облако тэгов
22 апреля исполняется 109 лет со дня рождения Ивана Антоновича Ефремова.
По такому случаю выкладываю интервью с вдовой писателя, Таисией Иосифовной Ефремовой. В сокращенном виде интервью было опубликовано в "Независимой газете".
---
Самая обычная квартира на Ленинском проспекте, стены в большой прихожей обшиты деревянными панелями. Картины и панно. Много книг. Они повсюду в этой квартире, ничем не напоминающей музей. Кажется, что ее хозяин вышел куда-то по делам и вот-вот вернется. А пока гостей принимает хозяйка, приветливая маленькая женщина, над памятью и ясным умом которой не властны годы. Мы усаживаемся за небольшой стол в хозяйском кабинете и начинаем разговор.
Таисия Иосифовна, как вы познакомились с Иваном Антоновичем?
Познакомились мы в Палеонтологическом институте. После смерти родителей мы с сестрой оказались в детдоме, сначала на Украине, потом в Москве. Сестра моя Мария сама воспитывала дочку Станиславу, поэтому устроилась в фирму «Заря», где однажды ей дали направление в Палеонтологический, заклеивать на зиму окна. Я вызвалась помогать ей. Ученый секретарь, в кабинете которого я заклеивала окно, узнал, что я закончила курсы машинописи, и пригласил меня на работу. Должности машинистки у них не было предусмотрено, поэтому я числилась препаратором, потом лаборантом.
Мы с Иваном Антоновичем впервые увиделись на первомайской демонстрации. Его удивило мое имя. Он объяснил, что имя Раиса означает — солнце Исиды, а имя Таиса — земля Исиды. Однажды, когда я была в экспедиции, написал мне письмо. Я была весьма удивлена, и не ответила на него. Потом Иван Антонович назначил мне свидание, но мы разминулись. На следующий день в институте он сказал мне: «А профессора нельзя обманывать». Мы стали встречаться. Он приносил мне цветок и банку с огурцами. Как Иван Антонович потом любил говорить: «Я тебя соблазнял солеными огурцами».
Ефремов родился в богатой купеческой семье. Детство его пришлось на годы революции и гражданской войны. А что он вспоминал про свою семью, про это время?
В биографии Ивана Антоновича написано, что он был беспризорником, но беспризорником он никогда не был. Родители его разошлись, и мать, которую он обожал, оставила Ивана Антоновича с сестрой и братом.
Ещё рассказывали, что заикался он потому, что выстрелил в детстве из пушки, а на самом деле было так. Во время Гражданской в Очакове Иван Антонович сидел на пожарной лестнице и читал Хаггарда. На рейде стоял английский корабль, который шарахнул из орудия прямо по очереди за хлебом. Ивана Антоновича контузило взрывной волной, он лежал в больнице. После этого стал иногда заикаться
Отец Ивана Антоновича добровольно отдал свое состояние советской власти. Я как-то спросила у него, если бы сохранились отцовские деньги, чтобы ты с ними сделал? Он сказал: организовал бы экспедицию в Африку. Иван Антонович очень любил Африку и мечтал туда попасть. В 1921 году, когда он был в Петрограде, он забирался в оранжерею, сидел под пальмой и мечтал о том, что могло бы быть.
Известно, что Ефремов обладал редкой работоспособностью. А как работал Иван Антонович? Каков был его обычный распорядок дня?
Он садился за стол, а мне говорил: садись на диван, а я буду работать. Когда был молодым, он работал по ночам. Я старалась, чтобы он ночью спал, а не работал. Обдумывал свои произведения он постоянно, то есть постоянно был в работе, а какого-то четкого времени у него выделено не было, хотя он работал обязательно каждый день. Когда увлекался и работа шла, то работал очень много. Даже когда болел, лежал, плохо себя чувствовал – все равно диктовал мне.
И все же считал и говорил, что сделал очень мало. Шутил, что он лучший палеонтолог среди писателей и лучший писатель среди палеонтологов.
Как-то я свозила Ивана Антоновича в детский дом, в котором росла. Ему понравилось, что детдом был за городом, это его вдохновило на описание Школы третьего цикла. Ивану Антоновичу были важны зрительные образы. Он вел особые «Премудрые тетради», в которые заносил материалы, вырезки и фотографии, относящиеся к теме романов. Замысел «Туманности Андромеды» возник после картины, которая явилась ему во время тяжёлой болезни – одного из первых загадочных приступов, которые повторялись раз в пять лет. Один художник рисовал вывески для булочных, бедствовал, а Иван Антонович ему помогал. И в благодарность художник нарисовал ту самую картину — «Остался один», что висит в Совете Звездоплавания.
А как он отдыхал? Были ли у него любимые места для отдыха?
Ни охоту, ни рыбалку Иван Антонович не любил. Ему приходилось охотиться в экспедициях, видимо, этого хватало. Был великолепным водителем. Мы с ним на своей машине проехали почти весь Крым, кроме Севастополя. Часто плавали по Волге, но только по одному маршруту. Его уважали капитаны судов. Иван Антонович дружил с капитаном Николаем Михайловичем, которого обязывали пересчитывать мертвых осетров. Из-за плотины осетры не могли пройти на нерест. За час плавания Николай Михайлович насчитал около ста штук. Возмущался, требовал всех профессоров расстрелять. Иван Антонович ему говорит: я ведь тоже профессор. А тебя — оставить: снизошел капитан.
Глубокий мыслитель, человек широких взглядов, имеющий обо всем собственное мнение, как уживался Иван Антонович с советской властью и с ее бюрократическим аппаратом?
Ивану Антоновичу в Институте завидовали. Успехам экспедиционным. Удаче. Казалось, что ему все было легко. Все понятно, он во всем разбирался, очень много знал обо всем. Завидовали Сталинской премии, Ивану Антоновичу дали персональную, а не коллективную, как обычно. Когда мы с ним были в Крыму в 53 году, пришло известие, что Ивана Антоновича выдвинули на член-корра. Вы не представляете, какие драки были за эти звания. А Иван Антонович предлагал давать научные звания без каких-либо привилегий бытового, материального плана. Академиком он так и не стал.
В партию он не вступал, хотя его Чудинов рекомендовал. Говорил, что отец мой купец, какой из меня коммунист? В его записях сохранился рисунок — проект памятника машинисткам, которые, перепечатывая расстрельные списки, «теряли» фамилии. Иван Антонович порою позволял себе такие вещи, водил по старому музею какую-то делегацию, показал саблезубого тигра и говорит: с такими зубами никакой социализм не страшен. Говаривал: что такое коммунизм в нынешнем состоянии — это «кому на, а кому нет».
Как Иван Антонович воспринимал такие значительные события в нашей истории, как смерть Сталина? К ХХ съезду, на котором был прочитан доклад о культе личности?
Иван Антонович родился 22 апреля (день рождения В.И. Ленина), а я – 21 декабря, в день рождения Сталина. И мы всегда отмечали с Иваном Антоновичем эти дни как семейные праздники, а не дни рождения вождей.
А как он отнесся к успехам нашей космонавтики? Первому спутнику? Полету Юрия Гагарина?
К космонавтике Иван Антонович очень хорошо относился. Получил телеграмму «Поздравляем с началом эры Великого Кольца». И все космонавты его уважали.
А как советская власть к нему относилась?
Как советская власть относилась... В Комарово и то с трудом дали путевку. И в Дубулты один раз и тоже — с оговорками. Отношение Академии Наук?.. Трудно было даже получить, что положено. Помогали хорошие люди, читатели. Поморгацкая Лидия Федоровна помогала доставать лекарства через номенклатурную аптеку. Когда Иван Антонович лежал в больнице, даже там ставили «жучки». А после его смерти заявились с обыском. Человек пятнадцать пришло, все тщательнейшим образом пересмотрели, простукивали стены, просвечивали каким-то аппаратом. Я еще, помнится, подумала, вот был бы такой аппарат у Ивана Антоновича в экспедициях. Искали антисоветский вариант «Часа Быка», а не было этого варианта. Сейчас уже понятно, что роман обо всей нашей технологической цивилизации написан.
Приходилось ли автору коммунистической утопии «Туманность Андромеды», сталкиваться с цензурными ограничениями?
При издании собрания сочинений (а договор заключили только на два тома) они сидели здесь с Жемайтисом и правили в произведениях все, что касается женской красоты. В первом журнальном издании «Таис Афинской» Ивану Антоновичу пришлось даже снять три главы, чтобы не вносить правки.
Потом я много лет боролась против одной замены в «Таис», в сцене, где героиня беседует с философом о поэзии, философ говорит, что «Поэт всегда против», а они заменяли на «Поэт всегда впереди».
«Час быка» заказал Ивану Антоновичу журнал «Октябрь» . Потом, когда он, наконец, написал, роман долго рассматривали. Иван Антонович позвонил, спросил: Ну что, не подошло?.. Ну так я вас предупреждал... Можно забрать рукопись? Через час я уже была у них. Отдавать не хотели. Румянцева, сотрудница, говорит: Кочетов, дескать, еще не читал.
В серии «Жизнь замечательных людей» вышла биография Ивана Ефремова. Вы читали эту книгу?
Добрые люди нашли на издание переписки Ефремова деньги, и Ольга Еремина и ее муж воспользовались этим и быстро написали свою книгу. Образ Ивана Антоновича у них создать не получилось, они не поняли его. Во многом не учитывали наших замечаний и писали, что сами хотели. В книге создан образ одинокого человека, в жизни которого были только болезни и работа.
Иван Антонович был не таким. Он был веселым, любил петь. И был смелым, шел своим путем. Когда было что-то не так, он пел «Врагу не сдается наш гордый "Варяг"...».
Хотя, дейстивительно, раз в пять лет у Ивана Антоновича повторялось одно редкое заболевание. Он терял силы, не мог даже просто стоять, так как мышцы у него были ослаблены. И когда он плохо себя чувствовал, говаривал: «Пристрелить из сострадания». Приходили знаменитые врачи, каждый находил свое. Например, Кассирский (Кассирский Иосиф Абрамович (1898-1971) — советский терапевт и гематолог, академик АМН СССР) ставил диагноз — септический эндокардит. Только интоксикация 21 день длилась, Иван Антонович есть ничего не мог, только пил кефир.
Но даже в таком состоянии он способен был шутить: говорил, что когда помру, за гробом должны нести надпись: «Лечился в поликлинике Академии Наук».
В этой книге утверждается, что Ефремов был едва ли не мистиком, приверженцем эзотерических учений, вроде агни-йоги. Так ли это на самом деле?
Он обожал картины Рериха, они начали общаться с Юрием Николаевичем Рерихом, но подружиться не успели, тот рано умер. Был крещеным, из старообрядческой семьи. Интересовался буддизмом и китайской культурой, прекрасно ее знал. Он был эрудит ужасающий, я ведь «жила с Академией Наук».
Иван Антонович называл cебя прежде всего ученым. И ни мистиком, ни сторонником агни-йоги он не был. И даже говорил о последних с немалой иронией.
К Ивану Антоновичу вообще часто обращались странные люди. Говорили, что он общается с «летающими тарелками». Но не надо искать и выдумывать какие-то тайные знания и смыслы, завуалированные учения. Иван Антонович очень этого не любил. Он ненавидел ложь, обман и зависть – считал их главными пороками человечества.
А все, что он хотел сказать, все, что он думал, всю свою философию он изложил в своих книгах.
А с кем из писателей общался Ефремов? Кто был вхож в ваш дом?
Иван Антонович очень был дружен с Валентином Дмитриевичем Ивановым. С Казанцевым были хорошие отношения. Дмитревский пришел к нам, когда вышел из тюрьмы. Его арестовали за связь с Коминтерном. Он и его жена почти по 8 лет оттрубили в тюрьме. Но Дмитревский до конца оставался комсомольцем. Называл всех уменьшительными именами. Ивану Антоновичу не было свойственно комсомольское панибратство, он говорил Дмитревскому: ты и нас за глаза называешь Ванькой и Таськой.
Аркадий Натанович Стругацкий не одну бутылку коньяку со своей женой Леной у нас выпил. Однажды мы сидели на диване: Аркадий Стругацкий с Леной и я. А Ивану Антоновичу кто-то принес эссе Солженицына о пасхальном крестном ходе. Мы его читали, передавая друг другу. И вдруг через стол Лена бросила листок со словами: ненавижу национализм. И спрашивает у Ивана Антоновича: как вы относитесь к национализму? А он ответил: «А где здесь национализм? Определение же национализма общеизвестно: национализм — это когда твоя нация превыше всего».
Спартак Ахметов очень дружил с Иваном Антоновичем. Они переписывались. Он даже написал продолжение «Олгой-хорхоя».
Иван Антонович любил писателей-романтиков. Очень любил Паустовского, Джека Лондона, а Достоевского не любил. Среди любимых писателей у Ивана Антоновича были Жюль Верн, Генри Райдер Хаггард. Сына Аллана он назвал в честь главного героя Хаггарда — охотника Аллана Квотермейна. Еще ценил творчество Виктора Конецкого, Вадима Шефнера.
Он очень любил поэзию, огромное количество стихов знал наизусть и умел к каждой жизненной ситуации, к каждому случаю подобрать цитату или смешную строчку из песни.
Иван Антонович любил русскую классику. Гумилева, Бунина. Однажды я пересказывала ему эпизод из мемуаров актера Николая Монахова, как они с Горьким ходили в баню при Доме учёных под водочку и как они развлекались. И Иван Антонович сказал: «А в это время в Петербурге умирал от голода Блок».
Он много читал зарубежную фантастику. Покупал книги на свои зарубежные гонорары, заказывал их через Международную книгу. Что-то выдавали на руки, а что-то разрешали читать только на месте.
А как Ефремов относился к своей славе? Помогала ли она ему жить и работать, или мешала?
Его много критиковали за «Туманность». Например, упрекали в том, что будущем есть памятник тому, кто изобрел искусственный сахар, но нет памятника Ленину.
Писали письма с требованиями внести поправки в книгах Иван Антоновича. Один старый большевик написал письмо, что на обнаженных статуях половые органы следует прикрывать бельем. Ефремов на это ответил, что если вы видите в женщине только половые органы, вы еще не человек, а павиан.
Как-то сообщили, что Лем хотел с ним встретиться. Иван Антонович сказал, что он всегда в Москве, и если Лем захочет, он всегда может с ним встретиться, но не сложилось. Иван Антонович читал и Лема, и Брэдбери, и Кларка, с которым вел переписку.
А к славе своей он никак не относился. Слава была для него скорее бременем. Приходило огромное количество писем от читателей. Иван Антонович считал своим долгом прочесть их и ответить. Звонили, приходили многие люди. Многим своим читателям Иван Антонович помогал, участвовал в их жизни – это отражено в переписке, которая недавно вышла.
Чтобы вы хотели пожелать молодым писателям-фантастам, тем, кто идём по следам Ефремова?
Иван Антонович всегда хотел, чтобы фантасты жили дружно. Не ссорьтесь, ребята!
Чёрно-фиолетовое небо занимало всю верхнюю часть громадного полотна. Маленький серп чужой луны бросал белесый, мертвенный свет на беспомощно поднятую вверх корму старинного звездолёта, грубо обрисовавшуюся на багровом закате. Ряды уродливых синих растений, сухих и твёрдых, казались металлическими. В глубоком песке едва брёл человек в лёгком защитном скафандре. Он оглядывался на разбитый корабль и вынесенные из него тела погибших товарищей. Стёкла его маски отражали только багровые блики заката, но неведомым ухищрением художник сумел выразить в них беспредельное отчаяние одиночества в чужом мире. На невысоком бугре справа по песку ползло нечто живое, бесформенное и отвратительное. Крупная надпись под картиной: «Остался один» — была столь же коротка, сколь выразительна.
---
Интервью подготовили:
Сергей Шикарев
Игорь Минаков