Полное собрание Знатока / The Collected Connoisseur
Марк Валентайн и Джон Говард
Иллюстрации Р. Б. Рассела
Перевод: И. А. Бузлов, 2024
Аннотация
Следуя по стопам экзотического учёного, князя Залесского авторства М. Ф. Шила и мистера Дайсона авторства Артура Мэкена, «Знаток» Марка Валентайна и Джона Говарда, экстраординарный эстетствующий частный детектив, раскрывает рог изобилия оккультных тайн в этих двадцати трёх дразнящих историях. Собрав воедино все приключения из предыдущих томов, вышедших в изд-ве «Тартарус» («В фиолетовых вуалях» и «Маски и цитадели»), а также четыре других рассказа, опубликованных в других местах, этот том предоставляет любителям эзотерических тайн и приключенческой литературы полную коллекцию «Connoisseur».
Выходя из своего освещённого камином кабинета в английском соборном городе, Знаток сталкивается, среди прочих явлений, со странными маскарадами в загородных домах; с шотландским островом, принца которого нельзя назвать; с трогательной реликвией черноморского побережья, разыскиваемой безжалостным орденом оккультистов; с секретным рассказом о первом пересечении арктической земли; наконец, с кинотеатром в стиле ар-деко, который может сохранять отголоски своих таинственных бывших обитателей. Не отходя от своего камина, следуйте за Знатоком в тонкую сумеречную дверь между этим миром и другими сферами бытия, полными чудес, трагедий и трепета.
Содержание:
«Введение» Марка Валентайна,
«Образы»,
«После тьмы»,
«Крик паравина»,
«Бледные розы»,
«В фиолетовых вуалях»,
«Потерянная луна»,
«Кафе Люцифер»,
«Ремесло Ариоха»,
«Тайные звёзды»,
«Гесперийский дракон»,
«Освещение фиала»,
«Нефозеум»,
«Морские цитадели»,
«Князь Барлокко»,
«Чёрный Эрос»,
«Безумный лютнист»,
«Туман над озером»,
«Белый Соландер»,
«Последний архипелаг»,
«Трапезундский обряд»,
«Непадший змей»,
«Храм времени»,
«Небесный табакер»,
«Сошествие огня».
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Введение
Ещё со времён самого раннего чтения книг я помню две, произведшие сильное впечатление на меня: собрание удивительных историй под названием «Tales of Long Ago», и объёмный том серо-серебристого цвета, повествующий о якобы подлинных случаях призрачных явлений, «Casebook of Ghosts» Эллиота о’Доннела. Соответственно, когда я начал формировать свой собственный вкус, то естественным образом направлял внимание к схожим текстам. Со временем у меня появилась идея, что в этой области литературы существовало пять великих писателей: Артур Мэкен, Элджернон Блэквуд, Эдвард Дансейни, Уолтер де ла Мар и Уильям Хоуп Ходжсон.* И я искал и прочитывал их книги с энтузиазмом и наслаждением. Они стали моими спутниками по жизни. Другие авторы, разумеется, постепенно присоединялись к этим домашним кумирам; но никто из них так и не смог до конца взойти к высшему пантеону изначальной квинтархии.
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Вскоре после этого я заинтересовался писателями 1890-ых, начавши с увядающих, однако заклинательных стихов Эрнеста Доусона, затем увлёкшись отточенным, тонированным реализмом коротких историй и виньеток Хьюберта Крэкенторпа и, наконец, погрузившись в загадочную и великолепно витиеватую прозу Мэтью Фиппса Шила. Таковы были чудесные, призрачные и эстетические флюиды, что парили вокруг меня, когда я начал думать о том, можно ли сделать один шаг дальше от чтения и попробовать сочинить что-то самому в том жанре, который мне так нравился. Жанр «психического детектива» был для меня в особенности привлекательным; в частности, это рассказы о князе Залесском авторства Шила, м-ре Дайсоне авторства А. Мэкена и Томасе Карнакки авторства У. Х. Ходжсона. Как бы странно это сейчас не казалось, для меня тогда самой естественной вещью в мире было попытаться написать что-то, похожее, на мой взгляд, хотя бы немного на их приключения.
Я уже пробовал это сделать, написав небольшой сборник рассказов с участием Ральфа Тайлера, исследователя сверхъестественных явлений из Нортхэмптоншира, который курит отвратительные сигареты и живёт в многоэтажке. Однако идеи, которые я вынашивал для дальнейших эпизодов, казалось, имели мало общего с ним. И вот однажды, когда я прогуливался по аллее старых буков, больших и серых, ко мне едва ли не разом пришли заглавие, образ главного героя и сюжеты первых двух историй о Знатоке. Джефф Дэмпси и Дэвид Коупертвэйт устроили моему новому персонажу дебют в их небольшом добротном печатном журнале, «Тёмные грёзы».
Тем не менее, потребовалось довольно много времени, чтобы составить сборник – опять же, довольно тонкий – его приключений, который был азартно издан «Тартарус Пресс». Этот сборник получил название «В фиолетовых вуалях» (1999). Эпизоды карьеры Знатока становятся немного полнее и, вероятно, разнообразнее во втором томе, «Маски и цитадели» (2003). К этому моменту мне посчастливилось заручиться поддержкой своего доброго друга, с которым я был знаком в течение многих лет, посвящённых фантастической литературе. Им был Джон Говард. Так началась коллаборация, в достаточной мере позволившая Знатоку продолжить рассказывать свои истории. При этом некоторые из них становились продолжительнее и своеобразнее, чем оригинальные наброски. Кое-какие из них были любезно приняты новым издательством «Экс Окциденте Пресс» в Бухаресте, Румыния, и опубликованы в третьем томе вместе с прочим материалом, под заглавием «Обряд Требизонда» (2008). Знаток же к тому времени приобрёл нескольких союзников. Большая их часть собралась, чтобы поддержать его в противостоянии, возможно, величайшему шедевру чертовщины в «Нисхождении огня». Эта новелла впервые появилась в «Странных историях» (2003) под редакцией Розали Паркер.
Все эти истории следует расценивать как вотивные свечи в святилищах тех литературных божеств, которых я почитал столь давно. И весь тот причудливый свет, что имеется в этих рассказах – не что иное, как проблески тех великих идолов; и вся та беспокойная темнота, что присутствует в них, отброшена длинными тенями тех писателей.
Марк Валентайн
Килдвик, Йоркшир
Январь, 2010
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Образы
Знаток, как я должен буду его называть, проживает в скромных меблированных комнатах в одном из наших тихих кафедральных городов. Он, вне сомнений, весьма обеспечен, однако дополняет своё и без того приличное наследство жалованьем от постоянной, хотя и не слишком подходящей ему административной работы. И, поскольку он избегает многих излишеств современной жизни, то может полноценно наслаждаться всеми формами искусства. Его вкус настолько привередлив, что едва ли его можно назвать коллекционером. Он не собирает огромные коллекции по крупицам из одного лишь побуждения к приобретению и накоплению; он делает выбор, применяя исключительно личную проницательность. Поэтому среди друзей он известен под тем прозвищем, которое я ему дал. Однако я не думаю, что многие так же, как и я, понимают, что он также, в своём роде, знаток всего необычного, а именно тех проблесков иной области реальности, которых удостаиваются лишь определённые люди и в определённых местах. Вкупе с его условным согласием – основанном на анонимности и всех необходимых нюансах – я намереваюсь пересказать некоторые из его встреч с этим измерением бытия.
Я часто обращал внимание на кувшин из тёмного фаянса, весьма совершенной формы, стоящий на каминной полке моего друга. Время от времени он была наполнен водой, хотя я ни разу не видел, чтобы его украшали цветы. Знаток, должно быть, замечал мои растерянные взгляды, обращённые к этому предмету, потому что одним вечером он поведал мне, как этот кувшин попал к нему.
— Я не предполагаю, — начал он, — что ты помнишь ту внезапную моду, которая вывела на первый план керамические работы Остина Блэйка. Гончарное мастерство долгое время считалось и считается бедным родственником искусств — я зову его более, чем ремеслом – и посему весьма необычно для любого из его практиков, если ему удаётся-таки достичь известности. Однако Блэйк был молодым человеком необычайного таланта. Он творил элегантные амфоры и деликатные сосуды, у которых, как считают некоторые, нет равных со времен античности. Спустя нескольких лет непризнанного труда, общественность в конце концов догнала его, и какое-то время было просто «самым большим достижением» иметь произведение Остина Блэйка в своей гостиной. Он стал любимцем болтливых модных салонов и вскорости заработал больше – намного больше – чем во все прежние неурожайные годы. Однако Блэйк никогда не был на своём месте на коктейльных вечеринках и в арт-салонах, так что, когда фурор начал утихать, он вложил кое-какие средства, полученные от его признания, чтобы приобрести уединённый коттедж в Херефордшире, и переделать часть его в студию, где мог бы спокойно творить.
Потом последовало продолжительное молчание. Я, следивший за его работой с самого начала, заметил это, как мне думается, прежде большинства других. Акционеры и агенты продолжали снабжать публику изделиями Блэйка, однако я знал, что это были его ранние работы, ныне вновь попавшие на рынок. Проходили месяцы, и из его рук не появлялось вообще ничего нового. Я практически начал думать – к своему стыду, признаю это – что он принимал участие в какой-то тщательно продуманной уловке, призванной создать искусственный дефицит и тем самым внушить новый стимул к вящему любопытству и алчности коллекционеров. Мои письма к нему оставались без ответа.
Наконец, я положился на своё раннее знакомство с ним, чтобы нарушить его сельский ретрит, более-менее вынудив его принять приглашение от меня. Я придумал какое-то оправдание по поводу того, что нахожусь в его краях, и сказал, что позвоню. Блэйк же с очевидной неохотой позволил мне погостить у него какое-то время.
Мой путь к его месту отшельничества пролегал вдоль спокойной, мечтательной Золотой долины, но немногим позднее я уже проходил мимо стройного шпиля Питерчёрч. Его указания заставили меня свернуть в клубок узких переулков, лежащих в тени Чёрных гор. После нескольких поворотов я вышел к его коттеджу, одиноко стоящему на опушке дремучего леса. Его выбеленные стены и обновлённый облик должны были бы быть весьма обнадёживающими. Однако же у этого места ощущалась мрачноватая атмосфера, которую я никак не мог не заметить. Блэйк рассказал мне, что коттедж какое-то время пустовал, и думаю, что дело было именно в этом самом отсутствии «обитаемости», которое я ощутил. Казалось, будто дом так никогда и не смог привыкнуть к людям…
Блэйк приветствовал меня вполне радушно, хотя поначалу у меня и не было никаких зацепок на тему внезапной остановки его продуктивности. Он провёл для меня экскурсию по коттеджу, который был столь уединён, что в нём отсутствовало большинство современных удобств. В доме имелось рудиментарное электроснабжение, но не было газа; вода качалась из местного колодца; телефона тоже не было. Я мог понять, какое это имело очарование заброшенности для Блэйка, и вместе с тем не мог понять, почему оно не вдохновляло его. Студию он оставил напоследок и едва позволил мне заглянуть внутрь. Однако я увидел безошибочные признаки недавнего труда, так как инструменты и материал лежали там повсюду, и гончарный круг всё ещё был влажным. И всё же печь и некоторые шкафы для хранения были закрыты и, на моё удивление, даже заперты на замок. Я сделал какую-то лёгкую ремарку касаемо ценности его работы, ныне требующей дополнительных мер безопасности, но он не снизошёл до ответа.
Казалось, мы каким-то образом играли партию в психические шахматы, в которых каждый шаг, сделанный мной в попытках узнать о его текущей работе, перекрывался ловким изменением темы или прямым уклонением от ответа. Наконец, когда стало вечереть, я извлёк взятый с собой подарок – футляр с двумя бутылками старого бренди, которое он некогда оценил – и стал с усердием потчевать его этим. После я упрекнул его в том, что он почивает на лаврах. Я сказал, что раньше считал его истинным творцом, создающим лишь потому, что должен, не имеющим никакого другого мотива. Но что мне думать о его кажущемся уходе на пенсию? Что он исчерпал свои силы? Или попросту купается в своём новом богатстве?
Поначалу он принял это за простую болтовню и подшучивание. Так что я сделался торжественным и подчеркнул, что имел в виду то, что сказал. Я подстрекал его, размышляя, не хранит ли теперь он свои изделия только для богатых клиентов и не забыл ли о старых друзьях. Моя достаточно циничная уловка сработала. Блэйк сделался оживлённым, а его рыжеватые волосы, обыкновенно довольно всклокоченные, стали положительно вулканическими. Он гневно взорвался против моего вероломства. Затем он попритих, и на него будто бы опустилась невидимая тяжесть. Блэйк взглянул на меня и пробормотал:
— Я бы избавил тебя от этого, но вижу, что ты хочешь достать меня своими расспросами. Так что ты узнаешь правду.
И он двинулся в сторону своей студии, вошёл туда, щёлкнул замком и широко распахнул дверцу шкафа. Полка за полкой были уставлены работами многих часов; меж тем это не были светлые и прекрасные творения, что принесли ему такую славу. Там громоздились иссушённые чёрные абстракции, каждая из которых казалась жестокой насмешкой над фигурой человека в моменты мучения. Там были тёмные, отвратительные сучья, похожие на искривлённые ветви деревьев, которые избегают солнечного света, или на влажные наросты плесени. Там были формы, подобные тем, что мог создать безумец, не подлежащий излечению; или же, скорее, похожие на обрубки, оставленные демиургом, уставшим от попыток создать совершенное зло.
Я воззрился на Блэйка.
— Ты видишь? – прошептал он. – Видишь?
Я закрыл дверь и повторно защёлкнул замок.
— Почему? – было единственное, что смог спросить я.
— Почему? Почему? – Блэйк разразился диким, ироническим хохотом. – Хотел бы я знать, почему. – Он пожал плечами и налил ещё бренди. – Каждый раз, когда я возвращаюсь к кругу, то не мои руки формуют глину. Сама земляная масса создаёт свои собственные формы. Вновь и вновь я возвращался к этому, пробуя всё, что мог, чтобы вернуть себе контроль – и всякий раз изделие проявляло свой собственный облик. Я пробовал менять глину, но безрезультатно. И когда эти уродливости выходят из печи, то они все одинаково и совершенно чёрные, не важно, что я делаю с ними. Однако я не могу оставаться в стороне. Оно – они – не позволят мне…
— Они?
— Да. Я даже начал видеть эти инфернальные сущности в тенях, что сгущаются по вечерам. И слышать их тоже, в криках грачей и писке летучих мышей. И обонять их, когда земля раскаляется перед дождём. Понимаешь ли ты меня, чёрт подери? Это похоже на то, словно бы они завладели изнутри каждым отдельным моим чувством. Даже вкус местной воды отдаёт ими.
Знаток сделал паузу в повествовании, встал со своего кресла с подголовником и облокотился о каминную полку, глядя в сторону огня.
— Вот что он говорил. Редко мне доводилось видеть человека в столь же отчаянном положении.
продолжение следует
цитировать
свернуть ветку
