Лехе Самойлову всегда не везло. Если, идя на работу, он собирался зайти в круглосуточный за сливками для кофе, то, встав у кассы, обязательно сталкивался взглядом с бывшей женой. В восемь утра. В маленьком тесном магазинчике. В городе-миллионнике.
Можно было бы удивиться, если бы Лена, в прошлом Самойлова, а теперь Кирдягина, не работала там продавцом.
Опять ты, говорили её глаза. Лёха навсегда их запомнил ярко-зелеными, и всякий раз удивлялся, когда видел серыми с болотными крапинками.
Опять я, мысленно говорил он, кладя на прилавок сливки.
Её кожа уже слегла просела под невидимой тяжестью морщин. Складки у губ тянули лицо вниз, сдирая всякий намек на задор и радость.
Боже, до чего некрасива, мелькало в голове у Самойлова, и он, жалобно улыбнувшись, выходил на улицу.
Включал на всю громкость любимую песню Шахрина и гонял в плеере» до тех пор, пока его привычным ударом не опрокидывало в то весеннее утро.
Тогда был туман: он клочками лежал повсюду. Так, как если бы собака, заигравшись, разметала весь синтепон из какого-нибудь большого плюшевого мишки.
Самойлов спешил на экзамен. В его голове гарцевали формулы, и будущее представлялось одним огромным куском непреложного абсолютного счастья. Вот Леха — инженер, затем заведующий лабораторией крупного НИИ. А там…
Он жмурился от этих мыслей, как кот, которому хорошо после проведенной на улице ночи лежать на белой хозяйской простыне.
Каждой своей клеткой Самойлов ощущал, что Бог, сам Бог любит его, и летел с полузакрытыми глазами. Так на полной скорости и вляпался в лужу.
Брызги коснулись белоснежных рукавов, что уж и говорить о парадных брюках, которые теперь не спасала даже идеальная стрелка.
— Вот так божий любимчик, — сказал он, не переставая любоваться собой.
Звонкое «хи-хи» развернуло его назад. Позади, на самом краю лужи, стояла она. Совершенно обыкновенная.
Тут Самойлов — сегодняшний, несущий в кармане коробочку со сливками — закрывал глаза и долго шёл так, не боясь попасть под колеса автомобиля.
Её смех будто опять — здесь и сейчас — рассыпается на снежинки, на капельки росы, на что-то такое прелестное и мимолетное, что внезапный страх перекрывает Самойлову воздух. От мысли, что вдруг она сейчас исчезнет, у него багровеет лицо. А как не исчезнуть такой красоте? Этого Леха не представляет. Ну не может она быть настоящей.
И Лёха, находясь в центре лужи, решительно закрывает глаза. Не меньше вечности, наверное, лет сто — стоит и шевелит пальцами в промокших ботинках.
Но вот, набравшись храбрости, приоткрывает веки и чуть не вопит от радости. Она здесь, не исчезла, не растворилась в тумане! А значит живая. Сквозь оглушительный грохот — соседний дом что ли строить начали? — он видит царапину на её щеке и рядом почти исчезнувшее желтое пятнышко от йода.
Будто сойдя с ума, Лёха зачерпывает воду в ладонь. Прямо из лужи — холодную, мутную — и выливает на её ботиночки. Аккуратно, чтобы не испачкать колготки. Думал, запрыгает, завизжит, а она только стоит и смотрит ему в глаза. И подол легкого платьица развевается.
Лёха чувствует еще чуть-чуть и расплачется: живая она или нет? Что за глупый морок.
Делает шаг, ещё шаг и берёт её за руку. Острый локоть, острый взгляд сквозь круглые старомодные очки прожигают в теплой душе дырку, сквозь которую вытекает последняя Самойловская самоуверенность.
Вроде настоящая, думает он. А глазищи-то какие зеленые, ресницами, будто кисточками, машет. Все лицо исчеркала поди.
— Настоящая ты, или нет! — кричит на неё в упор.
А она смотрит и смеется.
Лёха дергает её за локоть. Так, чтобы сделать больно. Не со зла, ему самому плохо от этого. И слышит невыразимо сладкое:
— Дурак что ли? Как дам сейчас сумкой по башке!
От невыносимого счастья ему хочется лечь в эту лужу. Как перегревшемуся псу поваляться в ней, подрыгать ногами, как маленькому.
Он блаженно поднимает голову к небу, захлебываясь теплым голубым цветом.
— Скажи, у меня всё лицо от тебя зелёное? -
Его вопрос падает в пустоту. В лужу. Девушки будто и не было здесь.
Самойлов, между тем, подходит к работе. Его опять не сбила машина, что удивительно. Только пальто забрызгано грязью, и ботинки такие, будто он бегал по лужам.
С Ленкой он познакомился через месяц после этого, когда пришел пересдавать проваленный экзамен. Как увидел её зеленые глаза, так и позвал в кино. Никогда с ней не говорил об увиденном в парке, и вообще с тех пор обходил его стороной. А Ленка даже смеялась, как Та из лужи. Только это злило его ужасно. Какое она имела право — такая обыкновенная — быть похожей на Неё?..
И Самойлов морщился, видя красные следы от тугой одежды на теле жены. Скрипел зубами, когда Ленка, как всякий живой человек, начинала икать или жаловаться, что у нее болят зубы. Изменял ей при первой возможности, последние годы нисколько того не таясь. Даже с каким-то злорадством. Так, что когда она его бросила, ему стало легче. Настолько, что сначала раз в месяц, потом в неделю, а затем каждый день он приходил к ней в магазин. За сливками. Морщился от неловкости на неё глядя. Страдал, видя складки на её шее и глаза, серые в крапинку. Радовался, выходя на улицу. На работе отдавал секретарше Валечке сливки, потому что пил только черный кофе, и начинал тут же неосознанно ждать следующего дня.
Вся Лёхина жизнь превратилась в одно непрерывное утро, и это так ему надоело, что он пошёл и женился. На Вере из отдела продаж. Она была моложе его на пятнадцать лет, и Лёха стал чаще смотреться в зеркало. Старательнее выдергивать волоски, торчащие из ушей и носа и даже чистить ботинки. Как себе, так и ей.
Глаза у нее были карие. Смеялась она отрывисто, истерично, тем самым ничем не обижая Самойловское видение. За сливками Лёха ходить перестал. Вместо этого он покупал цветы в ларьке и приносил молодой жене в постель, из которой мчался на службу, боясь опоздать.
Однажды утром Лёха шёл со своей Верой по старому парку. Думал о повышении, о торгах, о том, что надо купить вторую машину, как вдруг супруга потянула его за рукав.
— Смотри, какая смешная старушка.
Он поднял глаза и увидел полную пожилую женщину в некрасивом дешевом платье. Та стояла, задумавшись, на самом краю лужи.
Самойлов не сразу узнал в ней Лену. А узнав, подумал только о том, что «старушка» была младше него на три с половиной года.
— И правда, смешная, — сказал он неловко и нарочно свернул в другую сторону. Лишь бы не встретиться взглядом с бывшей женой.
— Каких только людей не бывает, — шепнул Вере на ухо и, как это сейчас модно у молодёжи, показал ей кончик языка.
— Какую машину тебе купим — опель или мазду? — спросил он, а когда она, взвизгнув, поцеловала его в губы, Самойлов почувствовал себя самым несчастным в мире.
Он обернулся украдкой, но ничего, кроме лужи, позади уже не было видно.