Ограничусь списком в стиле «что там есть и мне понра». Для «не понра» пункта не получается: расхождение с авторкой по ряду вопросов не есть недостаток книги (книги, где у меня нет расхождений, я пишу сама), а финал оставляет достаточное чувство насыщения.

Итак:

1. Из пяти главных героев трое — женщины пятидесяти лет. Мужики возрастные. МГС у них нет (не потому что они нетакие, а потому что социализация у них на родине проходит не по гендерному признаку).

1а. Второстепенных персонажей там дофигища. И третьестепенных. И массовка. Причём все типажи, не перепутаешь.

1б. Гендерный баланс там такой, какой он в окружающем нас мире. И не потому, что авторка феминистка, она не феминистка, она всего лишь поёт о том, что видит. А видит, что в одних местах больше женщин, в других больше мужчин, но вообще-то поровну.

1с. Юные люди там тоже есть. И младенцы. И старики. Но вообще роман — о взрослых людях и взрослых проблемах. И вот как раз женских историй там больше.

2. Это региональная фантастика как она есть. Вот как «Цветы корицы» Коростелёвой о Московском университете и Москве (но не только), этот — о Питере (но не только). И те три женщины — из Питера (как сказано про одну: она была создана «путем удачной прививки высшего гуманитарного образования на дичок обычного купчинского гопника женского пола и удобренный всем доступным неформальным мусором, попавшим в радиус досягаемости»). И поскольку такое место, то события, так или иначе, касаются всех ключевых точек истории города, от восстания декабристов до Блокады. И как бы это история развивалось в другом месте, представить невозможно, потому что — ну, вот тут очень многое не просто так. И люди тут особые — питерские, а ещё ленинградские.

2а. Великая Отечественная и Вторая Мировая роляют.

3. БГ. Там не только он, но вот как я начала весной 2018го это читать, так с тех пор переслушиваю и слушаю до сих пор. Местами куски как из него.

3а. Кроме БГ там до фига другого. А ещё военное и послевоенное. И оно там очень роляет. Впрочем, там всё роляет. Как и в жизни, где вроде мелочь, а без неё никак.

4. Танго. Поскольку танго не моё, отмечу лишь, что оно осталось не моим, но как составитель «кросс-арта в аниме» я обязана отметить, что это пример совмещения на уровне лучших анимэх. Танец в тексте, да. Но работает. И роляет (очень).

4а. Кроме танца там есть фехтование. Консультанты поработали.

4б. Кроме фехтования там ещё, например, повседневные моды… Ой, всё.

5. Актуальность у книжки такая, что местами перехватывает дыхание. Да, это альтернативное ближайшее будущее, и в 2014м году произошло не то, что произошло, а другое. Но очень многое сегодня и во вчера становится понятнее — ну, потому что все события там осмысляют с разных точек зрения. Во вчера, кстати, богато — Аргентина, к примеру.

5а. Это политическая фантастика.

5б. Там есть спецслужбы.

6. Жизнь в соцсетях как один из значимых аспектов бытия. И это не только СМИ, хотя и СМИ тоже — это информация, влияющая на людей, а через них на IRL, причём не только факты, но в первую очередь транслируемые точки зрения. Как в жизни, да. И это чертовски интересно написано.

7. Мелочи и телесность. Эта книга написана женщиной. И написана она принципиально мимо типичных, то есть патриархальных представлений о какнада и паприроде. Поэтому местами ощущается как очень радфемовская. Потому что опирается на то же — ну, например, на убеждённость, что «нельзя вымогать то, что даётся даром».

7а. Здесь, кроме женской, мужская контрацепция. И никто не умер. И мужики остались мужиками. Потому что контрацепция — это про ответственность.

7б. Здесь прямо заявляется, что женская и мужская контрацепция и отсутствие репродуктивного рабства даёт на выходе равноправие. И никто не вымер.

8. Я уже отмечала, что это реконструкция попаданчества типа «они к нам». Впрочем, «мы к ним там тоже есть». И это именно реконструкция, потому что вместо шаблонов и фансервиса подробно анализируется всё, от как началось до БП. И как из него выгребсти. Причём, повторяю, без фансервиса во всех смыслах этого слова.

9. Одна из главных героинь — психолог.

9а. Психологии отведено значительное место. Психологии героев и героинь, психосоциологии процессов и психологии как инструменту.

9б. Там прямо сообщается, что депрессию лечат таблетками, и что это опасное заболевание. Кроме того, что такое заболевание вообще есть.

10. Другая главная героиня — правозащитница.

10а. Юристов и экономистов там хватает, и они делают именно то, для чего существуют. И без них не обойтись (это взрослая книга, да). И это не менее увлекательно, чем фехтование.

11. Там есть байкеры.

12. Там есть маги.

12а. И некроманты.

13. Там есть, типа, зомби. И они мне, кстати, нравятся (потому что к ним относятся по-взрослому, ага).

13а. Радиация тоже есть.

14. В этой книге очень много любви. Разной. Она занимает такое место, какое занимает в жизни, ни больше ни меньше. И песня Владимира Семёновича там процитирована — «и чудаки, ещё такие есть, вдыхают полной грудью эту смесь». Но что характерно, там с первой до последней странице выдерживается идея того, что любви без уважения, честности и ответственность не бывает. А ещё это не долг женщины. Это вообще-то работа каждого партнёра.

14а. Брак там тоже есть. Привычный нам и не привычный, которого восемь, кажется, видов.

15. Ещё в этой книге есть наркотики. А также наркоманы и наркоторговцы.

16. И эльфы.

17. Там есть РПЦ, от которого не тошнит. И споры о вере не как на канале «Спас».

18. А ещё в этой книге реализован известный подход рассказчика — только не «недостоверного», отнюдь: профессионал работы с фактами. Книгу эту он написал, чтобы рассказать правду о событиях. И поэтому она такая полифоническая: у каждого своё мнение, своя точка зрения.

Вестерн-гуро, на две трети постапокалипсический, на одну треть так. Крепкая, толстая и длинная мужская проза, пропахшая спермой и кровью — в самый раз для настоящих мальчиков, изнемогающих от матриархата. Женщины здесь играют строго функциональную роль, субъектность получают только после изнасилования, и то ненадолго. Мужчины, стоит им выйти из детского возраста, оборачиваются мерзавцами, убийцами и насильниками. Любопытно, что три версии одного сюжета — каждая в собственном стиле — выхода из окружающего кошмара не предполагают. По объёму действия это скорее два рассказа и повесть, к сожалению, одинаково лишённые той описательной избыточности, которая формирует атмосферность повествования. И одинаково напичканные отсылками, чем напоминают фильмы Тарантино. Но, в отличие от Тарантино, навзничь лишённые что иронии, что юмора. Единственное чувство, кроме усталости от обезображенных трупов, это лёгкое любопытство к сюжету, впрочем, удовлетворенное лишь на треть: выбранный приём замыкает сюжеты друг на друге. А над всем этим месивом плохо сшитых тел, мутантов, индейцев и сисек парит неизменным символом… нет, не пресловутая золотая пуля, а швейная машинка.

Определённо, не та книга, которую захочется перечитывать.

Признаться, единственная причина, заставившая меня дочитать роман до конца — просьба дочитать его до конца и честно отозваться. Потому честно сообщаю: на мой взгляд, здесь собрано так много типичнейших ошибок начинающих авторов, причём авторов, которых толком не учили писать, что читателю, привыкшему к более-менее профессионально написанной развлекательной литературе, будет непросто добраться до середины.

С другой стороны, если кто привык вот к таким непропечённым историям, то может и понравится, благо сюжет относительно увлекателен. Для тех, кто любит фентези-детективы про дворцовые интриги, псевдосредневековую войну и разные оборотнические штуки. Замысел хороший. Идеи любопытные. Но — кроме «что», надо уметь «как». Всё-таки первые опыты и пробы пера далеко не всегда имеет смысл выносить на публику.

Главная проблема — абсолютная невозможность сопереживать героям. Вообще. Дело ведь не в путанице имён, династиях и политике — это технические даже не проблемы, а задачи. Беда в том, что, см. выше, никакой другой причины читать, кроме обещания читать, у меня так и не появилось. Главный герой и второстепенные, сеттинг и даже экшен-сцены, включая дуэли, войну и секс, — всё подано скучно и пресно. Повествование больше похоже на пересказ. Оно от первого лица, а кажется, что от четвёртого))) Кто-то куда-то идёт, кого-то убивает, прячется, лечится, снова и снова…

Умения работать с информацией нет абсолютно: выдаётся сразу всё, слипшимся комом, в котором значимые детали перемешаны с третьестепенными.

Вдобавок главный герой — Мартин Сью. На пару его слабостей в кустах припрятано по роте роялей. Причём без шутки, без искры, без хоть какой-нибудь живости, монотонно и усыпляюще. И это при всех возможностях, которые даёт повествование от первого лица! Увы, но мотивации у героя нет, саморефлексии нет, трудно даже запомнить, как его зовут. Кукла, как и остальные.

Единственное, что показалось интересно: переключение на настоящее время в моменты напряжения (но лишь в некоторые моменты). Если это не баг, то как фича вполне годится.

В целом язык прескверный, постоянные речевые ошибки и неумение работать со структурой предложения. Всё это лечится практикой и работой с редактором. В любом случае, выходить со своим текстом рано.

И ещё: больше всего мне не понравилась распространённая в слабом фэнтези гетеронормативность и преобладание мужских персонажей. Причём типичных. Ни малейшей попытки как-то выйти за шаблон…

Люди глазами обычного кота... Помните начало «Собачьего сердца»? Очень похоже но настрою: некритичный, примирившийся с происходящим герой, воспринимающий мир таким, каков он есть. Социальная сатира без морали. Делать выводы — удел читателя. История местами забавная, местами страшная. И понятная — японский колорит не мешает, да и перевод весьма хорош.

На эту замечательную вещь я наткнулся, когда делал сайт про кошек в аниме. Мы её даже сами перевели (с японского), хотя не сказать, что много отличий от перевода Коваля.

Оказалось, что «кот, который жил миллион раз» повлиял на многих аниматоров — в частности, на Ватанабэ Синъитиро: именно эту сказку вспоминал Спайк Шпигель в последней серии небезызвестного сериала, и вообще, в «Cowboy Bebop» одна и центральных сюжетных линий соответствует этой сказке.

В целом, как и «Маленький Принц», это «притча, меняющая жизнь» — одна из самых трогающих за душу историй, которые приходилось читать...

Есть английский юмор. Есть американский юмор. Есть еврейский юмор. А есть Вуди Аллен. Парадоксальные ситуации, герои, которым в этих ситуациях немножко неуютно, но вообще можно жить. Взгляд на мир под таким углом, который позволяет заметить слабости человеческой натуры, но при этом не мешает эту натуру любить. И ещё это бесконечно смешно.

Есть такая штука: архетип. Это когда важно не «кто» и «где», но «как» и «что сделал». Замена имён героев и мест действия не меняет сути — потому что человеческая суть одинакова на разных контитентах и в разные времена.

Сказки выдуманного народа до страшного близки к нашей сегодняшней жизни и к взаимоотношениям людей. Они сложились из наблюдений и воплотились в понятную притчевую форму. Только это не столько философские, сколько психологические притчи. И оттого читать немного жутковато — слишком много знакомых ситуаций и моментов встаёт перед глазами.

Классическое описание того, как европеец — носитель гуманизма, знаний, гармонии добра — превращается в свою противоположность, отрекаясь от «света» цивилизации и погружаясь во «тьму» примитивной дикарской жизни. Повесть, безусловно, входит в список обязательных для всех, кто стремится понять, как именно девятнадцатый век веры в прогресс перешёл в двадцатый — показавший, что от прогресса можно легко перейти в безумие первобытной ярости, ненависти и самоуничтожения.

Вообще, цивилизация не так надёжна и не настолько права, как это было принято считать — Конрад показал это весьма убедительно. И надо понимать, что кризис самоидентификации европейца продолжается до сих пор...

Если вам сказали, что это «новый Стоппард» — не верьте. Это что-то совсем другое. Макдонаха невозможно читать запоем, потому что пока ты читаешь пьесу, пьеса читает тебя, и больше одной за раз не получается. «Человек-подушка» — это пьеса о писателе. Вечная борьба реальности и творчества, которая проистекает, как это часто бывает, из детства. Только это такое детство, куда совсем не хочется возвращаться...

Роман о писательстве и писателях, о теле и душе, о тёмной стороне любви и светлой стороне ненависти. Пожалуй, самое смешное произведение Нотомб, в котором у неё получается шутить над человеческой глупостью, жадностью и тщеславием. Самое умное и самое сильное её произведение. Наверное, потому что самое первое.

А всё началось с того, что у известного писателя берут интервью. Вот только если брать интервью у бездны, придётся не только заглядывать в неё — надо будет опуститься на самое дно. И самая смелая, умная и честная журналистка оказывается в ловушке чужого прошлого...

К сожалению, эта пьеса попала мне в руки после фильма, засмотренного до дыр. Поэтому оценивать и воспринимать отдельно невозможно. При этом саму пьесу могу цитировать кусками — что не мешает пересматривать и перечитывать.

Тут надо понять, что сделал Стоппард: для англичанина написать что-то о Шекспире — это значит выйти в бой с сотнями исследователей. Переиграть Шекспира — тем более храбрый поступок. Перепеть «Гамлета» — безумие, но Стоппард не был бы Стоппардом, если бы не сумел в изученном до последний буквы, признанно-шедевральном и неоднозначном классическом произведении увидеть то, что не увидели другие. Это тот самый Постмодернизм, о котором любят вспоминать эпигоны.

Ещё в в 1966-м году Стоппард уловил то, что сегодня стало привычным делом для фэндомов: можно взять любого персонажа, и за то время, когда он исчезает из поля зрения автора, наполнить жизнь этой «третьестепенной мелочи» (а значит, и мир произведения) самыми безумными вещами, приключениями, рассуждениями и просто глупостями, пока прежняя форма, идея и сюжет не вывернутся наизнанку.

Можно сказать, Стоппард придумал фанфики — и сделал самый крутой фанфик, который только может быть.

...Одно надо понимать: если вы прочитали или посмотрели «РиГМ», вы никогда уже не сможете воспринимать «Гамлета» так, как раньше.

Как появилась любовь и какой она была? Для главного героя пьесы это не простой вопрос. В-первых, он филолог, специализирующийся на греческой поэзии (именно греки, как принято считать, изобрели любовь), а для учёного это проблема перевода и умения понять. Во-вторых, он живой человек, чья любовь как минимум неуместна и вообще невозможна — в те времена, когда Оскар Уайльд блистал своими афоризмами (и не только афоризмами). Но неуместная любовь не перестаёт быть любовью, особенно если влюблённый, кроме прочего, ещё и поэт...

Рассматривая вполне определённый исторический отрезок и срез общества, Стоппард по своему обыкновению соединяет прошлое и будущее, вплетая в реальность литературу:

Пьеса не рекомендуется людям, ненавидящим заглядывать в примечания.

История царя Давида (который папа Шлёмы... тьфу, Соломона) с точки зрения самого Давида — сначала юноши, потом мужчины, затем старика. С желаниями сначала юноши, потом мужчины, затем старика. С любовью, которая и у легендарных иудейских царей была неразрывно связана с желанием заняться сексом. Со стремлением к власти и благополучию. Со мудростью старика. С интригами, без которых власть невозможна. С узнаваемым еврейским юмором. И с Богом. Который всё видит. Но, как правило, молчит. А жить надо.

Удивительная книга! Несмотря на ставшее традиционным сравнение Петровича и Павича, они очень разные. И главная их разница в том, что Петрович «не устал от жизни», по крайней мере, в своих первых книгах. В «Осаде» особенно чувствуется буквальная «вера в победу добра, несмотря на всесилие зла». Для сербов, теряющих свою страну снова и снова, это не метафоры и «сказки». И роман позволяет понять, как именно этот народ и эта культура, в чём-то близкая русской, в чем-то абсолютно чужая, умудряется воскресать из пепла.

Когда речь заходит о возможности (или невозможности) перевести то или иное литературное произведение, в первую очередь стоит обратить внимание не на ресурсы словаря или профессионализм переводчика, а на материал. У каждого автора свои «инструменты» воздействия на читателя, которые, в конечном счёте, сводятся к двум: язык или идея, стиль или мысль.

Первое сопротивляется переводу, а порой попросту ему не поддаётся – примеров множество, иллюстрацией могут служить кадаврические подстрочники и прочие уморительные шедевры от промта. Но идея… Идеи подчас переживают и язык, и эпоху, и даже после многократного переваривания сохраняют прежнюю силу и страсть. Крепкий сюжет и мастерски выписанные герои становятся своими на любом языке. Насколько этот рецепт верен для графического романа, где наравне со словами работают и «картинки»? Вряд ли «V – значит Вендетта» Алана Мура и Дэвида Ллойда может служить «чистым» примером, поскольку слишком многое в этом произведении завязано на живучесть и весомость самих Идей.

Будучи своего рода «переходным видом» между литературой и кино, комикс – в лучших своих проявлениях – использует наработки и того, и другого. Безусловно, «Вендетту» трудно оценивать вне культурного контекста и без «привычки» к комиксам, но одно несомненно: иной формы для этого сюжета не подобрать.

Целостный эффект воздействия образа и слов, экспрессия смены «кадров» и богатые возможности деталей, поз и мимики персонажей – таковы характерные черты этого вида искусства, подчас утрированного, условного и нарочито несерьёзного. Однако главный герой романа вольготно чувствует себя в таких декорациях, более того, для него они оказывается самой удобной средой обитания. Он превращает реальность в театр, на подмостках которого можно легко смеяться, плакать и убивать, он использует условность искусства для того, чтобы говорить о реальном. Оттого так много в «Вендетте» явных и скрытых цитат, намёков, даже пародий. Главным героем оказывается не человек за маской, но способность маски-идеи к перевоплощению и неуязвимости.

Создателями «V» была предпринята успешная попытка исследовать феномен геройства, в центре которого высокая фигура в развевающемся плаще и Благородная Миссия, которая легко оборачивается Безжалостной Местью. Образ, ставший для современного массового искусства ключевым, поскольку именно месть, оправданный и понятный повод к жестокости, своего рода неограниченная лицензия на убийство, оказывается одновременно и безлимитной епитимьей, ведь ищущий возмездия уже является жертвой. Итак, облачённый в доспехи из сочувствия, сопереживания и понимания, он действует вне общепринятых норм, что и делает его героем, экстраординарной личностью, свободной от правил дорожного движения и прочих опостылевших заповедей.

Как далеко он заходит за черту – зависит от автора. При любом варианте рейтинга соблюдается классическое условие: в окружающем мире «что-то вывихнулось», герой вначале осознаёт это «нарушение», после чего принимает решение (сомнения «бить или не бить» занимают от нескольких месяцев до пяти секунд) и начинает действовать. С действия и начинается сюжет – эффектное появление, однозначно свидетельствующее о том, что пришло время перемен.

В «V – значит Вендетта» это правило выполняется безукоризненно: вот несчастная перепуганная жертва с искажённым личиком, вот безжалостные злодеи, а вот и он, в плаще и маске, произносит свою первую реплику – цитату из «Макбета», ту самую, из начала, где Макбет пока что благородный воин, где он ещё не убийца.

Эта первая сцена – сама по себе диагноз и оправдание: «служители закона» имеют право задержать проститутку, но условия, которые вынуждают Иви Хэммонд идти на панель, заставляют сомневаться в правильности этих законов. Очевидно: без героя не обойтись.

Но и с первой сцены понятно, что если герой всерьёз собирается помогать каждой иви хэммонд, ему придётся сделать нечто большее, чем учинить расправу над компанией жестоких пальцейских (именно «ПАЛЬЦейские» – блестящий образец удачного перевода).

Уже в первой главе под характерным названием «Vзрыв» создатели «V» намекают на одно специфическое противоречие: когда герой убивает пару (десятков) злодеев – он праведный носитель справедливости, он возмещает поломки в судебно- исполнительном механизме. Но когда некто замахивается на государство и причисляет к своим врагам не столько его деятелей, сколько саму систему – тогда это террорист. Или революционер, в зависимости от того, насколько близко живёшь к взорванным домам.

Чтобы не оставлять сомнений в своём амплуа, «V» носит маску террориста, казнь которого стала национальным праздником в Англии. Эдакий «герой наоборот», известный и регулярно сжигаемый. Как в такой роли отказаться от кривляний? Вычурная отповедь «Гая Фокса» перед статуей «Госпожи Правосудие» на крыше Олд-Бейли, смешной и жутковатый диалог отвергнутого возлюбленного, закончившийся своеобразным прощальным подарком – как самоирония, помноженная на саму себя.

Оставляя в стороне вопрос, чтобы изменилось в стране, если бы Гаю Факсу удалось взорвать здание Парламента, авторы романа бесстрашно развивают все возможности этой маски, её истории и роли. Призрак хаоса, сопутствующий каждому революционному акту, в итоге обретает плоть и кровь, вплоть до «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем» – так и не произнесённый, но подробно иллюстрированный лозунг.

V увлечённо исполняет роль главного героя, превращая мрачный тоталитарный Лондон в суматошный и абсурдный карнавал – с фейерверками, беготнёй и превращениями. И разумеется, «с музыкой и танцами», так что в своих пристрастиях к шуткам и афоризмам V напоминает нашего Мюнхгаузена: предпочитает метафоры, принципиально несерьёзен и подчас безжалостен к тем, кто ему дорог. Игра – самое важное занятие, которое можно себе позволить.

Следует поблагодарить переводчиков за успешно переданную разницу в интонациях и словарном запасе, ведь речь V отличает его от других участников представления не меньше, чем костюм. В «Вендетте» законы театра начинают проявляться уже в языке, и без точно переданных реплик не было бы игры.

Игра на сцене, на рояле, на клавишах человеческих судеб, и взрывая возможности немой бумаги, авторы заставляют страницы петь, смешивая ноты со стихами и кадрами из жизни тех, кто вне зависимости от своего желания вовлечён в этот мрачный аттракцион. Никто не удержится в зрительском кресле – даже тот, кто мнит себя режиссёром, исчезнет в нужную минуту за кулисами.

В «Вендетте» вообще все и с удовольствием играют: бывший начальник лагеря перемещённых лиц собирает куклы, епископ-педофил читает проповеди своим прелестным гостьям, старший инспектор Финч пытается «влезть в голову» преступника, а прекрасная Хелен Хейер дёргает за ниточки мужчин-марионеток. Если вдуматься, V не оригинален в своей клоунаде, разве что более искренен и не стесняется в масштабах. И главное, его маска постоянно улыбается.

Эта улыбка, временами торжествующая, временами непреклонная, но неизменно с привкусом ярмарочного балагана – то самое «улыбайтесь чаще, господа!» из фильма Марка Захарова. И словно оттуда же готовность обращаться напрямую и даже судить своих зрителей или читателей: оправданная решительность, поскольку герой абсолютно честен с самим собой.

Безжалостный Vыговор, один из самых сильных моментов романа, ироничное и жестокое предупреждение, обращённое к каждому и ко всем – его пафос нивелирован улыбающейся физиономией наглого шута, но никуда не делся тон превосходства и презрения.

«Всё от вашего нежелания двигаться по карьерной лестнице. Вы просто не желаете брать на себя настоящую ответственность, занимать серьёзную должность» – в устах человека это прозвучало бы глупо, но маске позволено всё. За маской может быть кто угодно.

Да, конечно, там может скрываться обозлённый мститель, снедаемый ненавистью к своим мучителям, ещё один монте-кристо. В первой части романа, до «Vечного кабаре» складывалось впечатление, что это и есть классический случай вендетты.

Прошлое V, строго по канону, жертвенно, ужасно и скрыто во мраке – лишь тёмная фигура на фоне огня. Ни слова о самом себе настоящем, однако, по обрывистым фактам можно понять, что у него есть более чем оправданный повод для мести и Dead List, которому позавидует и Чёрная Мамба. Вроде бы зачёркнут каждый пункт. Вроде бы можно остановиться – но, вопреки размышлениям старшего инспектора Финча, здесь есть что-то ещё.

Изначально не желающий двигаться по избитой колее возмездия, роман позволяет проникнуть не в воспоминания и мысли, но в саму логику превращения фигуры стандартного обиженного героя в решительный и действующий символ революции, борьбы с законами театра, а не с отдельными актёрами.

История Валери – ключ к прозрению, объяснение того, «к чему все эти смерти, и если это не месть за самого себя, то ради чего?» Валери избавила V от проблемы «ст0ит ли идея человеческой жизни», а ведь именно возможность такой цены позволяет более-менее условно отделить справедливого героя от террориста-преступника. И если искать в «V – значит вендетта» главную мысль, то ею станет ответ на этот вопрос.

Так постепенно история о героя в плаще и с кинжалами превращается в историю столкновения идей, непримиримую борьбу между двумя мировоззрениями, и признаться, при всей обусловленной жанром утрированности, картина получается довольно честная. Каким бы ни был тяжёл мир, который стремится разрушить V, альтернатива не легче и не светлее. Не самый приятный подарок, но иначе, видимо, не получается – так для Иви нужно было пройти сквозь череду испытаний, и сменив роли сиротки, любовницы и заключённой, что-то утратить, но и стать кем-то большим.

Одной из сильных сторон романа является именно эта доказуемость, оправданность высказанных мыслей. Авторы идут до конца, вглубь каждого персонажа, разворачивая каждую судьбу в метафору – без проходных или лишних фигур.

Не последнее значение в «Вендетте» обретают уже упомянутые речевые характеристики: лишённый «слов автора» и дополнительных объяснений, графический роман располагает только репликами своих героев, и здесь, конечно, необходимо как можно точно передать все нюансы, оттенки и обертоны, без которых произведение скатится на уровень «бессмысленного и беспощадного» комикса-для-подростков. Ну что же, можно свидетельствовать, что переводчиками и редакторами проделана значительная работа, не только по части «идентификации» цитат, шуток и аллюзий, но и по стилистической шлифовке, благодаря которой нет путаницы в сюжетных линиях, а каждый персонаж получает возможность раскрыться – и сломленная леди, и бандит, и сам Лидер.

Все взаимосвязаны, каждый в чём-то зависит от другого. Для V они – безвольные костяшки домино, которые «ни о чём не подозревают, пока в какой-то ужасный момент их не подхватит некая сила, и в последнюю секунду они пытаются избежать беды, бегут к спасению, но на самом деле они не бегут – они падают». Очередная метафора, как и остальные – неоднозначная, с двойным дном, ведь даже в этой веренице доминошек, покорных щелчку пальцев истории, отыщется готовый пробудиться Доминик, как когда-то нашлась Иви.

Глупо гадать, кто скрывается за маской V – сидящая на ступеньках лестницы, в который раз осиротевшая Иви Хэммонд сделал свой Vыбор. Она сделала его ещё раньше, на допросах и в камере, благодаря словам, письмам и книгам, благодаря своей собственной решимости – той самой маленькой и хрупкой частичке самой себя, которая стоит целой жизни. Незаметно и исподволь идея пустила корни – неуязвимая, неподвластная времени, бесценная цель. Миру пора меняться, возвращать правильные значения, чтобы роза вновь стала не прощальным подарком приговорённому, но признанием в любви.

Перечитывая этот рассказ, я испытал такой стыд... Не передать словами. Мне хотелось провалиться сквозь землю, застрелиться и отравиться одновременно, спасло только, что нечем и не из чего, а внизу живут соседи. Это очень слабо, недодумано, не продумано и вообще позор, убиться веником, сколько там логических дыр и зависаний. Единственное, что утешает, так это возможность переписать и продолжить. Потому что что-то в этой робкой попытке есть, из чего можно расти и строить нормальный мир...

Вот теперь даже здесь выложили: http://fantlab.ru/work376785