Дж. М. Кутзее «Железный век»

Ко мне пришёл «Железный век».

Книга была мне интересна не только сама по себе как художественное произведение хорошего литератора. С главной героиней объединяли и некие схожие весьма специфические личные обстоятельства. И потому было вдвойне интересно, любопытно, волнительно, азартно-познавательно (и прочие соответствующие прилагательные, обозначающие особый интерес и отношение к читаемому) погружаться во внутренний мир женщины, проживающей свои последние месяцы или недели а затем и дни своей жизни. И это было одной стороной медали.

А другой интерес состоял в картине внутренней социально-политической жизни страны в эпоху апартеида и в дни мощных социальных волнений и протестов и ответного насилия официальных властей ЮАР в отношении цветного и в особенности чёрного населения. И здесь этот роман слегка пересекался с книгой другого южноафриканского автора Тревора Ноя «Бесцветный» и с некоторыми романами тоже южноафриканки Дорис Лессинг — пересекался, но не совпадал, что только добавляло цветов и оттенков к общим впечатлениям об этой стране и об описываемом в романе периоде.

Вообще книга не для любителей приключенческого экшена и прочих стрелялок-догонялок. Хотя и экшен в романе есть, и искалки-стрелялки тоже имеют место быть. Просто не в них самих суть, а в том, что испытывают люди вообще и в особенности наша главная героиня в связи со всеми этими делами. И что в конечном счёте вот эти социально-политические события затмили в её сознании и собственную болезнь и неизбежную скорую смерть.

Однако в романе есть ещё и третий смысл, и третья сюжетно-событийная линия. Она касается такого явления, как бродяги и беспризорные и взаимоотношения с ними людей обычных, среднего класса. И тут автор вовсю постарался изобразить представителя этого вечного человеческого племени во всей красе. Во всех смыслах этого определения. Ибо в последние дни миссис Каррен (именно Каррен, а не Керрен, как в аннотации) никто другой не стал для неё самым близким и понимающим, кроме вот этого отверженного и отвергнутого обществом, униженного и оскорблённого человека…

По форме мы имеем дело с эпистолярным жанром — миссис Каррен пишет своё последнее прощальное письмо своей дочери, давно живущей в большой заокеанской стране. Соответственно всё написанное излагается от первого лица единственного числа, от самой миссис Каррен, и потому насыщено её личными чувствами и мыслями.

Железный век по архитектонике, представлению персонажей и, более того, самой идее является зеркалом с «В ожидании варваров». Мало того, что такой же главный герой — такая же проблематика, которая, разумеется, очень тесно завязана в обоих случаях на личность главного героя.

В «Варварах» герой — пожилой судья, человек не просто хорошо образованный, но еще и очень *культурный* в самом лучшем смысле этого слова. И при этом — человек в системе и в государстве, занимающий достаточно высокий социальный статус, чтобы, как профессор Преображенский, смотреть на пролетариат слегка сверху вниз. В «Железном веке» героиня — также пожилая женщина, профессор филологии (видимо).

И собственно проблематика — вовсе не варварство как таковое, а беспомощность человека перед лицом того, как у него на глазах распадается его привычный мир. Как совершаются вещи, который он считал всегда внутри себя абсолютно недопустимыми, табуированными, невозможными. И как действует, думает и чувствует себя человек, который с одной стороны, не в состоянии смириться с происходящим, а с другой, не имеет сил что-либо с этим сделать. Мне кажется, в обоих случаях выбор именно старого (стареющего) персонажа имеет решающее значение — молодой или среднего возраста человек был бы обязан так или иначе либо встроиться в новый мир, либо активнее с ним бороться. У старого человека просто нет на это сил, да он и не видит смысла. Героиня «Железного века» слишком занята умиранием от рака, честно говоря, куда ей еще вписываться в местные гражданские войны черного населения ЮАР против полиции. С другой стороны, старость — это расширенная метафора беспомощности, как ни крути. Поставить себя на место одного или другого персонажа — ты тоже ничего не сделаешь. Возможно, сделаешь куда меньше, чем сделали они, потому что куда выше ставишь свою молодую жизнь, которой еще должно по идее больше остаться, поэтому она более ценна.

К вопросу о ценности жизни, опять же: на глазах у умирающей профессорши погибают двое знакомых ей подростков, неосторожно ввязавшихся во взрослые войны. Она оплакивает их так, что даже подумывает об акте самосожжения с целью кому-то что-то доказать. Но, разумеется, не доказывает. «Железный век» потому и железный, что у окружающих людей, от негритянских активистов до белый полицейских, включая женщину с тремя детьми, которая работает у профессорши горничной, внутри армированная конструкция, а внешние стены сделаны из бетона. Железные люди железного века, дети, которые никогда не плачут и не смеются, потому что это слишком по-детски. И только сама героиня, да еще ее случайный спутник — местный алкоголик — недостаточно железные, чтобы даже просто смотреть на это (притом, что их никто не трогает). Они из другого мира и другого поколения, и потому, наверное, они сходятся. Профессорша пускает бомжа в свой дом, даже не задумываясь о том, что он может банально убить и ограбить ее — и действительно, тоже не будучи человеком железного века, он начинает заботиться о ней — в какой-то степени.

Что еще умиляет в этом романе и очень задевает за живое — тема, которая уже поднималась в Life and Times of Michael K. Когда пожилая женщина, которая сама уже давно мать взрослого ребенка, испытывает страдания, внутренним взглядом она обращается к собственной матери. Чтобы та взяла ее на ручки, обняла и утешила. Такой простой образ, такая банальная вещь, наверное, и жизни так делают, и при чем тут возраст — своим родителям мы все равно будем детьми.

Это потрясающий роман, лучшее изображение концентрированной, чистой тревоги. Не тревога генерала перед боем, когда уже скоро станет известно, пан или пропал, и только вопрос времени. А тревога человека, который находится далеко за кругом основных событий и наблюдает только какие-то отголоски, отзвуки, зарю от пожаров за дальними холмами. У которого и без того множество личных забот и проблем — и происходящее их ни в коей степени не отменяет, а лишь усугубляет. Это цепляет так сильно именно потому, что все крупные страшные события, происходящие в стране, пока они не коснулись лично нас, люди воспринимают именно с этой точки зрения. Можно примерить на себя эту крайне неудобную шкуру беспомощного человека, на дальних рубежах жизни которого происходит что-то страшное.