АЛЕКСАНДР БЕЛЯЕВ: «МОЙ РОМАН ЗАНИМАЕТ …701-е МЕСТО»
«Мой роман «Прыжок в ничто», по словам профессора Н.А. Рынина, занимает по счету 701-е место в ряду произведений о межпланетных путешествиях», — писал Александр Романович Беляев о своем первом космическом романе.
Роман вышел в Ленинградском издательстве «Молодая гвардия» в 1933 году и затем трижды переиздавался.
Первый редактор романа «Прыжок в ничто» Г. И. Мишкевич вспоминает, что А. Р. Беляев пришел в издательство уже вполне сложившимся, зрелым литератором.
Первое впечатление от встречи с ним было тягостным: в редакцию пришел тяжело больной человек. Весь его облик свидетельствовал о болезненном состоянии, переносимом с большим трудом. Высокого роста, худой, с очень усталым лицом. Широкий лоб с сильными залысинами. Длинные, тонкие и весьма подвижные пальцы хирурга или музыканта... Но главное — глаза за толстыми стеклами пенсне: серые, печально-добрые, проницательные... Несколько застенчивый глуховатый голос, очень корректен в обращении. Александр Романович вынужден был постоянно носить корсет, давняя болезнь часто приковывала его к постели, и тогда он пристраивал к стенке кровати нечто вроде пюпитра и, несмотря на мучительные боли, продолжал работу.
Так работал они над своим новым романом «Прыжок в ничто». Очень интересна судьба этого романа, Когда в 1933 году вышло первое издание, Я. И. Перельман написал о нем отрицательный отзыв, ссылаясь на неточности астрономического и физического характера. Академики П. Л. Капицаи А.Н. Крылов также считали, что описанный А. Р. Беляевым космический корабль не мог двигаться с субсветовой скоростью при помощи атомного двигателя. Но здесь, какизвестно, прав оказался фантаст, и в этом его горячо поддержал «патриарх звездоплавания» К Э. Циолковский.
В этом романе писатель «сделал попытку, не вдаваясь в самостоятельное фантазирование, изложить современные научные взгляды на возможность межпланетных сообщений», используя работы К. Э. Циолковского.
Роман встретил теплый прием у читателей, но отрицательный — у критиков. Я, И. Перельман, в частности, заканчивая свой отзыв, писал:
«В итоге никак нельзя считать новый роман Беляева сколько-нибудь ценным обогащением советской научно-фантастической литературы».
А через месяц после появления этой рецензии Я.И, Перельман «написал письма в редакцию и А.Р.Беляеву, что был не прав в своей оценке романа. Яков Исидорович горячо ратовал за переиздание романа (полностью разошедшегося к тому времени), и сам написал письмо к К. Э. Циолковскому с просьбой написать предисловие к новому изданию», вспоминает Г. И. Мишкевич.
Так началась работа над новым изданием романа.
Г. И.Мишкевич вспоминает, что Александр Романович работалнад романом с большим напряжением, фактически написал его заново:
«Как-то Александр Романович принес в редакцию очередную главу, добавив приэтом:
— Я знаю, что в некоторых местах своего повествования я, возможно, слишком тендециозен, особенно в тех местах, где речь идет о фашизме. Но приближается с угрожающей быстротой такое время, когда тенденция и принципиальность станут одними из сильнейших средств нашей литературы... Берлин становится гнездом, из которого выползут палачи нашей планеты…»
В 1935 году вторым изданием вышел роман «Прыжок в ничто» с хорошим предисловием Константина Эдуардовича Циолковского.
Позади была работа над новым романом, посвященным Циолковскому, и писатель, вновь прикованный к постели, уже обдумывал новый роман «Вторая Луна» об искусственном спутнике Земли — постоянной стратосферной станции для научных наблюдений, популяризующий идеи великого ученого.
Но К. Э. Циолковскому уже не суждено было увидеть второе издание «Прыжка в ничто». Не узнал он и том, что в память о лучшем «научном фантасте» новый роман был назван «Звезда КЭЦ».
Н. БЕЗГИНА.
Г. Черненко
СЕМЬ ПИСЕМ «ГРАЖДАНИНУ ВСЕЛЕННОЙ»
КАЛУГА – ДЕТСКОЕ СЕЛО
Научные книжки Циолковского выглядят скромно. Но какое богатство мыслей, идей! Беляев это сразу увидел. Он понял: любая работа Циолковского – увлекательная тема для фантастического романа.
Позже он напишет ученому: «Я не могу Вам передать, как много отрадных минут переживал за Вашими небольшими по объему, но чрезвычайно содержательными книгами. Какие грандиозные картины, например, в книге «Будущее Земли и человечества». Еще и еще раз спасибо...» Но и как человек, и как ученый Циолковский также интересовал писателя. Давно интересовал.
Переписка между ними началась зимой 1934 года. Незадолго до этого в журнале «Вокруг света» появилась повесть Беляева «Воздушный корабль». В ней рассказывалось об экспедиции советских ученых на цельнометаллическом дирижабле Циолковского.
Константин Эдуардович прислал в редакцию письмо. Он писал, что повесть остроумна и достаточно научна.
«Прошу товарища Беляева прислать мне наложенным платежом другой его фантастический рассказ, посвященный межпланетным скитаниям, который я нигде не мог достать». Он имел в виду роман «Прыжок в ничто» – о полете в космос огромной пассажирской ракеты.
Разумеется, Александр Романович охотно выполнил просьбу Циолковского. В конце декабря 1934 года он ответил ученому: «Посылаю роман на Ваш суд. В настоящее время роман переиздается, и я очень просил бы Вас сообщить Ваши замечания и поправки». А в конце письма спрашивал: «Если роман найдете не слишком плохим, разрешите ли посвятить его Вам? Ведь Ваше имя проходит через весь роман».
Вскоре в Детское Село, нынешний город Пушкин, где тогда жил Александр Романович, приходит письмо из Калуги. Конечно Беляев ждал его. Конечно волновался: как ученый оценит роман? Худыми пальцами вскрыл он конверт. Быстро пробежал первые строки, и стало радостно: Циолковский роман хвалил. Очень хорошо, что выйдет второе издание. Оно вызовет еще больший интерес к «великой задаче двадцатого века».
Александр Романович Беляев в 1940 году.
«Что же касается до посвящения его мне, – писал Циолковский, – то считаю это Вашей любезностью и честью для себя».
Дружеская переписка продолжалась. «Глубокоуважаемый Константин Эдуардович, – отвечал Беляев. – Ваше письмо очень обрадовало меня. Ваш теплый отзыв о моем романе придает мне новые силы в нелегкой борьбе за создание научно-фантастических произведений. Я всячески стараюсь популяризировать Ваши идеи в романах и рассказах. Когда перееду в город (где у меня хранится мой архив), постараюсь подобрать все, что писал о Ваших изобретениях... Очень интересуюсь идеей стратосферного дирижабля.
Ваши замечания, разумеется, используем для второго издания «Прыжка в ничто».
Искренне уважающий и давно любящий Вас А. Беляев».
Как хорошо, что Циолковский сохранил конверты писем Беляева! На них пометки. Ученый кратко отмечает, какие свои книги послал в Детское Село: «Цели звездоплавания», «Будущее Земли и человечества», «Растение будущего», научно-фантастическую книжку «Тяжесть исчезла», философскую – «Монизм Вселенной».
«Дорогой Константин Эдуардович! – пишет Беляев 1 февраля 1935 года. – Приношу Вам искреннюю благодарность за присланные Вами книги. Надеюсь использовать их в моих произведениях».
Писатель хотел, чтобы новое издание романа «Прыжок в ничто» вышло с предисловием и портретом Константина Эдуардовича. В письме он просит ученого прислать и то, и другое. Циолковский не отказал. В середине февраля Беляев пишет в Калугу: «Благодарю за присылку портретов и предисловия».
Готовя новое издание романа, Беляев самым тщательным образом учел советы и замечания Циолковского. Но прежде чем печатать книгу, было решено показать рукопись Циолковскому и для этого привезти ее в Калугу. Сам Беляев поехать не мог. Из-за тяжелой болезни он даже квартиру покидал крайне редко.
ВСТРЕЧА С ЦИОЛКОВСКИМ
Однажды я встретился с ленинградским литератором Григорием Осиповичем Мишкевичем. В тридцатые годы он работал в том издательстве, где должен был выйти роман Беляева. Разговорились, и выяснилось, что к Циолковскому ездил именно он. Я попросил его рассказать о встрече. Мишкевич охотно согласился.
«Я повез Циолковскому не только рукопись, но и рисунки к роману, выполненные художником Травиным. Было при мне также и подробное письмо Александра Романовича.
Ученый в то время жил в новом доме, подаренном ему Калужским горсоветом. Подниматься сюда приходилось по крутой горе. В Калуге я пробыл, кажется, дней восемь, а с Циолковским виделся три или четыре раза.
Он внимательно прочел довольно объемистую рукопись и на полях ее карандашом сделал замечания. Так же внимательно просмотрел и рисунки. А потом, уже на словах, посоветовал мне, как редактору книги, обратить особое внимание на описание тренажерских установок, предназначенных для того, чтобы приучить экипаж космического корабля к действию перегрузок и невесомости.
Тут Циолковский, впрочем, добавил:
– Правда, из письма Александра Романовича я узнал, что он советовался с профессором Рыниным. Этого для меня вполне достаточно. Так что будем считать мой совет просто придиркой.
Когда в последний раз я уходил от Циолковского, он проводил меня на улицу и, протянув на прощанье руку, сказал:
– Знайте, молодой человек, самый замечательный наш писатель-фантаст – это Беляев. Передайте ему мой привет».
«ГРАЖДАНИН ВСЕЛЕННОЙ»
Весной 1935 года болезнь у Беляева сильно обострилась. Циолковский тоже был болен. Переписка прервалась. Между тем подготовка второго издания романа шла своим чередом.
Как и мечтал Беляев, книга выходила с предисловием ученого и посвящением ему.
Циолковский тоже нетерпеливо ждал появления романа. Не зная о болезни писателя и о том, что он находится в Евпатории, Константин Эдуардович написал в Ленинград, просил Беляева выслать роман в новом издании. Письмо переслали в Крым, в санаторий «Таласса». Оттуда и пришел ответ.
«Дорогой Константин Эдуардович! – писал Беляев. – С огорчением узнал из письма моей жены о Вашей болезни. Надеюсь, что Вы скоро поправитесь... Я пишу жене и редактору «Молодой гвардии», чтобы Вам скорее выслали экземпляр «Прыжка в ничто»... Я обдумываю новый роман «Вторая Луна» об искусственном спутнике Земли, постоянной станции для научных наблюдений. Надеюсь, что Вы не откажете мне в Ваших дружеских и ценных указаниях и советах.
Простите, что пишу карандашом, – я лежу уже четыре месяца...
Искренне любящий и уважающий Вас А. Беляев».
Это было последнее письмо писателя-фантаста к Циолковскому. В сентябре ученого не стало. Потрясенный Беляев откликается статьей «Памяти великого ученого-изобретателя».
«Я перебираю его книги и брошюры, изданные им за собственный счет в провинциальной калужской типографии, его письма и раздумываю над этим человеком, который прожил такую тяжелую и в то же время интересную жизнь...
Какова самая характерная черта этого исключительно оригинального ума? Что двигало его мыслями и чувствами?
Самое характерное в нем, как мне кажется, это «космичность» его сознания. Едва ли кто-либо из людей, живших на Земле, не исключая астрономов, чувствовал себя до такой степени «гражданином Вселенной», как Циолковский».
Второе издание романа «Прыжок в ничто» вышло в 1936 г., уже после смерти ученого.
http://www.fandom.ru/about_fan/chernenko_...
Прыжок в ничто
Впервые издан в 1933 году в издательстве «Молодая гвардия». Предисловие к роману написал известный советский ученый, автор работ по межпланетным сообщениям, профессор Н.А. Рынин (1877–1942). В том же году в журнале «Юный пролетарий» (№ 8) опубликован фрагмент из романа под названием «Стормер-сити».
Роман вызвал большой интерес основателя космонавтики К.Э. Циолковского (1857–1935). Между писателем и ученым завязалась переписка. А.Р. Беляев серьезно переработал роман: по замечаниям К.Э. Циолковского были исправлены научные неточности, одновременно с этим автор убрал лишние популяризаторские длинноты и расширил приключенческую часть. Второе, переработанное, издание романа вышло в том же издательстве в 1935 году с предисловием К.Э. Циолковского и послесловием Н.А. Рынина. Новое издание Беляев снабдил посвящением великому калужскому мечтателю, на что сам Константин Эдуардович откликнулся следующим образом: «Что же касается до посвящения… мне, то я считаю это Вашей любезностью и честью для себя». Известно, что в конце 1930-х Александр Романович работал над книгой о жизни и работе К.Э. Циолковского, но, к сожалению, рукопись незаконченной книги погибла вместе с архивом Беляева в годы войны. Прототипом главного героя книги — изобретателя Лео Цандера стал другой известный советский ученый и изобретатель в области ракетной техники Фридрих Артурович Цандер (1887–1933).
В 1936 году вышло третье молодогвардейское издание, а в 1938 году роман был переиздан с послесловиями Н.А. Рынина и Я.И. Перельмана* в хабаровском «Дальгизиздате». Причем оценки двух видных ученых и популяризаторов науки порой резко расходятся. Рынин, подлинный романтик межпланетных путешествий и горячий поклонник фантастики, составитель уникального каталога космической фантастики, пишет: «Из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях роман А.Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным. Конечно, возможно лучшее, но, однако, пока его нет». Автор же второго послесловия, к слову тоже не чуждый сочинительству фантастических историй, резок и категоричен: «Никак нельзя признать новый роман Беляева сколько-нибудь ценным обогащением советской научно-фантастической литературы. Родина Циолковского вправе ожидать появления более высококачественных произведений научной фантастики, трактующих проблему межпланетных сообщений».
До 1959 года роман больше не переиздавался. В дальнейшем роман выдержал еще несколько переизданий.
Многие критики не без оснований склонны полагать, что литературным толчком для написания книги могла послужить пьеса «Мистерия-Буфф» (1918) В.В. Маяковского, где так же капиталисты, спасаясь от мировой революции, строят гигантский «ковчег» (правда, не космический, как у Беляева), на котором пытаются спастись семь пар представителей высшего общества и семь пар «нечистых», т. е. простолюдинов, необходимых для обслуживания «ковчега». Для истории же научно-фантастической литературы «Прыжок в ничто» интересен тем, что это одно из первых в мировой НФ обращений к ставшей популярной в послевоенной фантастике теме «космических ковчегов». Беляев очень удачно соединил в рамках одного романа социальный памфлет, космические приключения и научно-познавательный материал. Кроме того, роман, как и многие произведения Беляева, буквально напичкан не только научными прозрениями, но и социальными предвидениями — вплоть до почти точных дат: война между США и Японией в Тихом океане, ракетная бомбардировка городов Европы… Всего же в романе 78 научных идей и прогнозов, из которых 45 уже осуществились.
* Послесловия Перельмана не было!
https://fantlab.ru/edition41253
Это был роман «Прыжок в ничто» (1933). В предисловии ко второму его изданию знаменитый ученый писал, что роман Беляева представляется ему «наиболее содержательным и научным» из всех известных тогда произве-дений о космических путешествиях. А обращаясь к Беляеву, добавлял (цитируем сохранившийся в архиве набросок письма): «Что касается до посвящения его мне, то я считаю это Вашей любезностью и честью для себя».
Поддержка окрылила Беляева. «Ваш теплый отзыв о моем романе, — отвечал он, — придает мне силы в нелегкой борьбе за создание научно- фантастических произведений». Циолковский консультировал второе из¬дание «Прыжка в ничто», входил в детали. «Я уже исправил текст со¬гласно Вашим замечаниям, — сообщал Беляев в другом письме. — Во втором издании редакция только несколько облегчает «научную нагруз¬ку» — снимает «Дневник Ганса» и кое-какие длинноты в тексте, которые, по мнению читателей, несколько тяжелы для беллетристического произ¬ведения». «Расширил и третью часть романа — на Венере, — введя не¬сколько занимательных приключений, с целью сделать роман более инте¬ресным для широкого читателя». «При исправлении по Вашим замечаниям я сделал только одно маленькое отступление: Вы пишете: «Скорость туманностей около 10 000 километров в сек.», — это я внес в текст, но даль¬ше пишу, что есть туманности и с большими скоростями...»
Отступление, впрочем, было не только в этом. Беляев не принял со¬вет Циолковского снять упоминание о теории относительности и выте¬кающем из нее парадоксе времени (когда время в ракете, несущейся со скоростью, близкой к скорости света, замедляется по отношению к земному).
Популяризируя, писатель, как видим, не исключал спорного и выдви¬гал свои, ни у кого не заимствованные, фантастические идеи. Извест¬ный популяризатор науки Перельман, например, осуждал Беляева за то, что в «Прыжке в ничто» ракету намереваются разогнать до субсвето¬вой скорости при помощи чересчур «проблематической для технического пользования» внутриатомной энергии. Но Беляев смотрел в будущее: без столь мощной энергетической установки, как ядерный двигатель, невоз¬можны дальние космические полеты. Современная наука настойчиво ищет в этом направлении, а что касается современной научной фанта¬стики, то она давно уже оснастила ядерными установками свой звездный флот. Беляев оптимистичнее Циолковского оценил и сроки выхода чело¬века в космос. Как он и предсказывал, первые орбитальные полеты были осуществлены младшими современниками Циолковского. Сам же ученый, до того как он нашел возможность обойтись без водородо-кислород¬ного горючего, отодвигал это событие на несколько столетий.
В эпизодах на Венере мы найдем в романе Беляева не только приклю-чения, но и довольно логичный — по тем временам — взгляд на формы внеземной жизни. «Кроты», горячим телом проплавляющие ходы в снего¬вой толще, шестирукие обезьянолюди в многоэтажных венерианских ле¬сах и прочие диковинки — все это не буйная неуправляемая фантазия, а образы, навеянные научными представлениями того времени. Беляев знал, что природно-температурные контрасты на Венере более резки, чем на Земле, и, если в таких условиях вообще возможна жизнь, она дол¬жна была выработать какие-то более активные приспособительные при¬знаки. Не обязательно, конечно, шесть рук, но это ведь, так сказать, био¬логическая метафора.
Он писал Циолковскому, что в романе «Прыжок в ничто» «сделал попытку, не вдаваясь в самостоятельное фантазирование, изложить современные взгляды на возможность межпланетных сообщений, основываясь, главным образом, на Ваших работах».[146] Не вдаваясь в самостоятельное фантазирование... Но ведь даже не чуждый фантастики В.Катаев «в шутку» отдавал «чтение лекций о межпланетных сообщениях развязным молодым людям, промышлявшим до сих пор мелкими аферами»,[147] а известный кораблестроитель А.Н.Крылов объявил проекты Циолковского научно несостоятельными.
По этому поводу Циолковский писал: «...академик Крылов, заимствуя у О.Эбергарда его статью, доказывает устами этого профессора, что космические скорости невозможны, потому что количество взрывчатого вещества будет превышать самый реактивный прибор во множество раз». Стало быть, ракетоплавание — химера? «Совершенно верно, — продолжал Циолковский, — если взять для расчета порох. Но получатся обратные выводы, если порох заменить, например, жидким водородом и кислородом. Порох понадобился ученому, чтобы опровергнуть всеми признанную истину».[148]
Циолковский на десятилетия опередил свое время — и не столько технические возможности, сколько узкие представления о целесообразности, о необходимости того или иного изобретения для человечества. И вот это второе, человеческое лицо «всеми признанной истины» писатель-фантаст Беляев разглядел лучше иных специалистов. Например, цельнометаллический дирижабль Циолковского — надежный, экономичный, долговечный — до сих пор бороздит воздушный океан лишь в романе Беляева.
Роман «Воздушный корабль» начал печататься в журнале «Вокруг света» в конце 1934г. Вскоре редакция получила письмо из Калуги: «Рассказ... остроумно написан и достаточно научен для фантазии. Позволю себе изъявить удовольствие тов. Беляеву и почтенной редакции журнала. Прошу тов. Беляева прислать мне наложенным платежом его другой фантастический рассказ, посвященный межпланетным скитаниям, который я нигде не мог достать. Надеюсь и в нем найти хорошее...».[149]
Это был роман «Прыжок в ничто».
«Глубокоуважаемый Константин Эдуардович! — отвечал Беляев — ...Я очень признателен Вам за Ваш отзыв и внимание... У меня была даже мысль — посвятить этот роман Вам, но я опасался, что он «не будет стоить этого». И я не ошибся: хотя у читателей роман встретил теплый прием, Як<ов> Ис<идорович> Перельман дал о нем довольно отрицательный отзыв в №10 газеты «Литературный Ленинград» (от 28 февр.)... Но теперь поскольку Вы сами об этом просите, охотно исполняю Вашу просьбу и посылаю роман на Ваш суд. В настоящее время роман переиздается вторым изданием, и я очень просил бы Вас сообщить Ваши замечания и поправки... И я, и издательство были бы Вам очень благодарны, если бы Вы написали и предисловие ко второму изданию романа (если, конечно, Вы сочтете, что роман заслуживает Вашего предисловия).
Искренне уважающий Вас А.Беляев»[150] (письмо от 27 декабря 1934г.).
Рецензия Я.Перельмана, известного популяризатора науки, много способствовавшего распространению идеи освоения космоса, была необъективной и противоречивой. Перельман то требовал неукоснительно следовать практически осуществимому, то упрекал за популяризацию давно известного, то отвергал как раз новое и оригинальное.
Перельман, по-видимому, был недоволен тем, что в «Прыжке» не нашла отражения только что открытая Циолковским возможность достигнуть космических скоростей на обычном промышленном топливе. До того Циолковский (как видно из его возражений академику Крылову) возлагал надежду на очень опасную и дорогую пару: жидкий водород и кислород. Циолковский опубликовал свое открытие в специальной периодике в мае 1935 г. Перельман мог знать о нем раньше из переписки с ученым.[151] Но, естественно, что в романе, вышедшем из печати в 1933 г., новая идея Циолковского никак не могла быть учтена.
Главное, однако, не в этом, а в том, что Перельман подошел к фантастическому произведению с точки зрения своей, чисто популяризаторской задачи, в которую научная фантастика, конечно же, не укладывается. И здесь он не был последователен. Он противопоставлял «Прыжку в ничто» как образец научной популяризации роман О.В.Гайля «Лунный перелет». Немецкий автор основывался на работах своего соотечественника Г.Оберта. Перельман не знал, оказывается, что обертова схема космической ракеты вовсе не была последним словом науки. Вот отрывки из письма Циолковского Перельману от 17 июня 1924г.:
«Глубокоуважаемый Яков Исидорович, пишу Вам главным образом затем, чтобы высказаться немного относительно работ Оберта и Годдарда (американский пионер ракетной техники, — А.Б.)... Во-первых, многие важные вопросы о ракете даже не затронуты теоретически. Чертеж же Оберта годится только для иллюстрации фантастических рассказов... (т.е. скорей Оберт должен был иллюстрировать Гайля, а не наоборот, — А.Б.). У Оберта много сходства с моим «Вне Земли»».[152] И далее Циолковский перечисляет многочисленные заимствования.
Стало быть, Гайль брал даже не из вторых, а из третьих рук и во всяком случае не мог быть для Беляева образцом. Беляев же основательно был знаком с трудами Циолковского, еще в 1930г. он посвятил ученому очерк «Гражданин эфирного острова».
Предисловие Циолковского ко второму изданию «Прыжка в ничто» (Л.: изд. «Молодая гвардия», 1935) по всем пунктам противоположно рецензии Перельмана. Приведем карандашный, неразборчивой крупной скорописью набросок, сохранившийся на обороте беляевского письма:
«А.Р. Ваш [зачеркнуто: роман] рассказ перечел и могу дать следующую) оценку. Ваш рассказ содержательнее, научнее и литературнее всех известных мне работ на [тему?] междупланетных путешествий. Поэтому я очень рад появлению 2-го издания. Он более будет способствовать распространению интереса?) к великой задаче 20 века, чем другие <нрзб> популярные рассказы, не исключая даже иностранных. Подробно и доступно [достаточно?] он охарактеризован профессором Н.А.>Рыниным. Что же касается до посвящения его мне, то я считаю это Ваш<ей> любезностью и честью для себя».[153]
Поддержка окрылила Беляева. «Ваш теплый отзыв о моем романе, — отвечал он Циолковскому, — придает мне силы в нелегкой борьбе за создание научно-фантастических произведений».[154] Циолковский консультировал второе издание, входил в детали. «Я уже исправил текст согласно Вашим замечаниям, — сообщал Беляев в другом письме. — Во втором издании редакция только несколько облегчает «научную нагрузку» — снимает «Дневник Ганса» и кое-какие длинноты в тексте, которые, по мнению читателей, несколько тяжелы для беллетристического произведения.
«Расширил я третью часть романа — на Венере — введя несколько занимательных приключений с целью сделать роман более интересным для широкого читателя.
«При исправлении по Вашим замечаниям я сделал только одно маленькое отступление: Вы пишите: «Скорость туманностей около 10.000 кило<метров> в сек.», — это я внес в текст, но дальше пишу, что есть туманности и с большими скоростями...».[155]
Отступление, впрочем, было не только в этом. Беляев отклонил совет Циолковского снять упоминание о теории относительности и использовал вытекающий из нее парадокс времени (когда время в ракете, понесущейся со скоростью, близкой к скорости света, замедляется от отношению к земному).
Популяризируя, Беляев не исключал спорного и выдвигал свои, не заимствованные у Циолковского фантастические идеи. Перельман осуждал Беляева за то, что в «Прыжке в ничто» ракету разгоняют до субсветовой скорости при помощи чересчур «проблематической для технического использования» внутриатомной энергии.[156] Но Беляев смотрел в будущее: без столь мощной энергетической установки невозможны дальние космические полеты. Современная наука настойчиво ищет в этом направлении. Беляев оптимистичнее Циолковского оценил сроки выхода человека в космос. Как он предсказал, первые космические полеты осуществлены были младшими современниками Циолковского. Сам же ученый, до того как нашел возможность обойтись без водородо-кислородного горючего, отодвигал это событие на несколько столетий.[157]
В эпизодах на Венере — не только приключения, но и довольно строгая концепция внеземной жизни. «Кроты», своим горячим телом проплавляющие ходы в снеговой толще, шестирукие обезьянолюди в многоэтажных венерианских лесах и прочие диковинки — все это не буйная фантазия, а образы, навеянные логикой научных представлений того времени. Венера — более горячая планета, чем Земля, природнотемпературные контрасты на ней более резки и, если в таких условиях вообще возможна жизнь, она необходимо должна выработать более активные приспособительные признаки. Не обязательно, конечно, шесть рук, но это ведь, так сказать, биологически реализованная метафора, к таким приемам всегда прибегают фантасты.
Беляева интересовали не только космические проекты Циолковского. Сожалея об утерянных при перевозке книгах, он писал: «Среди этих книг были между прочим о «переделке Земли», заселении экваториальных стран и проч. С этими Вашими идеями широкая публика менее знакома, мне хотелось бы популяризировать и эти идеи».[158]
Редактор второго издания романа Беляева «Прыжок в ничто» Г.Мишкевич сопротивлялся рекомендации Циолковского снять упоминания о теории относительности. Теория Эйнштейна, говорил он автору, «не опровергнута и других взамен ее равноценных нет».[218] Но ведь Циолковский отрицал теорию относительности апеллируя, казалось бы, к незыблемым основам материалистического мировоззрения. В наброске письма М.Горькому он писал: «Моя философия монистична, между тем как наука открыто придерживается дуализма и даже полизма. Так, признается ею существование двух начал: материи и энергии. Материя распадается на энергию, но из энергии не может получиться материя».[219] (По-видимому, имелось в виду эйнштейновское соотношение между массой и энергией при скоростях порядка скорости света: Е = МС2).
С подобных механистических позиций отвергались и идеи самого Циолковского о завоевании космоса. Сходное положение складывалось в биологии и ядерной физике. В упоминавшейся беседе с сотрудниками «Детской литературы» академик Капица обосновывал невозможность использовать внутриатомные силы законом сохранения энергии: на расщепление ядра энергии уйдет столько же, сколько получим (не учитывалось, что необходимую для реакции энергию извлекут из вещества сами осколки делящихся ядер).
Ученый комментарий (а в 30-е годы старанием осторожных издательств он сделался чуть ли не жанровым признаком научно-фантастического романа) дезориентировал литературную критику. В.Шкловский иронизировал по поводу того, что Беляев согласился выпустить «Человека-амфибию» с уничтожающим послесловием профессора А.Немилова: «Странная амфибия: чисто фантастический роман, к которому пришиты жабры научного опровержения».[220] А.Рагозин высмеивал писателя за то, что он, призывая бросать в мир новые идеи, сам пишет роман, не содержащий «ни грана науки, ни тени здравого смысла».[221]
Беда в том, что науку отождествляли со здравым смыслом. Следуя научному консерватизму (а ему, как видим, не чужды даже передовые ученые), литературная критика пыталась измерить любую фантастическую догадку укоренившимся бытовым представлением о научности. Если никто еще не приживлял голову одного человека к телу другого, то никакой науки в этом нет и быть не может. Если пороховые ракеты не могут развить скоростей, даже близких к первой космической, то космический полет — вообще бред. Таким способом хоронили чуть ли не всю фантастику. Оставалось фантазировать о том, что не выходило за пределы «здравого смысла».
Популяризаторская установка искусственно абсолютизировалась еще и тем, что в 30-е годы возобладало отношение к научной фантастике как к облегченной юношеской литературе. Проблемы советской научной фантастики обсуждались главным образом в журнале «Детская литератуpa». Этот журнал немало сделал для того, чтобы в них разобраться. Редакция помещала наряду с несправедливыми наскоками серьезные рецензии и статьи, в которых писатели-фантасты делились опытом, организовал дискуссию в связи с романом Г.Адамова «Победители недр» (выступили, в частности, авторы фантастических романов академик В.Обручев, А. Беляев и др.)[222], провела интересную встречу с академиком Капицей.
Но факт остается фактом: журнал адресовал научную фантастику главным образом подросткам и юношеству и способствовал ее сближению (если не по форме, то по содержанию) с популяризаторскими книгами. Беляев с тревогой отмечал, что писатели перестали обращаться к науке как первоисточнику творческой фантазии. Поэтому «предпочитали писать о настоящем, фантастика сводилась к увеличению масштабов (размеров, скоростей и пр.)».[223] Сиюминутное понимание индустриализации вело к тому, что «узкий техницизм заслонял все другие области науки. Да и в области технической тематический круг ограничивался перепевами тем, содержащихся в таких популярных брошюрах, как «Технические мечтания» и «Энергетика будущего» Г.Гюнтера, «Техника и человек в 2000 году» Антона Любке и др.».[224]
https://fantlab.ru/edition20465
ПРЫЖОК В НИЧТО
Свое возвращение из Мурманска Беляев ознаменовал романом о полете в космос — «Прыжок в ничто».
Космический корабль Беляев построил уже за шесть лет до того — для романа «Борьба в эфире» (рассказывает генеральный конструктор Крукс):
«Вы знаете, что я сконструировал огромный летающий корабль — целый город, который может вместить всех нас. <…> Его движущая сила основана на принципе ракет, и потому на нем мы можем подняться выше атмосферы и летать в безвоздушном пространстве. Мы могли бы продержаться на нем неопределенно долгое время далеко от Земли. Но… тут есть большое „но“. Несмотря на все успехи химии, мы не можем обеспечить питанием всех нас более чем на два-три года. Если бы нам удалось возобновить запасы, ну, хотя бы клетчатки, мы бы добыли из нее всё, что нужно для питания. Но для этого мы должны держаться ближе к Земле, чтобы наши небольшие суда могли от времени до времени спускаться на Землю в безлюдных местах и пополнять запасы химических продуктов и воды.
Но эти малые суда скоро были бы уничтожены один за другим…»
И тогда буржуйские главари решают, не дожидаясь голодной смерти, хлопнуть дверью громко и немедленно — уничтожить пролетарскую Землю атомной бомбардировкой.
Космическому кораблю удается взлететь, но два оказавшихся на борту героя тут же его взрывают… Земля спасена!
Поэтому в новом своем романе Беляев ставит вопросы снабжения на первое место:
«— Но куда же вы нас высадите, черт возьми? Простите, миледи, за невольное восклицание, — сказал Стормер.
Все ждали с напряженным вниманием, что скажет Цандер.
— Никуда. Я полагаю, что нам выгоднее и безопаснее всего именно нигде не высаживаться.
— П…рыжок в ничто? — спросил Маршаль с горькой иронией, которую не поняли.
— И поэтому-то я и старался создать такой межпланетный корабль, на котором мог бы существовать круговорот веществ. Ракета будет иметь оранжерею в пятьсот метров длины, которая должна дать нам необходимые для питания растительные продукты и кислород для дыхания»[312].
Кстати, Светлана Беляева припомнила (наверняка по рассказам родителей — самой ей в ту пору и четырех лет не было) такой эпизод:
«Написав роман „Прыжок в ничто“, отец долго не мог придумать названия. Обычно он делал это после окончания работы. Но на этот раз он отнес рукопись без названия. Редактор предложил тому, кто придумает лучшее название, выдать премию. В конце концов придумал все ж таки сам автор, но премии не получил»[313].
Так что, по справедливости, премию надо было бы вручить барону Маршалю — это его испуганная реплика стала названием романа[314].
В рецензии на роман Абрам Палей обратил внимание еще на одного персонажа — инженера Лео Цандера:
«Кстати, непонятно, зачем последнему дана фамилия крупного советского специалиста по реактивному движению»[315].
Непонятливому рецензенту Беляев ответил по-писательски: через три года наградил фамилией Палей персонажа «Звезды КЭЦ» — пусть поломает голову и над этой загадкой…
Но вопрос был задан… Действительно, неужели трудно было подыскать конструктору межпланетного корабля «Ноев ковчег» иную фамилию?
Причина, надо полагать, таится в неутешительных размышлениях Беляева о судьбах русских изобретателей — не понятые на родине, они (Зворыкин) или их идеи (Розинг) находят признание на Западе. И только там их идеи воплощаются.
Но здесь нам возражает сам Лео Цандер:
«— Не забывайте, — говорил Цандер, — что родина звездолетов — Советы. Там родилась и была научно разработана теория реактивных двигателей. Вокруг Циолковского выросла целая плеяда советских специалистов — его учеников. Что, если Советы двинут на „Ноев ковчег“, который вздумал бы принять участие в боевых наступательных операциях, целую флотилию звездолетов? Пассажирам „ковчега“ не поздоровится!»
Вот вам: крупнейший специалист отдает должное успехам советской космонавтики! Но сразу после гимна Советам сказано следующее:
«Ни Пуччи, рассказавший об этом Гансу, ни сам Ганс не знали о том, что Цандер, давая такое заключение, был не совсем объективен. В нем говорил его традиционный пацифизм».
То есть ничего не изменилось! На дворе советская власть, а русский инженер Цандер — энтузиаст ракетоплавания! — все так же в одиночку или с кучкой нищих энтузиастов бьется над постройкой ракеты, в которой самый снисходительный глаз разглядит лишь действующую (чаще всего — плохо действующую) модель… А с Запада доносятся такие слухи, что впору локти кусать!.. А в 1933-м — год выхода романа — Цандер умер от чахотки, так и не увидев ни одной взлетевшей ракеты.
Еще об одной любопытной подробности поведал нам ассистент зарубежного Цандера, Винклер:
«Цандер — талантливый теоретик, великолепный конструктор и на редкость скромный человек. „Я только ученик своего великого учителя Циолковского. Он зажег пламя, я лишь поддерживаю его, пока мечта человечества не осуществится“, — так говорит он о себе».
Нынешнее ухо и впрямь не распознает здесь ничего, кроме свидетельства беспримерной Цандеровой скромности[316]. Но советскому читателю 1930-х годов открывалось и другое:
«Что касается меня, то я только ученик Ленина и цель моей жизни — быть достойным его учеником.
Задача, которой я посвящаю свою жизнь, состоит в возвышении… рабочего класса. <…> Если бы каждый шаг в моей работе по возвышению рабочего класса и укреплению социалистического государства этого класса не был направлен на то, чтобы укреплять и улучшать положение рабочего класса, то я считал бы свою жизнь бесцельной».
Это знаменитейшая фраза, сказанная товарищем Сталиным немецкому писателю Эмилю Людвигу. Написав в 1906 году о Наполеоне, Людвиг четверть века спустя решил замахнуться и на биографию живого колосса, с каковой целью приехал в СССР и 13 декабря 1931 года был принят героем будущей книги. В ходе беседы Сталин и осчастливил биографа исторической фразой. После чего с ней были ознакомлены и прочие обитатели земного шара[317].
Вопрос: как ее понимать в устах Лео Цандера? Видимо, в контексте прочих его высказываний о Циолковском:
«— Я уезжаю. Надолго покидаю родину, быть может навсегда.
— „Могикане“? — коротко спросил Винклер.
— Да, они… Вы полагаете, что мне угрожает заточение, Винклер? Хуже. Гораздо хуже. Они приходили не с мечом, а с дарами.
— „Бойтесь данайцев, дары приносящих“, — кивнул головой Винклер. — И что же это за дары?
— Они готовы милостиво забыть о моей нечистой крови, — с горечью сказал Цандер. — Вернуть мне кафедру, хорошо оплачивать мой труд.
— Из средств… военного ведомства?
— Вы угадали, Винклер. Они предлагали мне — вы понимаете, что значит, когда они предлагают? — работать в военном ведомстве… Стратосферные бомбардировочные ракеты, управляемые по радио. Вы слыхали о них? Во многих районах страны уже возведены сооружения для стрельбы такими ракетами. Из этих пунктов в несколько минут можно уничтожить Париж, Брюссель, Прагу, Варшаву градом взрывчатых и газовых ракет. Но им этого мало. Им нужны „снаряды без пушек“, летящие за тысячи километров. Не только Лондон, Рим, Неаполь, Мадрид, Москва, Ленинград, но даже и Нью-Йорк, Вашингтон — мишени для их новых орудий истребления. Столицы, промышленные города, порты, аэродромы соседних государств уничтожаются в несколько минут вместе со всеми людьми. Душить детей, рвать на части тела отцов и матерей — во имя чего? — вот что они предлагают мне, Винклер. Об этом ли думал мой учитель Циолковский, об этом ли мечтал я, посвятив свою жизнь реактивным двигателям, ракетам, звездоплаванию?..»
«Могикане» — это, несомненно, фашисты, а точнее, раз уж зашла речь о «нечистой крови», — нацисты (хотя русский Цандер был остзейским немцем). Но главное — это убежденность Лео Цандера в том, что Циолковский и война несовместимы. А поскольку Цандер не уточняет, о какой войне идет речь — империалистической или революционной, складывается впечатление, что и учитель его в классовую борьбу не сильно верил.
А тогда получается, что, называя себя «только учеником великого Циолковского», Цандер (и, надо понимать, Беляев) ставит на место величайшего гения XX столетия не Ленина, а калужского затворника (заинтересованные в подробностях могут сразу обратиться к главе «КЭЦ»).
Но продолжим чтение романа.
Итак, группа богатейших капиталистов и их прихлебателей, напуганных призраком неотвратимой революции, готовится к бегству. Но на земном шаре ни одного безопасного угла уже не осталось, и тогда обезумевшие буржуи решают отправиться на другую планету. Космическому кораблю, который унесет их в немыслимую даль, присваивают имя «Ноев ковчег».
Уподобить бегство от революции спасению от Всемирного потопа первым догадался Маяковский, в 1918 году написавший пьесу «Мистерия-буфф». И вполне возможно, что Беляев этой идеей воспользовался. Но в 1925 году вышла и другая книга, далекая от художественности, но несомненно способная заинтересовать Беляева — мемуары о Белом Крыме, написанные человеком, хорошо знавшим механизмы врангелевского государства. В этой книге рассказано и об эвакуации 1920 года, в частности, есть там такие слова:
«Наш Ноев ковчег, набитый только одними нечистыми (такими нас сделало бегство), начинает двигаться»[318].
Вспомним как будто совсем по другому поводу сказанные слова Цандера о «нечистой крови», и тайна нового Ноева ковчега раскрыта — этот корабль плывет в эмиграцию. И надежды на возвращение больше нет.
А что происходит с писателем, потерявшим надежду, но не утратившим желание жить? Он становится другим.
Первая часть романа — сатирическая, в том смысле, который придавали этому слову в СССР: безжалостное бичевание заграничных буржуазных нравов[319].
Вторая — более всего походит на самопародию: аристократы поселяются в пещере и дичают (ср. с беляевской повестью «Белый дикарь») — и откровенное глумление над фантастикой: шестирукие венерианские туземцы, которые носом пущают усыпляющих газов…
Ничего равного написанному до 1932 года из-под пера Беляева более не вышло. Он и романы писать перестал — переделывал старые, а те, что задумал, никак не мог завершить (об «Ариэле» у нас еще будет случай поговорить)… Беляев совершил свой прыжок в ничто, в безвоздушную разрешенную литературу, и стал советским писателем.
КЭЦ
«Экземпляр романа о межпланетных путешествиях „Прыжок в ничто“ высылаю заказной бандеролью. — В этом романе я сделал попытку, не вдаваясь в самостоятельное фантазирование, изложить современные научные взгляды на возможность межпланетных сообщений, основываясь главным образом на Ваших работах. У меня была даже мысль — посвятить этот роман Вам, но я опасался того, что он „не будет стоить этого“. И я не ошибся: хотя у читателей роман встретил теплый прием, Як. Ис. Перельман дал о нем довольно отрицательный отзыв в № 10 газеты „Литературный Ленингад (так!)“ (от 28 февр.). Вот конец этой рецензии:
„В итоге никак нельзя признать новый роман Беляева сколько-нибудь ценным обогащением советской научно-фантастической литературы. Родина Циолковского вправе ожидать появления более высококачественных произведений научной фантастики, трактующих проблему межпланетных сообщений“.
Лично я считаю, что статья Перельмана написана далеко не во всем объективно. Но как бы то ни было, после такого отзыва я не решился даже послать вам экземпляра этого. Но теперь, поскольку Вы сами об этом просите, охотно исполняю Вашу просьбу и посылаю роман на Ваш суд. — В настоящее время роман переиздается вторым изданием, и я очень просил бы Вас сообщить Ваши замечания и поправки [, чтобы их можно было внести в текст, т. е. исправить]. И я, и издатель были бы Вам очень благодарны, если бы Вы написали и предисловие ко второму изданию романа (если, конечно. Вы найдете, что роман заслуживает Вашего предисловия)»[325].
Итак, ситуация предельно ясная: Циолковский письменно поблагодарил редакцию журнала за публикацию повести, пропагандирующей идею цельнометаллического дирижабля, а Беляев воспользовался поводом, чтобы найти у Циолковского защиту от яростного Перельмана и обеспечить выпуск второго издания романа.
И совершенно очевидно, что до этого письма никакой переписки между двумя энтузиастами ракетных полетов не было…
А Беляеву было не до общих слов: его заботили совершенно конкретный повод и совершенно конкретная проблема — Перельман.
Яков Исидорович остался в памяти многих… «Занимательная математика» и «Занимательная механика» стояли на полке каждого советского школьника, желавшего стать новым Эйнштейном или Колмогоровым.
Причина же успеха этой занимательной науки заключалась в том, что Перельману не приходилось опускаться до уровня своих читателей. Он и его читатели находились на одном уровне — школьного курса. С той лишь разницей, что Перельман эту школьную науку усвоил очень хорошо и, значит, мог подтянуть отстающего ученика. А по образованию этот всероссийский репетитор был лесоводом и лесотехником. Впрочем, по специальности он никогда не работал…
Понятно, что Перельман искренне симпатизировал другим самоучкам. Оттого-то — еще до революции! — стал страстным пропагандистом идей Циолковского. И пропагандистом весьма ревнивым.
В упомянутой рецензии на роман «Прыжок в ничто» Перельман негодовал:
«Поставив себе целью художественное оформление работ Циолковского, А. Беляев проникся его идеями слишком поверхностно и проглядел главную заслугу „патриарха звездоплавания“. Циолковский установил математически, что ракета может получить скорость, значительно превышающую быстроту частиц отбрасываемого ею газового потока»[332]
В результате:
«Автор „Прыжка“ не уяснил себе основы всего ракетного летания. Держа читателей в ложном убеждении, будто ракета неспособна приобрести скорость большую, нежели скорость выбрасываемых ею продуктов сгорания, Беляев вынужден обратиться к такому проблематичному для технического использования источнику, как внутриатомная энергия»[333].
Удивительно — о Циолковском и космических полетах написаны тысячи книг, но ни в одной из них об этой «главной заслуге „патриарха звездоплавания“» мы и слова не отыщем. Мало того, во всех изданиях (с 1923 года) собственной книжки «Межпланетные путешествия» об этом молчит и сам Перельман! Потому что перед нами не математика, не физика и не механика любой степени занимательности, а пирамида: вложил тысячу (1 киловатт) — получил миллион (1 мегаватт).
Тут впору побледнеть и «вечному двигателю»! Тому вечно двигаться мешает сила трения, то есть первый закон Ньютона. А вот ракете летать быстрее собственного двигателя не дает третий закон — действие равно противодействию.
И что самое любопытное: в перельмановских «Межпланетных путешествиях» глава о принципах ракетного движения так и называется: «Третий закон Ньютона»!
Как такое следует понимать? А так: из третьего закона вытекает, что, кроме силы и ее действия, существует количество движения или импульс — произведение величины тела на скорость движения. В современной физике понятие импульса трактуется намного сложнее — в связи с симметрией однородного пространства.
Этот аспект третьего закона физик-затейник, видимо, не вполне понял.
Но связываться с Перельманом никто не хотел, а с такой рецензией издательство на второе издание романа не соглашалось… Так что пришлось Беляеву обращаться к патриарху звездоплавания лично.
Циолковский ответил 5 января 1935-го — через девять дней, то есть, если вычесть срок, затраченный беляевским письмом на путешествие из Ленинграда в Калугу, практически мгновенно:
«Глубокоуважаемый Александр Романович!
Ваш рассказ „Прыжок в ничто“ прочитал и по поводу его могу высказать следующее.
Роман содержательнее, научнее и литературнее всех известных мне оригинальных и переводных произведений на тему „межпланетных путешествий“, поэтому я буду очень рад появлению 2-го издания. Он еще более распространит интерес к великой задаче 20-го века.
Одни изобретают и вычисляют, другие более доступно излагают эти труды, а третьи посвящают им роман. Все необходимы, все драгоценны!
К. Циолковский»[334].
Если не обращать внимания на странное титулование романа «рассказом», большего и желать нельзя — самая авторитетная (в данном вопросе) инстанция дала добро на второе издание.
Но в Архиве Российской академии наук (Ф. 555. Оп. 4. Д. 91а. Л. 10 об.) хранится еще один набросок[335] (на обороте страницы из черновой рукописи 1935 года «Рельсовый автопоезд»[336]).
«[Отз<ыв>] Обстоят<ельный> добросовестный и вполне благоприятный отзыв о [книг<е>] романе А. Р. Беляева, „Прыжок в Ничто“, сделан глубокоув<ажаемым> проф<ессором> Н. А. Рыниным. Этот отзыв был помещен, как послесловие, к перв<ому> изданию книги А. Р. Беляева. Пускай интересующиеся и обратятся к нему для оценки романа.
Я же могу только подтвердить этот отзыв и прибавить, что из всех существующих разсказов (так!) на тему межпланетных путешествий роман А. Р. Б<еляева> наиболее содержателен и научен. Конечно, возможно лучшее, но однако пока его нет. Я, [на<пример>] Я. И. Пер<ельман> и другие желали бы и могли бы написат<ь> лучше, но у меня нет времени, — все оно поглощено серьезными научными и техническими трудами. [д[Другие {же} не пишут по [каким-нибудь] той или другой причин [ам]е.
Прошу не выбрасывать [отз<ыв>] о Рынине»[337].
Эдуард Кудрявцев, впервые опубликовавший этот набросок, полагает, что перед нами еще один черновик ответа Циолковского на какое-то письмо Беляева[338]. Но о Беляеве здесь говорится в третьем лице… Ясно только одно — перед нами черновик. Зато беловик этого отрывка давно известен и даже опубликован (совпадения с черновиком отмечены курсивом с подчеркиванием):
«Обстоятельный, добросовестный и благоприятный отзыв о романе А. Р. Беляева „Прыжок в ничто“ сделан уважаемым проф. Н. А. Рыниным. Этот отзыв в качестве послесловия помещен в настоящем, втором, издании.
Я же могу только подтвердить этот отзыв и прибавить, что из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным. Конечно. возможно лучшее, но однако пока его нет.
Поэтому я сердечно и искренне приветствую появление второго издания, которое, несомненно, будет способствовать распространению в массах интереса к заатмосферным полетам.
Вероятно, их ожидает великое будущее.
Калуга.
Март, 1935 г. К. Циолковский».
Это предисловие Циолковского ко второму изданию романа «Прыжок в ничто».
Но архивный отрывок завершается фразой: «Прошу не выбрасывать о Рынине».
К кому мог обращаться Циолковский с подобной просьбой? Только к издательству «Молодая гвардия», а конкретно — к редактору романа Г. И. Мишкевичу. Следовательно, перед нами письмо в издательство, содержащее предисловие к роману «Прыжок в ничто», а также просьбу сохранить в тексте слова о профессоре Н. А. Рынине.
Но куда любопытнее фразы, которые Циолковский в печатный вариант предисловия не включил:
«Я, [на<пример>] Я. И. Пер<ельман> и другие желали бы и могли бы написат<ь>] лучше, но у меня нет времени, — все оно поглощено серьезными научными и техническими трудами. [д[Другие [же] не пишут по [каким-нибудь] той или другой причин[ам]е».
Примечательно здесь не только стремление поставить Перельмана рядом с собой, но и простодушная уверенность в том, что специалисту в области ракетного движения написать роман о космических полетах мешает только загруженность основной работой или иные внешние причины. А то бы он выдал такие образцы литературы, что куда там писателям!..
Уговорить Циолковского написать предисловие к роману Беляева было, видимо, непросто. Циолковский явно не собирался идти на поводу у тех, кто хотел стравить его с Перельманом.
Поэтому издательство отправило Циолковскому рукопись беляевского романа с иллюстрациями, а для сопровождения рукописи — редактора Григория Мишкевича. В Калуге Мишкевич провел неделю и нанес Циолковскому три или четыре визита. По его словам, Циолковский:
«…внимательно прочел довольно объемистую рукопись и на полях карандашом сделал замечания. Так же внимательно просмотрел и рисунки… потом, уже на словах, посоветовал мне, как редактору книги, обратить особое внимание на описание тренажерских установок, предназначенных для того, чтобы приучить экипаж космического корабля к действию перегрузок и невесомости. Тут Циолковский, впрочем, добавил:
— Правда, из письма Александра Романовича я узнал, что он советовался с профессором Рыниным. Этого для меня вполне достаточно. Так что будем считать мой совет придиркой».
А на прощание сказал Мишкевичу:
«— Знайте, молодой человек, самый замечательный наш писатель-фантаст — это Беляев. Передайте ему мой привет»[339].
В известных нам письмах Беляева упоминаний о том, что при написании «Прыжка в ничто» он «советовался с профессором Рыниным», не имеется. Потому и сообщить об этом Мишкевичу Циолковский никак не мог. А вот о чем речь шла наверняка, так это о Перельмане… Иначе не объяснить достигнутый компромисс: Циолковский устраняет Перельмана из своего предисловия, а издательство снабжает титульный лист второго издания следующим подзаголовком:
«Предисловие заслуж. деятеля науки К. Э. Циолковского.
Послесловие проф. Н. А. Рынина.
Научная редакция Я. И. Перельмана».
Внесением фамилии Перельмана в список причастных к изданию «научная редакция», видимо, и ограничилась — во втором издании мы не найдем и намека на «главную заслугу» Циолковского, да и двигатель ракеты как был, так и остался атомным.
Но этому, несомненно, предшествовала жестокая подковерная борьба. И 14 февраля 1935 года Беляев обратился к Циолковскому с жалобой на издательский произвол:
«Редактор почему-то хотел снять из предисловия Ваше упоминание о послесловии проф. Н. А. Рынина. Я указал, что в отдельной приписке Вы просили о Рынине непременно оставить и что поэтому без Вашего согласия я не могу допустить такого сокращения. — Мне, признаться, самому непонятно, почему во втором издании целиком снимается п[осле]редисловие Рынина. Объяснение редактора — „оно просто не нужно“ — не совсем удовлетворяет меня. Ведь читатель 2-го издания будет новый.
Редакция дала рукопись 2-го издания на научную редакцию Я. И. Перельману. Это я тоже считал совершенно излишним после того, как роман просмотрен Вами и исправлен мною по Вашим указаниям. Кстати, об этих указаниях. Я хотел снять все об Эйнштейне, но редактор решил оставить — его теория-де не опровергнута и других взамен ее равноценных нет.
Так всякий роман — и его судьба — являются равнодействующей нескольких сил…»[340]
Восстановить контуры драмы несложно: Перельман хочет выжить Рынина из книги и заменить его послесловие своим. Мало того, требует, чтобы и следа рынинского в книге не осталось, чтобы и из предисловия Циолковского всякое упоминание о Рынине изъяли! И издательство эти требования уже приняло!.. А Беляев упорствует, ссылается на «отдельную приписку» Циолковского (ту самую, к предисловию — «Прошу не выбрасывать о Рынине»!)…
И Рынина удалось отстоять! Конечно, не без урона — предисловие его заставили написать заново[341]. Наверное, чтобы оправдать наличие «научного редактора»… Но это все равно победа, да к тому же — малой кровью.
https://fantlab.ru/edition102854
Беляев А. Прыжок в ничто. Издание второе, переработанное. Предисловие К.Э. Циолковского. Послесловие проф. Н.А. Рынина. Научная редакция Я.И. Перельмана. Рисунки и обложка Н.А. Травина — Л.: Молодая Гвардия: Ленинградское отделение 1935г. 304с. Издательская обложка, обычный формат.
Прижизненное издание А. Беляева, Н. Рынина и Я. Перельмана. С рисунками в тексте. с послесловием профессора Н. А. Рынина (1877—1942), известного советского ученого, автора работ по реактивной технике, межпланетным сообщениям и освоению стратосферы, председателя Секции межпланетных сообщений при Ленинградском институте инженеров путей сообщения. Второе издание сопровождалось предисловием К. Э. Циолковского.
https://fantlab.ru/edition165395
Перельман Я. Межпланетные путешествия (10е изд.). Л.-М. ОНТИ, 1935. с.263: Беляев А.Р. Прыжок в ничто. 2е изд. Предисловие К.Э. Циолковского. Послесловие Н.А. Рынина. Аннотация Я.И. Перельмана: многостороннюю проблему межпланетного перелёта на ракетном корабле романист разрабатывает в духе идей Циолковского.
