Генри Лайон Олди, Андрей Валентинов «Крепость души моей»

Последний, видимо, роман великой харьковской троицы.

Проклятое наше время.

Того «триумвирата», который сразил меня в позапрошлое десятилетие, больше нет.

«Красные листья падают вниз / И их заметает снег...».

Весь роман пропитан чувством тревоги, странно читать его сейчас, спустя десять лет после его публикации, предсказавшим саму тональность нынешнего времени.

И видеть лики ангелов — не смиренных и сострадающих творений мастеров Ренессанса и древнерусской иконописи, а отстранённых и насмешливых, свысока смотрящих на таких грешных и несовершенных людей.

Это не мир «Нагорной проповеди». Это мир, где ангел убивает каждого первенца в семье египтян, а у праведника Иова гибнут все близкие, где население Иерихона полностью вырезается гневными ханаанянами.

Жестокий мир, неуютный. он светлый, недобрый, но проблески тепла в нём всё же есть — простого тепла, греющего, а не жестокого пламени

И в тоже время — этот текст одновременно ещё и утверждает жизнь, не только деконструирует её. И дело здесь даже не в праведниках, хоть, по крайней мере, один праведник здесь есть. Надежда в том, что даже заядлый грешник может покаяться. История двух братьев-борцов простовата, да, но в ней есть своя красота, красота покаяния за грех. А в истории святотатца, преступившего закон ради Любви? Его пощадили те, кто должен был развеять его душу по ветру — оказывается, и ангелам не чужда человечность.

В этом романе много юмора, хотя этот юмор и горек. И в нём много, очень много людей — плохих и хороших, чаще серых — разных. А какие-же важны для нас?

«Крепость души моей». Крепость души. Когда весь мир сходит с ума, у тебя есть только своя собственная душа, вера, свой щит против тьмы внешней. И твёрдо держаться свой самости — последнее, что ты можешь, даже когда небеса грозят рухнуть тебе на голову.

Какой праведник знает, что он — праведник?

И ведь почему он, безымянный, не покинул безымянный же Город, спасаясь от неизбежной смерти?

Потому что он берёг свою «крепость», свою самость, и не мог позволить себе забыть то, что оставляет позади, и тех, кого оставляет. Отказаться от собственной души? Нет. Спасти чужие жизни, погубить свою, но сберечь душу? Такой выбор уже сделал стрелок «Тирмена», быть может, он же не поддался искушению перед лукавым ликом ангелов, в своей новой жизни? Ведь быть «семнадцатым» — так уж ли почётно? Уж очень лукавое это число...

Роман оптимистичный. Мрачноватый, причём мрачноватый именно в тех моментах, где обыденность жизни вторгается в мифологическое полотно. Но Город проходит сквозь горнило, и выходит из него вроде бы тем же — но иным.

Уж не по нему ли теперь будут сверкать колёсами кентавры? Здесь ли нам жить?

Кем станут прошедшие «Purgatorium»?

Быть может, нам предсказаны через этот роман не только лихие, тёмные времена, но и их светлое окончание? Время покажет.

Много веков Ветхий Завет служил источником вдохновения для скульпторов, художников и поэтов. Из него щедро черпали вдохновение, заимствуя знаковые образы и притчи, становящиеся своеобразным шифром для посвященных в нюансы художественных смыслов. Многострадальный Иов, Давид и Голиаф, Содом и Гоморра... Перечислять можно долго и на каждый пример приходятся сотни, тысячи, если не десятки тысяч, всевозможных аллегорий и трактовок. Тем удивительнее, что в современной фантастике и фэнтези ветхозаветные мотивы если и не забыты, то обращаются к ним довольно редко. Причин, по-видимому, несколько. Это и нежелание соревноваться с известными предшественниками, и отсутствие особого читательского интереса к этой тематике, и, конечно же, нередко это скудность собственных познаний.

Столь обширное вступление необходимо, чтобы подчеркнуть сложность задачи, стоявшей перед Олди и Валентиновым, и причины, по которым книга резко выделилась среди сплоченных рядов отечественной фэнтези и мистики. Ведь соавторам удалось уловить суровый дух Ветхого Завета и вселить его в легкомысленные будни нашего мира. Строгий речитатив библейских цитат безжалостно вклинивается в пеструю и суесловную болтовню современности. Триптих, три сильно отличающихся, но при этом идейно близких истории. Разница заключается в масштабе событий, точках обзора и количестве героев. Если в первой истории все завязано на братьях Чисоевых и их бывшем учителе Александре Павловиче, то во второй и особенно в третьей действие охватывает уже весь Город.

Итак, как две капли похожий на наш мир, современный Город, и обычные люди, которые внезапно обнаруживают, что в их жизнь вмешиваются высшие силы. Силы, которые играючи переписывают судьбу, карают и награждают. Силы, для которых нет ничего невозможного. Растоптать жизнь успешного бизнесмена, лишить детей, разорить компании. За какие проступки была назначена эта кара? Бизнесмен Чисоев лишь песчинка по сравнению с высшей силой. Гордая и упорная песчинка, способная заклинить самый прочный и отлаженный механизм. Авторы яркими красками и образными метафорами слой за слоем наносят изображение на холст. То покажут прошлое, то откроют будущее, то застынут на настоящем. Вывернут наизнанку бывшего борца, разберут по косточкам своенравного пророка, чтобы свести в поединке мятежные человеческие души и суровые законы.

Вторая повесть попала точно в цель, поразив удачным взглядом на два мира, земной и небесный. Горнее Царствие, поделенное на три Сферы и девять Ступеней, каждая из которых представлена своей силой. Ангелы и Начала, Престолы и Серафимы, верные слуги Всевышнего, неумолимо карающие грешников и строго блюдущие Закон. Ибо Закон в этом Царстве превыше Милости. По крайней мере, на первый взгляд кажется именно так. Эта история сплетена из нескольких нитей — небесного расследования Владыки Камаила и его помощника Микки, загадочных явлений в Городе, а главное, исканий Сергея, в чью жизнь ворвались неведомые прежде чувства и мысли. Помимо них действуют и другие герои: обычные люди, начальники и подчиненные, нищие художники и знаменитый режиссер.

Атмосфера тайны быстро сгущается, ветхозаветные предания обретают зыбкую плоть, грозя захлестнуть улицы Города и погубить его. Тонкая авторская ирония подчеркивает аляпистые приметы нашего времени. Текст насыщен аллюзиями и аналогиями — как библейскими, так и литературными, например, с романом Булгакова «Мастер и Маргарита». И на этом фоне происходит очень интересная история, в которой любовь и вера сталкиваются с судьбой и временем. На мой взгляд, особое достоинство повести в том, как сочетается современность и древность в облике и манерах небесных служителей. Весьма симпатично сочетаются, бамбуковая тросточка и стада телиц, мобильный телефон, факс, обращение «шеф» и свитки, традиции, семиглазый леопард.

В отличие от второй, третья повесть целиком разворачивается на земле, в многострадальном Городе. Наша цивилизация успела привыкнуть, что всегда и везде можно договориться, найти компромисс и добиться лучших условий. Отчасти за счет развитой техники, отчасти за счет культурных свобод и течений. Но когда два Серафима объявляют, что души горожан взвешены и измерены, и назначена плата за согрешения, то все мольбы, ухищрения, усилия оказываются тщетны. Авторы заперли персонажей в колбе произведения, поставили микроскоп и принялись наблюдать, по фрагменту складывая пеструю мозаику гнева и отчаяния, отрешенности и беззаботности. Картины народного бунта кажутся пророческими, жутко походя на реальность.

Что же общего в повестях? Суровый Закон со множеством толкований и прецедентов. Человеческая гордость и упрямство, не дающие отступить даже когда все кончено. Это поединок души и буквы, содержания и формы, милосердия и справедливости. Но стоит помнить — что хотя Ветхий Завет и лежит в основе многих религий, но служит сейчас скорее памятью, чем указанием к действию, замененный Новым Заветом, Кораном и другими текстами.

Итог: пестрое смешение ветхозаветных законов и современного мира.

Я всегда считала Ветхий завет – книгой очень жестокой и мрачной. Авторы «Крепости души моей» лишний раз напомнили, что так оно и есть. Три повести книги замешаны на библейских сюжетах, события же разворачиваются в современном мире, вернее даже в одном конкретном городе Х., на который обрушились кары небесные. Но, несмотря на мрачные события, все три повести достаточно светлые.

Первая – «Право первородства» – о гордыне и прощении, о братской любви и почти отеческой любви учителя к своим ученикам. Хотел герой превзойти брата – получил желаемое. Возомнил себя Иовом? А вот тут ошибочка вышла… Только пока это выяснилось, герой наш уже решил примерить на себя роль другого библейского персонажа – Иакова. И побороться с богом. Всеми доступными ему методами. И эта роль брато-предателю больше к лицу. Впрочем, брат его уже простил, брат не может иначе.

В повести сплетаются несколько библейских притч, я даже не уверена, что правильно прочитала все аллюзии. Отдельное спасибо за образ школьного учителя – про его «божественную» сущность ничего не скажу, но вот человеческая просто замечательная, светлая и добрая. Настоящий учитель, а вернее даже «наставник».

Повесть «Девять дней» — ироничная и… теплая. Скажете – она о могущественном артефакте, одна тень которого способна навести шороху в городе, сбив с толку даже ангелов? Или – о реакции быдла на невероятное в городе? Или – о необычайной жестокости высших существ? А может – хе-хе – о вреде итальянских режиссеров? Во всех случаях будете правы, но не совсем. Потому что в первую очередь повесть – о любви. О такой, которой хватает всего одного взгляда, скользнувшего сквозь время. И ради которой не страшно бросить вызов хоть серафиму шестикрылому, хоть тому, кто над ним стоит… И умереть не страшно, и воскреснуть…

Кстати, как журналист и редактор, не могу не отметить ход с новостными заголовками – эпиграфами к каждой новой части. Отличный пример того, как в груде ненужной информации можно утопить нечто, действительно важное.

И завершает книгу повесть «Заря над Содомом».

Она меня порадовала взглядом на понятие «праведности». Отыщите в этом грешном городе двенадцать праведников, — сказали ангелы. И народ пустился во все тяжкие!

«- Я! Я праведник!

Люди молчали.

- А вы все сдохнете!»

Найти праведника. Хоть одного. Во всем городе. Ради спасения этого города. Что может быть проще? Что может быть тяжелее? Кто-то предлагает миллион хоть за одну завалящую праведную душу, кто-то впадает в эйфорию вседозволенности, кто-то продолжает жить, как жил (бутылочки собирать, ага). А некто идет с монтировкой в руках спасать попавшего в аварию. Другие становятся всем домом на защиту соседа. Третий вывозит семью из обреченного города, а сам остается. С обреченными. К слову, об уехавших. Как жить-то с «обнуленной до равнодушия душой»? Кажется мне, что их «обнуленность» будет касаться не только оставленных в городе. В таком случае, тем более, лучше уж остаться и погибнуть…

Герои каждой повести ищут свою личную «крепость души». Идут к ней персональными дорожками и приходят. Что-то находят, что-то теряют, что-то обретают взамен. Но, как бы там ни было, жизнь их меняется безвозвратно. А к лучшему ли? Будет видно…

Чтобы по достоинству оценить эту вещь, не помешало бы более близкое знакомство с первоисточником. Но получаю неизменное удовольствие от языка, даже когда речь не о мечах и рыцарях, а о депутатах и Лексусах.

«Право первородства» (оценка 6). Слишком поздно стало очевидно вмешательство библейских сил, до коего всё казалось то диким совпадением, то расстройством психики.

«Девять дней» (оценка 8). Красиво и чётко. Много тонко сплетённых человеческих линий и прекрасная подача божественных сил.

«Заря над Содомом» (оценка 10). Множество микроэпизодов разных личностей и целых социальных групп, индивидуальная трагедия и всеобщее помешательство – все вместе создаёт до боли правдоподобную траги-фантазию на тему «а если?».

Роман, как по мне, продолжает линию «Нам здесь жить» -> «Тирмен». Причем, если в «Нам здесь жить» Андрей Валентинов был не очень заметен, органично вплетался в общее полотно, то уже в «Тирмене» мне явно чудились отголоски «Ока силы».

В «Крепости души моей», в связи с четкой трехчастной структурой и разделением труда, Андрей Валентинович как отдельный писатель еще заметнее.

Как я понял, одну повесть писали Олди «соло», вторую — Валентинов. Так же, на ВОЛФконе Олег Семенович говорил, что хотели пригласить Дяченко, чтоб тоже написали свою часть — но не сложилось, потому третья повесть написана втроем. По мои прикидкам получается, что: «Право первородства» — это чистые Олди; «Девять дней» — Валентинов; «Заря над Содомом» — все вместе (комментарий авторов показал, что я в итоге чуть попутал: «Заря над Содомом» — Олди, а «Право первородства» — совместное).

Причем если «Право первородства» меня впечатлила еще в «журнальной» версии и была принята безоговорочно, то с «Девять дней» все сложнее. Это очень яркий «ноосферный» Валентинов со своими фишечками, которые у писателя вырабатывались годами писательства и десятками авторских листов. И этот стиль у меня еще со «Сферы» вызывает некоторое отторжение, аллергическую реакцию что-ли. Не идет, противится разум и душа. Да плюс еще некоторые социально-политические идеи, выраженные в персонажах и особенностях текста, режут глаз и внутренний слух. Хотя, опять таки, даже эти спорные для меня вещи в общую концепцию текста замечательно вписываются посредством библейского фундамента, на котором стоит роман.

Ну и общая тональность книги — от в общем-то светлой по итогам истории современного Иова, через через смутную, зыбкую, спорную и достаточно минорную историю любви на фоне проникновения библейских реалий в наш мир к натуральному депрессивному апокалипсису. При этом все три финала разворачивают историю может не на 180, но на 90 градусов точно.

Очень грустная, отнюдь не новогодняя, несмотря на время выхода, книга. Конечно же, о нас и про нас. Жестоко, порой жестоко. Без натурализма «Золотаря», но очень тяжело, особенно в «Заре над Содомом». И на таком фоне фирменная Олдевская ирония смотрится особенно ярко, как последние лучи солнца на фоне надвигающегося шторма.

Продолжая традицию «Тирмена» авторы очень активно используют «фигуру умолчания». И это немного удивляет на фоне того, что связь с библейской реальность, в «Тирмене» неявная, но жестко крепящая все сооружение, здесь выставлена на первый план. Ангелы смотрят в глаза читателя прямо со страниц книги. Как боги ахейцев в другом цикле авторов-соавторов. Мир священной книги проникает в нашу реальность, изменяя и поглощая.

Правда, мне не хватило (а может я не до конца уследил с первого раз) некоторой дополнительной связности текста. Узлы не до конца затянуты, не на полную мощь, как мне показалось. Некоторые концы и ружья повисают в воздухе. Возможно, это последствия особенностей выбранной структуры — три повести, в целом независимых и хоть и связанных местом действия и общей фабулой, но сюжетно стыкующихся достаточно свободно. Не сплав металлов, а приваренные друг к другу части. Но мешает тексту это не сильно.

Мне сложно анализировать Олдей на идейном уровне. Мне легче попытаться передать эмоции и впечатления. Потому вывод — книга достойная, но тяжелая и мрачная, хоть и не без светлых пятен.

Мое знакомство с Олди и Валентиновым началось с романа «Нам здесь жить», и до сих пор, пожалуй, он оставался одним из самых любимых в творчестве писателей. И вот спустя четырнадцать лет появляется «Крепость души моей», цикл повестей, который, несомненно, перекликается с романом.

«– Не сломить! Нам здесь жить! – бодро откликнулись фанаты. – Нам! Здесь! Жить!»

«События последних дней невероятны. И самое странное – мы еще живы. Хорошая тема для разговора, правда?»

Примечательно, что город, описанный в обоих романах один и тот же, а также и то, что спустя полтора десятка лет ему снова грозят «последние дни». Хочется сказать в менее фэнтезийном варианте, но не буду, потому что пророчества, огонь с неба и ковчег завета для большинства такое же фэнтези, как и кентавры, минотавры и прочая нечисть.

И вновь мы видим столкновение двух систем ценностей, изменение существующего порядка, когда так как прежде уже не будет. Можно сломаться, изменить себе, или, наоборот, найти себя и «крепость души своей», но невозможно остаться прежним, прикоснувшись к тайне, которая больше тебя самого. Именно это и происходит не только с главными героями, но и всеми жителями города Х.

Психологические портреты героев, как главных, так и второстепенных выписаны филигранно. Сцены массовой истерии перед концом света обыденно шокирующие, настолько они узнаваемы. Это заставляет задуматься о себе и о тех, кто рядом.

Авторы затрагивают щекотливые темы, используют сатиру и при этом мастерски обходят острые углы, так что их невозможно обвинить в отсутствии толерантности. Кстати, отдельное спасибо за «эпиграфы» к «Заре над Содомом», разбавляющие мрачную атмосферу. В отличие от романа 1999 года финалы всех трех повестей умеренно оптимистичны и отдают светлой грустью. Хотя неизбежно приходишь к выводу, что надежды на лучшее, которые были у большинства из нас пятнадцать-двадцать лет, не оправдались. Мир вроде изменился, но мы все равно продолжаем жить с ощущением грядущей катастрофы. И продолжаем воевать, словно Большая Игрушечная Война никогда не заканчивалась.

Из трех повестей больше всего мне, пожалуй, понравились «Девять дней», благодаря чудесной истории любви, которая выше всей этой возни, выше разборок между праведниками и грешниками, гуманистами и законниками, выше времени. Она как отражение любви Творца, которая была превыше закона и справедливости, даже в древности. «Ибо Я милости хочу, а не жертвы…» написано в Ветхом Завете. Может быть, именно поэтому все герои и получают второй шанс.

Три разные повести, единые в сущности своей. Триединая книга. Каин с Авелем; Ковчег Завета; Соддом с Гоморрой.

Все три библейские истории-притчи прекрасно обыграны, переосмыслены и перенесены на фон современности.

По-моему, авторы с огромнейшим уважением отнеслись к литературному, идейному и моральному наследию христианства. Здесь нет ёрничества и насмешек над верой и Богом, религией, от чего мало кто способен удержаться, сочиняя книгу на подобную тематику. Всё максимально серьёзно.

Но нет и излишнего пиетета с фанатичными замашками и рвением. Есть уважение и безжалостность. Ибо Иов действительно не заслужил своих страданий и его история — доказательство жестокости Бога, а в Соддоме и Гоморре было множество ни в чём неповинных младенцев, которым не дали ни единого шанса. Число праведников никак не могло ограничиваться одним Лотом.

Очень тяжёлая, но в то же время чрезвычайно полезная для «саморазвития» книга.

И, безусловно, третья история, рассказывающая о горькой судьбе нового Соддома\Гоморры, самая сильная и страшная из всех. Авторы явно оглядывались на события новейшей истории Украины при описании, например, кровавого буйства толпы у роддома.

Безумие отчаявшихся жителей, варящихся в собственном соку, безысходность и простых людей, и олигархов, отчаянный поиск дюжины святых, так необходимых для надежды на спасение, холодные и ужасающие ангелы, пугающие больше любого чёрта. И, конечно же, жалкая горстка «семнадцатых», которым дозволено спасти свои семьи.

Финал грандиозен и эпичен, это едва ли не самые яркие из всех прочитанных мной страниц. Конец книги, несмотря на свой обнадёживающий характер, в то же время очень и очень страшен.

И что же будет с «лотами»? Сможет ли их спасти равнодушие к прошлому? А остальные города? Во многих ли из них найдутся свои святые?

Множество вопросов остаётся без ответа, оставляя огромный простор для мысли читателя.

P.S. Последняя новелла очень напомнила мне «Нам здесь жить» этих же авторов. Фактически, Олди и Валентинов переосмыслили идею Армагеддона в одном отдельно взятом городе.

P.P.S. «Где отец твой, Адам?» вполне мог бы быть четвёртой частью книги.

Поставил роману общую оценку 8. Оценка немного натянута, терзался сомнениями при её выставлении. Всё дело в том, что три повести, составившие роман, произвели на меня совершенно различные впечатления.

Оценки оказались такие:

«Право первородства» – 6 баллов;

«Девять дней» – 6 баллов;

«Заря над Содомом» – 9 баллов.

Средняя оценка получается – 7. Добавил ещё один балл за удавшуюся цельность романа, так как при прочтении трёх историй сохранялось ощущение, что всё происходит в одном и том же Городе. Итог: 8.

Первая повесть «Право первородства», написанная дуэтом Олди-Валентинов озадачила странной концепцией возмездия за грех. За Чисоевым-младшим, скажем прямо, водился не самый тяжкий грешок и для чего нужно было 20 лет выжидать перед тем, как нанести такой удар? Видимо, чтобы больней было. Какие-то не-ангельские методы принуждения к покаянию, тем более, что суть раскаяния в самоосознании прегрешения и добровольной просьбе о прощении за него. Вторая половина повести полна нелогичных и сумбурных действий героев, странных диалогов и не до конца раскрытой роли учителя-пророка. Извиняюсь, но не убедительно всё это. И ещё, меня просто выводит из себя упоминание известных брендов чуть ли не на каждой странице.

Вторая повесть «Девять дней», написанная А. Валентиновым, произвела схожее впечатление. Во-первых вызывает неприязнь какое-то нелепое противостояние силовых структур небесной канцелярии и царящая там неразбериха. Напоминает чем-то Георгия Зотова, но если у него это стёб, то здесь всё как-то серьёзно описывается. Во-вторых непонятно назначение некоторых персонажей. Например, Знаменитый режиссер и Большой начальник, без них было бы гораздо лучше. Оставить только линии Сергея и концептуалистов-алкоголиков и получится вполне хороший рассказ.

Третья повесть «Заря над Содомом» — маленький шедевр. Написана она, как я понял, Олди единолично. Повесть очень жесткая, держащая в постоянном напряжении. Только из-за неё и стоит читать всю книгу. Действительно, как уже отмечалось, очень напоминает Стругацких. Тонко подмечена природа человека, великолепные, ёмкие диалоги, так и просящиеся в цитаты:

«Я праведник! Я всю жизнь в дерьме…»

«Все мы эксперимент, — буркнул сержант Бессмертный. – Неудачный».

Особенно понравились сцены разговоров с ангелом на окраине города (самоубийство генерала, излечение Дорфмана и др.), а также сцена штурма больницы (очень натуралистичная, пробирающая до дрожи).

Результат: в целом неплохо, местами шедевр, несколько листов вырвать и сжечь.

Очень профессионально и качественно написанная книга . Но как мне кажется «виртуозно сыграно , но без души» .

Честно говоря не совсем понятна целевая аудитория . Для поклонников Олди (Валентинова или творческого дуэта Олди-Валентинов) здесь слишком много самоповторов . Читатель хорошо знакомый с творчеством постоянно ловит себя на мысли «Это уже было» , «Вот так уже об этом они писали» , «Где то подобное я уже у них встречал» . Для человека мало знакомого с творчеством , восприятие произведения будет достаточно затруднено попытками прорваться через характерные словесные экзерсисы , и традиционные (опять) бескомпромиссные эксперименты с формой и стилем .

Вспомнилась фраза сказанная кем то из великих «Профессионал может гнать подобный текст километрами» . В значительной степени данное высказывание относится к «Крепости души моей»

По этому книга оставила достаточно двойственное впечатление . Вроде бы яркие и красочные елочные игрушки , но не радуют . Тем не менее уровень мастерства традиционно (и снова) впечатляющий

Роман достаточно тяжелый. Напомнил Стругацких, особенно «Заря над Содомом». Возможно, как раз потому, что книга о нас самих. Например, о том, что останется от человека, если смыть верхний, наносной слой общественных установок. Тем не менее, третья часть «зацепила» меня больше, чем две первые. Не соглашусь со вторым оратором: она не вызвала ощущение раздробленности и отрывочности, это, скорее, авторский инструмент, а не недостаток времени.

Особенное неприятие вызвали «Девять дней». Сложно разъять текст, как винегрет, и рассортировать: «с этим я согласен, с тем — лишь частично, а вот то вызывает у меня чувство отторжения». Вот и не идет... Наверное, Валентинов — просто «не мое».

По сути своей это такой пересказ ветхозаветных историй, переложение притч на язык современного города, где каждое событие в конечном счете задает читателю явный или неявный вопрос о его собственной совести и морали. Наверняка, вы когда-нибудь листали какую-нибудь «Библию для детей»? Вот у меня было такое ощущение, что «Крепость души моей» — это такая «Библия для офисных работников». С той разницей, что в настоящей (хоть и детской) Книге герои сталкиваются с событиями впервые, а здесь в каждой истории роли вроде как заранее прописаны, и финал известен. Хотя прописаны ли, или это просто привычка действовать по известному (не заданному, а просто известному) алгоритму? Впрочем, и финал тут… скажем так, довольно неожиданный, особенно на фоне общей безнадежности, которой проникнута книга, причем такой, лениво осознаваемой, потому что «…А бати наши взяли бы, да пошли». Тут все плохо, но при этом никто не виноват, никто ни за что не отвечает и никто не пытается ничего делать. «Настоящих буйных мало».

В общем, идея была красивая: аллюзии и отсылки к библейским притчам, присутствие высших чинов Небесной канцелярии, уверенное чувство вины, и все это смешано и подчинено ритму современного города. И не то чтобы, не получилось. Но вот как-то... первый вопрос, который возник по прочтению — а зачем? И остался осадок какой-то бессмысленности, видимо упомянутая ранее безысходность сконцентрировалась :)

Пожалуй, не хватило мне в этой книге души. И, как ни странно, не хватило узнаваемости города. Потому что, это просто Город, один из многих, с очень типичными, но стертыми чертами. И понятно, почему так, и, наверное, правильно, что так. Но хотелось, чтобы иначе: «и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо…».

Как и большая часть читателей моего поколения , я знакома с Библией по наиболее разжеванному источнику — детской Библии. Моя, кстати, была иллюстрированна репродукциями полотен на соответствующую тематику и это приобщало ребёнка сразу к нескольким пластам мировой культуры. С самим первоисточником я так и не ознакомилась поскольку сложность этого процесса меня отпугнула.

В результате такого поведения итог — Крепость души моей , в хорошей такой части прошла мимо моего восприятия. Удовольствие от чтения я конечно же получила. Ну тут можно сравнить примерно так: если американцу показать Бриллантовую руку он тоже получит удовольствие, но значительная часть смысла и скрытого и явного пройдёт мимо него.

Куча наивных таких вопросиков лезла мне в голову. А что, неужели ангелы настолько жестокие создания? Они ж вроде добрые? Особенно ангелы-хранители. А что Ковчег Завета разве не был создан для людей? Может просто Ветхий Завет и Тора имеют сильные различия, а я этого и не знаю?

Содержание как всегда великолепно. Точно, проникновенно, реалистично до испуга и временами до отвращения. Поражает невероятно креативный подход к делу Артура, который взял, да и обиделся на Творца

Оставляет место для оптимизма то что не все таланты у нас перепились и могут перевернуть весь мир сами того не осознавая. Подтверждается в который раз тезис о том что все желания исполняются, вопрос лишь в точной формулировке. Рада, очень рада за рыжего. Пусть у него будет куча сложностей тактических, зато стратегически он победил окончательно и бесповоротно. Вторая чать мне понравилась больше всего. Минимум жертв, максимум надежды.

Немного недоумеваю почему люди из третьей части стоят в очереди перед церковным двором, но в храм не заходят. Не хочется думать что произошло со священниками не прошедшими проверку на праведность. А чудо свершилось когда надежды совсем не стало. И причиной видимо были

Книга, достаточно характерная для дуэта-трио Олди-Валентинов. И, конечно же, очень хороша.

Да, конечно, связь с «Нам здесь жить» — бесспорна.

Да, во второй части превалирует Валентинов.

Но вот что мне бросилось в глаза.

Складывается ощущение, что подход авторов все больше начинает отличаться.

Возможно, для меня это связано с недавно прочтенным «Нуаром» Валентинова.

У Олди — даже там, где герои погибают — концовка остается светлой и обнадеживающей. Потому что герои погибают не сломленные, за други своя — и потому складывается ощущение, что все это — не зря, и у мира есть надежда завтра стать чуть лучше, чем сегодня.

У Валентинова лейтмотив всего — предательство. Вроде и герой не погиб, вроде и все не так плохо — но отчего так тяжело на душе, отчего ощущение полной безнадеги — оттого, что если уж даже сам герой не предал ни друзей, ни себя более раннего — то, значит его предали друзья, женщина или еще кто-то. И полное ощущение, что даже те, кто еще не предал — продадут, но чуть позднее, поскольку это — modus vivendi описываемого (только ли?) мира.

То есть атмосфера «Нуара» просачивается в «Крепость» — где больше, где меньше. И это начинает настораживать.

Однозначно надо прочесть Библию для ознакомления и расширения кругозора. Не могу назвать романом сборник из трех рассказов, объединенных единым мотивом. Рассказы получились своеобразными, интересными и абсолютно разными по сути. Не могу провести аналогий с исходным источником, но от прочтения остались двоякие ощущения. Конечно, чувствуется двойной стиль Валентинова и Олдей, и это немного оставляет привкус. Последний рассказ мрачен и сатиричен, местами смешно, а местами даже не очень. Вообщем, всем поклонникам Олдей читать.

Прочитал за три вечера — каждый вечер по части. Соглашусь с первым оратором — чувство сопричастности к Нам здесь жить. Даже по тексту казалось, что город — это тот самый город, до игрушечной войны, просто хронология событий другая. И вообще, если бы это вышло под одной обложкой в рамках одного романа я даже бы не обратил внимание что роман другой. Каждый роман как продолжение все тех же мыслей авторов там, и в новых романах.

Черезполосица стилей чувствуется лишь в первой повести. Там даже по главам можно определить — это Олди, это АВ — слишком выделяются и на их оригинальные стили похожи. Вторая и третья часть — написаны каждая в своем стиле, и как написано ниже, разными авторами, хотя при чтении не особенно задумываешься. Третья книга самая тяжелая для восприятия — мне понравились только отдельные сцены, общая задумка и отдельные идеи.

Первая — самая живая повесть, самая законченная и проработанная с деталями и цитатами из Библии, характерами и историей — финал логичен и ... законченю Вторая — набор эскизов — есть мир, фабула, сюжет, отдельное развитие персонажей, опять же тема внутриведоственных интриг. И кстати, возврат в любимое время соавтора ... задним числом понимаешь. Что-то из Филибера, Сферы, Омеги... ?-) — но делалось быстрее чем обычно. Третья — ощущение, что набор отдельных мазков, общая канва и текст и идеи — но времени совсем было в обрез — казалось просто один из черновиков Нам здесь жить, что не пошло в работу тогда.

У меня аллюзий с Тирменом не вызвало, может потому что читал совсем давно, может помню просто плохо...

ЗЫ Множество аллюзий с Белой Гвардией