цитата player124

Не знаю Фармер ли так написал или в переводе дело, но сложилось чёткое ощущение, что Кармоди в Ночи Света /Убить Бога и Кармоди в остальных произведениях это совершенно разные люди, которых объединяет лишь имя и внешность...

цитата markfenz

познакомиться с книгой Doc Savage: His Apocalyptic Life в русском переводе

цитата

FOREWORD

". . . listen: there's a hell of a good universe next door; let's go."

So wrote the poet e. e. cummings in his "Pity This Busy Monster Manunkind."

He may not have been thinking of science-fiction and fantasy writers when he conceived these lines. But he certainly should have been. The writers in these genres most often set their stories in universes we do not know and never would—if these writers did not take us there. On the other hand, cummings may have been thinking that s-f (science-fiction) writers usually take us to other universes that are worse than ours—if that is, indeed, possible. In fact, they are more often than not universes that make ours look like a rest home. (But rest homes are often not such good places.)

The s-f writers play Virgil guiding his Dante (the readers) through various hells. That is, the universe next door is an Inferno. That's all right. We all want to go to heaven, but we do not want to read about it unless we're looking for a cure for insomnia. Nothing much happens in heaven, and most people there are bores. Hell is interesting and exciting. Things move fast and furious there, and the inhabitants don't know from one minute to the next if they'll be alive.

If that description of hell sounds like Earth, so be it. But our dangers are familiar, whereas those next-door are anything but ho-hum. We've never encountered them before, and we don't know just how to react because the environment is strange. And we run across, or into, entities, things, and situations outside our experience. In short, we are in the unmundane among busy monsters most unkind.

I am one of the writers who has, in many of my stories, put my heroes or heroines in the unmundane. And in such messes that even I did not know how they were going to get out of them when I hurled them into them. But I always figured out a way.

I also have used, in some of my works, characters and environments derived from the pulps. And I should add: derived from the spirit of the pulps, exotic adventure.

I have written many stories not connected with the above, but those that are have gotten much attention. Partly, perhaps, because they have become melded into one body. That is, they turn out to be living in one universe and are, indeed, related by blood. At the same time, pulp-originated though they are, they interact with, and are related genetically, to many characters of the classics. Thus, this universe next-door is a new one: pulp-and-classic. Farmerian.

This, plus my love of alien adventures, is why Byron Preiss asked me to edit and oversee the Dungeon series. This series is an emulation of the spirit, not the content, of the Farmerian universe next-door, the pulp-and-classic.

First, though, it's best to describe how and why I created this universe.

By the age of seven, 1925, I had read and was in love with the works of Mark Twain, Jonathan Swift's Gulliver's Travels, R. L. Stevenson's Treasure Island, Dickens's A Christmas Carol, the Oz books, London's Before Adam, H.G. Wells's and Jules Verne's works, Doyle's Holmes canon and The Lost World, and Burroughs's Tarzan and Mars series. I loved Homer's The Odyssey and the Norse, Greek, and American-native mythologies.

I was a bookworm yet was very athletic.

In 1929, when I came across the first issues of Hugo Gernsback's Science Wonder and Air Wonder with their wonderful Paul illustrations, life became even more golden. I plunged into the sapphire seas of the unmundane. I was an amphibian who alternated between the land of reality and the ocean of fantasy. But I much preferred the ocean. I still do, much to my detriment, because the land of reality is where we live most of the time.

Then I found the world of the pulps, the Argosy magazine, which came out weekly and carried many s-f and adventure stories. Later, I read all the many s-f magazines, and, in 1931, was captivated by the first The Shadow magazine. Money was scarce, though, during the Depression. When the first Doc Savage magazine came out in 1933, I had to choose whether to buy Shadow or Savage, and old Doc won out.

I also read Roy Rockwell's Bomba the Jungle Boy series and the s-f Great Marvel series. Though these were books, they certainly had the pulpish qualities. The stories were fast and gripped you until the end. The characters ranged from flat to caricature to a sometimes excellent portrayal. The writing was a spectrum of near-atrocious to competent to very good. The ideas were often stimulating and sometimes original, often banal, often secondary and derived but with new twists and facets.

In short, just like so-called "mainstream" literature, except that mainstream has no new or unusual concepts. If it does, it is not mainstream.

Of course, in those days I had no literary discrimination. They all read great to me, and many gave me some of the keenest pleasure I've ever had. I was in a Golden Age in my childhood and early youth. There were plenty of bad times, but, as I look back, the intimations of immortality, that blue-tinged, gold- shot thrilling and trembling-on-the-edge-of-revelation, that almost mystical feeling, came as much, perhaps more, from the pulps as from the classics I was reading.

Oh, yes, I forgot that The Arabian Nights and The Bible were early influences. There were so many that it's easy to forget some of them.

Later, I dived into the other works of Dickens and the non-Holmesian stories of Doyle, all of Jack London, and then Balzac, Rabelais, Goethe, Mann, Dostoyevsky, Joyce, Fielding, and the poets. When I was twenty, I found the biographies of Sir Richard Francis Burton and the books he had written. All read long before I began to sell my fiction to magazines.

The unconscious is the true democracy. All things, all people, are equal. Thus, in my mind, Odysseus towered no higher than Tarzan, King Arthur was no greater than Doc Savage, and Cthulhu and Conan loomed as large on my mind's horizon as Jehovah and Samson.

The pulps and the classics became fused in my mind. Lord Greystoke lived next door to Achilles and Natty Bumppo. Leopold Bloom met Lamont Cranston and Rudolf Rassendyll at cocktail parties. Milton's Lucifer had his horns polished at Patricia Savage's beauty salon, and She-Who-Must-Be-Obeyed was pen pals with Scheherazade and Jane Eyre. Bellow Bill Williams (a series character in Argosy) bellied up to the same bar as Mr. Pickwick, the great god Thor, Falstaff, Old Man Coyote, and Operator #5. D'Artagnan, Thibaut Corday, Brigadier Gerard, and Lt. Darnot argued about military strategy over fine wines and snails. Joshua, Fu Manchu, Professor Moriarty, Captain Nemo, Pete the Brazen, and Doctor Nikola told tall tales around a campfire. Paul Bunyan, Christian the Pilgrim, Hawk Carse, Don Quixote, and the Cowardly Lion argued about the metaphysical aspects of the Mad Tea Party.

You get the idea.

My conscious knows better, now, than to give these equal billing in the literary theater. But the Mother of Minds, the real She-Who-Must-Be-Obeyed, my unconscious, knows no better.

I would be remiss if I did not tell how great an influence the early movies and the illustrations for the books of my childhood had on me. Before I could read, I saw (and still remember) Douglas Fairbanks in Robin Hood (1922). Fairbanks's The Black Pirate (1926) and, in 1925, Wallace Beery in The Lost World and Lon Chaney in The Phantom of the Opera thrilled and scared me. There were many more I have not forgotten and which still seethe in my unconscious.

The powerful illustrations by Dore in Pilgrim's Progress, Paradise Lost, The Rime of the Ancient Mariner, and Inferno and Wyeth's and Pyle's illustrations powerfully affected me. Paul's works for the Hugo Gernsback magazines sparkle in my mind like the massive jewels in the walls of ancient Opar.

These were, you might say, the visual equivalent of the classics and the pulps.

All: books, magazines, movies, and illustrations resonated on the same frequency. They no longer do so, but none of the magic is gone.

I have gone into such detail about the origin of the universe hight Farmerian because I want the reader to understand it. And it's a necessary prelude (from the Latin, meaning before the play and also, in a sense, foreplay).

It is necessary because this strange brew of the unreal and the real, the classics and the pulps, is what caused Byron Preiss, the producer of this projected' series, to launch it. The Dungeon works are based, in part, on the spirit that dwells in certain works of mine.

These works are also, in part, my tributes to other writers and, in part, derive from my childhood desire to continue the worlds of some of my favorite writers when they ceased writing them.

The works of mine noted below are, in my peculiar way (is there any other?), extensions and amplifications of the beloved fiction of my Golden Age:

The Opar series, based on the Tarzan and Allan Quatermain canons. (The wretched movies based on Haggard's character have no relation to Haggard's great novels.)

The Lord Grandrith-Doc Caliban series, based on Tarzan and Doc Savage. (But they give the darker side of these heroes.)

The Riverworld series, a fusion of my fascination with Burton, Twain and Dante and their philosophies and inspired ultimately by The Bible.

The World of Tiers series, inspired, in part, by the apocalyptic worlds of William Blake, the English poet; in part, by the American native culture-nero, Old Man Coyote; in part, by the exploits of d'Artagnan, Dumas's fictional character and also by the real d'Artagnan, of Rostand's stageplay hero, Cyrano de Bergerac and the real de Bergerac. (The latter also appears in the Riverworld series.) In part, by the wild tales of Thibaut Corday, Theodore Roscoe's French Legionnaire. In part, by Doyle's Brigadier Etienne Gerard, whom Doyle derived from the very real Napoleonic soldier, Baron de Marbot. (Marbot is also in the Riverworld series.)

The Adventure of the Three Madmen, in which Holmes and Watson encounter G-8, The Shadow, and Mowgli the Wolf-Boy, much to their consternation, and end in a lost country in Africa, the inhabitants of which are descended from the Zu-Vendi, Haggard's lost people in Allan Quatermain.

The Greatheart Silver series, one story of which is about a final showdown between the aged heroes and the decrepit villains of the pulps.

There are similar works of mine too numerous to mention. Enough said about them. But these have given rise to the novels of Dungeon, and these, as I said, emulate the spirit of the above. Universes begetting universes, not parallel to mine but asymptotic.

Richard Lupoff was wisely chosen to do the lead- off novel, The Black Tower. He is a man after my own heart, not with a knife, but in temperament. He's an authority on the works of Edgar Rice Burroughs and deeply read on the well-known and the obscure science-fiction and fantasy of the late 19th century and the early 20th century. He has written a number of parodies and pastiches of these. He is also the author of a series of parodies on science-fiction writers. I was one of his subjects, feebly disguised as Albert Payson Agricola, a hack s-f writer justifiably murdered. For those too young to know, Albert Payson Terhune was a very successful writer of dog stories featuring collies, one of which was named Lassie. Agricola is Latin for Farmer.

Lupoff's interest in the "old stuff" is not just a dilettante's. He's taken the early classics and not-so-classics of the pulps and popular books and reworked them. He has given them new life and new colors and new shapes in a thoroughly Lupoffian manner. However, despite often poking fun at these early s-f stories, often shot with ridiculous science, two- dimensional characters, and racism, he reveals a basic love for them. Though one part of him disbelieves them and is repulsed, to a certain extent, by their reactionary premises, another part really does believe in them and has great affection for them.

This is well. A writer who neither believes in nor loves the worlds he's writing about carries no conviction.

Like me, he is well acquainted with the 19th century. He knows that it is the mother of the 20th and that the Earth then still had its terrae incognitae. Africa was still the Dark Continent in a geographical and psychical sense.

And, like me, he used and uses real people among the fictional. The Black Tower starts on the Earth of 1878. Early on, we are introduced to some historical persons. A little later, we meet Sidi Bombay, a onetime gun-bearer for Sir Richard Francis Burton. And there is the fictional Quartermaster Sergeant Smythe.

His genius at disguises reminds us of The Spider, The Shadow, Doc Savage, and Sherlock Holmes. It also reminds me of Burton himself, a master of disguise.

In the spirit of my worlds, Lupoff writes a story in which things are seldom what they seem. The familiar and the cozy become sinister. The hero, as in so many of my works, is justifiably paranoid. Somewhere, somehow, somebody or something is pulling strings, and, willy-nilly, the puppets are dancing. But these puppets can think and can fight back.

Above all, Mystery reigns. It is not just the miasmic and misinterpreted atmosphere of detective stories and Gothics, though it is this, too. It's the mystery of the universe itself. Or, as in this case, also the mystery of another world.

One of Lupoff's additions to the universe, Neville Folliot's diary, with its update additions by an invisible hand, reminds me of Glinda the Good's great book. Events as they occur appear daily on the blank pages of her massive and magical volume. I doubt that Lupoff got the idea from the Oz books; it's no doubt his own concept. But it resonates from Oz, nevertheless.

Just as the spirit of both the pulps and the classics, a hybrid found only in our genre, resonates in his novels.

Both human and alien characters in The Black Tower are in the Farmerian spirit. I especially like Finnbogg, the bulldogoid, and Chang Guafe, the tortured and monstrous semishapeshifter. And there is the time nexus, where entities from everywhere and everytime are collected, a favorite situation of mine.

Collected by whom? For what purpose?

Ah, sweet and sour mystery!

When the series is done, we will see the universe as an organic whole. It will be explained in logical and believable terms.

But, as e. e. cummings wrote:

"—when skies are hanged and oceans drowned the single secret will still be man."

—Philip Jose Farmer

цитата

Предисловие

"...послушай: по соседству есть чертовски хорошая вселенная; пойдем".

Так написал поэт Э. Э. Каммингс в своей книге "Пожалей этого занятого Человека-монстра".

Возможно, он и не думал о писателях научной фантастики и фэнтези, когда писал эти строки. Но, безусловно, он должен был думать. Авторы этих жанров чаще всего разворачивают свои истории во вселенных, которых мы не знаем и никогда бы не узнали, если бы эти авторы не привели нас туда. С другой стороны, Каммингс, возможно, думал, что писатели-фантасты обычно переносят нас в другие вселенные, которые хуже нашей, — если это, конечно, возможно. На самом деле, чаще всего это такие вселенные, по сравнению с которыми наша вселенная выглядит как дом отдыха. (Но дома отдыха часто оказываются не такими уж хорошими местами).

Сценаристы фантастического сериала разыгрывают Вергилия, ведущего своего Данте (читателей) через различные преисподние. То есть вселенная по соседству — это Ад. Все в порядке. Мы все хотим попасть на небеса, но не хотим читать об этом, если только не ищем лекарство от бессонницы. На небесах ничего особенного не происходит, и большинство людей там скучают. Ад интересен и захватывающ. Там все происходит быстро и яростно, и жители с минуты на минуту не знают, останутся ли они в живых.

Если это описание ада похоже на земное, пусть будет так. Но наши опасности знакомы, в то время как те, что по соседству, совсем не пугают. Мы никогда не сталкивались с ними раньше и не знаем, как реагировать, потому что окружающая среда непривычна. И мы сталкиваемся с существами, вещами и ситуациями, которые находятся за пределами нашего опыта. Короче говоря, мы находимся в неземном мире, среди самых недобрых и занятых монстров.

Я один из тех писателей, которые во многих своих рассказах помещают своих героев или героинь в небытие. И в такие переделки, что даже я не знал, как они будут из них выбираться, когда я их туда втягивал. Но я всегда находил способ.

В некоторых своих работах я также использовал персонажей и окружение, заимствованные из "пульпы". И я должен добавить: заимствованные из "духа пульпы", экзотических приключений.

Я написал много историй, не связанных с вышеприведенным, но те, что есть, привлекли большое внимание. Отчасти, возможно, потому, что они слились в одно целое. То есть получается, что они живут в одной вселенной и действительно связаны кровными узами. В то же время, несмотря на то, что они происходят из pulp, они взаимодействуют и генетически связаны со многими персонажами классической литературы. Таким образом, эта вселенная по соседству — новая: pulp-и-классическая. Фермерская.

Именно поэтому, а также из-за моей любви к приключениям с инопланетянами, Байрон Прейсс попросил меня отредактировать серию "Подземелья" и курировать ее. Эта серия — подражание духу, а не содержанию вселенной фармеров по соседству, классики криминального мира.

Однако сначала лучше всего описать, как и почему я создал эту вселенную.

В 1925 году, когда мне исполнилось семь лет, я прочитал и полюбил произведения Марка Твена, "Путешествия Гулливера" Джонатана Свифта, "Остров сокровищ" Р. Л. Стивенсона, "Рождественскую песнь" Диккенса, книги о стране Оз, "Лондон до Адама" Герберта Уэллса и Жюля Верна, "Канон Холмса" Дойла и "Затерянный мир", а также серия "Тарзан и Марс" Берроуза. Мне нравилась "Одиссея" Гомера, а также скандинавская, греческая и индейская мифология.

Я был книжным червем, но при этом очень спортивным.

В 1929 году, когда я наткнулся на первые выпуски журналов Хьюго Гернсбэка "Чудо науки" и "Чудо воздуха" с замечательными иллюстрациями Пола, жизнь стала еще прекраснее. Я окунулся в сапфировые моря неземного. Я был амфибией, которая металась между землей реальности и океаном фантазий. Но я предпочитал океан. И до сих пор предпочитаю, хотя и в ущерб себе, потому что земля реальности — это то место, где мы живем большую часть времени.

Затем я нашел журнал "Мир криминала", который выходил еженедельно и содержал множество научно-фантастических и приключенческих рассказов. Позже я прочитал все многочисленные научно-популярные журналы, а в 1931 году был очарован первым журналом "Тень". Однако во время Великой депрессии денег было мало. Когда в 1933 году вышел первый журнал "Док Сэвидж", мне пришлось выбирать, что купить — "Тень" или "Сэвидж", и "старина Док" победил.

Я также прочитал "Бомбу" Роя Рокуэлла из серии "Мальчик из джунглей" и фантастический сериал "Марвел". Хотя это были книги, в них, безусловно, было что-то аморальное. Истории были быстрыми и захватывали до конца. Персонажи варьировались от плоских до карикатурных, а иногда и превосходно изображенных. Сценарий был от почти ужасного до компетентного и очень хорошего. Идеи часто были вдохновляющими и иногда оригинальными, часто банальными, часто второстепенными и производными, но с новыми поворотами и гранями.

Короче говоря, все как в так называемой "мейнстримной" литературе, за исключением того, что в мейнстриме нет новых или необычных концепций. Если и есть, то это не мейнстрим.

Конечно, в те дни я не разбирался в литературе. Все они мне нравились, и многие из них доставляли мне самое острое удовольствие в моей жизни. Детство и ранняя юность были для меня Золотым веком. Было много плохих времен, но, оглядываясь назад, я понимаю, что намеки на бессмертие, это волнующее чувство с голубоватым оттенком и золотыми прожилками, трепещущее на грани откровения, это почти мистическое чувство в такой же степени, а может быть, и в большей степени, исходили от целлюлозы, чем от классики Я читал.

Ах да, я и забыл, что "Тысяча и одна ночь" и Библия оказали влияние на ранние произведения. Их было так много, что некоторые из них легко забыть.

Позже я погрузился в другие произведения Диккенса и нехольмовские рассказы Дойла, все книги Джека Лондона, а затем Бальзака, Рабле, Гете, Манна, Достоевского, Джойса, Филдинга и других поэтов. Когда мне было двадцать, я нашел биографию сэра Ричарда Фрэнсиса Бертона и книги, которые он написал. Все это я прочитал задолго до того, как начал продавать свою художественную литературу журналам.

Бессознательное — вот истинная демократия. Все вещи и все люди равны. Таким образом, в моем представлении Одиссей возвышался не выше Тарзана, король Артур был не более великим, чем Док Сэвидж, а Ктулху и Конан вырисовывались на горизонте моего сознания так же широко, как Иегова и Самсон.

В моем сознании смешались музыка и классика. Лорд Грейсток жил по соседству с Ахиллом и Нэтти Бампо. Леопольд Блум познакомился с Ламонтом Крэнстоном и Рудольфом Рассендиллом на коктейльных вечеринках. Люциферу Мильтона отполировали рога в салоне красоты Патриции Сэвидж, а Та-кому-нужно-повиноваться дружила по переписке с Шахерезадой и Джейн Эйр. Беллоу Билл Уильямс (персонаж сериала "Аргоси") сидел за одним столом с мистером Пиквиком, великим богом Тором, Фальстафом, Стариком Койотом и оператором № 5. Д'Артаньян, Тибо Корде, бригадир Жерар и лейтенант. Дарно спорил о военной стратегии за бокалом изысканного вина и улитками. Джошуа, Фу Манчи, профессор Мориарти, капитан Немо, Пит Наглый и доктор Никола рассказывали небылицы у костра. Пол Баньян, Кристиан Пилигрим, Хоук Карс, Дон Кихот и Трусливый лев спорили о метафизических аспектах "Безумного чаепития".

Вы поняли идею.

Теперь мое сознание понимает, что лучше не ставить их в один ряд в литературном театре. Но Мать Разумов, настоящая Та-Кому-Нужно-Повиноваться, мое бессознательное, не знает ничего лучшего.

Было бы упущением с моей стороны не рассказать, какое огромное влияние на меня оказали ранние фильмы и иллюстрации к книгам моего детства. Еще до того, как я научился читать, я увидел (и до сих пор помню) Дугласа Фэрбенкса в фильме "Робин Гуд" (1922). "Черный пират" Фэрбенкса (1926), а в 1925 году Уоллес Бири в "Затерянном мире" и Лон Чейни в "Призраке оперы" взволновали и напугали меня. Было еще много такого, что я не забыл и что до сих пор бурлит в моем подсознании.

Яркие иллюстрации Доре к "Путешествию пилигрима", "Потерянному раю", "Жизни древнего морехода" и "Инферно", а также иллюстрации Уайета и Пайла произвели на меня сильное впечатление. Работы Пола для журналов Хьюго Гернсбэка сверкают в моем воображении, как массивные драгоценности в стенах древнего Опара.

Они были, можно сказать, визуальным эквивалентом классики и беллетристики.

Все: книги, журналы, фильмы и иллюстрации — звучали на одной частоте. Они больше так не звучат, но волшебство никуда не делось.

Я так подробно рассказал о происхождении вселенной хайт-фармериан, потому что хочу, чтобы читатель это понял. И это необходимая прелюдия (от латинского слова, означающего начало пьесы, а также, в некотором смысле, прелюдия к игре).

Это необходимо, потому что именно эта странная смесь нереального и реального, классики и низкопробности побудила Байрона Прейсса, продюсера серии "Проектируемые", выпустить ее. Работы в "Подземелье" частично основаны на духе, который присутствует в некоторых моих работах.

Эти произведения также отчасти являются моей данью уважения другим писателям, а отчасти проистекают из моего детского желания продолжить творчество некоторых из моих любимых писателей, когда они перестали их писать.

Перечисленные ниже мои произведения являются, на мой взгляд, своеобразным продолжением (а есть ли другие?) любимой литературы моего золотого века:

Серии "Опар", основанной на канонах Тарзана и Аллана Квотермейна. (Убогие фильмы, снятые по мотивам персонажа Хаггарда, не имеют никакого отношения к великим романам Хаггарда.)

Серия "Лорд Грандрит" и "Док Калибан", основанная на Тарзане и Доке Сэвидже. (Но они раскрывают темную сторону этих героев)

Серия "Мир реки" — это сплав моего увлечения Бертоном, Твеном и Данте и их философией, вдохновленный, в конечном счете, Библией.

Серия "Мир уровней", вдохновленная, частично, апокалиптическими мирами английского поэта Уильяма Блейка; частично, культурой коренных американцев — Нерона, Старика Койота; частично, подвигами д'Артаньяна, вымышленного персонажа Дюма, а также реальным д'Артаньяном, о герое театральной постановки Ростана, Сирано де Бержераке, и настоящем де Бержераке. (Последний также появляется в серии "Мир реки".) Частично по мотивам "диких рассказов" Тибо Корде, французского легионера Теодора Роско. Частично, авторства бригадира Дойла Этьена Жерара, которого Дойл списал с самого настоящего наполеоновского солдата, барона де Марбо. (Марбо также фигурирует в серии "Мир реки").

Приключение трех безумцев, в котором Холмс и Ватсон, к своему ужасу, сталкиваются с Джи-8, Тенью, и Мальчиком-волком Маугли, заканчивается в затерянной стране в Африке, жители которой происходят от зу-венди, пропавшего народа Хаггарда в романе Аллана Квотермейна.

Сериал "Великодушное серебряное сердце", одна из историй которого рассказывает о финальной схватке между престарелыми героями и дряхлыми злодеями из массовки.

Подобных моих работ слишком много, чтобы их упоминать. О них сказано достаточно. Но они породили романы "Подземелье", а они, как я уже сказал, соответствуют духу вышеупомянутых. Вселенные порождают вселенные, не параллельные моей, а асимптотические.

Ричард Люпофф был мудро выбран для написания главного романа "Черная башня". Он мне по сердцу, но не по характеру, а по натуре. Он является специалистом по творчеству Эдгара Райса Берроуза и глубоко знаком с известными и малоизвестными произведениями научной фантастики и фэнтези конца 19-го и начала 20-го веков. Он написал ряд пародий на них. Он также является автором серии пародий на писателей-фантастов. Я был одним из его персонажей, слабо замаскировавшимся под Альберта Пейсона Агриколу, писателя-фантаста, которого оправданно убили. Для тех, кто еще слишком мал, чтобы знать, Альберт Пейсон Терхьюн был очень успешным автором рассказов о собаках, в которых рассказывалось о колли, одну из которых звали Лэсси. Агрикола в переводе с латыни означает "Фермер".

Интерес Лупоффа к "старому хламу" — это не просто интерес дилетанта. Он взял раннюю классику и не совсем классику из бульварных и популярных книг и переработал их. Он вдохнул в них новую жизнь, придал новые краски и формы в совершенно люповской манере. Однако, несмотря на то, что он часто подшучивает над этими ранними научно-фантастическими историями, в которых часто используются нелепые научные сюжеты, двумерные персонажи и расизм, он обнаруживает глубокую любовь к ним. Хотя одна его часть не верит в них и в определенной степени испытывает отвращение к их реакционным установкам, другая часть действительно верит в них и испытывает к ним большую привязанность.

Это хорошо. Писатель, который не верит в миры, о которых пишет, и не любит их, не может быть убежденным.

Как и я, он хорошо знаком с 19-м веком. Он знает, что он является прародителем 20-го и что тогда на Земле еще были свои неизведанные земли. Африка все еще оставалась Темным континентом в географическом и психологическом смысле.

И, как и я, он использовал и продолжает использовать реальных людей среди вымышленных. Действие "Черной башни" начинается на Земле в 1878 году. В начале мы знакомимся с некоторыми историческими личностями. Чуть позже мы познакомимся с Сиди Бомбеем, бывшим оруженосцем сэра Ричарда Фрэнсиса Бертона. А также с вымышленным квартирмейстером сержантом Смайтом.

Его гениальное умение маскироваться напоминает нам о Пауке, Тени, Доке Сэвидже и Шерлоке Холмсе. Это также напоминает мне о самом Бертоне, мастере маскировки.

В духе "Моих миров" Лупофф пишет историю, в которой вещи редко оказываются такими, какими кажутся. Привычное и уютное становится зловещим. Герой, как и во многих моих произведениях, вполне оправданно страдает паранойей. Где-то, каким-то образом, кто-то или что-то дергает за ниточки, и, волей-неволей, марионетки начинают танцевать. Но эти марионетки умеют думать и могут дать отпор.

Над всем этим царит Тайна. Это не просто зловонная и неверно истолкованная атмосфера детективных историй и готики, хотя и это тоже. Это тайна самой вселенной. Или, как в данном случае, тайна другого мира.

Одно из дополнений Люпоффа к "Вселенной", "Дневник Невилла Фоллиота", дополненный "невидимой рукой", напоминает мне великую книгу Глинды Доброй. События в том виде, в каком они происходят, ежедневно отображаются на чистых страницах ее массивного и волшебного тома. Я сомневаюсь, что Лупофф позаимствовал эту идею из книг о стране Оз; это, без сомнения, его собственная концепция. Но, тем не менее, она перекликается с "Страной Оз".

Точно так же, как в его романах перекликается дух как легенд, так и классики, гибрид, который встречается только в нашем жанре.

Как человеческие, так и инопланетные персонажи в "Черной башне" выдержаны в фермерском духе. Особенно мне нравятся бульдогоид Финнбогг и чудовищный полуоборотень Чанг Гуафе. А еще есть временная связь, где собраны существа отовсюду и из любого времени, — моя любимая ситуация.

Кем собраны? С какой целью?

Ах, эта загадка в кисло-сладких тонах!

Когда сериал будет закончен, мы увидим Вселенную как единое целое. Это будет объяснено логически и правдоподобно.

Но, как писал Э. Э. Каммингс:

"—когда небеса рухнут, а океаны утонут, единственной тайной все равно останется человек".

— Филип Хосе Фармер

цитата markfenz

Из сравнительно крупного у Фармера остались непереведенными романы:

цитата markfenz

A Rough Knight for the Queen (еще одна биография, Ричарда Бертона, размером с небольшую повесть)

цитата Walles

Это вообще странный текст.

цитата ArK

продолжения и окончание "Древнего Опара

цитата Konan92

В смысле, это очень плохой перевод?

цитата vfvfhm

А что, у нас будут переиздавать цикл? Я бы с удовольствием такое купил. Давно хочу перечитать ,вот и повод были бы))
Или это у него на родине готовится новое издание?