13. На странице 8 напечатана статья Агнешки Хаски/Agnieszka Haska и Ежи Стаховича/Jerzy Stachowicz, которая называется:
Фантастика всегда находилась ближе к списку запрещенных книг, чем к списку книг рекомендованных. Попытки развития темы религии в романах фэнтези и научной фантастики – добавим, темы «интеллектуально плодотворной» по словам Ф. Дика – неизменно порождали разногласия. Что ж, сколько авторов, столько и интерпретаций. Мы попытались, однако, сыграть роли суровых инквизиторов и отделить зерна от плевел.
Священные книги
Примирение догматов католической Церкви с наукой может приносить интересные результаты. Своеобразную экзотеологию (теологию Контакта) практикует, например, Джеймс Блиш в романе «Дело совести» (James Blish “A Case of Conscience”, 1958) – что интересно, эту книгу многие критики считают кощунственной.
Ее главный герой, иезуит-биолог, не видит противоречий между религией и наукой. Он считает, что, исследуя другие планеты и цивилизации, познает Бога и его творение; а когда приходит к выводу, что райский инопланетный мир — это творение Сатаны, решается на радикальные деяния. Подвергнутая экзорцизму планета исчезает; хотя причиной исчезновения является ядерный взрыв, произведенный учеными, для верующих это выглядит лишь подтверждением тезы святого Фомы Аквинского, согласно которой Бог является распорядителем всего сущего и «в каждой вещи действует в соответствии с ее особенностью».
Экзотеологией занимается также Джеймс Уайт в своем цикле о Космическом Госпитале; там сближение разных религий происходит в духе широко понятого экуменизма (James White “Sector General”).
Уолтер М. Миллер в «Кантате для Лейбовица» (Walter M. Miller, Jr “A Canticle for Leibowitz”, 1959), правда, противопоставляет религию несущему гибель сайентизму, но не критикует науку как таковую. Знание – дар Божий, поэтому после гибели цивилизации ученые монахи пытаются их сохранить. Это человек превращает науку в орудие апокалипсиса, будучи грешником по натуре, пытается сравняться с Богом.
Герой романа Блиша напоминает другого иезуита, который отправился на планету Гиперион, чтобы исследовать там племя бикуров – у Дэна Симмонса видение жертвы и воскрешения, христианского Бога, бога машин и Антихриста отправляет читателя, однако, в другом направлении, чем отправляло видение Блиша: к трансформированию веры и приходу очередного мессии (нескольких мессий?) (Dan Simmons “Hyperion”, 1989).
А вообще мессий хватает в фантастике. Достаточно вспомнить Эндера, героя книг Орсона Скотта Карда – усердного мормона как в жизни, так и в творчестве (Orson Scott Card “Ender Wiggin”).
Правда у Толкина в начале была песня, а не слово, но идея искупления через жертву, а также борьбы добра со злом звучит вполне знакомо (John R.R. Tolkien).
Коллега Толкина, Клайв Стейплз Льюис пошел даже дальше – Аслан, сын Императора из-за моря, это в одно и то же время Творец, Искупитель и Судья, а герои романного цикла, познавая Нарнию, учатся лучше познавать свой настоящий мир (C.S. Lewis).
Проклятые книги
Фундаментальная ересь писателей научной фантастики возникает из сайентистского подхода: они полагали, что, двигаясь по пути прогресса, наука решит проблемы, считавшиеся до недавнего теологическими, а homo religious превратится в homo technologicus. В романе «Наши друзья с Фроликс 8» Филипа Дика ученые заявляют, что они уже разобрались с религией и даже нашли труп Божий, который, разумеется, уже ни на что не годен (Philip K. Dick “Our Frends from Frolix 8”).
Другие авторы развивают мотив божественных новых технологий: робот из мира Айзека Азимова наблюдает за развитием человечества на протяжении тысячелетий,
а у Роберта Сильверберга в рассказе «Добрые вести из Ватикана» (Robert Silverberg “Good News from the Vatican”, 1971) робота избирают Папой Римским.
Мир без божественного Творца любит показывать Станислав Лем, предлагая в «Звездных дневникам» нам считать самих себя собственными творцами, к тому же исключительно криворукими; согласно другой его теории, люди появились в результате пренебрежения космитами-головотяпами элементарного правила: нельзя выбрасывать куда попало органический мусор (Stanisław Lem “Dzienniki gwiazdowe”).
Многие писатели глубоко прониклись вольтеровской сентенцией: «Если бы Бога не было, надо было бы Его создать». Иногда, например у Терри Пратчетта и Нила Геймана, результаты получались достаточно интересными.
Теогоническим фактором оказывается вера: это человек выдумывает для себя бога (или бог сваливается ему на голову в тот момент, когда он пропалывает грядки). В «Американских богах» Нила Геймана (Neil Gaiman “American Gods”) появляются, например, боги новых технологий: их могущество зависит от силы веры современников в целительные возможности интернета.
В свою очередь Фрэнк Герберт в своем знаменитом цикле показывает, как можно сделать следующий шаг в теогонии и самому стать богом (а при оказии и стать императором Дюны) (Frank Herbert “Dune”).
Разумеется, возможны различные варианты отношения к проблеме. Некогда подход авторов научной фантастики замыкался в утверждении экс-классика философии, парафразированном Анджеем Сапковским: «Религия – это мандрагора для масс». Авторы фэнтези зачастую исходят из следующего основного положения: там, где есть волшебная палочка, четок нет. Некоторые критики видят в этом возвращение к язычеству – примером являются резкие реакции на книжный и кино- циклы Джоанны Роулинг.