А игривые тонкие брови вразлет
Спорят разве что только с улыбкой ее.
Обжигающий взгляд черных глаз сквозь ресницы
Даже черствое сердце без боя возьмет.

Словно с давним знакомым она, говорят,
Разговор начала, а Урал, говорят,
На нее засмотревшись, застыл бессловесно,
О Хумай и подумать не мог, говорят.

Так недолго стояла Хумай, говорят –
Во дворец пригласила его, говорят,
И Урал рассказал обо всем по порядку:
Где бывал и чего повидал, говорят.

Обращаясь к Уралу, сказала Хумай:
«Облик твой выдает, что оставил ты край
Отчий свой далеко. Для чего же приехал
В нашу сторону – с целью какой, отвечай?»

Урал:
«Хоть и молод еще я, но знаю пять стран:
В первой, как ты и видишь, родился я сам,
Две из них пересек в ходе странствий, в двух прочих
Я еще не бывал – вот таков был мой план.

Где бы ни побывал я, кого ни узнал,
Всюду если один себя шахом считал,
То другой перед ним преклонялся из страха,
Сильный слабых безжалостно кровь проливал.

Есть на свете, я знаю, злодейка одна,
Глазу может быть вовсе она не видна,
Говорят, перед ней устоять невозможно –
Убивать не устанет она никогда.

Для охоты не нужен ей лев, говорят,
Не преследует зверя она, говорят.
К достижению цели идет в одиночку –
Ей не нужен ни спутник, ни друг, говорят.

И повсюду злодейку ту Смертью зовут,
И боятся, и слезы горючие льют.
Всех на свете хочу я от Смерти избавить –
Отыщу и убью ее там или тут.

На охоте узнал я от птицы одной,
Что попалась мне в руки когда-то живой,
Еще в детстве, что есть одно средство от Смерти,
Чтобы не было власти у ней над землей».

Хумай:
«Если хочешь бессмертие ты обрести,
Чтобы больше не встретить ее на пути,
С давних пор существует добро в этом мире –
Только им можно Смерти удар нанести.

Если хочешь о Смерти не знать никогда,
В землю если не хочешь уйти никогда,
Есть родник на земле падишаха всех дивов –
Говорят, в нем живая струится вода.

Если хочешь ты воду живую достать,
Если хочешь, чтоб стала тебе помогать,
Сам ты должен избрать себе путь, и до цели
Сам ты должен дорогу во тьме отыскать.

Если птицу отыщешь одну по пути:
Ту, которой и в нашей стране не найти,
Ту, которой никто и не видел доселе –
Помогу я к успеху в итоге прийти».

Урал:
«Из далеких краев я добрался сюда,
Я и зло и добро по пути увидал.
Для того, чтобы землю от Смерти избавить
И покой принести я добрался сюда.

Птицу ту, если просишь, тебе отыщу,
Твою помощь за это взамен получу.
На условие это своим отвечаю
И об этом сейчас я поведать хочу:

Воза нет у меня, чтоб богатства грузить,
Нет любимой, чтоб ей украшенья дарить;
Кроме как о добре, больше не о чем думать,
Кроме Смерти самой, не с кем счеты сводить.

Если можешь – подарком меня одари
И надежды людей оправдать помоги –
Против Смерти пойти и ее уничтожив,
Счастье в душах людских поселить помоги.

Чтоб, не ведая страха он бросился в бой,
Когда Смерть на пути моем встанет стеной,
Чтобы, слез не страшась, стал мне спутником верным –
Вот о чем попрошу я. Найдется такой?»

Хумай:
«Подарю я тебе Акбузата-коня –
Не утонет в воде, не боится огня,
Даже ветру не даст за собою угнаться,
Если будешь достоин – признает тебя.

Он ударит – гора рассыпается в прах,
Он поскачет и море у всех на глазах
Расступается, дно обнажив на мгновенье.
Другом будет тебе и в бою и в делах.

Он – рожденный и выросший на небесах.
Не найдется подобного в наших краях.
И за тысячу лет не попался он дивам,
Что за ним посылал Азрака-падишах.

Акбузата-коня подарила мне мать
Для того, чтоб батыру могла передать
Лишь тому, кого сердцем своим полюбила,
Чтобы был мой избранник подарку по стать.

Меч булатный я тоже тебе отдаю –
Ржа не будет знакома его острию.
Против вод, если хочешь, он станет водою,
Против пламени будет подобен огню.

Джиннов, дивов и прочих страшит, словно Смерть,
Разгоняет он их, словно стадо овец.
Ничему перед ним устоять невозможно –
Вот чем я одарю тебя, смелый юнец!»

И Урал согласился на то, говорят,
Птицу ту отыскать слово дал, говорят,
Погостил во дворце падишаха Самрау,
Но Хумай не открылась ему, говорят.

И о том не сказала ему, говорят,
Что Шульген во дворце, а о том, говорят,
Что он заперт надежно в подвале глубоком,
Он и вовсе подумать не мог, говорят.

На рассвете проснулся Урал, говорят,
И, с Хумай попрощавшись, ушел, говорят.
Чтобы птицу скорее найти и вернуться,
Посох свой он в коня превратил, говорят.

Много дней он с коня не сходил, говорят,
И приехал на место одно, говорят:
В окружении гор – только хищные птицы,
Человека не знали они, говорят.

Скалы были здесь, словно верблюжьи горбы,
Выше туч уходила вершина горы.
Дивы с джиннами здесь отродясь не бывали –
Ни дороги сюда не нашлось, ни тропы.

Заприметил вершину одну, говорят,
И, взобравшись наверх, осмотрел, говорят:
Вдалеке словно звездочка, что-то мерцало,
И решил он поближе взглянуть, говорят.

Он красивое озеро там увидал:
Серебром вместо камня его берега
Были устланы, жемчугом воды блистали;
Птицу дивную в озере том увидал.

Незаметно он к ней подошел, говорят,
Присмотрелся поближе он к ней, говорят.
«Видно, это та самая дивная птица!» –
Так подумал Урал про нее, говорят.

Улетать и не думала та, говорят,
Без боязни к нему подплыла, говорят,
Но Урал, всех обычаев местных не зная,
Птицу ту за крыло ухватил, говорят.

Опечалилась птица тогда, говорят,
И Уралу сказала тогда, говорят:
«О егет мой, постой! Див ли, джинн ли ты будешь?»
Подивился на это Урал, говорят.

Изумился, но виду не подал Урал,
От нее человечьи слова услыхав.
Птицу тоже расспрашивать стал понемногу,
Когда дивное озеро то миновал.

«Если птица ты будешь – какая?» – спросил. –
«Если ты человек – то откуда?» – спросил. –
«Кем ты будешь и здесь почему оказалась?» –
Обо всем рассказать он ее попросил.

Призадумалась птица тогда, говорят,
На Урала взглянула она, говорят.
«Ты меня отпусти и одно лишь мгновенье
Не смотри» – отвечала она, говорят.

Так и эдак прикинул Урал, говорят,
Жезлу он приказал своему, говорят:
«Если вдруг улетит она – соколом станешь,
Если в воду нырнет – щукой стань!» – говорят.

Сам же он, как просила она, говорят,
Поступил и ее отпустил, говорят.
Миг спустя, открывая глаза, вместо птицы
Он красавицу вдруг увидал, говорят.

Красоту не опишешь в словах, говорят:
Бьет без промаха взгляд озорной, говорят,
Ее волосы, словно цветы, колыхались
На ветру, ниспадая волной, говорят.

Красавица:
«Ах, егет, как ты здесь очутился, скажи?
Что заставило здесь находиться, скажи?
Человека мне видеть еще не случалось
В этом месте. Зачем ты явился, скажи?

Рыбой плавать в воде я когда-то могла,
Словно звезды, сиять я когда-то могла,
Ветер мысли мои, словно тучи развеял –
От тебя одного я уйти не могла…

Дома я баловницей когда-то слыла,
Беззаботно в любви и достатке жила.
Див похитил меня – от него я недавно
Убежала и так это место нашла.

Муж мой тоже батыром однажды прослыл,
Да вот только недолго со мною прожил:
Неожиданно сгинув, назад не вернулся,
Тенью вечной тоски мое сердце накрыл.

Я к отцу не рискнула вернуться домой,
Опасаясь, что дивы нагрянут с войной
На страну мою – птицей тогда обернулась
И сюда прилетев, повстречалась с тобой».

И такие слова услыхав, говорят,
Тайну девушки этой узнав, говорят,
И Урал ей открыться решил, умолчав лишь,
Для кого он ту птицу искал, говорят.

«Знать, судьбой оказался удачи лишен,
Если нужную птицу и здесь не нашел» –
Так ответив, решил он отправиться дальше,
Пусть и был его путь и далек и тяжел.

Красавица:
«О егет мой, скажу я такие слова:
Мой отец, что во многих местах побывал –
Для тебя он желанную птицу отыщет,
Здесь же в деле своем преуспеешь едва.

Имя мне – Айхылу, мой отец – падишах,
Мать – Луна, что царит по ночам в небесах.
От коварного дива прошу я защиты
И тогда все, что хочешь, отдаст падишах.

Если равной себе ты меня назовешь,
Если нашу страну ты своей назовешь,
Я готова с тобою вернуться обратно –
Там и дом и очаг ты со мной обретешь».

Урал:
«Ах, красавица, дар твой я вряд ли приму,
Не пойду посмотреть на твою я страну.
Если в девушку ты обернулась нарочно,
Если птица и вправду – с собою возьму.

Во дворце (только мне лишь известно о нем)
Не спеша ты поведаешь мне обо всем
И тогда, если хочешь – останешься птицей,
Если хочешь – красавицей будешь при нем.

Если кто-то посмеет тебя унижать,
Невниманьем посмеет тебя обижать –
За тебя заступлюсь, что желаешь – исполню
И родные края помогу отыскать».

Согласилась с Уралом она, говорят,
Доброту его слов приняла, говорят,
Птицей вновь обернувшись, вспорхнула на посох
И отправилась с ним во дворец, говорят.

Даже глазом моргнуть не успели они –
До дворцовых ворот долетели они.
Сей же час к ним навстречу все девушки вышли,
Айхылу горячо обнимали они.

Удивился такому Урал, говорят,
И тогда Айхылу, скинув птичий наряд,
Отдала его некой дворцовой служанке,
А сама обратилась к нему, говорят:

Айхылу:
«Ах, егет, проходи же со мной во дворец –
Здесь подруги мои, и сестра, и отец!
Как же долго сюда я мечтала вернуться –
Ты желанье исполнил мое, наконец!»

Хумай:
«Оказался батыром ты, славный егет,
Ни помех, ни препятствий которому нет.
Птицу эту нашел и вернул мне обратно
Из коварного дива проклятых тенет».

И Урал, не таясь, обо всем рассказал:
«Где нашел ее – дивов и змей не встречал,
На обратном пути никого не заметил
И каких-либо трудностей не испытал.

Как, скажи, ты узнать и увидеть смогла,
Что меня в тех краях эта птица ждала –
Недоступное место, найдя, затаилась
Та, кого ты сестрою сейчас назвала?»

Тут уже и Хумай удивленья полна.
Айхылу, не скрывая, спросила она:
«Как случилось, что див не заметил побега,
Как на озере горном тебя не догнал?»

И тогда Айхылу поняла, говорят,
Что не знает Хумай, как дела обстоят:
О побеге своем и о встрече с Уралом
По порядку поведала ей, говорят.

Услыхала все это Хумай, говорят,
От Урала не стала таить, говорят,
Что с тех пор его знает, как в сети попала,
И отца своего позвала, говорят.

И пришел к ней Самрау-падишах, говорят,
С Айхылу поздоровался он, говорят,
Слез своих не скрывая, однако, подробно
Обо всем расспросил он ее, говорят.

Не таясь, обо всем рассказала она,
Об Урале отцу рассказала она.
Понял все падишах и сказал напоследок,
Что история тайной остаться должна.

Самрау-падишах:
«Если дивы узнают – развяжут войну,
Нападут и захватят всю нашу страну.
Айхылу от скитаний и странствий устала,
Много бед претерпела в ужасном плену.

Душу ей исцелит только матери свет –
Пусть на небо отправится в гости к Луне,
С ней немного побудет, а после – вернется» –
Заключил он, закончив на этом совет.

Отдохнула она во дворце, говорят.
Через несколько дней привели, говорят,
Падишах и Хумай к ней коня Харысая
И к Луне проводили ее, говорят.

Примечания:
Егет (баш.) – юноша, молодой человек.

Старик:
«Тот старик, что уже повстречался тебе,
Младшим братом по крови приходится мне.
Даже если сейчас в это трудно поверить –
Родились мы когда-то в одной стороне.

А теперь он ослаб, сединою покрыт,
Тело – кожа да кости, хрустит и скрипит.
На меня посмотри: если младшим его я
Назову, ты подумаешь – бредит старик!

Расскажу, не скрывая, какой тут секрет:
Стар ли, мал ли ты – в этом различия нет.
Все мы словно родные по крови друг другу –
Так уж издавна принято в нашей стране.

Поклялись мы не грабить и не убивать,
Капли крови на родине не проливать,
Не утаивать то, что добыто совместно,
Не делить, в землю лишнее не зарывать.

Право сильного выше других не считать
И сирот обездоленных не обижать,
Если дочь родилась – матерей не позорить,
И детей ее в воды реки не кидать.

Но от этих обычаев брат отступил:
Всех, кто был послабее – злодейски убил.
Смерти стал лучшим другом, и ей помогая,
Всю страну без пощады в крови утопил.

Потому и прогнали его из страны,
Где мы были однажды на свет рождены
И теперь обречен он на горе и муку
Смерти вечной печатью великой вины».

Понял это Шульген, расспросил, говорят,
Как проехать, страну повидать, говорят,
Разузнать все о ней, и старик откровенно,
Не таясь, объяснил ему все, говорят.

Месяц ехал Шульген, ехал год, говорят,
Много рек миновал он и гор, говорят.
Засыпал там, где ночь застигала в дороге,
И добрался до озера он, говорят.

Берега камышами его заросли
И кувшинки раскинули листья свои,
Словно дерево тика, в воде безмятежной
Пышным цветом на озере том расцвели.

Видел уток, лебедушек, диких гусей,
Щуки плавали прямо среди пескарей –
Без опаски резвились и птицы, и рыбы,
Не считая друг друга добычей своей.

И со льва своего соскочил, говорят,
Вырвал волос из гривы его, говорят.
Сделать петлю решил он, и в поисках палки
Для петли к ивняку подошел, говорят.

В ивняке соловья углядел, говорят.
Ястреб тут же на ветке сидел, говорят,
Рядом с певчими – прочие хищные птицы,
Но никто нападать не хотел, говорят.

А на склоне горы увидал, говорят,
Лис, баранов, волков и овец, говорят.
Вместе все собрались безо всякого страха,
И никто никого не пожрал, говорят.

Но с охотой не стал он спешить, говорят,
К падишаху решил он пойти, говорят –
Разузнать все дворцовые тайны, а дичи
На обратном пути настрелять, говорят.

Сев на льва, во дворец поспешает Шульген;
По дороге Заркума встречает Шульген;
Азраки-падишаха тот сыном назвался
И на эту уловку попался Шульген.

А Заркум к Азраке проводить обещал,
Одарить его щедрой рукой обещал,
И воды обещал из Источника Жизни,
Все что хочет – с собой унести обещал.

И отправились вместе они, говорят,
И по многим дорогам прошли, говорят,
И однажды увидели черное нечто
От земли и до самых небес, говорят.

И горой бы назвали – кипит, говорят,
И назвали бы тучей – гудит, говорят.
Удивился Шульген, повернулся к Заркуму:
«Что за диво такое?» – спросил, говорят.

Заркум:
«Чернота, что собой небеса достает –
Азраки-падишаха дворец стережет.
Среди дивов отца самым главным зовется,
Нас заметив, он лично навстречу идет».

На дороге велел подождать, говорят.
Первым к диву направился он, говорят:
«Ты меня и того, кто явился со мною,
Во дворец отведи!» – попросил, говорят.

Азраке сообщили о том, говорят,
Понял хитрость Заркума злодей, говорят,
Повелел двух коней оседлать для батыров,
Повелел их с почетом встречать, говорят.

Так оставил Шульгена Заркум, говорят,
Во дворец без него он пошел, говорят,
С Азракой-падишахом по правую руку
Он отца своего увидал, говорят.

Разговор был у них меж собой, говорят,
И решали они, как им быть, говорят.
Как Урала им со свету сжить, размышляли –
Даже дивы-сынчи были там, говорят.

Старый див-сынчи:
«Падишах мой! Как только родился Урал,
Каждый див, что по небу в тот час пролетал,
Услыхав его плач, камнем рухнул на землю,
Испугавшись того, что родился Урал.

Ты и дивов, и джиннов к нему посылал,
Чтоб его уничтожить, но выжил Урал:
Лишь в упор посмотрел на пришедших, и ужас
Перед взглядом его им сердца разорвал.

А когда он из дома ушел, говорят,
И приблизился к нашим краям, говорят,
То от мысли, что воду возьмет из Живого
Родника – тот под землю едва не ушел, говорят».

Падишах мой, теперь надо выход искать,
Или новое горе нагрянет опять.
Нужен нам человек – у Самрау-падишаха
Акбузата -коня чтобы смог он отнять».

Азрака:
«Акбузата себе чтобы заполучить,
Оседлав, дикий норов его укротить,
Дивов я семерых посылал безуспешно –
Не сумели его ни поймать, ни убить.

И загнать попытались его, говорят,
И ласкать попытались его, говорят –
Не признал Акбузат и не вышел навстречу,
Как ловить не пытались его, говорят.

И не вынесли дивы такого стыда,
И домой не вернулись уже никогда,
И созвездием стали, по небу скитаясь,
И позор этот дивам не смыть никогда.

Чтобы горечь душевную как-то унять,
Я другого коня у Самрау отнять
Возжелал непременно, но вот незадача:
Неудачей мой план обернулся опять

У Самрау есть дочь, что Луной рождена –
Я похитил ее и томится она
В подземельях дворца, но подарок отцовский –
Рыжий конь – до сих пор неподвластен он нам».

Если где-нибудь мы человека найдем,
То награду любую ему подберем,
Если к сердцу Хумай он дорогу отыщет
И вернется с конем и булатным мечом.

Если сердце батыра во зло обернем –
Все дела в свою пользу тотчас обернем!
От людей нам неведомы будут гоненья,
Если только Урала-злодея убьем!»

И тогда о Шульгене Заркум рассказал,
Об обмане своем все ему рассказал,
Одобренье снискав Азраки-падишаха,
И Шульген перед ними тотчас же предстал.

И когда во дворец он вошел, говорят,
Азрака его рядом с собой, говорят,
Усадил и, назвав своим сыном Заркума,
Кахкаху младшим братом назвал, говорят.

Словно гостя большого его угощал,
И богатство Шульгену свое показал.
Всех красавиц дворцовых созвал и любую
В жены выбрать ему Азрака обещал.

И одна была краше другой, говорят,
Так, что глаз было не оторвать, говорят.
Среди прочих она выделялась особо –
Айхылу очарован он был, говорят.

Среди белых камней словно жемчуг, была,
Среди звездочек лунным сияньем была,
Томной родинкой, что на щеке у красавиц
И цветком среди трав на полянке была.

Глаз не мог отвести от нее, говорят,
У Заркума о ней расспросил, говорят.
Тот его обманул и, назвавшись ей братом,
Зятем сделать своим обещал, говорят.

Медом лести Шульгена Заркум утешал,
А потом Азраке обо всем рассказал.
Тот велел на высокой горе собираться
Дивам всем, а к себе Айхылу подозвал.

И в укромное место отвел, говорят,
Строго-настрого ей наказал, говорят,
Умолчать жениху о своем похищенье,
Из дворца запретил выходить, говорят.

Свадьбу славную справили им, говорят,
Стал красавице мужем Шульген, говорят.
Айхылу всей душою его полюбила,
А Шульген о делах позабыл, говорят.

Как-то раз Азрака-падишах, говорят,
Звал Заркума с Шульгеном к себе, говорят,
И о том, как Хумай завладеть с Акбузатом,
Речь коварную начал вести, говорят.

Азрака:
«Тот, кто сможет Акбуза-коня оседлать,
Меч булатный кто сможет в руках удержать –
В целом мире прославится главным батыром,
Всех заставит он головы в страхе склонять!»

Так Шульгену он все объяснял, говорят,
И наградой его соблазнял, говорят.
Войско дивов ему обещал на подмогу
И в успехе его уверял, говорят.

И Шульген согласился на то, говорят,
Захотел он Хумай овладеть, говорят,
Сговорившись с Заркумом, на дива взобрался
И к Самрау-падишаху пошел, говорят.

Вмиг (и глазом моргнуть не успели они)
В нужном месте вдвоем очутились они,
И на землю сойдя, обсуждая план действий,
Вот какой разговор меж собой повели.

Заркум:
«Вон за этой горой есть страна, говорят,
Аждаха-Кахкаха правит ей, говорят.
У того падишаха есть посох волшебный –
Он огнем и водой может стать, говорят.

В тех краях появился батыр, говорят,
Посох этот волшебный украл, говорят,
Всю страну захватил и, назвавшись Уралом,
Падишахом он сделался сам, говорят».

Так Шульгену Заркум рассказал, говорят,
И узнав, что Урал жив-здоров, говорят,
Хоть и рад был, но зависть его обуяла,
Что во всем обойдет его брат, говорят.

Заркум и Шульген:
«И когда мы вдвоем Акбузата найдем,
Меч булатный Самрау-падишаха найдем,
Перед нами никто устоять не посмеет
И Урала батыра со свету сживем!»

Заркум о Шульгене:
«Акбузата с Хумай он себе заберет,
Меч булатный он тоже себе заберет…
Стать сильнее меня я ему не позволю,
А иначе и нас он за горло возьмет.

Но пока буду вместе с Шульгеном шагать,
Постараюсь на силу его испытать,
А Урала убью и за все поквитаюсь,
Посох в руки отца возвращая опять».

Так до цели добрались они, говорят,
На дворец посмотрели они, говорят.
Стаю птиц, словно белое облако в небе,
Перед ним увидали они, говорят.

Вот одна заприметила их, говорят,
От других отлетела она, говорят,
Тайный знак подала – разлетелись все птицы,
Не успели и глазом моргнуть, говорят.

К ней Шульген и Заркум подошли, говорят,
О Хумай разговор повели, говорят.
Отвечала им птица, что нет ее дома,
Не открыла им правду она, говорят.

А еще через миг, сбросив птичий наряд,
Превратились в красавиц они, говорят,
И Шульген, в восхищенном застыв изумленье,
Онемел от такой красоты, говорят.

Выделялась среди тех красавиц одна:
Среди звезд воссиявшая, словно луна –
Все вокруг: и дворец, и подружек, и землю
Красотою своей озаряла она.

«Видно, это Хумай», – вдруг подумалось им,
Но не выдали девушки видом своим
Ни тревоги, ни прочих каких подозрений –
Словно это и вовсе неведомо им.

Та, что краше всех птиц в этой стае была,
Та, что имя свое так и не назвала,
Словно матка большого пчелиного роя,
Выступая вперед, разговор начала.

Хумай:
«Много стран исходили вы с края в конец,
О Хумай услыхав, к ней пришли наконец.
Подождите ее, она скоро прибудет,
А пока – проходите скорей во дворец!»

И открыла им двери она, говорят,
Пригласила их жестом пройти, говорят,
Утаила лишь имя свое перед ними,
И они не спросили о нем, говорят.

И прошли эти двое за ней, говорят,
Словно гости высокие, сев, говорят,
На почетное место, Хумай ожидая…
Вдруг туманом окутало все, говорят.

В тот же миг и Шульген, и Заркум, говорят,
Чувств лишились, уснув крепким сном, говорят.
Гул прошел, под ногами земля расступилась,
Будто в яму упали они, говорят.

Заметались они в темноте, говорят,
Ужас их обуял в темноте, говорят.
Растерялся Шульген, а Заркум же, не медля,
Снова облик змеиный обрел, говорят.

А Хумай догадалась о том, говорят,
Яму эту водой затопить, говорят,
Приказала – Заркум тогда крысой
Водяной обернуться успел, говорят.

Хумай – Шульгену:
«Когда в темную бездну летели вдвоем,
Не зашлось ли от ужаса сердце твое?
Помнишь, нож наточил на меня ты однажды –
И за это в могилу спустился живьем.

Ты за все мои слезы получишь ответ.
За страданья людские и множество бед,
Что успел причинить – ни словам, ни поступкам,
Даже мыслям твоим оправдания нет.

И пока, жажде крови своей вопреки,
Смерти, злу и порокам своим вопреки,
Не смягчишься душой – оставайся в темнице,
Пусть тоска разрывает тебя на куски!

До тех пор тебе вновь человеком не стать,
Что способен достойных друзей выбирать,
Что в народе оставит лишь добрую память
О себе, и всех змеев врагами считать!»

Примечания:
Сынчи – отгадывающий чужие мысли.
Акбузат (Акбуз, Бузат) – волшебный крылатый конь.
Етеган (баш.) – созвездие Большой Медведицы.
Аждаха – мифическое существо, змея, прожившая 100–500 лет. Змея, прожившая более 1000 лет, становится юхой-оборотнем.

Задохнулся олень и упал, говорят.
И в змеиную пасть угодил, говорят.
Был повержен олень в этой схватке неравной,
Но рогами в той пасти застрял, говорят.

И Урал того змея за хвост ухватил,
Приказал, чтобы жертву свою отпустил.
Ничего не ответил злодей и, продолжив,
Только глубже оленьи рога заглотил.

И хвостом он выламывал их, говорят,
Оземь бился, выламывал их, говорят.
Он и выплюнуть рад бы, да те ни в какую! —
Ни вперёд, ни назад не идут, говорят.

Понял змей, что с оленем не справился он:
После боя без сил и почти побежден;
Не найдя даже в мыслях исхода иного,
На Урала с мольбою уставился он.

Змей:
"О, батыр, помоги! Я Заркумом зовусь.
Кахкахе-падишаху я сыном зовусь.
Все что хочешь, проси – жемчугов и кораллов,
Помоги – и я тоже тебе пригожусь!"

«Зла несчастный олень никому не желал,
Кровь не пил, мягкой плоти зубами не рвал.
Почему ты предал его Смерти-злодейке?
Тайну эту открой мне, – ответил Урал. –

Ни дворца, ни даров мне не нужно иных,
Не важны мне слова обещаний пустых.
В дальний путь я отправился в поисках Смерти,
Лишь она – злейший враг мой, не нужно иных».

Заркум:
«Расскажу без утайки, до самого дна:
Рядом с нашей есть дивная птичья страна.
У правителя птиц, падишаха Самрау –
Дочь-красавица, Солнцем она рождена.

Я просил – не отдал он ее за меня;
Дочь сказала: «Ты – змей», не пошла за меня.
Я отца умолял мне невесту сосватать
Или гнев свой обрушить стеною огня.

И отец мне велел на охоту пойти
И в змеином обличье оленя найти,
Что с рогами в двенадцать ветвей: если разом
Проглочу его – краше меня не найти!

На охоту я вышел по слову отца,
Но оленя не смог проглотить до конца:
Видишь – в горле застряли рога, не сломались,
Не достало мне сил одолеть гордеца…

Помоги мне сейчас, ну а после пойдешь
Ты к отцу – у него все, что хочешь, возьмешь:
Посулит он богатства – от них откажись ты,
Тайна есть у него – вот ее и возьмешь.

Но скажи, чтоб одежду змеиную снял,
Чтобы в птичьем обличье пред нами предстал.
Поцелуй его в птичий язык, а в награду
Пожелай, чтобы посох волшебный отдал.

Не утонешь ты с ним, оказавшись в воде,
И в огне не сгоришь, не отыщут нигде
Ни друзья, ни враги – если сам не захочешь,
Посох тот не оставит батыра в беде!»

Так Урал обо всем разузнал, говорят,
И оленьи рога обломал, говорят.
Змей, добычу свою проглотив, обернулся
Человеком – в том правда была, говорят».

Ветер эти слова унести не успел –
Свист какой-то раздался. Заркум побледнел,
Но причину того, что бы значило это,
Утаил от Урала, открыть не посмел.

Заркум:
«Разузнал Кахкаха о проступке моем,
Догадался, что я рассказал обо всем!
Страшен в гневе отец и накажет сурово:
Не смогу проглотить я батыра живьем…

Если только сейчас я его упущу,
Не сожру и живого его отпущу –
Как смогу избежать униженья такого,
Как потом за обиду ему отомщу?»

Так подумал Заркум про себя, говорят,
Но Уралу другое сказал, говорят:
«То отец меня ищет – пойдем же скорее
Во дворец!» – так его обманул, говорят.

Урал:
«Кахкахи-падишаха страну посмотрю,
Двери в темные тайны ее отворю.
С ним пойду и решу, что мне делать в дальнейшем,
Если встретят враждебно в змеином краю.

Если там на добро отвечают добром,
Я и это узнаю, почуяв нутром.
Силу сердца, способного Смерть уничтожить,
Испытаю я в битве с достойным врагом!»

И решил он идти во дворец, говорят.
Льва обратно домой отпустил, говорят:
«Если жив буду – снова увидимся вскоре,
Если нет, то привет передай», – говорят.

Много гор миновали они, говорят,
Наконец, увидали они, говорят,
Черноту, что собой небеса подпирает,
И огонь, полыхавший вокруг, говорят.

«Что такое? – спросил у Заркума Урал. –
Гор подобных в пути я еще не встречал».
«Не гора это – змей с девятью головами,
Что дворец охраняет» – Заркум отвечал.

Подошел к тому змею Заркум, говорят,
Принести ему ключ приказал, говорят.
Свистнул змей, зашипел: словно рухнули скалы –
Шум и грохот раздался такой, говорят.

Оказалось, тот ключ волокли, говорят,
Змеи, что о шести головах, говорят,
По земле вчетвером, и отдали Заркуму –
Так Урал и прошел во дворец, говорят.

Змеи все ко дворцу в тот же миг подползли,
Разговор, меж собой, говорят, повели.
Каждый съесть пожелал его первым скорее
И к согласию в споре прийти не смогли.

Одиннадцатиголовый змей:
«Чтоб двенадцать голов у себя отрастить,
При дворе падишаха везиром служить,
Мой черед подошел проглотить человека –
Ни секунды не медля, живьем проглотить!»

Девятиголовый змей:
«Человек этот тайну узнал, говорят,
И Заркум обещание дал, говорят,
За спасение жизни: от рук падишаха
Не видать ему смерти теперь, говорят».

А потом змей к воротам подполз, говорят,
Принял девичий вид этот змей, говорят,
Но едва только руки раскрыл для объятий,
Крепко сжал их своими Урал, говорят.

Кровь из пальцев змеиных пошла, говорят,
И не выдержав боли, огнем, говорят,
Змей батыра спалить попытался, но в горло
Мертвой хваткой вцепился Урал, говорят.

Урал:
«Убивая, голов прибавляешь себе.
Все секреты и тайны известны тебе,
Кахкаху-падишаха лишь ты охраняешь –
Доверяет он их одному лишь тебе!»

Девятиголовый змей:
«О Тенгри мой, я думал, что ты человек!
Я об этом не знал, и за это вовек
Не сносить головы – я шепнул падишаху,
Что от сына о тайне узнал человек!»

С тем Уралу он в ноги упал, говорят,
Пресмыкался, пощады просил, говорят,
Но затем человеческий запах учуяв,
Зашипел и огнем пригрозил, говорят.

Но бояться не думал Урал, говорят,
И ударил злодея в ответ, говорят.
Из одной головы вдруг упала со звоном
Связка тайных ключей от дворца, говорят.

Из восьми же змеиных голов остальных
Вышло восемь батыров – здоровых, живых:
«В сердце змея ты ключ золотой обнаружишь –
Им откроются двери секретов любых!»

По совету батыров Урал поступил –
Двери в тайный дворец Кахкахи отворил,
А за теми дверьми увидал он рабыню
В жемчугах и шелках – и ее отпустил.

Там же трон золотой отыскал, говорят.
Рядом с троном и посох стоял, говорят,
Кахкахи-падишаха. И в то же мгновенье
Белый змей показался в дверях, говорят.

Белый змей:
«Кто сюда незаметно явиться посмел?
Кто мой посох волшебный похитить посмел?
Охраняли его пуще прочих сокровищ –
Как к нему человек прикоснуться посмел?»

На Урала набросился змей, говорят,
И скрутил, и на землю швырнул, говорят,
Опрокинув, уселся верхом на злодея
И такие слова произнес, говорят:

Урал:
«Я батыр, и на этом опасном пути
Смерть-убийцу хочу я однажды найти,
И того, кто ее от меня укрывает,
Как былинку с ладони могу я смести!

При рождении дали мне имя Урал,
От людей происходит начало начал
Я пришел в этот мир, чтобы быть им опорой
И мечом, что от Смерти людей защищал!»

Если ты падишах – огласи свой приказ,
Чтобы змеи сюда собрались сей же час!
Кто людей пожирал, пусть падут предо мною –
Ни один не избегнет расправы из вас!»

И такие слова услыхав, говорят,
Подчинился ему белый змей, говорят:
«Раз уж посох волшебный из рук упустил я,
Видно, сила твоя» – отвечал, говорят.

И исполнилось все, как Урал приказал:
Гадов всех он в условленном месте собрал,
А батыр самолично, без всякой пощады
Всех и каждого там же к ответу призвал.

И велел все темницы открыть, говорят,
Всех на волю велел отпустить, говорят,
Ну а после велел Кахкахе-падишаху
И Заркума к нему привести, говорят.

Поспешил на свободу народ, говорят,
Обступили Урала они, говорят,
И красавица та, падишаха рабыня,
Вместе с прочими тоже была, говорят.

Освобожденные пленники:
«На молитвы народа Тенгри ниспослал
Человека – свободу ты нам даровал!
От злодеев и землю и нас без раздумий
И сомнений своими руками спасал!

Как нам с этим позволишь теперь поступить,
Чем позволишь за милость тебе отплатить?
Как Тенгри почитали б, не будь человеком –
Как тебя называть, чтоб хвалу возносить?»

Урал:
«Слава, прочие почести мне не нужны!
Лишь того, называют батыром страны,
Кто всем сердцем стоит за народ свой и землю –
Только так будем телом и духом сильны!»

И собрали они весь народ, говорят,
На йыйыне избрали главу, говорят:
Стал им некий Алгыр – против силы змеиной
Много лет воевать он ходил, говорят.

У Алгыра когда-то был друг, говорят,
Дочь его – Гулистан – во дворце, говорят,
Кахкахе-падишаху рабыней служила,
И сосватать решили ее, говорят.

Принимает Урал предложенье людей,
Но спешить не желает с женитьбой своей:
Азраку он решил уничтожить сначала
Для всеобщего блага живущих людей.

Старейшина:
«С давних пор существует обычай такой:
День за днем поколенья идут чередой
И батыры великие в каждом родятся –
Не померкнет их слава над нашей страной.

От батыра родится народный батыр,
От достойного мужа родится батыр,
По примеру отца лук и стрелы возьмет он,
По примеру отца в бой помчится батыр.

Льется в девушке этой отцовская кровь,
Материнское в ней молоко и любовь –
Пусть тебе она будет достойной женою,
Сына вскоре на битву пошлет за тобой!»

И совета послушал Урал, говорят,
В жены взял он тогда Гулистан, говорят.
Отовсюду собрался народ, и на свадьбе
Он со всеми гостями гулял, говорят.

Примечания:
Заркум (перс.) – лицемер. Злой демон, змей чудовищной величины.
Кахкаха (перс.) – хохотун. Злой демон, царь змей, способный принимать любой облик.
Азрака (араб.) – негодяй, обманщик. В башкирской мифологии злой демон. Царь дивов подводного и подземного мира.

Старик:
"Коль налево пойдете – познать не дано
Ни печали, ни горя: веселье одно
Днем и ночью в стране падишаха Самрау,
Там для Смерти все двери закрыты давно.

Повернете направо – и горе вас ждет,
Ужас, боль и стенания ночь напролет.
Там, в жестокой стране падишаха Катила,
Заливаясь слезами, страдает народ".

Две истории братьям старик рассказал.
Жребий бросили оба – Шульген и Урал.
Жребий выпал Уралу – по левой дороге,
А Шульгену же – правой идти показал.

Старший брат не согласен был с тем, говорят,
И решил он налево пойти, говорят.
Как сказал – так и сделал, а младший в итоге
Уступил и направо пошел, говорят.

Много вод пересек по дороге Урал,
Много горных вершин по пути миновал,
По ущельям бродил и, достигнув подножья,
Он старуху одну, говорят, повстречал.

Выступали буграми суставы ее,
От земли почернело лицо у нее,
А спина столь нещадно изодрана в клочья,
Словно дикие звери терзали ее.

К той старухе прижалась девица одна:
Загорелое тело, прямая спина,
И глаза ее были подобны озерам,
Гибкой веточкой ивы казалась она.

Разговор с ними начал Урал, говорят,
"Вы не бойтесь меня, – им сказал, говорят. –
Много стран миновал я и вас не обижу,
Только Смерть я убью" – им сказал, говорят.

Подойти их поближе Урал попросил
И об этой стране рассказать попросил.
Рассказала старуха, едва улыбнувшись,
О злодействах, что чинит убийца Катил.

Старуха:
"Тех, кто прежде болезней и боли не знал,
А о смерти тем более не помышлял,
Молодых или старых, мужчин или женщин –
Без разбору к себе приводить заставлял.

Его дочь среди них отбирала парней,
Он же брал в свой гарем для услады очей
Юных дев. Остальных же, без жалости всякой,
Отдавал в услужение свите своей.

А кого приближенные не пощадят –
Либо в озеро, либо в огонь, говорят,
В честь себя, в честь отца и своих приближенных,
В честь Тенгри – раз в году он кидал, говорят.

Четверых отобрали детей у меня,
Пятерых утопили детей у меня,
Старика, что от гнева лишился рассудка,
Закопали живьем на глазах у меня.

Когда знатный вельможа за младшей пришел,
За отрадой очей моих, подлый, пришел,
Я сбежала в леса и скрываюсь поныне, –
Вот в какие ты гиблые земли забрел!"

Урал:
"Много лет, как покинул очаг я родной,
Много горных вершин за моею спиной.
Пусть Уралом меня не зовут, если Смерти
Не избавлю от власти над этой страной!

Смерти я не позволю здесь кровь проливать,
Не позволю ей души людские терзать!" –
Так ответил Урал, обещав на прощанье
Падишаха-злодея к ответу призвать.

Через несколько тягостных дней, говорят,
До такого он места дошел, говорят,
Где, рожденные словно единой утробой,
Люди, страхом объятые, плача, стоят.

И, приблизившись к этим несчастным, Урал
О задумке своей в двух словах рассказал.
Из толпы этой, с жадностью речи внимавшей,
Вышел старец и вот что Уралу сказал:

Старец:
«Каждый год в честь правителя этой страны
Приноситься кровавые жертвы должны.
В честь отца его, матери, бросят в колодец
Сотни юных красавец без всякой вины!

Видишь, вороны черные в небе кружат?
Слышишь, клювы их острые злобно стучат?
Чуют птицы, что падали будет в избытке –
Кровью будет окрашен сегодня закат.

Среди пленников этих из многих родов
Каждый год падишахова дочь одного
Выбирает себе, а других повелитель
Заклеймит, как дешевых дворцовых рабов".

Так поведал Уралу о горе своем
И осекся, едва лишь увидел ее:
Падишахова дочь показалась на троне
И четыре раба подхватили ее.

А за троном вельможи прошли, говорят,
Восхваляя ее красоту и наряд,
А имевших несчастье порядок нарушить
Плетью били нещадно они, говорят.

Проходила она по рядам, говорят,
Никого по душе не нашла, говорят,
И у самого края вдруг остановилась:
Взгляд ее на Урала упал, говорят.

Не сказала ни слова она, говорят,
Только яблоко в руки взяла, говорят,
И Уралу вручив, сей же час приказала
Во дворец к ней доставить его, говорят.

Все вельможи вокруг суетятся, шумят,
«Зятем стал падишаху счастливчик!» – гудят,
Но Урал тем медовым речам не внимая,
Вот какие слова произнес, говорят:

Урал:
«Зятем стать падишаху пока не готов:
Я не знаю обычаев ваших краев.
Посмотрю, чем окончится дело, а после,
Может быть, и схожу во дворец до нее».

Так ответил Урал, настояв на своем,
И застыли придворные в страхе немом,
И обиду в сердцах на него затаили,
Во дворец поспешив доложить обо всем.

Не успели следы их исчезнуть вдали,
Не успела пылинка коснуться земли,
Как четыре раба в окружении знати
Падишаха Катила на площадь внесли.

Был медведю подобен он в гневе своем,
Словно дикий кабан был он в гневе своем,
Озираясь вокруг и нахмурившись злобно,
Словно Смерть, беспощаден был в гневе своем.

И прошел падишах по рядам, говорят,
Отобрал он рабов для дворца говорят,
Юных дев отобрал для гарема, а прочих
В жертву всех принести приказал, говорят.

А тем временем, следуя слову гонца,
Падишахова дочка пришла из дворца
И сказала Уралу, пылая от гнева,
Упрекая его на глазах у отца:

Дочь падишаха:
"Выбирая тебя – во дворец позвала,
Подарив тебе яблоко – знак подала,
Не дождавшись тебя, перед всеми рабами
Небывалый позор на себя навлекла!"

И при этих надменных и гневных речах
С трона сходит лавиной Катил-падишах:
"Из какого ты рода, мерзавец, дерзнувший
Дочь мою опозорить у всех на глазах?

Ты, наверное, слышал – зовусь я Катил.
С этим именем всякий в могилу сходил,
Кто посмел мне перечить. Ответь, почему же
Ты дворец моей дочери не посетил?"

Урал:
"Власти нет у тебя над судьбою моей!
Я не знаю обычая резать людей!
Я не видел и даже не слышал доселе,
Чтобы правил страною убийца-злодей!

Не боюсь я злодейки по имени Смерть!
Отыщу я злодейку по имени Смерть!
Если Смерть подкрадется к кому-то незримо,
Сложа руки, не буду стоять и смотреть!

Рассуждать не возьмусь ни о чем второпях:
Разузнаю немного об этих краях,
А потом все, что думаю я, без утайки
Расскажу тебе, славный Катил-падишах!"–

Отвечал он злодею, и понял Катил,
Что чужой человек их страну посетил.
А вельможи роптали на дочь падишаха,
Недостойный, мол, сердце ее покорил.

Те, кто смерти покорно в толпе ожидал,
Речь Урала услышал и духом воспрял.
Падишах же, свирепствуя и негодуя,
Выбор дочери сделать иной приказал.

Катил:
"В жертву тех бедолаг приносите скорей!
Их в костер и колодец бросайте скорей!
Чужака же схватите, и кем бы он ни был,
В кандалах приведите ко мне поскорей!"

Приказал и уселся на трон, говорят.
Стал народ причитать и стенать, говорят.
А Урал, вырываясь, прошел к падишаху
И такие слова произнес, говорят:

Урал:
«Я отправился в путь, чтобы Смерть погубить,
Чтоб от власти ее всех людей оградить,
Окропив эти земли водой родниковой ,
Мертвым новую, лучшую жизнь подарить!»

Видя то, как страдает и плачет народ,
Как кровавая Смерть их за глотку берет,
Тот батыр, что желает со Смертью сразиться,
Неужели бессовестно мимо пройдет?»

Услыхав эти дерзкие речи, Катил,
Багровея от гнева, в сердцах возопил:
«Если жаждет он крови и смерти – явите!
Пусть запомнит, кого он сейчас оскорбил!»

Грозен был падишаха приказ, говорят,
И четыре батыра пришли, говорят:
Словно дивы огромны, медведям подобны –
Чтобы смерти Урала предать, говорят.

«Не погибли бы сами! – сказал им Урал. –
Перед этим найдите, – сказал им Урал, –
Посильнее себя животинку какую,
Ну а после – посмотрим!» – сказал им Урал.

Катил:
«Если крови желает наивный глупец,
Если жить не спешит своенравный наглец –
Приведите быка, что дворец поднимает
На рогах – тут и будет безумцу конец!»

Услыхав те слова, вся толпа, говорят,
Пожалела Урала, мол, сгинет зазря!
Падишахова дочка, упав на колени,
Умоляла его отпустить, говорят.

Дочь падишаха:
«Силой клятвы взываю к тебе, падишах!
Не губи понапрасну его, падишах!
В женихи его выбрала я перед всеми,
Отзови же кровавый приказ, падишах!»

Но не внял просьбе дочери злобный Катил,
Ни мольбам, ни слезам ее не уступил,
И предстал перед ним, пенной брызжа слюною,
Бык, что взглядом одним валуны воротил.

Подошел он к Уралу тогда, говорят,
Постоял, посмотрел на него, говорят,
«Пока сам не сгниешь, не развеешься ветром,
На рогах иссушу!» – пригрозил, говорят.

Урал:
«Постараюсь я тоже тебя не губить,
Понапрасну не стану себя изводить,
Никого нет на свете сильней человека! –
Эту истину я помогу уяснить!»

И сцепились они в этот миг, говорят.
Бык Урала не смог одолеть, говорят.
По колено он в землю ушел, а из пасти
Кровь, чернее, чем ночь, потекла, говорят.

Урал:
«Я тебя пощадил, но вот эти рога
Разогнуться не смогут уже никогда!
И копыта, что треснули, кровью омывшись,
Вновь сомкнуться не смогут уже никогда!

Силу рук человека сегодня узнал,
Перед ним свою слабость сегодня признал,
Значит, быть и тебе и потомкам отныне
Человека рабами!» – закончил Урал.

А Катил-падишах виду не подавал
И батырам своим четырем приказал
На Урала накинуться разом всем вместе,
Но и этого не испугался Урал.

Батыр падишаха:
"Если в наших руках ты погибель найдешь –
Куда хочешь, забросим мы тело твое!
Если жив еще будешь, скажи, где оставить
Воронью невесомое тело твое?"

Урал:
«Если в ваших руках я сегодня умру,
То оставьте меня на съедение льву!
Если тело мое от земли оторвете,
То к Живому забросьте меня Роднику!»

Если вам повезет в мои руки попасть,
Мотыльками в них будете вы трепетать!
Если Смерть погублю и с водой родниковой
К вам обратно вернусь – где мне вас отыскать?»

Батыр падишаха:
«Коли сможешь ты нас четверых победить,
На лопатки по очереди уложить –
Падишаху и всем достославным вельможам
Бросишь под ноги нас, коль останешься жить!»

И сцепились они вчетвером, говорят,
И Урал, ухватив одного, говорят,
Падишаху под ноги швырнул, остальных же
Приближенным под ноги швырнул, говорят.

Сотрясалась от боя земля, говорят,
Падишах и вельможи его, говорят,
И четыре медведям подобных батыра
Пылью стали и сгинули с глаз, говорят.

А Урал поспешил во дворец, говорят,
Всем вернуться домой наказал, говорят,
Из народа избрали главу на йыйыне,
А Урал собирался уйти, говорят.

Старейшина:
"Не случайно ты здесь оказался, Урал!
Ты бесстрашный батыр оказался, Урал!
На себя лишь надеясь, простому народу
Ты надежды лучом показался, Урал!

Падишахова дочка, тебя полюбив,
Не пошла против сердца: тебя полюбив –
Против воли отца своего взбунтовалась,
Принесла нам свободу, тебя полюбив!"

Услыхав эти речи, остался Урал,
На красавице гордой женился Урал,
И, на радость народа, в стране падишаха
Задержаться немного задумал Урал.

Примечания:
Катил (букв.) – «убийца», «палач». Здесь – имя правителя мифической страны.
Тенгри – Небо, верховное божество тюркских и монгольских народов.
Имеется в виду Живой Родник.
Див – великан, мифическое человекоподобное существо со звериным нравом.
Йыйын (баш.) – собрание.

Ни костра, ни посуды не знали они.
Ни болезней, ни смерти не знали они.
Для всего, что в округе растет и плодится,
Смертью сами себя называли они.

Лук со стрелами в руки не брали они,
Ни коня, ни стремян не держали они.
Лев, собака, пиявка да сокол со щукой –
Только с ними на зверя ходили они.

Если выпало счастье самца изловить,
Надлежало добычу вот так разделить:
Старикам – голова, сыновьям – остальное.
Запрещалось лишь крови горячей испить.

Если вдруг доводилось им самку поймать,
Надлежало родителям сердце отдать.
Кровь же снова была под строжайшим запретом
До поры, когда сами начнут убивать.

Воды жизни текли, не спеша, под луной,
Но обманчив был их безмятежный покой:
"Льва пойду оседлаю!" – один торопился,
"Сокол просится в небо!" – торопит другой.

А старик сыновей наставлял день за днем:
"Не окрепли вы телом, чтоб ездить верхом.
Если жажда застала – от крови бегите!
Поспешите за звонким прохладным ручьем!"

И однажды старик со старухой ушли
На охоту, а дети остались одни.
Коротая разлуки часы за игрою,
О еде вот такой разговор завели:

Шульген:
"Если б смерть на охоте противна была,
Если б кровь на губах так противна была,
Почему нас с тобой вновь оставили дома,
Если б жажда убийства противна была?

Так давай же ракушки откроем, Урал!
На одно лишь мгновенье откроем, Урал!
И из каждой попробуем крови по капле,
И отец не узнает об этом, Урал!"

Урал:
"Кровь – не сладкий нектар, не услада для глаз.
Как бы ни был заманчив твой дивный рассказ,
Пока сам не увижу: нет Смерти на свете –
Не нарушу я строгий отцовский наказ"

Шульген:
"Эта Смерть, что на свете любого сильней,
Нас с тобой не отыщет. Давай же, смелей!
Если Смертью мы сами себя называем,
То и страхи людские неведомы ей".

Урал:
"Днем и ночью, в пургу ледяную и зной
Лев, медведь или прочий охотник лесной
На себя лишь надеясь, с добычей вернется,
Для него Человек – хуже смерти любой!

Если ноги силками опутать сейчас,
Если нож к его горлу приставить сейчас,
Разве сердце его не трепещет от страха,
Разве горькие слезы не льются из глаз?

Если в ярости когти свои наточив,
В птицу хищную сердце свое обратив,
Против нас выйдут разом все звери из леса,
Убоимся ли Смерти мы, им уступив?"

Ничего не ответил Шульген, говорят,
Опасениям брата не внял, говорят.
Из ракушек немного той крови отпил он
И Уралу молчать наказал, говорят.

Старики возвратились с охоты домой.
По обычаю все собрались за едой
И Урал вдруг, задумавшись крепко о чем-то,
Начинает с отцом разговор непростой:

Урал:
"Зверь, хотя убегал и спасался, отец,
От тебя не ушел, не укрылся, отец.
Ты, настигнув его, опрокинув на землю,
Острый нож ему в горло вонзил наконец.

Так же может и нас отыскать кто-нибудь;
Из засады незримо напасть кто-нибудь;
Словно хищник, почуявший запах добычи,
Не пронзит ли ножом в темноте кто-нибудь?"

Янбирде:
"Каждой живности, чей наступает черед,
Мы становимся смертью – никто не уйдет,
Всюду, где бы от нас ни скрывалась добыча,
Хоть в чащобах, хоть в скалах – отыщем ее.

Не дано человеку другого убить,
Ни за что ни про что его жизни лишить.
Не ступала, сынок, в эти гиблые земли
Смерть, способная душу твою погубить".

Урал:
"А возможно ль, отец, эту Смерть отыскать?
А настигнув, схватить ее и заломать?
А скрутив ее, можно ль могучим ударом
Опрокинуть и смерти жестокой предать?"

Янбирде:
"Ох уж эта злодейка по имени Смерть,
Чей внезапный приход невозможно узреть!
Лишь за тем, кто водицы испил из Живого
Родника даже ей не под силу поспеть!"

Так о смерти рассказал сыновьям Янбирде. После еды он решил попить крови и принес ракушки. Когда старик увидел, что ракушки неполные, он начал допытываться, кто из сыновей пробовал кровь. Шульген соврал отцу, сказав, что никто не пил. Тогда Янбирде взял дубину и начал по очереди бить сыновей. Урал, жалея брата, молчал, а Шульген не выдержал и все рассказал отцу. Тогда старик снова начал бить старшего сына, но Урал схватил отца за руку и сказал:

Урал:
"На дубину, что взял в свои руки, отец,
Посмотри и пожалуйста, вспомни, отец:
Трепетала когда-то зеленой листвою,
Пока ты до нее не добрался, отец!

А теперь от коры ты очистил ее;
Попытайся согнуть – и сломаешь ее.
Для того ли, чтоб сына сегодня ударить,
Материнского корня лишил ты ее?

Если старшего брата сегодня убьешь,
Если завтра меня так же в гневе убьешь,
Не придет ли к тебе одинокая старость,
Или, может быть, Смерть ты сюда призовешь?"

Услышав такие слова, старик Янбирде перестал бить Шульгена. Подумав, что Смерть незримо явилась к нему и таким образом искушает его, решил он тогда созвать и расспросить зверей и птиц: не может ведь такого быть, чтобы никто Смерть не встречал. Урал обратился к собравшимся птицам и зверям с такими словами:

Урал:
"Все обличья злодейки по имени Смерть
Мы попробуем с вами собрать и учесть,
И для этого вводится новый обычай:
Запрещается сильному слабого есть!

Только так мы отыщем ее на земле,
Со злодейством покончим ее на земле,
Одинокую выследим, где б ни скрывалась,
И убьем, и не будет ее на земле!"

Ворон, выйдя вперед, так сказал, говорят:
«Я разыскивать Смерть не боюсь, – говорят. –
Только, выследив, выдать ее не согласен,
Слишком стар я для этого стал», – говорят.

Напоследок еще он сказал, говорят:
«Если б слабого сильный не жрал, – говорят. –
Если б осенью травы вовсю зеленели,
Нам какая бы польза была?» – говорят.

Головою рискуя, я в битву вступал,
Голодал и нужду на себе испытал,
Нет мне жизни на свете, коль крови не выпил,
Раз в три дня коли падали не поклевал".

Расхрабрилась сорока и вышла вперед:
"Тот, кто Смерти боится – спасенье найдет.
Долго будет бродить, но в укромном местечке
Отсидится и сможет продолжить свой род".

Каждый думал свое, говорил о своем
И единства они не добились ни в чем.
Ни один не решался пойти на уступки,
Мол, вы как-нибудь сами, а мы подождем.

А старик с той поры перестал, говорят,
На охоту один выходить, говорят.
Сыновей брал повсюду с собой, и однажды
В сети белую лебедь поймал, говорят.

И когда уже ноги опутал он ей,
Приготовился крови испить поскорей,
Показались в глазах ее красные слезы,
Рассказала она о печали своей.

Лебедь:
"Прилетела сюда, чтобы мир повидать;
Не земного народа отец мой и мать.
Умоляю, не лей мою кровь понапрасну,
Все равно мне добычей твоею не стать!

Когда девственный мир человека не знал,
Мой отец себе пару повсюду искал.
На земле не найдя, засмотрелся на Солнце
И Луну. Им обеим супругом он стал.

А зовется отец мой Самрау-падишах,
Мать купала меня в своих теплых лучах,
Вам известна она под названием Солнце,
Я же птица Хумай , что живет в небесах.

Кровь пролить не поднимется ваша рука!
Отпустите меня – я вернусь в облака!
Отпустите меня, и за это в награду
До Живого вам путь укажу Родника!"

Выслушав рассказ птицы Хумай, Янбирде и Янбика обратились за советом к сыновьям. Шульген был за то, чтобы съесть птицу, Урал же хотел ее отпустить. В конце концов Урал отобрал птицу у брата и отнес в сторону. Как только люди принялись за еду, лебедь махнула здоровым крылом и из него выпали три пера. Она обмазала их кровью, сочившейся из сломанного крыла – появились три лебедя и унесли Хумай. Старик Янбирде и Урал с Шульгеном так и не узнали дорогу к Живому Роднику. Тогда старик велел сыновьям отправиться вслед за птицами и самим отыскать Живой Родник, а если по дороге им встретится Смерть – отрубить ей голову и привезти домой. Посадил он обоих сыновей верхом на львов и проводил в путь.

Примечания:
Янбирде и Янбика (баш.) – «Дающие жизнь».
Самрау – царь Высшего мира, вещая птица.
Хумай – птица счастья.