Салман Рушди «Флорентийская Чародейка»

«Плащ он выиграл в карты у венецианского торговца бриллиантами, немало изумленного тем, что какой-то флорентиец, оказавшийся на Риальто, смог обставить его в местной игре «скарабочьон». Бородатого иудейского купца звали Шейлок. Плащ ему сшили по особому заказу в лучшей портняжной мастерской Венеции, под названием «Иль моро инвидиозо». Над дверью красовалась картинка с изображением зеленоглазого араба.»

»...быть может, в этом недружелюбном мире лучше спать и видеть сны, нежели бодрствовать.»

В карточке романа очень много глубоких, вдумчивых, остроумных отзывов. За аналитикой и впечатлениями туда.

Год 2009-й, а, скорее, начало 2010-го, когда «Флорентийская чародейка» победила в номинации «Лучшая необычная книга-2009» от «Мира фантастики». А тогда «МФ» для меня был практически единственным маяком в плане «что почитать». Видимо, после награждения я и решил прочесть роман. В ту пору я практически не выбирался из фантастического гетто, хотя внутри ограды был уже привередлив и разборчив. А тут тебе магический реализм с восточным и флорентийским колоритом. А из магреализма в багаже были похоже, только «Сто лет одиночества» и «МиМ». Прочитал «Чародейку» запоем, и, видимо, не приходя в сознание. Так как сюжет напрочь вылетел из головы. Но осталось ощущение чего-то сказочного и невероятного. По горячим следам купил и «Прощальный вздох мавра» и «Земля под её ногами», но дальше первой главы не продрался ни там, ни там. Так и повелось с Рушди. Не «Гримуса» не осилил, ни «Детей полуночи», хотя в «Детях» забрел дальше всего, страницы до сотой.

Моя непреходящая любовь к литературной Индии произрастает из двух источников: мифологической трилогии «Черный баламут» Олди и киберпанковской «Реки богов» Макдональда. Поэтому спустя пятнадцать лет решил перечитать «Чародейку».

На протяжении всего романа я спрашивал себя, что же меня тогда так зацепило в книге. Атмосфера Хиндустана? Флоренция Возрождения? Спокойный рассказ о таком разном сексе? Вложенность историй, не уступающая «Тысяче и одной ночи»? Нет ответа.

Читал буквально через силу. Чем хорошо чтение не очень интересных книг на историческом материале — узнаешь много нового, отвлекаясь на вики.

За что спасибо «Чародейке» — вызвала интерес к творчеству поэта двенадцатого века Низами Гянджеви и я решил ознакомиться для начала с одной из поэм его канонической «Пятерицы» — «Искендер-наме», «Книгой Александра», повествующей о Александре Македонском.

Скачал и решил прочесть «Государя» Маккиавелли; вряд ли он меня, конечно, впечатлит после двухтомника китайских «Стратагем». Но очень уж объем привлекательный — меньше ста страниц. Даже Рушди называет в романе сей опус «книжечкой».

Также почитал биографии Бабура, Акбара, Исмаил-шаха — непрерывное смертоубийство. Причем смущает количество армий — то по семьдесят тысяч сходятся, а то армия вторжения поворачивает вспять, узнав о подкреплении из трехсот человек. Но не скучали — все проводили жизнь в непрерывных сражениях. Сначала расширяли территории, потом страдали от того, что их начинали считать серьёзной угрозой глобальные игроки. Исмаил проиграл туркам, а Бабуру удалось закрепиться в Индии и основать династию Великих Моголов.

Скачал и посмотрел до середины болливудский эпик «Джодха и Акбар» с Айшвараей Рай. В киноленте Джодха вовсе не выдуманная. Кинишко идет всего три с половиной часа. Всего? Ну да, всего — есть еще ещё одноименный сериал почти на шестьсот (!) серий. «Махабхарату» я в свое время посмотрел серий семьдесят из 267.

Ещё одна грустная сказочка про невозможность войти в одну реку дважды и пережить такой же яркий опыт, как и от первого прочтения.

Смазливый вор, путешественник, фокусник и полиглот в результате несложной афёры становится самозваным послом королевы Англии при дворце Великого Могола. На протяжении всей книги герой с тремя именами рассказывает императору Акбару историю Кара-Кёз и трёх друзей из Флоренции: Макия — Никколо Макиавелли; Аго Веспуччи — родственника Америго и Аргальи-Турка.

Рассказывает с целью убедить, что рассказчик с императором таки родственники и не чужие друг другу люди.

Чтобы во второй раз не забыть, про что роман я сделал для себя ультракраткий рекап сюжета.

В итоге неплохо, но без восторга.

6(НЕПЛОХО)

Автор, начинавший как фантаст, редко выбивается в «большую литературу», вне зависимости от своего таланта. Скажем, Ле Гуин это удалось, хотя и с оговорками, а вот Краули — нет, хотя он и написал несколько «реалистических» романов. Зато тот, чья литературная репутация уже установлена (он же не фантаст, что вы, — он магический реалист...), может себе позволить все, что угодно.

Вопрос лишь — для чего.

«Флорентийская чародейка» Салмана Рушди — только и не более чем постмодернистский исторический роман. Да, конечно, это книга, за которой стоят годы исследований и большие знания (список использованной литературы не без тщеславия прилагается). Разумеется, и здесь нас ждут игры с различными уровнями реальности: так, вымышленные эпизоды молодости героев объявляются «прототипами» сцен из комедии Макиавелли «Мандрагора» — притом что, как ясно читателю, именно пьеса и стала основой соответствующих глав. То же и с «Неистовым Роландом» Ариосто. Литература порождает реальность и сама порождается ею; или наоборот.

Ну, а кроме этого?

Виртуозный лжец и рассказчик прибывает ко дворцу полулегендарного восточного владыки с некой миссией: «Баудолино». Великий Акбар создал любимую жену в своем воображении, и та перешла в реальность: «Хазарский словарь». Чужеземцу удается пройти во дворец, поскольку гость обрызган духами, вызывающими у всех расположенность к незнакомцу: «Парфюмер».

И это всё. Рушди в интервью не раз говорил, что ему хотелось соединить существовавшие одновременно, но такие далекие миры — Флоренцию эпохи Возрождения и Индию под владычеством Великих Моголов. Задача интересная, но оставшаяся чересчур умозрительной; все книги, как учит мудрый Эко, говорят о других книгах, но книга, сложенная из книг, говорящих о других книгах, — пожалуй, перебор. Формально это роман о любви — но любви в нем нет, есть лишь эмблематическое обозначение чувств. Метафора истории? — нет, табличка, на которой написано «МЕТАФОРА ИСТОРИИ». Пустота, в общем-то, — и номинация на премию «Букер»: потому что Рушди.

Что касается перевода — он, кажется, хорош, но я так и не смог понять, является вторжение современных словечек в стилизованный текст авторским замыслом или переводческой небрежностью. Потому что небрежностей хватает: в романе появляется некий португальский иезуит Джозеф (Жозеф, разумеется), а на первой же странице возникает «король Пристер Джон», снабженный заботливой сноской, — то есть заглянуть в английскую Википедию старания хватило, а выяснить, кто такой пресвитер Иоанн, — уже нет. Что характерно.

Это был мой первый опыт с Рушди и, признаюсь, я была очень удивлена. Основываясь на неких смутных слухах о его биографии я скорее ожидала, что Рушди окажется чем-то в духе Солженицына с иламским отливом, будет жестким и чрезмерно реалистичным (сожженные женщины, война против неверных, невежество, нищета и море ненависти). Но «Флорентийская чародейка» находится просто на другом полюсе от всего этого. Первый и основной ее слой — на уровне эмоционального восприятия — это красивая восточная сказка. Сказка про любовь, приключения, войны, генеалогические интриги и размышления о тщете всего сущего :smile: Как и положено, в ней присутствуют бродяга-авантюрист, женщины дивной красоты (не все реально существующие), облеченный безграничной властью правитель, дом Медичи, а также янычары и четыре друга детства.

«Чародейка» удивительно красиво написана и на мой вкус, отлично переведена Е.Бросалиной (правда, было несколько мест, где я запиналась о словечки типа «трахаться» и «пристер джон», но я так и не поняла, переводческий это баг или авторская фича). Она воспринимается действительно как сказка, и несмотря на то, что сюжет течет нелинейно, а по классическим восточным канонам истории в истории с их последующим слиянием, — несмотря на все это, текст совершенно не наскучивает. Эту историю можно читать еще долго, от нее как-то не устаешь, несмотря на всю ее медлительность и плавность. Действие то топчется на месте в описании деталей, мелочей, то забегает вперед, то возвращается к предкам героев и делам давно минувших дней. Все вместе оказывает совершенно завораживающее впечатление.

За этим впечатлением не так и просто заметить второй план — собственно исторический, а не литературный. Потому что героями романа в том числе являются Никколо Макиавелли, вполне реальные Медичи, не говоря уж о вполне легендарном Америго Веспуччи. И это совершенно не скрывается, никаких заигрываний с догадливостью читателя в духе Эко. Напротив, у Рушди все подано совершенно в ином свете — так, как было удобно автору. Отсюда читатель невольно оказывается на совершенно другой точке зрения на всех персонажей, очень отличной от стандартно-исторической. И за счет этого они, сколь бы ни были реальными, также воспринимаются как герои почти сказочные. Нет никаких «читательских комплексов» оттого, что понимаешь, что что-то не улавливаешь или недопонимаешь в романе по своей общей необразованности. Вообще говоря, мне сложно судить, насколько исторически реальны все остальные герои книги — мне было просто лень смотреть. Учитывая приведенные автором список литературы — подозреваю, это была огромная работа и реальны практически все. В таком случае остается лишний раз восхититься автором, потому что *невидимый* труд — признак высочайшего мастерства.

В результате от текста получаешь прежде всего эстетическое наслаждение, и потом уже, при желании и некотором усилии со стороны читателя — интеллектуальное. А еще — что и отличает роман от настоящей сказки — невольно проникаешься симпатией и сочувствием к героям, которые, несмотря на всю волшебность и себя, и мира, кажутся вполне живыми.

Акбар, Маккиавелли и Америго Веспуччи в поисках любви

«Религию можно изменить, реформировать, быть может, даже обойтись без нее. Но веру в колдовство победить невозможно.»

Он исподволь, тихой сапой, по-восточному коварно входит в твою читательскую душу, сначала видишь изрядно снобскую смесь гламура с экзотикой, у меня так было с «Землей под ее ногами», потом думаешь: «Ну за что-то же дали ему Букер Букеров» -, читаешь «Детей полуночи», говоришь себе: «Это да, это вещь, теперь понимаю, но не мой писатель, больше не стану читать.» Наивная, забыла что коготок увяз — всей птичке пропасть, а восточные сказки Салмана Рушди уже внутри, и отныне нить с золотым крючком, всаженным в твое сердце, станет время от времени натягиваться, и вот уже полдюжины его романов прочитано, десяток, а ты все не остановишься. Попалась.

«Флорентийская чародейка», на самом деле, всего лишь девятая моя книга Рушди, но да, перестать читать его, когда уже подсела, так же трудно, как жестокому Шахрияру прекратить слушать сказки мудрой Шахерезады. В них все, что мы любим: коварство и любовь, могущественные правители и непобедимые воины, прекрасные девы и хитроумные плуты. дворцы и хижины, благородство и подлость, взлеты и падения. Язык цветист, может даже чересчур, приключения неправдоподобны (так ведь сказка).

Места действия романа Индия и Италия, точнее — столица империи легендарного шаха Акбара Фатехпур-Сикри и Флоренция, далее везде. Константинополь, который как раз в это время становится Стамбулом, Самарканд, откуда родом героиня прекрасная принцесса Кара-Кёз, борт шотландского брига и корабли Америго Веспуччи, отплывающие к берегам Нового Света. С героями тоже полный порядок. Кроме Акбара и Америго еще и Никколо Маккиавелли — да-да, тот, что написал трактат «Государь» и обогатил мировую политику термином маккиавеллизм.

И как это все сосуществует в одной плоскости? Ну, у кого другого не вышло бы впрячь в одну повозку быка и трепетную лань, но это Рушди, величайший из сказочников современности. А потому история величайшей красавицы времен и народов Кара-Кёз, умной, самостоятельной и независимой, которая в обществе своей служанки-двойника и подруги (и не только, хм, подруги) Зеркальца осветит сиянием божественной прелести всю обитаемую вселенную, меняя мужчин и все время безошибочно ставя на победителя. Но не из коварства и корысти, а в стремлении защитить себя и свое достоинство, не позволить мужскому миру растоптать себя, и кто ее осудит, тот не я.

Так вот, эта сказка будет замечательно интересной, а мотив созданного из ничего, вымечтанного человека в «Кишоте», оказывается, уже был опробован Мастером с «Флорентийской чародейкой.

Непрерывно вращается колесо истории, сплетая множество нитей-судеб в прекрасный гобелен, имя которому — Мир. Ибо если и есть Колесо Времени, то это колесо прялки. Никто не знает, каким будет узор в итоге, он непредсказуем. И даже странный чужеземец может оказаться дядей правителя великой державы, а маленький флорентийский мальчик стать великим османским воином.

В первую очередь «Флорентийская чародейка» — книга о том, что несмотря на всё огромное разнообразие мир, в конечном счёте, един. И люди, живущие на разных концах света, исповедующие разные религии, тоже одинаковы. Это роман о тех силах, что объединяют нашу вселенную и, в первую очередь, о любви. Ну и о религии — старый безбожник Рушди не мог ни попытаться убедить людей в ненужности Бога. Сюжет книги строится на сплетении совершенно разных линий повествования, начиная судьбой Никколо Макиавелли и заканчивая историей империи Великих Моголов. В последствии все они приводят читателя к странной — очевидной и непредсказуемой одновременно — концовке. Написана «Чародейка»... какое бы подобрать слово поточнее... изящно, думаю, это определение подходит больше всего.

Нельзя сказать, что роман не лишён недостатков, так, в существование главной героини совершенно не верится, образ автору совершенно не удался, но все они становятся малозаметными на фоне величия замысла. Собственно говоря, плохо прописанный персонаж — Кара-кёз — единственная неудача Рушди.

Читать обязательно.

Пришло мне, значит, в голову вроде бы подходящее и точное определение прозы Рушди в двух словах: «синдром изгнанника». Действительно, любой автор, даже самый талантливый, будет так или иначе проецировать собственный жизненный опыт на текст. Иногда это происходит сознательно, иногда нет. И Рушди, по-моему, абсолютно осознанно выстроил всю свою жизненную философию на идее отчуждённости. По крайней мере, так это мне видится из тех его книг, что я прочитал. А «Флорентийская чародейка» демонстрирует это наиболее ярко и выпукло, образ изгнанника здесь выведен на самый что ни на есть передний план. Но, как водится у по-настоящему талантливых авторов, дело этим не ограничивается. Никколо и Кара-Кёз лишь внешние и самые заметные проявления идеи, которая, подобно кругам по воде, расходится по всему роману.

Взять, например, тему путешествия. Странствие в поисках лучшей доли или оторванность от места, которому ты принадлежишь и которое сформировало самое тебя? Действительно ли человек мера всех вещей? Заметённые песком пустынь города древних стоят с незапамятных времён и увидят ещё крушение не одной цивилизации, хоть и покинуты давным-давно. Место не умирает без человека, но вот человек, оторванный от дома, что оставляет он позади? Уж не памятью ли, не частицами ли душ ушедших живы города, по улицам которых ныне пробегает разве что ветер? Неслучайно возникает в романе образ дворца памяти, целой жизни, пойманной в переплетение переходов и анфилад. А целый город, древний настолько, что обладает уже и личностью, и лицом, существующий не на зыбкой terra incignita разума, но в реальности, видевший рождение и смерть миллионов, не станет ли он циклопическим, невиданным хранилищем, в котором, как мотыльки в клетке, бьются о стены души его обитателей? Аргалья огнём и мечом проложил себе путь от Стамбула до Флоренции, чтобы умереть жалкой и нелепой смертью, но его история, память о нём, осталась жива, привязанная к Городу мириадами невидимых нитей. И вовсе не Акбар, но Город вырвал из мрака душу Кара-Кёз, превратил некогда живого человека в призрак памяти, ещё одну частичку дворца. Куда бы мы ни ушли, мы остаёмся, и мучительная тоска по родине суть фантомная боль по утраченной части себя.

Религия, ещё одна вещь, которую изгнанник оставляет позади. Если человек создал себе богов по образу и подобию своему, то не странно ли подчинять реальность выдумке? Почему бы не оставить позади измышления предков, не отбросить веру точно так же, как мы покидаем города? Это возможно — но только если человек и вправду мера всех вещей. В странных пространствах, где живёт проза Рушди, творение сильнее творца, мыслитель одержим мыслью, призраки живее живых. Художник уходит по ту сторону холста, овеществлённая память обретает волю, становится даже не големом, но полноценным и бесконечно чуждым разумом. То, что мы оставили или утратили, меняется, перестаёт быть нами в полном смысле. История Никколо скрывает жестокий финал, разорванная на две личности душа Акбара оборачивается в итоге против него. То, во что мы верим, уже не мы, хоть и создано из нашей же памяти. И даже любовь, высшая форма веры, не исключает этого предположения, свидетельством тому — смерть Аргальи, уравновесившая жизнь Кара-Кёз.

Любовь, вера, вообще всякая привязанность растворяет человека в себе, но вне их контекста личность неполноценна и нежизнеспособна. Даже скрытая принцесса, величайшая из изгнанников, в конечном счёте угасает и становится частью мифа, от которого убегала всю жизнь. Трудно сказать, чего в романе больше — выверенного, разноуровневого раскрытия этой одной идеи или безотчётной тоски автора по утраченному. Но помимо этого роман, честно говоря, довольно слаб. Там, где ожидаешь увидеть живой и яркий образ востока, натыкаешься на разноцветье отрывочных проблесков, укрывающих пустоту. Роман опирается на биографии Веспуччи и Макиавелли, падишаха Акбара и даже самого Рушди, но так и не может самостоятельно встать на ноги. По-прежнему не могу посоветовать книгу Салмана хоть кому-то, слишком уж он оригинален и необычен.

Парадоксы читательской жизни: у меня есть все книги Рушди, изданные на русском, даже «Шайтанские айяты», скупал их лет пятнадцать, а прочитал первой именно эту книгу. Она в свое время была разругна критикой, прочитать я ее если и собирался, то не скоро. Но после Странствия слона Жозе Сарамаго захотелось еще чего-нибудь эдакого, а книги эти вышли в один год, так что...

С самого начала поразила обыденность повествования. Чужеземец приезжает в блистающую красками и могуществом экзотическую столицу. Килотонны исторических, и не только, романов так начинаются. Описания добротные, точные, но скромненько как-то, простовато. Рушди ведь магический реалист, нет?

А потом, страницы с двадцатой, понеслась, выдуманные женщины оживают, духи укрощают бешенство, художник отправляется в созданный им на бумаге мир, комиксы, люди-компьютеры, феминистки при дворе восточного деспота, чародейки, великаны, чудовища. Все как мы любим в постмодернистских псевдоисторических эпиках. И это не единое полотно, а как положено в центоне, лоскутья историй, сшитые с разной степенью старания в единый плащ, наброшенный на плечи автора-фокусника.

ДА под конец от романа веет бездушной пустотой, Рушди меня потерял в последней четверти текста, и я перестал понимать, ради чего весь этот бедлам был затеян. Роман закончился, я закрыл книгу, но история — что тоже хороший знак — пару дней меня не отпускала. Все думал, что это было?

Кажется так. Это пусть и недоделанный и недодуманный, но хороший роман-провокация. О том, что никакой мультикультурализм невозможен, так как люди все одинаковые, а мелкие отличия в надстройках их обществ, не стоят усилий, направленных на преодоления этих отличий. И всемогущие империи, желающие всех перекроить по своему образцу, тоже занимаются делом бессмысленным, так как их могущество на песке основано, и империи эти будут стерты с лица земли раньше, чем завершатся их великие проекты.

Сейчас, понятно, это для нас как бы и не открытие вовсе. 2010-е многое сделали понятным, многие иллюзии развеялись. Но тогда, да еще в сердце Западного мира, это свежо и провокативно звучало.

Написанный и изданный ДО последнего экономического и политического Кризиса, который нас больше десятилетия терзает и конца-края ему не видно, роман стал симптомом, политическим и историософским высказыванием умного и очень талантливого человека, размышлять о сути которого нам предстоит уже задним числом, когда все плохое уже совершено, и книга закрыта.

Но есть и позитив. Если это худший роман Рушди, то сколько еще открытий чудных меня ожидает!))

Добротный роман, умело замаскированный под исторический. Множество подслоёв, этажей, историй, словесных наслоений рисуют перед нами фантастически прекрасную картину мира XVI века, где действуют в качестве пешек Никколо Макиавелли и Агостино Веспуччи, флорентийские политики, где во главе мира стоит то ли шах, то ли император неведомой азиатской страны, где европейские проходимцы придумывают истории бессмертных принцесс, живущих против времени (и тут Рушди явно поддался влиянию Павича, с кем он в какой-то мере сопоставляем), и тут же невидимая жена султана обнимает своего повелителя, оставляя на его коже воображаемые царапины, и всё это Рушди, которого нельзя пересказать, а можно только почувствовать.

Поначалу было разочаровался — многие события вопринимались как высосанные из пальца — но довольно быстро вошел во вкус. Собственно, а почему не могло быть так, как написал Рушди? Удачное стечение обстоятельств, элемент везения, грамотное использование ядов и парфюма, гипноз — и ты в дамках. Или, с такой же легкостью — в яме... Что понравилось больше всего, так это отсутствие словоблудия и излишних пояснений. Каждое предложение гармонично вписано в общую канву текста, нет морализаторских поучений и «изысков ради изысков». Много мыслей о сути и изменчивости власти, любви, людей, событий. Изящно и достойно.