Сигизмунд Кржижановский «Мост через Стикс»
Уже засыпая, инженер Тинц, не поднимая тяжелых век, протянул руку за стаканом остывшего чая, но его пальцы прикоснулись совсем не к стеклу, а к чему-то холодному и скользкому, что, вдавившись под стиском фаланг, упруго выпрыгнуло из руки...
Входит в:
— сборник «Сказки для вундеркиндов», 1991 г.
— антологию «Сада кад сам се пробудио. Антологиjа руске приче XX века (од Сологуба до Хармса)», 1995 г.
— сборник «Сказки для вундеркиндов», 2000 г.
— сборник «Чем люди мертвы», 2001 г.
— сборник «Тринадцатая категория рассудка», 2006 г.
— антологию «Антологиjа руске приче. XX век», 2020 г.
- /языки:
- русский (6), английский (1), сербский (4)
- /тип:
- книги (10), аудиокниги (1)
- /перевод:
- М. Менжинская (4), Д. Тернбулл (1)
Аудиокниги:
Издания на иностранных языках:
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
alex1970, 9 июля 2014 г.
Эта странная философская сказка объясняет, почему данный автор был долгие годы забыт, особенно на просторах СССР.
Это достаточно милое (но очень сложное) произведение легко воспринять как пасквиль на Революцию (тогда подразумевалось с большой буквы) — эпизод с либералами и вульгарис.
Прочел с интересом, хотя согласен далеко не со всеми выкладками этого неординарного писателя.
В общем, если ночью у вас «Как пройти в библиотеку?» спросит не какой нибудь гопник (или кто-то из троицы Вицин — Моргунов — Никулин), а жаба, сидящая на прикроватной тумбочке, лучше промолчать в ответ
jamuxa, 20 марта 2012 г.
Уже название, — якобы? — отсылает к суровому Данту (чья Комедия всегда на слуху), картографу самого темного закоулка лабиринта греческих мифов: Стикс! — Добро пожаловать в Ад!? А в Ад ли? — Стикс в Аду это чисто по Данту, а у древних греков, да и не только — немного (или совсем?), да по-другому.
Разберемся с Тинцем, вернее с его именем-фамилией, — вслушаемся в звукоряд: тинц..., — что-то напоминает? Проведем смелый мысленный эксперимент (хотя о его последствиях, для нас, за то, что отважились, нам и загадывать не по плечу): предположим, что один из змеящейся очереди в Харонову ладью, то ли по ещё остаткам земной глупости, то ли по привычному, для любых вновь прибывших, любопытству-ротозейству, теряет из под языка таблетку обола (памятуем, что деньги это тот товар, который является универсальным эквивалентом стоимости других товаров или услуг: а паромщик-лодочник Харон, как-никак оказывает последнюю услугу, обрывая ей связь с товарно-тварным миром живых) прямо в зловонно-зловещие воды Стигийского болота, пробивая мертвящую пленку тины-ряски: тинц... Открыв рот — ротозейство!
Что до Харона — «...я убью тебя, лодочник...» — так пел профессор Лебединский, генетически и генеалогически (да, по большому счету, как все люди — а раз он смертен, он тоже человек) связанный с капитаном Лебядкиным.
Что до потери обола — вот тут-то мытарства только и начинаются — об этом, очень подробно, последняя, седьмая новелла — новелла Шога — из повести Кржижановского «Клуб убийц букв», повести, которая, кстати, и начинается словами «Пузыри над утопленником», — почти дословно слова жабы в разговоре с Тинцем: «О, на Стиксову поверхность всплывает много пузырей...»
Разговор инженера со стиксовой жабой: о жизни и смерти, о живых и не совсем, о смерти вызревшей и нет...
Но текст, текст...: надо читать медленно, как вкушали запретные своей невозможностью и недоступностью деликатесы эпикурейцы, вдумчиво и на совершенно трезвую голову (путешествовать по словам, строкам и смыслам «с открытым сердцем» — так это называет Андрей Платонов), — раз за разом перечитывая Сигизмунда Кржижановского, — хотя..., вот перечитывать его не получается: каждый раз читаешь заново...
»- Будьте любезны, далеко ли отсюда до смерти?»
А финал стоил мессы.