Антония Байетт «Дева в саду»

Линию сомнабуличного Маркуса лучше бы выбросить вместе с ним: и без того избыточный роман стал бы соразмерней и интересней. По существу это история дефлорации двух сестер, которая, естественно, прошла не как у Джейн Остен. Байетт ожидаемо наворотила уйму аллюзий, скрытых и явных цитат, зарисовок из жизни сельской богемы. В отличие от «Обладать» этот роман прочел достаточно легко — и продолжение почитаю, но это определенно не шедевр. Местами здорово напоминает искусственные построения Мердок — тоже ни один их персонажей в простоте слова не скажет. Для узкого круга мегалюбителей британского литературного наследия.

Не дева и не то, чтобы в саду

«Какой Шекспир, из погребка

Домой вернувшись на рассвете,

В бреду спадая с тюфяка

В таком спасается сюжете?»

Александр Кушнер.

Об этом романе, которым «Азбука Аттикус» одарила русскоязычного читателя в конце апреля, литературные обозрения говорили как об одной из самых ожидаемых новинок книжной весны. В большинстве случаев заглавным аргументом в пользу чтения выступало то, что книга являет собой первую часть «Квартета Фредерики», не растолковывая, кто такая эта Фредерика с ее квартетом, чем бы он ни был.

Тетралогия, которую считают magnum opus Антонии Байетт, охватывает четвертьвековой промежуток и писалась на протяжении двадцати четырех лет: первые два романа до мировой известности писательницы, пришедшей к ней с букеровским «Обладать», завершающие после. На русском пока лишь первая книга, которая увидела свет в семьдесят восьмом, а описанные события относятся вовсе к пятьдесят третьему году. Героине, давшей имя четырехкнижию, семнадцать, как в тот год Байетт, что позволяет предположить в ней некоторые автобиографические черты.

Что касается «Девы в саду», с равным основанием роман можно было бы назвать «книгой Стефани, Маркуса, Дэниэла, Александра». Безусловно яркая Фредерика, которая окажется в центре внимания в следующих романах, здесь еще не на основной позиции, хотя в главной роли. В том смысле, что ей, школьнице, буквально достается молодой Елизаветы I в пьесе, где королева-девственница центральный персонаж. Теперь о книге.

В фокусе внимания семья Поттеров (ни к Гарри, ни к Беатрикс отношения не имеющая). Отец, яростный Билл, преподает в частной школе для мальчиков, не будет преувеличением сказать, что на нем там все держится и с полным основанием мог бы сказать: «Школа — это я». Редкое сочетание педагогического и организаторского талантов делает его незаменимым на работе, дома однако Билл в ипостаси «тиран и сумасброд» (ну. когда дает себе труд выступить в какой бы то ни было роли). Большей частью его вклад в семейную жизнь ограничивается безразличием.

Самоотверженная Уинифред, жена и мать троих его детей, в свою очередь та, на ком держится дом. Такое себе вполне патриархальное разделение обязанностей: работают одинаково, но слава и почет достается супругу, в то время, как жена вынужденно довольствуется ролью мышки серой белой несмелой и воспитательницы, у них дочери Стефани, Фредерика, и сын Маркус.

Спокойная доброжелательная красавица Стефани («все хотят на мне жениться») такая английская роза, окончив колледж преподает теперь в той школе для девочек, где сама училась. Претендентов на ее руку было немало, но сама девушка не рвалась в болото семейной жизни, пока не встретила Дэниэла Ортона, приходского курата, огромного неловкого и неуклюжего толстяка, чьим девизом могло бы стать деятельное добро. Они и притянулись друг к другу в соответствии с боэцианским «подобие стремится к подобию» (ну, это кроме сексуального притяжения).

Младшая Фредерика, совершенная противоположность сестры, рыжая бестия, буря и натиск, «я что угодно могу, что угодно могу лучше всех прочих». На самом деле, лучше всего у нее получается читать книги и интерпретировать прочитанное. Она нехороша собой и почти лишена той грации, какая может служить страшненькой девочке некоторой заменой красоты. Но у Фредерики есть несокрушимое убеждение в своем превосходстве, которое вернее других аргументов убеждает окружающих, что носитель достоин лучшего, и вся она пылающий яростный огонь.

Младший в семье Маркус («да, я знаю, так сходят с ума») красивый хрупкий мальчик одинокий астматик, чрезвычайно одаренный музыкально и математически, и с явными чертами аутичного спектра. Есть тонкокожие люди, которых острые углы этого мира ранят больнее прочих, он из таких. И он слышит музыку сфер, то умение находить решения сложных математических задач и делать мгновенные вычисления, оно и давало ощущение немыслимой гармонии, пока Билл не привел какого-то профессора чья попытка препарировать дар закончилась тем, что он покинул мальчика.

Состояние неизбывной муки прекратилось, когда он обрел друга в лице преподавателя биологии Лукаса Симмонса, одержимого эзотерическими идеями в этаком нью-эйджистском изводе: неоязычество, гипнопедия, осознанные сновидения, ритуалы расширения сознания и прочая психоделика. В Маркусе Лукас видит не то медиума, не то вовсе мессию и все их совместные эксперименты явно отдают безумием. Но попробуйте сказать одинокому подростку, у которого наконец появился друг, что это не вполне, по вашему мнению. подходящая для него компания. То-то же.

И вот это все очень конспективно об одной семье в фокусе внимания книги. Ничего еще не сказав о сюжете, в центре которого преподаватель той же школы для мальчиков Александр Уэддербери, написавший пьесу о Елизавете I, окончание работы над которой счастливо совпало с восшествием на престол ее царственной тезки, по сей день правящей Англией. Мало того, пьесой, действительно прекрасной, заинтересовался меценат Кроу, готовый способствовать реализации проекта немалой энергией, деньгами и связями — классическое «оказаться в нужное время в нужном месте».

Впрочем, последнее с равным основанием можно отнести к Фредерике, в чьем сочетании ярости с грацией коряги купно с поразительным портретным сходством, большой человек разглядит королеву-девственницу и отдаст ей главную роль в постановке. А меж тем, перипетии этого действа и сопутствующих ему влюбленностей, разочарований, интриг, расставаний — составят основу сюжета. И это я еще ничего не сказала о невероятной аллюзивности романа, в котором едва не каждый диалог апеллирует к литературе, от Шекспира до Т.С. Элиота и Эзры Паунда, хотя удельный вес отсылок к Эйвонскому Лебедю на порядок больше остальных.

Признаюсь, начинала читать, вернее слушать в оригинале, изрядно намаявшись, текст представлялся перегруженным языковыми красивостями, чрезмерно и неправомерно изузоренным. На слух сюжетная канва бралась без проблем, но языковая избыточность, богатейшая референтность романа ускользала. Это сейчас к тому, что русский вариант, над которым трудился коллектив переводчиков: Исаева, Ланчиков, Псурцев — превосходен, такая балетная взлетность, за которой не ощущается колоссального труда. И редакторская работа того человека в Азбуке, который свел три голоса воедино, выше всяких похвал. Книга великолепна, по-настоящему Большой роман.