Эта книга — заключительная часть цикла-трилогии про Геннадия Стратофонтова/Гена Стратова. Написана, что характерно, более чем через тридцать лет после первых двух частей.

Я очень любил в детстве первую часть, зачитал её до дыр — подобных книг тогда не было. Вторую часть прочитал уже в зрелом возрасте, поздновато, но не могу отрицать, что какое-то очарование в ней ещё есть. А эта книга...

Вот так вот кончаются детские сказки. Нет больше пионеров, нет безбашенных приключений с пиратами, ниндзями, говорящими боевыми дельфинами, нет больше добрых тайн, нет явных плохишей и наших парней. Нет «сундучков, в которых коньячок». Уже не получается весело шмалять из автомата, потому что кровь — это не весело.

Всё стало серьёзно, всё стало совсем-совсем по-взрослому. Деньги, деньги. Власть. Силовые структуры. Бодигарды. Опальные олигархи.

Близкие теперь могут предать или изменить; но и ты сам теперь тоже можешь изменить. Потому что теперь изменились все. Чудеса остались, они рядом, но до них не дотянуться, они — сами по себе, а ты — сам по себе.

Любимые уходят. Дети вырастают, вырастают — и тоже уходят; и как же можно удивляться, что некоторые вырастают монстрами?

Всё это грустно, но в этом есть честность и отражение времени. Всё именно так и должно быть.

Каждому возрасту — свои сказки.

Каждому времени — свои сказки.

Этот роман на первый взгляд прост; да, никуда не делся вычурный стиль сарамаго, его безумная — в лучшем, самом лучшем из имеющихся смыслов этого слова, — фантазия, пренебрежение общепринятой передачей прямой речи и прочими условностями письма, то есть описания происходящего в реальности — пускай даже измышленной, несуществующей, нереальной реальности — на бумаге; но на первый взгляд здесь всё действительно просто, то есть что значит просто? — то, что просто для одного может быть не так просто для другого, например, дошкольникам, складывающим в уме два и три яблока, таблица умножения кажется непостижимой мудростью, но она перестаёт быть таковой уже к концу начальной школы, и тогда интегральное исчисление уходит горным пиком интеллектуального великолепия в небеса, вершина его сдаётся тем, кто лезет всё выше и выше в горы познания, но и этот пик не последний в бесконечной, наверное, цепи горных вершин, за каждым покорённым сияет новый, ещё выше; итак, простота — это возможность понять, объяснить в некоторых заданных условностях происходящее; здесь, в романе, есть две большие истории, история про людскую смерть и её любовь и история страны, в которой эта смерть сначала приостановила свою деятельность, а после повела дела по-новому — обе эти истории вполне понятны и умопостигаемы в рамках фантастических допущений автора. Но на второй и последующие взгляды всё оказывается не так просто, конструкция книги оказывается сродни невозможным фигурам оскара реутерсварда, кубу маурица корнелиса эшера и лестнице пенроуза, в общем, тому роду картинок, которые кажутся совершенно правильными — но только пока ты закрываешь пальцем часть изображения, любую; стоит же взглянуть на картинку целиком — и мозг взрывается невозможностью конструкции; книга эта словно головоломка, в которой есть лишние деталь, которую как не собирай, а всегда один или другой кубик останется не при деле.

Посудите сами: книга начинается с середины истории взаимоотношений смерти и музыканта; смерть влюбляется в человека и происходит самое фантастичное из всего, что описано в книге: смерть смежает веки, засыпает; никто не умирает на следующий день, никто не умирает ещё полгода; страна погружается в социальный, демографический, политический кризисы и вот наконец смерть идёт навстречу людям — хотя, если вдуматься, смерть всегда идёт навстречу людям, и встречает их, каждого, рано или поздно, каждого в свой срок, обязательно; и возобновляет свою деятельность, но теперь она берёт обязательства предупреждать нас, смертных, о сроке встречи с нею за, скажем, неделю; предупреждения смерть рассылает обычной почтой, но необычными письмами, и вот в этой вновь налаженной системе происходит сбой: одно из писем не может быть доставлено, и стало быть, человек, которому назначено самой судьбой, самой, то есть смертью, умереть, умереть не может; нонсенс! скандал! — смерть делает одну попытку за другой — всё тщетно! — тогда она берётся следить за непокорным, она, смерть, живёт с ним одной жизнью, и — чудо, чудо! — влюбляется; здесь и наступает конец романа, продолжение истории находится в его начале.

Так скажите, уважаемые читатели, что же было в начале — курица или яйцо?

Браво, Маэстро, браво, брависсимо! :)

Страшно жить. Как страшно жить. Особенно, если ты городской, а живёшь в деревне. Если ты привык жить в комфорте Америки, а живёшь в российской захолустной глубинке. Если ты профессор-лингвист, а живёшь среди... среди обычных людей.

Кто страшней, кого бояться больше? Злых инопланетян? Взрыва сверхновой? Друга-хитрована, в лёгкую кинувшего на сотню кусков? Тёмной бабки, которой ничего не стоит свернуть голову твоему любимцу, и на голубом глазу попросить крупы и спичек? Призрака соседской девочки? Страшного хозяина из лесу — то ли медведя, то ли не медведя, делающего нелюдей из людей?

Или того, что твоя любимая жена под влиянием этого всего медленно превращается, превращается...

Или того, что ты сам будешь отформатирован этой страшной сюрреалистической действительностью под местного, и тогда, если не побоишься заглянуть в зерка...

А-а-а-а-а!!!!

Отличный!

Наверное, это произведение — не лучшее у Аксёнова. И всё-таки я его люблю.

Сейчас я попытаюсь сформулировать, почему.

Потому, что я люблю свой город.

Потому что город Пихты — это так похоже на мою Дубну. Мало того: затерянные где-то в тайге Пихты — это и есть подмосковная Дубна, мистически переплавленная в Пихты литературным гением Аксёнова; это сложно доказать, совершенно явных ссылок нет, но я чую это нутром.

Потому что за сумбуром повествования я чувствую твёрдые грани реальности, окружающей меня с детства. Институт с БУРОЛЯПом. «Если синие мезоны жрут оранжевых, то какого же цвета будет наша девчонка Дабль-Фью?» Некоторые исторические личности узнаются безоговорочно, о некоторых можно только гадать. Великий-Салазкин, Ким Морзицер и Эрнест Морковников — узнаются; с остальными сложнее. (Впрочем, Морковников/Понтекорво ищущий дабль-фью/нейтрино — чем не явная отсылка к Дубне?)

Потому что неведомым мне образом эта повесть затрагивает струны моей души. Несмотря на то, что романтика «Железки», романтика большой стройки и большой науки лет на двадцать опередила меня, я, работая в институте чувствовал себя немного Вадимом Китоусовым. Я видел Великих-Салазкиных. Потому что это сказка из детства — хотя читал я впервые «железку» во студенчестве, в журнале «Юность», кажется...

Господи, глупое это занятие, попытка обосновать любовь к чему-то.

Как сказал бы Портос, я люблю... просто потому, что я люблю!

P.S. Вчера я совершенно спонтанно написал этот отзыв, а сегодня встретил на улице того, кого считаю прообразом (или одним из прообразов) Кима Морзицера. Спрашиваю: Юрий Александрович, так и так, колитесь: были знакомы с Аксёновым? Он смеётся: да, был знаком, лет за десять до написания «Железки», в 1962 году. Но, говорит, не факт, что с меня писано, бывают же похожие фотографы :smile:

Здоровья, удачи, долгих лет!

P.P.S. 24 января 2014 года на 82 году после тяжелой продолжительной болезни ушел из жизни выдающийся российский фоторепортер Юрий Александрович Туманов. Светлая память!

Интересный роман.

Напечатан он в сборнике боевой фантастики, и логично было ожидать, что действие его будет состоять в основном из бодрых военных действий различного масштаба, от рукопашных схваток до космических боёв. Ан нет. Каждое действие, почти на каждая фраза диалогов сопровождается философскими размышлениями героев.

Когда Правительство в изгнании, превратившееся за двадцать лет в клуб пикейных жилетов, оказалось не готово к помощи системы Центавра, бывшему премьеру приходит в голову идея — отправить с миссией на Землю сына президента, Майкла Вайермана. Изначально мы видим будущего освободителя Земли мечтательным и слабым, воспитанным матерью, знающим о Земле лишь по маминым рассказам и воображающим себе Землю райским садом.

Однако Земля оказывается совсем не той райской лужайкой, какую представлял себе Майкл. Повстанцы неорганизованы и воюют в основном друг с другом. Лидер повстанцев Хамиль — самодовольный индюк, не способный к решительным действиям. Его помощники способны действовать, но не умеют договариваться с людьми, не умеют повести за собой, и к тому же имеют криминальное прошлое — с ними не будет иметь никаких дел правительство системы Центавра. Майкл оказывается здесь лишним, не желанным гостем ни раздутому от самомнения лидеру повстанцев, ни его помощникам.

Боевая операция, проведённая повстанцами — бессмысленная и жестокая расправа с блок-постом пришельцев, оказывается имела одну лишь цель: потешить комплексы Хамиля. К тому же Майклу открывается, что система Центавра совсем не бескорыстно предложила помощь Земле, а надеется получить в результате успешного переворота контроль над Землёй.

И Майкл уходит от повстанцев и сдаётся пришельцам. Пришельцы — вовсе не кровавые дикари, а вполне симпатичные создания, доброжелательные и вежливые, устроившие жизнь на захваченной планете чуть ли не лучше, чем она была устроена до них. Однако душевный порыв Майкла оказывается никому не нужным, он не вписывается и в эту систему. Майкл проваливает классификационные тесты и вынужден бежать. Побег проходит при весьма драматических обстоятельствах: он убивает одного из солдат пришельцев, а себе умудряется размозжить палец, сломать нос и рёбра...

Ему помогает старушка-домохозяйка, она укрывает его и способствует его бегству из города. Как бы хорошо не жилось под управлением пришельцев, свобода всё же лучше для тех, кто был рождён свободным.

Каждое действие Майкла, буквально каждый его описанный в книге шаг сопровождается его рефлексией, его мыслями по поводу. Он теряет юношеские идеалы, становится жёстче, учится обманывать и манипулировать людьми. Но все его действия подчинены главной цели — отвоевать Землю и отдать её землянам.

Следующая показанная сцена романа — уже после свержения пришельцев. Майкл, сделавший невозможное, возглавивший и успешно провёдший восстание имеет деловой разговор с представителем системы Центавра. Но теперь это не тот кисейный юноша, что был в начале истории, а жёсткий политик и воин; и центаврианам не светит на Земле. Его отец, напротив, сильно сдал, он теперь просто старик, который гордится сыном, но уже не может понять его.

В романе показаны лишь узловые точки истории освобождения Земли, но зато показаны они очень детально. Изложена история хорошо. С одной стороны жаль, что эпизодов в роман вошло так немного; рассуждения Майкла мне пошли в жилу, я бы такой роман читал бы с превеликим удовольствием. С другой стороны если бы действия подготовки и освобождения Земли были бы описаны подробнее, не так сильно проявилась бы линия становления характера Майкла, и роман не получился бы настолько сильным.

Книжку дочитал через силу. Абсолютный эталон графомании. Потраченного времени жаль. Но отзыв напишу.

Я вообще-то очень благожелательный и добрый к автору читатель.

Я готов принять любые допущения.

Свиньи в темноте нагуливают жир? Хорошо, пусть так, верю.

Электричество берётся из провода, который уходит в стену? Ладно, согласен. Не барское дело знать, откуда электричество берётся.

В трубах живут мистические звуки? Верю, верю, у меня у самого они в трубах живут, которые из унитаза выходят и опять-таки в стену уходят...

В заброшенном метро нет проблем с водой, с дровами, с патронами? Ну конечно же, это же всё принесено с поверхности, из близлежащих ларьков. Батарейки там, самое необходимое ещё что? Йогурт, наверное. Тридцатилетняя выдержка для батареек и йогурта самое то, я это по коньяку знаю.

В метро водятся крысы размером с порося и есть потайные пути в Ад? Да, слышал это ещё в девяностые — в газетах писали.

Животные и люди моментально и страшно мутируют от радиации? Да, уверен в этом. Я десять лет в РВУ работаю (РВУ — радиационно вредные условия), за это время страшно мутировал: постарел лет на десять, желчный весь стал, придирчивый...

Я во всё готов поверить, и я верю.

А вот когда люди ведут себя в предложенных обстоятельствах неадекватно — вот это косяк непростительный.

А здесь все герои рефлексируют по поводу всяких общечеловеческих ценностей, будто 30 лет по уши в го$не не жили; ГГ не знает с какого конца палка стреляет, патрон семёру от пятёрки не отличает и называет патроны пульками, автомат оценивает по новизне, со страшной силой опасается всех маргинальных мужиков, которые, по его идефикс, дадут ему по мордасам... При этом ГГ живёт в мире, где патрон — платёжное средство номер раз, где насилие — норма, где с оружием спят даже малые дети.

Психологи по этой книжке, думаю, все юношеские комплексы автора ясно увидят, а меня чужие юношеские комплексы, увы, не заводят.

Практически все герои неадекватны ситуации. А следовательно и книжка хреновая, и аффтар хреновый.

Жизнь — она такая. Может ударить сильно и больно. Но страдания — это, наверное, единственная возможность стать Человеком. И это — путь, который каждый может пройти только в одиночку.

Очень зацепила фраза ГГ: «Они считают нас богами — наверное, потому что ничего не видели от нас, кроме страданий».

Мы в ответе за тех, кого приручили — с этим не поспоришь. Но Джерри берёт на себя ответственность не только за прирученных. «Что он Гекубе? Что ему Гекуба? А он рыдает...» Но это не напоказ. И это уже уровень Нагорной проповеди.

Думаю, это самая сильная вещь Желязны.

И, конечно, отличный перевод Баканова.

Для меня, пожалуй, самый главный, самый потрясающий, самый человечный, самый сверхчеловечный поступок Джерри — то, что он подчинился мнению большинства, то, что он стал тихо жить со своим новым народом, со своими ближними.

Сложно сказать, как бы я стал действовать, прищеми меня так больно, но почему-то думаю, что после поражения на всеобщем референдуме я бы терроризм не оставил бы; и попытался заткнуть пасти стольким планетоизменителям, скольки бы смог. И будь что будет. Но террор — это дорога революционеров, это удел, например, Че.

А богом быть труднее.

Красивая философская сказка. Красивая идея, очень хороший, образный язык.

Книги Ларионовой в большинстве своём не идеологизированы, и в этом, равно как и в несравненном поэтизме текстов автора, залог их «долгоиграния». Но вот в «Чакре Кентавра» дыхание идеологии почувствовалось. Вот смотрите, как там дело было: интернациональный российско-(советско-?)финский экипаж космического аппарата попадает в плен на планету, где люди фактически живут под властью крэгов, и сами не знают об этом. И планета эта называется Джаспер. Что на языке слепых аборигенов означает «яшма».

Тэкс, проверим, найдётся ли в каком-нибудь земном языке такое совпадение, чтобы русское слово «яшма» звучало бы как «джаспер». По распространённым языкам пробежимся. Китайский? Нет. Хинди? Нет. Испанский? Нет. Английский? Да.

Одно только слово перевела Ларионова из джасперянского наречия, и каков эффект! Правда, наверное, никто из читающих по первому разу сейчас это произведение не обратит внимание на это слово и не почувствует никакой политической подоплёки — и произведение не потеряет от этого ни грана прелести. И слава богу.

Удивляет ещё то, что Ларионова написала это в конце восьмидесятых, когда вера в коммунистическую идеологию уже сильно подвяла у населения. Ну, да быть романтиком — не порок.

И ещё думается: и мы ведь тоже и жили, и живём со своими «крэгами»: СМИ, избирательными кампаниями, рекламой и прочими промывающими мозги штуками. Мало того, мы не просто живём с этим — мы знаем, что это есть. И ничего, и спасения не надо нам никакого. Вот где страх-то.

И вот для спасения несчастных англоговорящих джасперян земляне наперебой стремятся пожертвовать своими жизнями. Побеждает в этом состязании финн, которого на принципиально достижимой Земле ждут жена и двое детишек.

И тут мне подумалось: «Чёрт, я не гожусь в герои-космонавты!» Может, это плохо скажет обо мне, но после рождения детей я не кинусь спасать ценою своей жизни никаких иностранцев, какими бы несчастными они не показались. Но у сказок свои законы, и я не могу никак поступка Юхана принять.

И ещё всегда мне казалась странной мотивация крэгов к удалению в одиночестве на безлюдные планеты. Мол, «обожрались» властью. Да не верю! Этого добра — власти — много не бывает. Раз уж все крэги слышат мысли друг друга, то более правдоподобным было бы предположить, что они за свою жизнь с людьми слишком устают от постоянного ментального шума, тишины им хочется уже больше, чем власти, наверное...

У меня сейчас такой хороший период в жизни — заново читаю детские книги с младшим сыном.

Давеча перечитывали «Незнайку». И вот на что обратил внимание: помните, в городе Змеевке горе-писателя Смекайлу, который подбрасывал в дома звукозаписывающий приборчик, чтобы потом переписать на бумагу подслушанные разговоры? А ему вместо разговоров доставалось блеяние и мяукание от просёкших его хитрость горожан?

Так вот, я восхищён фантазией автора, который не только «изобрёл» магнитофон, но и предугадал такое его узко-бытовое использование.

Помните, например, фильм «Дура» по одноимённой книжке У. Тулиной: там тоже был такой писатель-неудачник, с диктофончиком ходил... Я в восхищении!

Книжка — отличная, на все времена.

Многие произведения, написанные даже и не так давно — двадцать, тридцать лет назад, читать нынче неохота, а то и отвратно. Написанное на злобу дня, или перенасыщенное моралью не «идёт» по нынешним временам. Книги Владимира Михайлова — приятное исключение. Они как струя чистого воздуха в накуренной комнате. Их было интересно читать тогда, и их приятно перечитывать — и читать тоже — сейчас. Да и у современных авторов нечасто случается прочесть что-то, сравнимое с этим произведением по светлости и чистоте.

Если книги выдерживают испытание временем, значит это — классика. Почему-то кажется, что «Стебелёк» не состарится ещё долго-долго.

Михайлов пишет о главном. Сверхцивилизации, чужие планеты — это лишь декорации в романах Михайлова, главное же для него — человек. Хотя декорации — декорациями, а Сверхдобро для Михайлова — всё равно Добро, без сомнений, без колебаний.

Может показаться, что повесть примитивная и наивная. да нет, не сказал бы, что Михайлов наивен, у него есть и пожёстче вещи. Просто идея повести влита в кристалльно-прозрачную форму притчи. Повесть не наивная — она добрая, а это по нашим временам большая редкость.

Мне всегда, кстати, думалось, что само название повести — аллегория, подразумевающая, например, что Зоя и Юниор — это два листка, а стебелёк — вся хитрая начинка трюма-один. Хотя...

Эта история — антиробинзонада. Обычно в робинзонадах героям положено справляться со всем на свете с помощью минимума средств, но в этот минимум обычно — вот удача — входят действительно полезные вещи; в «Галапагосах» у горстки людей есть только чудо компьютер, способный переводить с тысячи языков — но не с одного того, который нужен, способный диагностировать любую болезнь и посоветовать, какое лекарство купить в аптеке, и выдающий цитаты по любому случаю. Это — венец творенья рук человеческих?

Какой символ, какая насмешка над человеческим самомнением, над умствованием, над уверенностью в том, что люди — цари природы! Это у Воннегута фирменное.

Цивилизация — это очень тонкий слой на миллионолетней основе. Есть сомнения в теории Дарвина? Никаких сомнений — она и вправду не работает среди людей с пистолетами, среди людей цивилизованных. Но попробуйте лишить человека всех орудий, и что останется под солнцем? — двуногое без перьев с плоскими ногтями. Впрочем, людям-эндемикам Галапагосов ногти оказались ни к чему.

Воннегут — величайший мастер. Это же надо было так закрутить в один сюрреалистический суматошный узел Дарвина с его теорией, Галапагосы — острова, где собственно и родилась теория, компьютер последнего поколения, последних дикарей-каннибалов, наследственные заболевания, экономический кризис, загробную мистику; придумать для человечества такой ужасный конец — но при этом не разочароваться в людях. «Несмотря ни на что, я все-таки верю, что люди в глубине души действительно добры».

Люблю этот роман больше «Бойни», больше «Сирен»... но не больше «Колыбели» :wink:

Кстати, в аннотации ошибка. Люди превратились в совсем не мыслящих совсем не рыб. Тот, кто писал аннтацию, наверное, никогда не видел морского котика или тюленя :)

Противоречивые чувства вызывает во мне этот роман.

То, что так понравилось Переслегину, меня постоянно и сильно напрягает. Умные герои, отсутствие культурного шока у сравнительно слабо технологически развитых аборигенов — я не могу принять это, я внутренне кричу «Не верю!» на каждом диалоге.

Ещё один раздражающий фактор — некая общая беспроблемность произведения. Дракон — супергерой, да. Ему всё удаётся, он не делает фатальных ошибок, он не испытывает потерь, не мучается выбором — а если даже делает, испытывает и мучается, то всё это как-то понарошку, такое впечатление. Ему всегда удаётся сделать задуманное, всегда хватает ресурсов и времени, он всегда может получить необходимую информацию, починить любую сломанную хреновину, победить в любом конфликте. Нет, братцы, так не бывает. Не верю! Неунывающий герой — это, конечно, замечательно, но дракон получился уж какой-то чрезмерно неунывающий. Перебор.

Беспроблемность не цепляет. Нет проблемы — не надо думать. Это не книга получается — это кино на бумаге. А вот, например, «Жестокие сказки» автора вполне проблемны, и нравятся гораздо больше. «Переведи меня через майдан» — супер.

Но несмотря на всё это, я с удовольствием прочитал и перечитал роман. Вполне приличный юмор, динамичное действие, нестандартный подход к разработанной теме. Понимаю, что чтиво, а поделать ничего не могу с собой.

Осознаю, что попадаю в «таргет-группу» людей, для которых был написан этот роман, сказка для технарей, «сказка для научных сотрудников младшего возраста» (с). Интересно, а лет сто этак назад писатели при создании произведений ориентировались на какие-то конкретные группы населения? Или тогда грамотная и читающая прослойка была столь невелика, что смысла не было делить её на какие-то группы?..

Помните анекдот? «Полный крах, крушение всех надежд. Шесть букв, вторая «И».

Это не то, что все подумали. Это «фиаско».

Фиаско. Наиболее, как мне представляется, пессимистичное произведение Лема.

Действие романа развивается сначала в будущем не столь отдалённом, а затем — в далёком. Причём не столь и важно на сколько отдалено далёкое будущее, а на сколько — недалёкое, суть различия этих двух частей не столько во времени действия, сколько в технологии.

Технологии, которые освоены и используются землянами на Титане более-менее понятны: планетолёты, большеходы и т.п. Не столь важно, возможны ли такие большеходы — важно, что уровень технического развития мы можем представить. Это — наша цивилизация, умноженная на некий коэффициент будущего; отличия от современной цивилизации не столько качественные, сколько количественные (с учётом, естественно, фантдопущений автора).

Цивилизация, пославшая корабль на контакт с Квинтой владеет технологиями непредставимыми, это без шуток «люди как боги»: они умеют воскрешать замороженных людей, работают с компьютерами последнего теоретически возможного поколения, достигают звёзд, оперируют энергиями, сравнимыми с энергией звезды, умеют что-то такое хитрое сотворить со временем, чтобы звёздная экспедиция могла вернуться в течение одной человеческой жизни... Здесь — отличия непредставимые, качественные, а не количественные; это не просто цивилизация по нашим представлениям, а безо всяких скидок цивилизация с приставкой «сверх».

Но и в близком, и вдалёком будущем люди не всемогущи.

Посудите: разве не забавна (грустна, но и забавна) история с постройкой двух экономически состязающихся космодромов на Титане, в результате которой ни один из построенных космодромов не может работать эффективно? Чья-то халатность, чьи-то амбиции, и в результате половинчатые, неэффективные, а то и вовсе не работающие решения — о, как это похоже на нашу жизнь!

Одна нелепость влечёт за собой другие. Грузы, нужные в пункте «А» приходят в пункт «Б», дальше надо гнать их своим ходом. Но нет людей, и квалифицированные пилоты перегоняют большеходы сами. Причём дороги нормальной нет, кругаля топать неохота, и, была — не была, идут опасными местами. В нарушение всех инструкций.

И гибнут в результате сами, и губят технику. И кидаются спасать друг друга, и в этом геройском порыве только умножают потери.

Заметьте, пан Станислав не подчёркивает эти несовершенства и ляпы, он просто описывает, как дело было, и текст его весьма убедителен, да, мы-то знаем, что в этой жизни всё так вот устроено, не по уму, лишь с учётом сиюмитных выгод. Вообще, если посмотреть внимательно, то в «Фиаско», кажется нет ни одного по-настоящему толкового, умного поступка.

А что происходит в далёком будущем?

Говорите, неизвестно, кого оживили, Пиркса или Парвиса? Да, потому что архивы куда-то затерялись. И никого это почему-то не удивляет — ну что же, бывает.

Побеседовать с квинтянами тоже не очень-то получается. Что же, прекрасно понимаю квинтян — они такие же в чём-то, как и мы. И не важно — грибообразные там они, или человекообразные. Мы бы тоже были не рады, обнаружив шпиона, и не раскрыли бы ему объятия, а ведь наша цивилизация не столь больна, не имеет таких маний и фобий, как квинтянская.

Эскалация конфликта, обрушение луны — это по-вашему умный ход? Тут не надо быть семи пядей, чтобы понять: дальше ничего хорошего не будет.

Пан Лем и раньше-то не баловал нас удачными контактами. Вспомните: «Крыса в лабиринте», «Эдем», «Солярис», «Глас Господа» — где здесь полноценный контакт? Везде — сплошное непонимание между братьями по-разуму. Но если разница между разумным океаном и людьми — колоссальна, разница между пославшими «Глас» и нами — максимальна, то от квинтян описываемое человечество не отличается сильно, а даже и отличается в сторону более развитую.

И всё равно — нет, как об стену горох.

И сама трагедия — вспомните-ка, из-за чего происходит? Главный герой увлёкся исследованиями и забыл вовремя подать сигнал, мол, «я тут, живой, всё в порядке». Хороша ошибка для посланца сверхцивилизации, да?

И итог — планета распилена на куски.

Да, да. Фиаско — оно не только и не столько в трагедии Квинты, фиаско — во всём, в каждом человеческом начинании. За что бы не брались мы, люди, даже люди-как-боги, всё у нас не тем концом выходит.

Да, пан Станислав, это мы. Это мы, Боже, твои ашыпки. Нелепые, неклюжие, несобранные. Несовершенные. Эх.

И с этим надо как-то жить.

А рассказ хорош, даром, что четыре странички. Но чтобы понять, о чём речь, нужно знать

Чудесная шутка! Борхес — просто молодец, умница, величайший придумщик и человек с необычайным чувством юмора и энциклопедической эрудицией!

В этом рассказе помимо чуда памяти Фунеса «спрятано» ещё «чудо» памяти рассказчика. К сожалению именно этот рассказ в интернете часто попадается изуродованным. Надо думать, надмозги-мега-переводчики «подправили» то, что им показалось неправильным и нелогичным, то, что составляет изюм и соль рассказа. Изуродованный рассказ переведён как «Фунес, помнящий».

Извините, но даже спойлером неохота раскрывать мне интригу «чуда памяти» — каждый должен догадаться сам. Читайте! Но не доверяйте электронным текстам.

Чхартишвили как писатель и переводчик интересен мне больше, чем Акунин. У меня такое впечатление, что без псевдонима он занимается тем, что ему действительно интересно, а не просто деньги зарабатывает. Хотя Фандорин и занятен, но меня не увлёк. А эта книга прочиталась влёт, с перечитыванием отдельных избранных мест, с блужданием по энциклопедии... Замечательно.

В книге Григорий Шалвович приглашает читателей уточнять библиотеку литературицида. Сделать это непросто — книга капитально закрывает тему, тема суицида раскрыта полностью.

Однако мне удалось вспомнить известного автора, не упомянутого в книге. Это Януш Корчак. Конечно, назвать его случай суицидом можно с натяжкой, однако в книге, например, упоминаютсяи разбираются случаи Николая Гастелло и Александра Матросова — автор считает их случаи-таки суицидом, сделанным с патриотической и жертвенной целью, и сетует, что среди писателей подобных случаев практически не наблюдается. И вот!

Я попробовал связаться с автором — это оказалось на удивление непросто. Прямых адресов/телефонов нет, несмотря на приглашение в книге никаких контактов не указано, на официальной странице в инете он не появляется, на форуме официальной страницы нашлись лишь доверенные лица, утверждающие, что Чхартишвили просматривает форум. Пришлось довериться форуму.

Теперь жду третье издание, посмотрю, попадёт ли всё-таки Корчак в книгу.

В Японии есть национальный театр кабуки. Актёры в этом театре играют в масках, либо в сложном гриме. Характер каждого персонажа определяется его маской, типажи известны и количество их ограничено. Если актёр выходит на сцену в маске злодея, но произносит текст, скажем, героя-любовника — он всё равно остаётся злодеем.

Подобный же «театр» Ле Гуин устроила в своём рассказе. Четыре «актёра», две женщины и двое мужчин «разыгрывают» несколько сценок. Возраст их меняется от сценки к сценке, меняются социальные и родственные отношения между ними, но при этом они остаются одними и теми же людьми. Скажем, женщины могут быть подругами в одной сценке, матерью и дочкой в другой, мачехой и падчерицей в третьей, бабушкой и внучкой в четвёртой и так далее. Используя этот приём Ле Гуин раскрывает спектр возможных взаимоотношений, определяемых обстоятельствами, между ними.

Это интересный эксперимент, но бывают у Ле Гуин рассказы и получше.

Удивительно, что так много людей считают этот роман своим любимым, пишут, что перечитывают его неоднократно, но при этом не понимают совершенно; или, что то же самое, понимают строго наоборот.

Конечно, в этом заслуга Булгакова, прятавшего смыслы от цензуры; конечно, это плюс роману, позволяющему многоплановое прочтение и понимание, но. Но и грустно оттого, что основной смысл романа, основной «заряд», замысел автора оказывается нечитаемым.

Сразу оговорюсь за написанное ниже: я вовсе не религиозный фанатик, а скорее атеист, однако к христианству отношусь с уважением и интересом.

Знакомился я с романом давно, задолго до того, как его стали проходить в школе. Читал многажды, если когда-то и считал разы прочтения, то сбился лет пятнадцать назад. Также, как многие, «впитывал» по очереди разные сюжетные линии.

Уж не знаю, как там сейчас изучают роман в школах на уроках литературы, но если это происходит, как с другими литературными произведениями (а причин сомневаться в этом, увы, нет), то лучше бы они этого не делали:wink:

Не совру, что сам всё понял, нет, читал также работы литературоведов. Многих... пятерых, шестерых. Считаю, что для понимания «МиМ» это абсолютно необходимо. Прочитывая роман вместе с исследовательскими работами получал удовольствие, пожалуй, более сильное, чем когда читал роман впервые.

В целом «МиМ» — роман не о любви, а об утрате нами веры. Согласитесь, сложно пройти по Москве и нигде не встретить ни единой церкви. Булгакову же в романе это удаётся. Вспомните сцену, где Воланд сидит на крыше (на крыше, кстати, дома Пашкова, в подвалах которого находятся библиотечные хранилища; а помните причину приезда в Москву Воланда, которую он назвал Берлиозу и Бездомному? Да-да, тексты Герберта Аврилакского, найденные в библиотеке...) и взглядом окидывает Москву — он смотрит на то место, где стоял взорванный храм Христа-спасителя. В Москве, описанной в романе, нет Храма — только библиотеки с текстами чернокнижников.

Роман Мастера, те четыре главы, что составляют Ершалаимскую часть «МиМ», написан Воландом. Мастер никакой не творец, он лишь медиум, проводящий в наш мир творение Воланда, Сатаны. А цели Сатаны явно не добры. Слышал, многие называют Булгакова Мастером, намекая, что Мастер — альтер эго автора. Глупости! У Булгакова дар от Бога.

Иисус? В романе нет никакого Иисуса, есть Иешуа, пародия на Иисуса, слабый, безвольный. Кощунственный. А какой ещё может быть Христос в Евангелии от дьявола?

Любовь? Помилуйте, о какой любви вы говорите? Стал бы Булгаков, величайший стилист прошлого века, описывать любовь, сравнивая её с убийцей и с финским ножом? Читатели, над вами посмеялись! Маргарита, косая ведьма, и сгоревший в огне чужих страстей Мастер вовсе не созданы друг для друга, и вовсе не получат они покоя, а проведут вечность в унылой стране из Маргаритиного сна — помните, серый пейзаж, ни единого деревца, ни единой вертикальной черты. Это ли счастье? Йаду мне, йаду! если это счастье.

Маргарита — это тоже «засланный казачок», пешка в Воландовской игре, персонаж, необходимый чтобы протолкнуть роман Мастера — сам он уже не годен для этого... Смешно так писать, но в каком-то смысле Маргарита — «силовик» Воланда. Она не муза Мастера — она появляется, когда роман «летел к концу», когда душа Мастера уже догорала.

Смешны, кто повторяет как некие откровения фразы «Рукописи не горят» и «Никогда и ни о чём не просите». Рукописи горят, и кто-кто, а Булгаков хорошо знал это. Люди, вспомните, кто это сказал!? Это — не автор, это от Лукавого... Верите ему? Поздравляю вас, граждане, поверимши! :wink:

Сходите в церковь — там люди молятся, просят у Бога. Просить свойственно всем; даже самые заядлые атеисты (о себе говорю, однако) в тяжёлые моменты машинально обращаются к кому-то там, наверху... Верующим в этом плане легче — они знают, кого и как просить. Никогда ни о чём не просить, говорите? А что ещё может посоветовать дьявол?

Дьявол. Часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо. Много ли блага совершил Воланд и его присные в Москве? Загибайте пальцы на каждое его доброе дело — если загнёте пальца три, то это будет удивительно; я не нахожу причин даже для одного пальца. Так что эпиграф книги лукав, не верьте ему беспрекословно...

«МиМ» — роман отчаяния почти беспросветного. Но есть и светлые моменты. Надвигающийся праздник Пасхи выметает из Москвы Воланда и его свиту безобразников, значит есть ещё сила превыше Сатаны...

Читайте и думайте. И перечитывайте. И литературоведов читайте параллельно. И думайте. И читайте.

Мерзко? Да. Тошно? Да. Жестоко? Да.

Но откуда вся эта мерзость, грязь и жестокость?

Что, палкой загнали героев в этот гадюшник? Нет. Да и не так уж там и плохо было изначально, наоборот, вполне даже комфортно.

Они сами создали себе ад, каждый приложил руку, каждый понемногу.

Вся мерзость, что в жизни встречается — она не с Луны к нам заслана... Как это Ф.Ф. Преображенский говаривал у Булгакова: «Разруха — это не старуха с клюкой. Если я у себя в уборной буду мочиться мимо унитаза, то у меня в уборной настанет разруха.» Вот он, смысл этой книги: мы сами делаем себе из жизни ад.

Так что же делать-то, чтобы в мерзоте этой не погрязнуть, а?

Про муравьёв читать было интересно, к муравьиной части книги нет претензий никаких.

А про людей — не интересно.

ГГ защищает вход в своё тайное убежище геометрической загадкой. Но загадка-то хрестоматийная, её и решать не надо! Эта загадка (про спички и треугольники) известна и распространена, это классический пример на объёмное, трёхмерное геометрическое мышление. Остальные герои должны были не задумываясь набрать ответ. Но нет! Простейшая загадка повергает героев в ступор. А автор половину книги интригует и интригует, раз за разом повторяя условия детской задачи. И в этом интриганстве — что-то детское, как будто книгу писал ученик, пользуясь методичкой «Как написать бестселлер». Это раздражало.

Далее. Для чего-то ГГ создал такие ловушки, которые принципиально не позволяют вернуться назад. Зачем? Зачем забираться в норку, из которой нет выхода? Почему надо полагаться на партнёра (муравьёв), о котором ничего не знаешь? Нет ответа. Нет мотивации героев. А нет мотивации — следовательно, абсурд.

Если делаешь дверь, которая открывается только в одну сторону, ориентируй её так, чтобы выйти самому. Если хочешь залезть в место, где тебя никто не найдёт — замуруй вход, делов-то! Что за странная идея — оставить-таки проход, через который полезут заинтригованные мудрецы, умеющие решить детскую загадку, и не оставить при этом никакой возможности для обратной связи! А набилось бы их туда двадцать, пятьдесят человек? Система эта напоминает мне ловушку для насекомых, для тех же муравьёв.

Вах, как можно быть настолько непредусмотрительными! Муравьи — и те умнее...

Вы читали «Профессию» Азимова? Извольте: наш ответ. Начало рассказа выстроено один в один с азимовским. А вот дальше...

Тебе говорят, что все предопределено, что ничего нельзя поделать? Плевать! Стисни зубы и добейся своего. Если твёрдо знаешь, чего хочешь, всё остальное — просто. Если знаешь, чего хочешь, то преодолеваются и непреодолимые преграды. Ты не должен быть функцией обстоятельств, ты сам капитан своей судьбы.

Вот только отчего так грустно, аж слёзы наворачиваются?

Уж насколько Азимов мастер слова, но тут Веллер коротким рассказом сделал его по полной программе. Это — один из лучших рассказов Веллера.

Блестяще. Читать!

Все знают, что такое ядерная война. Все знают, что такое ядерная зима.

Точно так же все знают, кто такие Халк, Спайдермен, Годзилла и Кинг-Конг.

Ядерная война — это не страшно, да? Это прикольное приключение, что-то типа Fallout'a?

Рыбаков показывает, что — нет. Нельзя, невозможно относится к войне так же, как к Кинг-Конгу и Сэйлор Мун. Атомный гриб не должен быть брендом. Война — не абстракция и не досужая выдумка, она может стать реальностью, в отличие от человека-россомахи и иже с ним. Войной, в которой погибнет ваша жена. Войной, в которой погибнет ваш ребёнок. И она не кончится чем-то хорошим, никогда. Пикника на зелёной траве под пулями не будет, а будет вот так — страшно.

Склизкие монстры из триллеров — не страшны. Лавкрафтовское неведомое — не страшно. Сотня трупов в новостях — не страшно, далеко. Но современного человека, достаточно обеспеченного, чтобы купить фантастическую книжку, испугать легко; просто пугать надо не этим. Рыбаков нашёл, чем: тем, чего каждый и так боится, подсознательно.

А символическая встреча с Создателем возносит рассказ из разряда «пугалки» в разряд философской притчи.

Я боюсь этого рассказа. Я не могу не думать об этом рассказе. Гли-гли-гли. Я перечитываю его время от времени. Ужасно страшно.

А вам не страшно? А дети свои есть? И всё равно не страшно?

Извините, не верю.

У хорошего хозяина всё идёт в дело. Как хорошо, что материалы, собранные Ивановым при работе над романом «Золото бунта» не пропали даром — они оформлены в книгу «Message: Чусовая».

Эта книга — редкий пример истинного патриотизма во всех смыслах, это и любовь к своей Родине (sic!), к истории своей страны, и к местности, где живёшь. Почти по всем книгам Иванова можно почуствовать: человек не просто читал, какие речки и горки расположены вокруг его города, нет, облазил сам всё, знает материал не по наслышке. А здесь он и не скрывается, даёт возможность почуствовать объём проделанной работы. Книга, кстати, снабжена картами-десятикилометровками.

Книга разбита на несколько частей. Раз за разом автор проводит нас по всей реке, от истока до устья, открывая всё новые аспекты: туристический, геологический, исторический, etc. Сначала это походит то ли на описание турмаршрута, то ли на краеведческое эссе, но это ни то и ни другое — нечто большее, нечто более цельное.

После «Блуды и МУДО», «Сердца Пармы», «Золота бунта» и «Географа...» я готов читать всё, что выйдет из под пера Алексея Иванова. Если он отредактирует пермский телефонный справочник — буду читать. Умение писать, владение языком, яркость создаваемых образов — этого у Иванова не отнять.

Я бы не посоветовал тем, кто не читал ничего из Иванова начинать знакомство с ним с этой книги. Книгу «Message: Чусовая» надо читать после «Золота бунта» (если «Золото...» «покатило»).

Я после этой книги «Золото...» перечитал ещё раз, и ещё сказы Бажова в придачу.

Не пожалел, что читал.

«Мастера и Маргариту» я перечитывал раз двадцать, не меньше. Конечно, за двадцать лет знакомства с Романом восприятие его менялось, открывались новые смыслы... Когда был маленьким, помню, пропускал Ершалаимские главы, потом был период — читал только их. Я думал, что знаю этот текст — ну почти наизусть!

Но книга Мирера («Евангелие...» и «Этика...» по сути дела — две части одной книги) открыли мне совершенно новые смыслы текста булгаковского романа. Я был потрясён — я ничего не видел в Романе, ничего не понимал в нём! Перечитывал потом — как в первый раз.

Потом читал других исследователей — Чудакову, Баркова, Кураева, — но такого шока от открытия чего-то нового уже не было.

Отличная книга (обе две).

Это очень необычный роман: большую его часть составляет не сюжетное действие, а подборка материалов, описывающих культуру народа Кэш. Это стихи, сказки, рассказы, пьесы, описание ритуалов, описание законов построения драматических произведений, социальных институтов, построек, поселений, основных занятий жителей, общего уклада жизни, календаря, праздников и прочая, прочая, прочая.

Это может показаться невыносимо скучным, а может поразить масштабом и глубиной проработки исследования народа, который будет жить через такое огромное количество лет после нас, что и сказать нельзя, и выяснить никак невозможно...

Что до сюжета, то он прост: девушка мирного народа Кэш попадает в совсем непривычную социальную среду, к другому народу; она оказывается в доме своего отца, крупного военачальника людей Кондора. Помыкавшись там, через некоторое время она возвращается домой.

Просто, правда? Но у Ле Гуин люди всегда важнее сюжета.

P.S. Эту книгу точно нельзя читать в метро.

Роман описывает события российской и европейской действительности в период с 1903 (второй съезд РСДРП) по 1924 (год смерти Ленина) годы.

Основной сюжетный стержень — противоборство Феликса Эдмундовича Дзержинского, потомка, между прочим, Ивана Грозного, мастера перевоплощений, кровавого безжалостного маньяка, любителя детей и домашних животных, и Владимира Ильича Ленина, особы тоже голубых кровей, но при этом бабника, выпивохи, картёжника, напёрсточника, шаромыжника высокой пробы — да что там! рубахи-парня, в общем, довольно симпатичного малого. И Дзержинский, и Ленин в тайне друг от друга охотятся за кольцом всевластья — завладев этим артефактом они смогут снять со страны проклятие Марины Мнишек и царствовать в своё удовольствие.

В романе множество персонажей и сюжетных поворотов, с детства знакомых по курсу истории КПСС, да и просто по курсу истории России начала прошлого века, но все они даны в... ну, скажем, провокационно-юмористическом ключе.

Честно говоря, к середине романа я вместе с Лениным подутомился делать революцию.

Читать можно, но ни разу не шедевр.