Эмиль Золя «Радость жизни»

Вот именно что мазохистская позиция. Ни сама героиня не способна выстроить себе счастливую жизнь, ни передать другим «радость жизни». Нет самопожертвования, нет борьбы, есть только смирение и бултыхание в обыденности.

Совершенно случайно, перебирая электронную библиотеку, я одновременно с этим романом Золя открыл файл с другим романом, где тоже есть сильный женский персонаж. Громадная пропасть. Вот как раз тот роман можно было бы назвать и «Радостью жизни» и «Борьбой за жизнь», а не этот. Не буду скрывать, отзыв не место для выстраивания интриги — тот роман называется «Унесённые ветром». Да-да, та самая Скарлетт О'Хара и её знаменитое «подумаю об этом завтра». Вот про кого аннотация. Вот кто теряет всё и кому предстоит пережить много на своём жизненном пути. Пережить, преодолеть, побороть. А не плыть как щепка по течению, только и причитая «и в такой полной... тьме есть светлая сторона». Чушь. Не верю. И вот почему.

Одна из странных идей Золя — наследование психологических черт. На генеалогическом дереве листик с Полиной Кеню помечен так: «Равномерное смешение. Физическое и моральное сходство с родителями. В основе — порядочность». В «Чреве Парижа» родители Поли — владельцы колбасной лавки, сытые, уравновешенные буржуа. Мать так вообще воплощение преуспевающего торговца. Девочка до двенадцати лет находилась в этой торгово-производственной среде.

Я не верю в наследственность, я верю в среду. И девочка, которая в одиннадцать лет играла в продавца-покупателя, в работу мясной лавки, перед глазами которой ежедневно переходили из рук в руки золотые монеты, совершались сделки купли-продажи, не может через два года стать безвольной, бесхребетной бессребреницей. Да, смерть родителей и новая обстановка на какое-то время оглушили девочку, но не перечеркнули же всё воспитание! Почему она ни разу не пытается торговаться с тёткой? Не верю. Почему она ни разу не пытается торговаться с кузеном — предметом воздыханий? «Сделаешь так-то, получишь то-то»? Не верю. Откуда у неё потребность собирать оборванцев, если она в детстве не была набожной и не видела такой модели поведения ни у матери, ни у отца? Да и в деревне этой священник тоже не занимается подобной раздачей милостыни. Где образец? Откуда такое стремление у купеческой дочки? Не верю. Извини, автор, но написать «основная черта — порядочность» недостаточно. Тем более, что эта черта ниоткуда не вытекает: ни из детства, ни из образования, ни из окружения.

Да и что понимать под «порядочностью»? Не в первый раз героини Золя, охваченные любовным зудом («см. «Дамское счастье»), отказываются от акта любви из-за некоей врождённой стыдливости, она же порядочность. Вроде и любят, вроде и бескорыстно, но до брака — никак. Откуда это табу? Из религии? Но указанные героини не набожны, в церковь ходят редко, на ночь не молятся. Общественное осуждение? Да всем пофиг, см. тот же роман «Дамское счастье», где продавщицы априори считаются распутными. При том, что вокруг (что в «Дамском счастье», что в «Проступке аббата Муре», что здесь, в «Радости жизни») рыбаки-крестьяне-рабочие показаны как совершенно бесстыдные совокупляющиеся массы. То есть вокруг героини все грешат, все плодятся, а она «останется теперь навсегда бесплодной». Вот совсем-совсем не верю. В конце концов, вспоминая «Унесённых», отчего бы не захомутать фиктивного мужа? Того же доктора или ещё кого? Вот это была бы «радость жизни», реальная.

В моём представлении дочка торгашей владела бы всеми лодками в деревне, работники жили бы в общем бараке, лавка с водкой принадлежала бы тоже ей, и вся округа кланялась бы, завидев её в карете. А спускать на бомжей-алкоголиков наследство — это не радость жизни, это мазохизм и пустота.

Хочешь быть счастливым — будь им!

Действительно, всё самое важное из того, что можно написать в отзыве на прочитанное без риска раскрыть секреты сюжета, в аннотации рассказано. Полно и объёмно. И потому всё последующее — мимо сюжета.

Всё-таки какое это громадное удовольствие — читать книгу маститого писателя-реалиста, не выкрутасничающего перед своими читателями в спазмах постмодернизма и судорогах сюрреализма, не корчащегося в позывах удивить и поразить читателя заковыристостями литературной формы и вертикальностями иносказаний и аллюзий. И даже некоторая приторная слащавость главной героини романа Полины и её почти что мазохистическая страсть к самопожертвованию и служению людям: далёким и близким, своим и чужим, маленьким и старым, здоровым и больным, друзьям и враждебно к ней настроенным — ко всем без всякого разбора, даже такая маложизнеспособная и потому не особо в нынешние времена привлекательная её жизненная позиция (ей в матери Терезы записаться надобно бы), не отвращают от романа и не заставляют огорчённо откладывать книгу «на когда-нибудь потом». Разве что принуждают сокрушаться вместе с некоторыми другими персонажами романа над судьбой Полины и чертыхаться при чтении очередных мест с описаниями прямых обманов и манипулятивных злоупотреблений со стороны близких ей людей — ну, разве можно быть такой доверчивой!

Такое отношение к читаемому связано прежде всего именно с особенностями литературного стиля Эмиля Золя. Который настолько мастерски владеет пером, что просто буквально находишься в одном жизненном пространстве с героями романа и испытываешь те же самые чувства, что и они.

На сегодняшний день это уже 12 книга из цикла «Ругон-Маккары» и просто уверен, что дочитаю цикл до конца, тем более, что нравится сам процесс чтения книг Эмиля Золя.