13. Статья Павла Матушека/Paweł Matuszek, напечатанная на страницах 65—66, носит название:
Главный парадокс современной фантастической литературы заключается в том, что писатели, которые ее сочиняют, многие года поставляют читателям сотни похожих друг на друга и радикально традиционных книг, хотя теоретически ничто не должно ограничивать их воображение. Привязанность авторов к схемам и шаблонам – это наследие наиважнейших этапов в развитии жанра, названных теоретиками Золотым веком и Новой волной. Именно тогда фантастика достигала литературной зрелости, но одновременно с этим формировались ее каноны, которые затем переродились в толстые стены гетто, препятствующие дальнейшему развитию. К счастью, всегда существовала также группа творческих чудаков, созидающих целиком авторскую прозу и произвольно жонглирующих элементами научной фантастики и фэнтези. На грани 50-60-х годов Роберт Скоулз (Robert Scholes) назвал этот вид литературы “фабуляцией”. И сегодня, когда оригинальность и творческая независимость имеют особую цену, он возвращается как привлекательный и неслыханно разнородный New Weird. Настало время эксцентриков.
Мультижанр
История показывает, что New Weird вписывается в естественную эволюцию фантастической литературы. Классические шедевры этой литературы это чистые в жанровом отношении и решительно избегающие эклектизма произведения. Однако чем ближе к нашему времени, тем чаще появляются синкретические творения, объединяющие в себе различные жанры и стили. Где-то на обочине этого процесса работали писатели, для которых широко понимаемая фантастика была идеальным носителем персональных фантасмагорий. Не случайно главным предвестником New Weird считают Говарда Филипса Лавкрафта.
Его барокково манерная проза, наполненная яркими образами других миров и рас, показала, что в глубину человеческого воображения ведут тропинки, которыми никто еще не пользовался. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Лавкрафт вдохновил большую группу последователей (так называемую Lovecraft Legue), развивающую его замыслы. Среди них были, например, Фриц Лейбер, Кларк Эштон Смит и Август Дерлет, признанный наследник Отшельника из Привиденса. В самом названии New Weird кроется явственная отсылка к Лавкрафту, поскольку он публиковал за жалкие центы свои знаменитые рассказы в легендарном журнале “Weird Tales”.
Что интересно, другим предвозвестником этого жанра считается Хорхе Луис Борхес, аргентинский поэт-эрудит и мастер короткой формы. Это совершено другой полюс литературы, где доминируют изощренные литературные игры, метафизические вымыслы и философские апокрифы, зачастую нарушающие границу между прозой, эссеистикой и поэзией.
Казалось бы, их ничего не связывает, но на практике дела обстоят совершенно иначе. И речь вовсе не о том, что Борхес включил в состав тома «Книга песка» рассказ “There Are More Things”, написанный в духе прозы Лавкрафта. Обеих писателей связывает совершенно различный, но одинаково свободный и неканонический подход к литературе. Лавкрафт выдумал с нуля свою версию действительности, осаждаемой легионом чудовищных существ, прибывших на Землю с неких странных отдаленных планет и угрожающих человечеству. В свою очередь Борхес, словно удивительный библиотекарь, помнящий все прочитанные книги, пророчески забавляется разными, зачастую головоломными переплетениями мотивов, вычитанных им из книг других писателей. Эти отличающиеся друг от друга литературные стратегии намечают два основных метода создания прозы New Weird. А между этими далеко отстоящими друг от друга «зубьями вилки» размещаются произведения таких разных писателей, как М. Джон Харрисон, Джон Кроули, Томас Лиготти, Джин Вулф, Мервин Пик, Джефф Вандермеер, Стеф Свэйнстон и многих других оригинальных творцов. Легко увидеть, что New Weird не однороден. Это скорее мультижанр, распознавательным знаком которого является бесконечная разнородность видения и спорная принадлежность авторов к этому жанру. Хотя в одном можно быть уверенным. Чаще всего New Weird связывают с разрушением наиболее окостенелого и зашоренного жанра фантастики, то есть фэнтези.
Добро пожаловать в Бас-Лаг
Говорят, что первым человеком, применившим термин “New Weird”, был британский писатель Чайна Мьевиль, который использовал его для обозначения собственного творчества.
Ныне он заявляет, что для него это уже перевернутая страница и что он не собирается на эту тему высказываться. Но его книги говорят за него. К настоящему времени Мьевиль опубликовал сборник рассказов и четыре романа. Действие трех из них разворачивается в мире Бас-Лаг, что дает критикам основание называть их «Нью-Кробюзонской трилогией», потому что главным связующим звеном в этой странной барочно-сюрреалистической действительности, созданной Мьевилем, является огромный индустриализованный город, называемый Нью-Кробюзоном.
Хотя наши южные соседи уже несколько лет наслаждаются переводами всех произведений Мьевиля, в Польше до сих пор изданы только «Дворец потерянных снов» в 2003 году и, совсем недавно, «Шрам». Из книг «Нью-Кробюзонской трилогии» остался лишь роман «Железный совет» (“Iron Council”, 2004). Надеюсь, мы вскоре его увидим… (Роман издан под названием “Żelazna rada/Железный совет” в переводе ТОМАША БЕРОНЯ лишь в 2009 году… W.)
В соответствии с тезами антитолкинского манифеста, им же и написанного, Мьевиль с нуля сотворил мир фэнтези, которого еще не было. Бас-Лаг населяют сотни удивительных существ, как похожих на людей, так и совершенно отличающихся от них. Все они имеют свою историю и свои тайны. Но не это самое интересное. Мьевиль отважился создать фэнтези, которая с одной стороны эпатирует десятками необычных, зачастую сюрреалистических замыслов, а с другой -- имеет сложную структуру подлинной действительности, переведенную на язык ничем не ограниченного воображения. Это означает, что герои не понимают законов, управляющих миром, в котором они живут, и, разгадывая загадки и переживая приключения, неустанно познают этот мир. Однако, переступая через каждый следующий порог на пути раскрытия тайны, они натыкаются на новые загадки и новые вопросы. И так без конца.
В «Вокзале потерянных снов» (“Perdido Street Station”, 2000) это еще не было столь ярко выраженным.
Под блестящим портретом Нью-Кробюзона, в котором группе телепатов приходится вступить в неравный бой с жуткими чудовищами, скрывается довольно-таки традиционным образом сконструированный сюжет (хотя странное поведение Гримнебулина в конце книги наводит на размышления).
«Шрам» (“The Star”, 2002) устремляется в совершенно другую и значительно более дерзновенную сторону.
Главной героиней «Шрама» является Беллис Хладовин, переводчица и языковед, беженка из Нью-Кробюзона. Она была некогда любовницей Гримнебулина, и когда, после событий, описанных в «Дворце…», он бесследно исчез, тайная полиция начала хватать всех, кто имел с ним хоть что-то общее. Беллис, не дожидаясь своей очереди, собрала необходимые вещи и взошла на борт «Терпсихоры». Вместе с другими пассажирами она собиралась доплыть до колонии Нова-Эспериум, но по пути на корабль напали пираты, захватившие путешественников и забравшие их в свой необычный плавающий город. Таким образом Беллис стала вынужденным обитателем Армады. Однако весьма вскоре выяснилось, что нападение на «Терпсихору» не было случайным. Армадовцы стремились похитить конкретную особу. Они хотели использовать ее знания, чтобы сделать то, чего никому еще не удавалось…
Уже сама завязка сюжета кажется интригующей, но то, что приготовил далее Мьевиль, попросту кладет на лопатки. «Шрам» -- это оригинальный и разносторонний приключенческий роман, повествующий о всяческих манипуляциях – от эмоциональных игр через жонглирование информацией и злоупотребление властью аж до онтологических обманов действительности. К этому следует добавить великолепно вылепленные персонажи – с Беллис Хладовин во главе. Хотя двуличный Сайлас Феннек, перестроенный Таннер Сак, а прежде всего харизматичный Утер Доул ни в чем ей не уступают. Та легкость, с которой эти яркие характеры вписываются в барокково расширенный фон мира и событий – это тема отдельной статьи. А окончание книги доказывает, что Мьевилю удалось написать роман фэнтези, уникальный не только на уровне декораций, но самого способа его конструирования.
Эфирное сияние реализма
Если мы примем, что творчество Мьевиля является превосходным примером современного воплощения лавкрафтовского литературного метода, то, аналогично, одним из лучших примером прозы, создаваемой по борхесовскому образцу следует признать плоды творчества другого британского писателя – Иэна Маклауда (Ian R. MacLeod).
Этот неслыханно всесторонний писатель пишет научную фантастику, фэнтези и «ужасы» и не боится смешивать разные виды литературы. Он имеет на своем счету несколько отмеченных премиями произведений, в том числе роман “The Great Wheel” и повесть “The Summer Isles”.
Однако величайшую славу ему принесли два реалистических романа фэнтези, действие который происходит в альтернативной, викторианской Англии. Первый из них – это «Световые века» (“The Light Ages”, 2003), недавно опубликованный в Польше.
Второй – «Дом бурь» (“The House of Storms”, 2005). Велика вероятность, что в будущем году мы почитаем его в польском переводе. (Роман вышел в польском переводе под названием “Dom Burz/Дом бурь” в 2008 году. W.)
Знаменательно, что, подобно Мьевилю, Маклауд также избегает создания сюжетно связанных многотомных циклов, а в интервью заверяет, что с него хватит постолкинской фэнтези, кишащей эльфами, драконами и средневековыми замками. Однако этим подобие и заканчивается. Когда Маклауда просят назвать своих литературных учителей, он всегда прежде всего называет классиков главного течения: Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда, Марселя Пруста, Джона Апдайка и Чарльза Диккенса. И только после этого вспоминает о Дж. Г. Балларде, Харлане Эллисоне и Самюэле Р. Дилани. И это видно в его прозе.
Роберт Берроуз, главный герой романа “The Light Ages” – это живьем снятый со страниц «Больших надежд» или «Дэвида Копперфилда» Чарлза Диккенса персонаж. Парень происходит из рабочей семьи, и его будущее кажется заранее определенным. Роберт родился и рос в маленьком шахтерском городке Брейсбридж, в котором жизнь всех жителей вращается вокруг добычи эфира – магического сырья, имеющего множество разнообразнейших применений. Подросший паренек решает вырваться из провинции и бежит в Лондон. Там он присоединяется к социалистам, которые борются за равные права для элиты и рабочих. Оказывается, что в Лондоне пребывает также Анна, с которой Роберт познакомился много лет назад при странных обстоятельствах. Девушка вращается в высших сферах, и юноша, желая быть с ней рядом, вынужден поступать вопреки своим убеждениям. Выбора нет, потому что дело не только в любви, но также в тайне, родом из их прошлого и связанной с тем днем, когда в Брейсбридже остановились машины, добывающие эфир.
Как и в «Больших надеждах», весь сюжет заключен в рамки ретроспекции, а неуемная тоска по безвозвратно утраченному детству – один из главных мотивов книги, напоминает «Дэвида Копперфилда». Вдобавок к этому роман “The Light Ages” написан великолепным и изысканным языком, происходящим как бы из другой эпохи. Все это складывается в замечательную и красивую историю, хоть и создающую впечатление dejà vu. В принципе все элементы, из которых Маклауд построил свою историю, кажутся знакомыми, хотя их сочетание является единственным в своем роде. В их число входит и реалистически трактуемая магия, помогающая развивать промышленность, но вместе с тем ограничивающая развитие ремесел и немагических технологий. Под мастерским пером Маклауда знакомые литературные формы и мотивы излучают пленительный эфирный свет и поощряют нас в попытках внимательнее приглядеться к тому миру, в котором мы живем.
Жонглирование отмычками
Усилия критиков, жаждущих любой ценой нацепить этикетку на произведения тех современных писателей научной фантастики, которые сделали ставку на оригинальность и независимость воображения, напоминают цирковое жонглирование отмычками. Изобретаемые ими термины, такие как «магический реализм», «слипстрим» или, наконец, «ньювирд» (“New Weird”) – это грубо сколоченные клетки для художественной индивидуальности литераторов, в которую они стараются посадить конкретные произведения и их авторов, а не глобальные литературные явления. Вместе с тем это позволяет также увидеть процесс растущей индивидуализации связанных с фантастикой авторов.
После рождения и кратковременной, но интенсивной экспансии киберпанка теоретики заявляли, что он был ответом фантастов на постмодернистскую революцию в главном течении литературы. Но, возможно, истина в ином. Возможно такую реакцию мы наблюдаем только теперь – происходящую с некоторым опозданием и на наших глазах. Такие книги, как «Калька» (“Vellum”, 2005) Хэла Дункана
или «Другие песни» (“Inne pieśni”, 2003) Яцека Дукая,
вынуждают думать, что это было только поощрением для литературных эксцентриков самых разных мастей выйти из строя и восхитить нас своими оригинальными авторскими видениями. Ну вот они и начали выходить…