Этот том вмещает небольшое число очерков, много рецензий на книги и театральные постановки, а основной объем составляют письма.
Очерки хоть и невелики, но в своем роде удивительны. У меня в голове всегда был образ такого Мандельштама-одуванчика, милого беззлобного человека, гения не от мира сего, непонятого и замучанного. Но и в очерках, и в рецензиях видно совершенно другое лицо — довольно злобное, подчас очень ядовитое, причем без оглядки и расчета. Если Ходасевич в своих насмешках явно рассчитывает произвести впечатление и прилагает для этого очевидные стилистические усилия, то злобствования Мандельштама более от чистого сердца. В нем больше чистой злобы, чем сознательного желания поглумиться.
А еще в очерках очень видно, когда Мандельштам пишет для себя, а когда — пытаясь примериться к сомнительным вкусам советской прессы. Последнее выходит просто чудовищно, эти его попытки подделывать совершенно чуждые ему и язык, и ценности просто больно читать. Зато то небольшое количество зарисовок, которые советчиной не испорчены, очень милы и неожиданно тоже совсем не «одуванистые».
Очень крутое эссе «Армия поэтов», буквально под каждой строчкой хочется подписаться, тем более, что она полна изысканного и смешного самобичевания.
«Знакомство, хотя бы и поверхностное, с кругом пишущих стихи вводит в мир болезненный, патологический, в мир чудаков, людей с пораженным главным нервом воли и мозга, явных неудачников, не умеющих приспособляться в борьбе за существование, чаще всего страдающих не только интеллектуальным, но и физическим худосочием». Да, автор, прошли времена, когда русскую литературу делал барин, владелец тысяч крепостных, заядлый охотник и царедворец. Теперь такие пришли им на смену, и все ведь правда! Дальше еще веселее, но все не перескажешь.
Рецензии интересны скорее в той части, в которой они касаются известных книг и лиц. Интересно и живо про Белого, забавно про Северянина. Дальше тяжелее, поскольку наибольший объем рецензий — на книги на французском и немецком, которые не просто тогда не были переведены на русский — а до сих пор не переведены, и тех авторов никто, кроме Мандельштама, не знает. Уж не знаю, зачем ему такое заказывали.
Про рецензии на «Дагестанскую антологию» и «Стихи о метро» вообще хочется помолчать. Стихи о метро от натуральных метростроевцев так же ужасны, как можно было ожидать.
Письма поначалу не очень интересны, но чем дальше, тем больше. И чем дальше, тем более страшные. Собственно, письма первых лет — довольно обычная переписка в родными и друзьями, ничего особого не говорящая ни об авторе, ни о его времени. Кроме разве что того, что он действительно сильно любит свою жену. И это, кстати, сохраняется на протяжении всех 20 лет переписки — очень «няшные», очень милые, очень нежные письма. Привыкнув к этому тотальному сюсюканью, даже как-то странно становится, когда Мандельштам переключается на совершенно нормальный деловой тон в письмах кому-то другому. По биографии я тоже думала, что у него с Надеждой Яковлевой скорее были отношения формата «женщина-жертва при гении», которая гению нужна только в качестве сиделки и создателя бытовых условий. Но нет, ничего подобного, не пишут так тем, к кому равнодушны. И что интересно, тон писем особо не меняется за все годы.
Впрочем, меняется содержание, и чем ближе к 37 году, тем страшнее, особенно есть знать биографию Мандельштама. Чем ближе, тем больше жалоб на отсутствие возможности работать, отсутствие еды и жилья, всеобщую травлю. Последнее письмо — из лагеря во Владивостоке, где он и погиб.