Вчера буквально смотрел «Бронкскую историю», и в который раз поражался, как американские киношники умудряются погружать зрителя в атмосферу того периода, который в фильме демонстрируется. Смотришь 10 минут, и вот ты уже полностью абстрагировался от реальности и почти что чувствуешь запах виски и нью-йоркского автобуса. У Франзена всё гораздо серьёзнее — ты буквально переселяешься в новую историю очередной семьи, и если в фильме переживания героев ты додумываешь, то Франзен привычно раскладывает персонажей на психологические запчасти, протаскивая читателя через дебри чужих жизней, разобранных до последней запятой.

Франзен детально описывает реальность 70-х в Америке, возвращаясь в 30-е и 40-е, и это огромный, чужой, любопытный и жестокий мир, наполненный своими радостями и горестями, справедливостями и цинизмом. Франзен описывает самых разных людей, и их жизни кажутся кошмарными ровно до того момента, пока ты не задумаешься о том, что представляет из себя твоя жизнь для самого тебя и для тех, кто с тобой так или иначе сталкивается. Франзен на пальцах раскладывает простой тезис о том, что мораль у каждого своя, а любые попытки притянуть всё к единому знаменателю — ужасное ханжество, чаще всего являющееся безобразной манипуляцией ради тех или иных чужих целей. Франзен много, глубоко и на практических примерах говорит о Боге, о восприятии Всевышнего разными людьми, о вере вообще, о вере священнослужителя, об истинных смыслах заповедей, о Библии и её прочтениях, вовремя и к месту вставляет библейские цитаты в уста героев, и вообще создаёт вокруг христианской религии целый пантеон размышлений, который наполняют не только служители веры, но и верующие (искренне и не очень), и атеисты, и агностики, и индейцы, которые находятся вообще в другом измерении. Эта разница в восприятии Вселенной между великим белым человеком и теми, чью цивилизацию этот белый человек уничтожил, и шокирует, и притягивает, и заставляет задуматься о том, что именно мы выбрали в качестве своих идеалов и ради чего.

Книжка у Франзена вновь про то, что нет святых, а есть просто люди. Разные люди, у каждого из которых свои демоны. Не у отдельных каких-то людей, а у каждого — свои, и это почти никак не связано с тем, в каких богов эти люди верят или верить отказываются. Через это так сложно проламываться, наверное, потому, что какие-то идеалы я привык искать и в обычной жизни, а потому постоянно ищу их и в «Перекрёстках», но каждый раз Франзен напоминает вторую заповедь, и только в самом конце ты понимаешь её суть.

Книжка, понятное дело, в переводе, и мне сложно оценивать работу Юлии Полещук, но просто как обыватель я в восхищении и от того, каким языком Франзен это пишет, и как Полещук аккуратно это переводит. Это просто бесконечный торч — текст, в котором вчитываешься в каждый оборот, боясь пропустить хоть одно слово. Искренний, глубокий, ироничный, внимательный к малейшим деталям, насыщенный словами, смыслами и огромным интеллектом автора текст.

Я много раз перечитывал Франзена (хотя «Безгрешность» перечитать так и не смог), но первое прочтение новых его книг — это неповторимое и сокрушительное чтение; открытие, все чудеса которого ты находишь в самом себе. Для того, чтобы всем этим насладиться, понять, вырасти на этом, не нужно быть американцем, шведом или русским, не нужно быть молодым или старым, либералом или коммунистом. Достаточно просто быть человеком, который готов знакомиться с самим собой и своей жизнью через призму чужих историй и чужой гениальности.

Вообще это прекрасно. Не идеально, конечно — не «Гиперион», не Стругацкие, не Буджолд, не Желязны и не Бэнкс. Но это очень близко к ним. Мир Макдональда гораздо более компактный, чем даже компактная вселенная Майлза Форкосигана — в смысле, особо не развернёшься. Но автор так работает вглубь этого мира, так чётко прорисовывает героев и окружающее их пространство, что, кажется, его хватит ещё книг на пять (на самом деле — на одну).

Дальше спойлеры, аккуратнее.

Первая книга медленнее, но вторая, кажется, даже слишком быстрая. В первой книге Макдональд описывает мир, состоящий из Земли и Луны, а во втором включает шестую скорость, не прекращая добавлять деталей к планете, её спутнику и двум совершенно разным обществам.

Новую Луну Макдональда трудно отнести к твёрдой или мягкой фантастике. Вообще, хватает околонаучных теорий, связанных в основном с тем, что происходит с человеческим организмом в условиях низкой гравитации, насколько возможна культивация земных растений и животных на Луне, где там брать кислород и как технически организовано, во-первых, само общество и его жизнь, а, во-вторых, как связаны планета и спутник транспортом. Но это не предмет основного исследования автора. Гораздо интереснее и важнее то, как описано лунарианское общество и его взаимодействие с Землёй. Вот это — полный огонь, конечно, тут Макдональду можно давать Нобелевскую премию за доскональность и оригинальность.

Ну и вообще, фантастические книжки же часто запоминаются какими-то прикольными фишками. Ну там, не знаю, слег в «Хищных вещах века», крестоформ у Симмонса, разумный океан у Лема.

Такие книги хороши ещё тем, что пишет современник, и описывает он, в принципе, сильно продвинутую, но текущую реальность.

Ну и Макдональд хорошо пишет. Видимо, ещё и неплохо переведено, но дело не только в стилистике. С идеями всё неплохо, например, у того же Головачёва, но ведь читать его совершенно нереально. Здесь чувствуется и жизненный, и писательский опыт, да и просто понятно, что божечка тронул человека за темечко ничуть не менее точно, чем какого-нибудь Нила Стивенсона.

К слову, вот эта серия АСТ, в которой в России вышел Макдональд — «Звёзды научной фантастики» — требует пристального внимания. Я не читал там ничего пока, кроме Макдональда и Уоттса, но Макдональд и Уоттс в серии — это очень круто. Про Уоттса я бы мог написать поэму, честно, просто не умею. При этом Уоттс — вообще не Макдональд, это не твёрдая даже, а железобетонная фантастика. Макдональд — шикарное развлечение, изысканная игра цветными бирюльками со своим подсознанием, новое меню в любимом ресторане. Все три книги Уоттса я читал, чувствуя себя первокурсником из деревенской школы, который сидит на паре, где ему одновременно преподают физику, высшую математику и биологию, и надо понять, что вообще происходит. В смысле, читать Уоттса тяжело, но когда ты это сделал, ощущение — будто взял новую вершину. Это вообще большая редкость, и если до Макдональда я ещё сомневался, то теперь я точно знаю, что подарю сам себе на день рождения — допишу пост и пойду закажу все остатки серии в «Читай-городе».

«Сарантийская мозаика» великолепна, и больше всего я удивлён тем, как умудрился к своим годам пройти мимо этого автора, которого обожающие его читатели иногда называют магистром светлой печали. Обе книги —

Не исключено, что прочитай я это в 10-м или 11 классе (особенно вместе с каким-нибудь Даймондом), понесло бы меня на истфак — так прекрасно разложена перед читателем история Византии, поданная через детально описанные судьбы главных героев. После первого тома хочется читать второй, и второй ещё более великолепен, чем первый — хочется читать ещё и ещё. Такое редко бывает, и когда уж случается — как с «Гиперионом» или «Барочным циклом» Стивенсона — то в конце хочется удавиться от того, что всё закончилось. Но — слава богу — Симмонс жив и продолжает писать, иногда выдавая «Террор», Стивенсон тоже здравствует, и иногда пишет «Анафем», а у канадца есть ещё с пяток книг, которые явно сделают 2018 год прекрасным.

И если вы верите мне хотя бы немного — немедленно скачайте или «Поднебесную» или «Дорогу в Сарантий» и поставьте её на полку сразу следом за тем, что читаете сейчас. А лучше читайте сразу.

Вторым томом «Тобола» Алексей Викторович Иванов

Кажется мне, что Иванов пишет не только для российского читателя, и в этом, возможно, его главная заслуга — демонстрация того, откуда на Урале и за Уралом появились русские, чего им это стоило и почему это их земля. Само понятие Сибири у Иванова распадается на отменно выписанные составляющие. Это не просто страна зимы где-то севернее Небесной империи, это реки, озёра, тайга и степь, курганы и дикие звери, снега и дожди, духи, боги, предания, рыбы с бивнями и, конечно, миллионы человеческих судеб, великое горнило, пережигающее остяков и русских, джунгар и китайцев, эвенков, казахов, тунгусов, якутов и ещё бог его знает кого.

Обе части «Тобола» — это ещё и энциклопедия человеческих страстей, в которых каждый найдёт отсылки к собственным переживаниям. И, самое главное, — это великолепный исторический роман про Сибирь, пришествие русских в которую отлично описала уходящая в тайгу Айкони: «Земля очень, очень большая, везде разные реки, везде разные боги, и солнце везде светит по-разному… Но повсюду, повсюду — русские. Их убивают, они погибают от голода и холода, но всё равно идут, идут, идут».

Я не знаю, как там, а тут — в Чите — Иванов читается запоем ещё и потому, что это хоть и Тобольск с Тоболом, но князь Гагарин, Бухгольц, Семён Ульянович Ремезов и даже Даниэль Мессершмидт — без всех этих людей не было бы российского Забайкалья, и кажется, что ходили они вот по тем сопкам, которые видно из окна.

«Солярис» относится к числу произведений, которые с возрастом воспринимаются совершенно иначе, чем когда мы читали их в первый раз. Мне, слава богу, что Стругацкие, что Лем попались существенно позже 20 лет, и я и в первый раз, наверное, не воспринимал эти книги как сугубо фантастическое произведение. Но, тем не менее, я точно помню, что в первые разы у «Соляриса» фантастическая составляющая была для меня существенно важнее составляющей философской.

Теперь, конечно, кажется, что всю книгу стоит читать прежде всего ради

И ещё про цели, к которым мы так упорото иногда карабкаемся — лучше дискутирующего со Снаутом Криса Кельвина этого мало кто говорил:

Все эти фразы вырваны из контекста, конечно, и читать «Солярис» нужно весь.

Кстати, перечитывая (а точнее переслушивая) «Солярис» в этот раз, я поймал себя на мысли о том, что космос по-настоящему чудовищен мало у каких фантастов. Он бывает жесток, пугающ, отчаянно грустен, ради его постижения иногда, как во Вселенной Гипериона Дэна Симмонса, даже приходится умирать, но чудовищен он редко когда. Наверное, потому, что его покорение — вечная мечта человечества, и даже купая читателей в тоске, без которой пересечение межзвёздных пространств кажется немного даже моветоном, фантасты редко погружают своих читателей в ощущение холодящего ужаса от космоса, основанного не на каких-нибудь там условных злых тварях типа Чужих, а на том, насколько чужд может он быть для человечества. Мы привыкли встречать в фантастике самых разных инопланетян и самые разные миры, но всё это чаще всего зиждется на привычной, во-первых, астрономии — звёздах, планетах, звёздных системах и скоплениях, галактиках и более-менее описанной Вселенной, а, во-вторых, на допущении, что другие цивилизации могут быть нами хоть как-то осмысленны — если они и не такие, как мы, то всё равно можно их понять. Ибо даже если это Чужой, то это просто реинкарнация земных хищников, наделённая внеземной мощью и способностями. И ибо даже если это пауки и коллективные собаки Винджа, это всё равно пауки и собаки с совершенно понятной нам формой и морально-этическим содержанием. И почти всегда это немного эдакая культурная дискуссия вокруг Парадокса Ферми (вот ещё отличная статья на эту тему в профильном телеграмм-канале).

Солярис совсем другой, понять его невозможно, и в этом-то основной ужас, в который окунает нас Лем и в котором сходят с ума его герои.

Конечно, Лем не одинок в описании этой чудовищной непохожести космоса и, возможно, существующем в нём цивилизаций, на всё то, к чему мы привыкли, и что мы можем себе представить. Из последнего прочитанного подобный же кошмар описан у Питера Уоттса в «Ложной слепоте». Удивительное дело — Уоттса, как и Лема, тоже нужно перечитывать — только тогда его книги раскрываются по-настоящему.

«Солярис» я послушал в этот раз в форме радиоспектакля, где Снаута шикарно играет Армен Джигарханян, Сарториуса — Александр Филиппенко, Криса — Владислав Ветров. Отменная штука, очень вам советую. Если жалко пары сотен рублей на «Литресе», легко найдёте где угодно — на том же ютубе.

И «Звёздная река», и серия, и сам Кей — великолепны. Тот факт, что про канадца почти не пишут в России — большое удивление для меня прежде всего с учётом того, как историческое фэнтези у нас любят и ценят. Если с «Поднебесной» я долго соображал, пытаясь понять, какой момент китайской истории описывается, то в «Звёздной реке» параллели и более очевидны, и в послесловии автор сам называет исторических персонажей, с которых списаны его герои

Герои у Кея выписаны традиционно для него досконально. Исторические события подаются через историю их жизней так, что почти постоянно стоит комок в горле, особенно во второй части. Гая часто называют мастером светлой печали, и если это так, то «Звёздная река» — вершина этого невероятного мастерства демонстрации нашей ничтожности перед лицом как самой истории, так и исторических случайностей, которые вертят ходом событий.

В который раз ловлю себя на мысли о том, что доведись мне читай Кея в школе, я бы почти наверняка поступил на истфак, но после катайской серии я часто жалею о том, что судьба не свела меня с китайским языком и культурой. Даже статьи в вики про исторических персонажей, с которых Кей писал героев «Звёздной реки», могут на много часов погрузить в поверхностный, конечно, слой великой истории соседней страны, которая и увлекает, и поражает, и заставляет жалеть о том, что вряд ли когда-то найдётся время и возможности для того, чтобы узнать её ближе.

После Кея мне часто хочется перечитывать Льва Николаевича Гумилёва (я не отказываю себе в удовольствии, к тому же у меня почти все изданные в последние десятилетия его книги дома есть) — никто и никогда не увлекал меня историей так, как эти двое, Джаред Даймонд и Алексей Викторович Иванов. Кстати, Иванов, который пишет истории, гораздо более близкие к нам и по времени и по национальной идентичности, на мой неискушённый взгляд делает примерно то же, что и Кей — описывает исторические события так, что не привыкший к изучению истории обыватель не может от них оторваться. Это разные, наверное, жанры — Кея в библиотеках относят к историческому фэнтези, «Сердце Пармы» к магическому реализму, но на мой вкус они делают одно дело. Хотя, конечно, в «Парме», да и в «Тоболе» тоже потустороннему миру отведена гораздо более серьёзная роль, чем у одной рыжей бабы в «Звёздной реке».

Я не очень чётко помню, откуда у меня в телефоне взялась вообще эта книжка, но с какой-то долей вероятности я увидел её в книжном магазине в той же серии, в которой выходил даже Стивенсон. Ага, Стивенсон, подумал я... наверное... Или не знаю. Потом я посмотрел оценки (весьма высокие), увидел, что роману давали «Хьюго» в 2015 году, а «Хьюго» — это вам не просто так, в том числе в последние годы. Перед китайцем её получила Энн Леки за хорошую, вообще-то, штуку — «Слуги правосудия». «Хьюго» не всегда дают за прямо гениальные книги, но вообще в перечне есть очень много известных и уважаемых фантастов, часто с хорошими произведениями — от Винджа, Геймана, Стивенсона, Симмонса и Буджолд до Азимова, Ле Гуин, Желязны и гремевшего в 60-е Хайнлайна. И вот теперь Лю Цысинь.

Честно говоря, я не припоминаю таких разочарований в современной фантастике. Обычно такие книги бросаются на первых 50 страницах, и судьба Лю была бы точно такой же, если бы он не врубил в начало кусок про культурную революцию в Китае. Этот блок убаюкивает читателя и обещает ему китайского колорита, но по факту как только включается фантастическая часть, повествование превращается в тупую тыкву, а в конце скатывается в какую-то откровенную ересь про безумных марсиан инопланетян, которые по уровню развития напоминают упоротых нароктиками студентов какого-нибудь агроколледжа на начальной стадии обучения.

Я не могу точно ответить, зачем я это дочитал до конца. Будем считать, что это дань уважения Стивенсону, хотя и его «Семиевие», вышедшее в этой же серии, я пока не смог дочитать дальше первых 20 страниц.

Сложно предположить, за что китайскому автору дали «Хьюго», но это примерно то же самое, что нобелевская премия мира Бараку Обаме в 2009-м. Вот и Лю Цысинь написал продолжение «Задачи трёх тел», но мне даже страшно представить, чем там дело кончилось.

Впрочем, опыт хороший. Говорит, в частности, о том, что не надо слепо доверять рейтингам.

Мне всё время кажется, что Мураками в своих книгах делает самое то, о чём всё время талдычат книжки и бесконечные статьи о саморазвитии — занимается любимым делом. В этот раз я отдельно поймал ощущение того, что Мураками никуда не торопится, и эта неторопливость серьёзно осаживает мою собственную суету в мыслях. Автор как будто приглашает остановиться, сесть в кресло, взять бутылку пива, закинуть ногу на ногу и смотреть вдаль, жуя что-нибудь вкусное. В этой связи даже не очень важно, о чём именно книга — Мураками в моём возрасте больше всего привлекает меня этим тотальным спокойствием, в которое заворачивается самый залихватский сюжет. Главные герои, которые всегда любят пиво, хорошую еду, женщин и секс, погружаются в часто совершенно безумные сюжеты, где им приходится решать какие-то вселенские проблемы, но всякий раз смотрят на себя немного со стороны и в принципе соглашаются с судьбой, которая вертит ими, словно бумажными корабликами в урчащих после дождя ливневых стоках.

Этого фатализма до потолка и в «Стране чудес», и нельзя сказать, что нынешний главный герой как-то выделяется из череды остальных персонажей Мураками.

В отзывах многих бесит эта вот сосредоточенность Мураками на пиве, еде и сексе в каждой его книге. Чтение почти никогда не бесит, но герои Мураками читают так же часто, как пьют, то есть каждый день. И ни алкоголь, ни женщины, ни хорошо обжаренные в растопленном сливочном масле ломтики латука, ни бесконечные книги не кажутся у Мураками излишеством — особенно с учётом того, как много у него Чехова и вообще отсылок к русской культуре и истории. Всё это описывается так, что кажется мало того что совершенно естественным — совершенно необходимым и даже обязательным в этой конкретной ситуации.

Сам сюжет с концом света и страной чудес — это чистый и незамутнённый сеанс психотерапии. Если хочешь получить эффект — нужно довериться психотерапевту, который сидит в кресле напротив, расслабиться и поверить во всю эту херню со снами, маятниками и акашическими записями.