Га, га, слава герою
Восьмидесятые годы прошлого века в странах Восточного блока изобиловали фантастической продукцией. Предводительствовал в этом, разумеется, Советский Союз. Уже в 1962 году там сняли фильм «Человек-амфибия» режиссеры В. Чеботарев и Г. Казанский (социалистический ответ на фильм «Тварь из Черной лагуны»). Затем была первая, телевизионная экранизация романа «Солярис» (1970, режиссёр Н. Ниренбург), а еще затем — две заслуженно знаменитые экранизации А. Тарковского: «Солярис» (1972) и «Сталкер» (1979), последняя по мотивам «Пикника на обочине» Стругацких.
Однако в СССР зрительский успех имели скорее молодежные фильмы Р. Викторова («Москва – Кассиопея», 1973), чем поэтические, двусмысленные произведения Тарковского. Что интересно, сценарии к остальным фильмам, созданным в это время: «Тайна третьей планеты» (1981), «Через тернии к звездам» (1981). «Гостья из будущего» (1985), «Остров ржавого генерала» (1988) и «Подземелье ведьм» (1989) написал... Кир Булычев. В этом «ранкинге» поляки могли противопоставить меньше наименований, но среди них были и настоящие золотые самородки.
Сегодня самой известной такой картиной является, конечно, «Seksmisja/Сексмиссия» (“Seksmisja”, 1984, в российском дубляже «Новые амазонки») Юлиуша Махульского/Juliusz Machulski, которая под плащиком веселой забавы пыталась без помпы протащить рассказ о горестях жизни в оковах системы и высмеивала зарождающийся феминизм.
Гораздо серьезнее (но не обязательно лучше) стаффаж научной фантастики использовал другой творец, наиболее глубоко и вполне осознанно погрузившийся в темные воды фантастических условностей – Петр Шулькин/Piotr Szulkin.
Режиссер начал свое приключение с фантастикой еще в 1970-е годы, когда он готовил к показу дебютную короткометражку «Девушка с чертом» (“Dziewce z ciortem”, 1975)
и сразу после дебютной ленты поставил другую, чуть более длинную картину «Колдовские глаза» (“Oczy uroczne”, 1976).
Оба фильма были осыпаны премиями в Польше и за рубежом (оба представляли собой киновариации на достаточно кровавые народные баллады, в которых то дьявол появляется, то злой взгляд землевладельца обрекает человека на смерть). Члены жюри, впрочем, столь высоко оценивали скорее форму, чем содержание этих фильмов. Фантасмагорические «Колдовские глаза» оперируют в основном тревожными образами, в фильме не произносится ни одного слова, а все «комментарии» поются за кадром в виде мрачно завораживающей деревенской припевки.
Поворот в сторону НФ произошел в конце десятилетия. Первым был «Голем» (“Golem”, 1979) со сценарием, который, подобно сценариям всех остальных частей сложившейся позже «тоталитарной тетралогии», был в то же время переработан в повесть. Вначале тексты этих повестей были опубликованы в двух сборниках (в 1984 и 1988 годах), а в 2006 году издательство “Halart” напечатало их еще раз в томе «Социопатия/Socjopatia», исключив, правда, из подборки онирическую и сюрреалистическую «Отрубленную голову колдуньи/Odcięta głowa czarownicy» и подобную ей «Больницу/Szpital».
За «Големом» последовали фильмы «Война миров – следующее столетие» (“Wojna światów — następne stulecie”, 1981, премьера состоялась в 1983), «О-би, о-ба. Конец цивилизации» (“O-bi, o-ba. Koniec cywilizacji”, 1984),
«Га, га. Слава героям» (“Ga, Ga. Chwała bohaterom”, 1985). Все эти сюжетно различающиеся фильмы были объединены общей стилистикой – и крайне пессимистическим тоном, в котором автор говорит о действительности и человеке.
Киномиры тетралогии раздроблены и разделены. События происходят без четкой логической связи, их эпизоды больше похожи на образы/символы, чем на элементы связной сюжетной линии. Ученые-мучители из «Голема» проводят футуристические эксперименты по производству людей, при этом главный герой живет в подвале обшарпанного доходного дома, грубый смотритель которого имеет черты гностического Демиурга.
Человечество «Войны миров» соприкоснулось с марсианами, его образ мышления, несомненно, диктуется телевидением, а на заднем плане ветер разносит обрывки газет по пустынным улицам, где проносятся полицейские, разгоняющие припозднившихся оборванцев-прохожих. Впрочем, и сами марсиане также далеки от классических «зеленых человечков»; у Шулькина — это дети-карлики, одетые в серебристые пуховики и желающие от людей любви и крови.
Трудно рассматривать эти фильмы в отрыве от условностей научной фантастики — такие образы предлагает сам режиссер, повелев приземлиться инопланетным ракетам или поместив героев в постапокалиптический мир, — но даже эта фантастка в творчестве Шулькина «неполная», вырожденная. Сцена, в которой Скоупа (Ольбрыхский), героя фильма «Га, га. Слава героям» и заключенного, «приговоренного стать космонавтом» (в космос летают только преступники; другие не хотят или считают, что такой риск не оплачивается), отправляют на его корабль — с вымпелами, в испачканном скафандре, с бутылкой самогона и циничным охранником — это явное издевательство над штампами, где красивые мальчики садятся в чудесные летающие машины.
Поэтому кажется, что главным действующим лицом в произведениях Шулькина является именно энтропия, распад, разрушение окружающего мира; утечка мозгов и душ, превращающая людей в беспомощных безвольных марионеток, бездумно бредущих за толпой и всегда движущихся по линии наименьшего сопротивления. когда думать должны кто угодно другие, только не они. Тогдашним зрителям эти фильмы могли казаться явной критикой господствующей политической системы и, в более широком смысле, всеобъемлющей «системы», в которой каждый должен всегда пребывать на уровне дна.
Теперь же, годы спустя, дополненные мастерским «Королем Убю» (“Ubu Król”, 2003), они кажутся зеркалом, в котором, даже не подозревая об этом, мы — общество, смотрим на самое себя, околпаченное очередным модным словом-отмычкой (на этот раз — волшебной «демократией»).
Вторая половина десятилетия была ознаменована также тем, что амбициозный, но хаотичный фильм А. Жулавского «На серебряном шаре» наконец увидел свет (“Na Srebrnym Globie”, премьера в 1989 году, но фильм снимался с 1976 года, подробнее об этом в “NF” 9/07).
Тогда же создатели детских фильмов потянулись к научной фантастике, отправившись вслед флагманскому фильму «Пан Клекс в космосе» (“Pan Kleks w kosmosie”, 1988).
А последовавшую за трансформацией эпоху открывает в польской кинематографической фантастике… опять же Марек Пестрак со своим фильмом «Возвращение волчицы» (“Powrot wilczycy”, 1990). Может, это знамение?
Потомкам досталось в наследство около двух десятков поставленных – и несколько, к сожалению, не поставленных научно-фантастических фильмов. Анджей Вайда еще в 70-х годах примеривался к «Футурологическому конгрессу», а американцев в это же время интересовал, помимо прочего, «Непобедимый». Борьба романного «атомного мамонта» с роем стальных механонасекомых, при западном бюджете? Не получилось, а жаль. Может быть, киношная история бортового компьютера HAL 9000 нашла бы в «Непобедимом» достойного конкурента.