Заключительный (а может быть, и нет) том Собрания сочинений Инны Булгаковой. Произведения, вошедшие в книгу, увидели свет еще при жизни Инны Валентиновны... но «Зеркало для Вероники» был издан автором в зарубежном издательстве, в формате покетбук. В России уже посмертная публикация последовала (с некоторыми купюрами и редакторской правкой) в саранском журнале «Странник». В настоящем издании купюры восстановлены, отдельная стилистическая правка сохранена — роман (как и вошедший в предыдущий том «Литературный агент») впервые выходит в России в книжном формате.
Завершается книга очерками-воспоминаниями Инны Булгаковой. Расположенные в хронологическом порядке, они многое открывают о внутреннем мире автора, о ее семье, о ее жизни.
Ниже представлен фрагмент начального очерка — Инна Булгакова рассказывает об истоках своего творчества, о жанре своих детективов.
После смерти Инны Валентиновны осталось много бумаг — исписанные от руки тетради. К сожалению, они не совсем доступны в настоящее время.
<...>
В 1982-м я лежала в нашей деревенской больнице со сломанной рукой, к счастью, левой; вот средь стонов и горшков (все, кроме меня, лежачие, палата на десятерых) и возник главный мой замысел — роман «Третий пир»: окончен на Рождество в 1992-м. Один англичанин, переводчик-русист, поинтересовался, что именно послужило для меня толчком к творчеству. «Страдание». — «Как это по-русски!» — проницательно прокомментировал он. Понятно, что страдала я не от сломанной руки, жизнь вдруг раскололась… однако воображение, и до этого «неслабое», но бесцельное, стало моей защитой. Откуда вообще берутся сюжеты — вечный вопрос читателей. «Из ничего» — Набоков, «из миров иных» — Достоевский. А я могу ответить только в отрицательном уклоне: не из газет (не читаю), не из телекриминальных передач (не смотрю), не из других авторов (изредка читаю, но не волнуют). Не знаю. Кто-то подает как будто знак, и теснятся замыслы в голове или в душе, не иссякая, вопрошая о воплощении!
Доскажу про «Третий пир» — роман о трагическом пути «русской идеи» в XX столетии, из которого, по сути, вышли мои детективы: не столько по сюжетам — сколько по духу, стилю, ощущению загадки жизни и смерти. В детстве мне довелось прожить три года в орловской глуши — райцентре, где папа был «главным»; оттуда ребенком подсознательно я вынесла не то чтобы «милость к падшим» (кто я такая, чтоб миловать и судить, Боже сохрани!), жалость к несчастным нашим замордованным крестьянам и «воспоминание о рае» — о прекрасном луге, о лесе, о садах… Поэтому в любой моей вещи (даже самой городской) есть хотя бы прикосновение к «краешку тени» от дерева, куста, цветка… символ цветка. (И жить могу только в деревне, в саду.) И еще вторая составляющая: «Тайная вечеря» — старая, царских времен, литография с фрески Леонардо — над кроватью; с нею я засыпала и просыпалась в детстве. И пока мне не объяснили сакральный смысл события, я сочиняла собственные версии. Необычные люди в диковинных одеждах, их жесты, движения, потрясенные лица… во всем чувствовалась тайна, которая продолжает странно волновать, и с каждым прожитым годом все больше. «Тайная вечеря» — центральный символ в романе «Третий пир». Несколько лет назад мне довелось съездить в Италию и в миланском храме Мария делла Грация наконец приобрести свою детскую «картинку», теперь она со мной. А роман… после мытарств (в те годы уже царила «развлекаловка») и уговоров (уговаривали меня) он вышел в 1994-м «не туда» (потому и уговаривали) — под рубрикой «Современный детектив» и c соответствующей (вовсе не соответствующей) аннотацией. О нем писали серьезные критики, разошелся он мгновенно, но на криминальной волне, и попал не в те руки, к любителям самого востребованного (если не считать дамской гламурной «слезы») жанра. И в этом круге на какое-то время я даже несколько подпортила себе репутацию детективщика.
Откуда же она вообще взялась — «детективная идея»? Честертон с первой новеллы увлек чеканностью, афористичностью стиля и почти неосознанным тогда, в отрочестве, христианским символизмом — словно блеск клинка в «Сломанной шпаге»! Его притчи — особая статья, ну и вообще интересно разгадывать умную головоломку, страстно переживать за «справедливость»: Агату Кристи я полюбила даже не столько за изобретательность (со временем ее развязки уже отдают искусственностью), сколько за доброту к жертве и непримиримость к убийце (теперешние наши «гуманисты» действуют с точностью наоборот!). Кто еще? Буало-Нарсежак, Жапризо, Карр — и всегда желалось как бы соединить английскую динамичность с французской психологической утонченностью; в России же начинающийся и многообещающий жанр в результате революции был загублен «правильным» милицейским романом (шаг влево, шаг вправо, фигурально выражаясь, расстрел!). Да и занятные вещи в этом жанре нравились не фанатично, не моя судьба, то есть писать детективы просто не приходило в голову никогда. Однако человек предполагает, а Бог располагает; как выразился при приеме меня в Союз писателей покойный Петр Паламарчук: «Наконец создан русский детектив». Конечно, слишком лестно, но вспомнить приятно.
Однажды декабрьским утром 1986 года я неожиданно проснулась с почти готовым криминальным сюжетом — до сих пор для меня загадка, откуда он пришел: «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори». И пошло-поехало мне на удивление: «Смерть смотрит из сада», «Крепость Ангела» «Соня, бессонница, сон», «Иди и убей!», «Последняя свобода», «Красная кукла», «Сердце статуи», «Век кино» и так далее… Я пишу медленно, постепенно проникая в коллизию, как в трагедию близких мне людей, в их психологию, духовно я вынашиваю каждый роман как ребенка. Не могу сказать, что была обделена вниманием (вот гонорарами — точно!), издавалась и переиздавалась широко, стотысячными тиражами у нас, выходили романы в Штатах, Финляндии, Польше; по «Соне…» создан фильм, правда, в «бедной» тогда (в 1991-м) стране его, бедного, сократили так, что перед просмотром нужен предварительный пересказ фабулы. Брались за меня уже в наше время и телепродюсеры, но, как я понимаю (не в моих привычках перезванивать, переспрашивать), не справились со сценариями: не по технологиям, а по чувству — писать сложновато. Как мне и заявили в некоем богатом издательстве: «Пишите проще, для народа нужна серия, серия…» Цитирую буквально, но не хочу «сажать на иглу» ни себя, ни читателя: скучно. В другом, тоже «небедном»: «Напишите триллер — любой аванс!» Не понимая, что триллер в подлинном хичкоковском смысле — «дрожь ужаса» — и есть стержень многих моих вещей: через страх читатель/зритель освобождается от собственных подсознательных страхов, пережив катарсис («метанойя» — в христианстве перемена сознания).
Искусство не претендует, конечно, на столь высокий религиозный подъем, хотя тот же Достоевский, тот же Мориак, Честертон… Но скажу просто, от себя. Народ не такой уж дурак (не стоит еще и сверху понижать планку), вообще не дурак, меня в нашей деревне не интеллектуалы — их нет — бабушки читают… и все, что им интересно, понимают.
<...>
ISBN 978-5-907761-31-5
Тираж 490 экз.
Заказ:
ramka-new@yandex.ru
(Цена без пересылки 1450 р.).
Озон:
Авито:
В обширном пантеоне российского детектива совсем немного писателей, изобретательно и умело реализующих оригинальные замыслы. Инна Булгакова (1947—2014) безусловно входит в их число. Ее произведения обладают всеми чертами классического детектива. И недаром названием одной из первых ее детективных повестей стали пушкинские слова («Гости съезжались на дачу…»), а роман «Соня, бессонница, сон» имеет библейский эпиграф: «…Ибо крепка, как смерть, любовь…» (Песнь Песней). Связь с высокими образцами словесности, хороший язык, тщательно продуманная интрига, непередаваемый флер таинственности, сопровождающий читателя на протяжении всего повествования, непредсказуемая развязка — способствуют чтению произведений Инны Булгаковой «взахлеб».
В заключительный том собрания сочинений Инны Булгаковой вошли рассказ «Горсть пепла на прибрежной поляне» (2006), романы «Мадонна Бенуа» (2006), «Зеркало для Вероники» (2009), а также этюды-воспоминания.
======================================================
Серия на Озоне: «Золотая полка»
Серия на Фантлабе: «Золотая полка»
цитировать