исходит тот ужас, который охватил молодую императрицу при известии о том, ночью состоится встреча принца Гуна с Квангом.

Общеизвестный факт состоял в том, что Кванг обладал даром повсеместности, то есть мог находиться одновременно в двух разных местах, а также при необходимости проникать сквозь любые двери и засовы, невзирая на то, насколько сильной была в этом месте охрана.

Еще два момента придавали таинственность личности Кванга: никто не знал как он выглядит и где живет. Никто из всех членов общества, за исключением командиров джонок, не был вход в роскошный дворец, находящийся на одном из Зондских островов, будучи окруженный рифами и коралловыми скалами на сотни лье вокруг, так что ни один корабль не способен приблизиться туда. Единственный проход, через который возможно попасть на остров, настолько извилист и сложен, что ни один посторонний корабль не способен преодолеть его без наличия на борту опытного лоцмана.

Группа этих маленьких островков, в середине которого находится резиденция Кванга и который пираты называют остров Йен, обозначена на картах как Архипелаг Опасный. Европейские корабли не имеют никаких шансов уцелеть в этих водах, поэтому навигация составлена таким образом, что проходит в стороне от этих мест.

Вокруг острова Йен находится пояс рифов в милю шириной, который образует спокойную гладь между морем и сушей и благодаря которому пиратский флот полностью защищен от любых штормов.

Окруженный азиатской роскошью, Кванг ведет в этом месте свое таинственное существование. К нему допускаются лишь главари банд и немногие преданные друзья. Именно сюда со времен завоевания Китая маньчжурами стекаются все доходы, полученные от морской и речной торговли.

Когда монголы свергли национальную династию Мин, часть китайцев отказались подчиниться им и образовали собственную морскую державу, которая стала контролировать все морские компоненты империи. Постепенно они сконцентрировали в своих руках такую силу, что заставили трепетать перед их могуществом даже верховную власть Пекина.

Появление паровых судов уменьшило количество судов, на которые они могли нападать, однако данная потеря была быстро компенсирована путем роста речного пиратства, которое было организовано буквально на всех реках империи. Именно эти действия объясняют низкий сбор налогов, который для такой огромной страны с населением в четыре миллиона человек составляет лишь пятисот миллионов франков. С давних пор пираты не платили таможенные пошлины и занимали любые места стоянки в портах, откуда в Европу идут шелк, хлопок и чай после того, как пираты заберут себе десятую часть груза.

Страшный для наместников и пекинского правительства и уважаемый простыми людьми, которым он видится как верховный жрец древней национальной религии, вытесненной буддизмом, Кванг на самом деле является самым могущественным лицом в Китае. Именно поэтому принц Гун и обратился к нему с просьбой найти способ вернуть в Китай скипетр Хуанди, без которого не могло состояться коронование юного императора.

Польщенный таким подходом, Кванг, который в этот момент находился в Пекине, сразу дал принцу ответ, назначив встречу на ту же ночь.

Дворец, в котором тайно останавливался Кванг, принадлежал одному из самых богатых торговцев в империи, который одновременно являлся и банкиром общества. Эта роскошная резиденция, построенная в старой части города посреди сада и окруженная высокими стенами, обращала на себя внимание всех любопытных. Кванг, когда дела требовали от него присутствия в Пекине, жил там также изолировано и скрытно, как и в своей островной резиденции. Таким образом, Кванг очень быстро получил сообщение, которое принц Гун доставил одного из лодочников по имени Ю-Хэ, а тот, в свою очередь, доставил послание банкиру Лао-Цин. Ответ был следующим:

"Принцу Гуну

В час дракона (полночь по китайской кабалистике — прим. автора) Кванг войдет в запретный город (дворцовый комплекс китайских императоров до династии Мин до Цин — прим. пер.) и направится в Тайхэдянь (Зал Верховной гармонии — прим. пер.), где Цы Се, Свет Неба, и Гун, Свет Советов, примут его. Он сообщит им то, что нужно сделать.

Кванг

Всезнающий, всемогущий и всевидящий."

Сразу же по получении письма Гун отправил автору пароль и церемониал, необходимый для прохода во дворец, однако начальник стражи вернул послание со следующим комментарием:

"Бесполезно. Кванг проходит везде."

Принц Гун был стойким человеком, который высмеивал суеверия толпы и не верил ни единому слову о всемогуществе Кванга. И все-таки он решил посмотреть, до какой степени доходит могущество этого человека.