Учитывая, что Вы очень скрупулезны, рисовали ли Вы карту тех мест, которые не затронула Ваша история?
Мне кажется, я не заслуживаю называться "скрупулезным". Вся тщательность в моем миропостроении, от того, что я жил с (и в) Эарвой очень долго. Я сопротивлялся искушению перенести на карту весь глобус, на протяжении нескольких лет. Идеи разных цивилизаций, росли в моей голове как грибы после дождя, и мне хотелось поступить с ними по честному, чтобы всем хватило места.
Но затем, я написал статью о разнице между древними и современными дорогами (в контексте философа Левинаса). Главное концептуальное отличие, по моему мнению, то как современные дороги пересекают весь земной шар, таким образом цивилизация не заканчивается для нас, как она заканчивалась для наших предков. В то время, я решил, что лучшим способом, соблюсти настроение древности, которое я пытался призвать, будет убедиться, что все дороги в Эарве заканчиваются, чтобы неисследованные земли оставались неизвестными.
Это, впрочем, не значит, что не будет сюрпризов.
Будет ли заключающий роман о Аспект-Императоре "The Unholy Consult", содержать громадную энциклопедию о сеттинге, как в "Падении святого города"?
Я уже начал работать над "Исправленным и Дополненным" энциклопедическим глоссарием, но все "The Unholy Consult" становится все больше и больше, больше чем даже "The White-Luck Warrior". Если так и будет, то Глоссарий придется печатать отдельно.
Говоря о "The Unholy Consult", что Вы можете сказать о заключительном томе "Аспект-Императора"?
Будет огромным облегчением наконец-то завершить его, просто потому что, это позволит мне говорить о многих вещах, которые держались под секретом. Я не уверен, что "Второй Апокалипсис" когда-нибудь станет чем-то большим, в коммерческом плане, чем культовым успехом, но когда живешь с историей столько, сколько жил я, она превращается во что-то религиозное по своим запросам. Я очень счастлив, тем как развилась история — во многом, благодаря важным урокам, выученным мной в процессе. Мы с моим братом, мечтали об этом во время игр в D&D, так что увидеть ее воспроизведенной настолько же эпической, как мы мечтали, и настолько глубокой и лирично-прекрасной, как я смог сделать... это очень, очень круто.
Для меня — это святыня.
В "The Unholy Consult" будет раскрыто большинство горячих вопросов. Я пишу книги, которые люди любят ненавидеть: я надеюсь, после последних откровений, серия заслужит их неохотное уважение, как что-то поистине уникальное и смелое.
Последняя подсерия все еще остается дилогией или же есть шансы, что она расширится до трилогии?
Я не могу сказать, пока не начну всерьез над ней работать.
Мы видим, что интерпретация проклятья, в определенном смысле локальная, колдовство осуждается в Момемне, но не в Шайме. Локальна ли реальность проклятий? К примеру, проклят ли кишариум умирающий на улицах Каритусаля?
Проклятья не локальны. В Эарве есть правильный и неправильный способ верить, что значит — целые нации будут прокляты. Поскольку вопрос кто будет спасен, а кто будет проклят — краеугольный камень сюжета в "Аспект-императоре", то я не могу сказать больше.
Изменчивость Той стороны (где расстояние между человеком и обьектом, никогда не ясно) такова, что редкие люди бывшие там и вернувшиеся не могут согласиться, что же они там видели. Поскольку, можно призвать и заключить в мире только демонических Сифрангов, практикующие Даймоса не могут верить докладам, которые они получают: так называемые Архивы Проклятий в Багряных Шпилях, по слухам наполнены огромными противоречиями. Проклятые знают только, что они прокляты, но не знают почему.
В отличии от Гнозиса или Аналога, Псухе идет конкретно от людей (вместо нелюдей). Имеют ли нелюди какое-то отношение к Псухе? Могли ли люди пользоваться Псухе до Фана?
До Фана, Псухе как мистическое искусство, было неизвестно, хотя и существуют намеки в мифах и легендах о определенных слепых личностях, призывающих необьяснимые силы, в моменты величайших страданий.
В Эарве все снисходит к значению. Где колдовство репрезентативно, используя либо логическую форму (как Гнозис), либо физическое содержание (как с Аналогом) значение, чтобы воздействовать на реальность, Псухе использует импульс. Практикующие Псухе ослепляют себя, чтобы смотреть сквозь "что" и осознать "как", чистое исполнительное зерно значения — музыку, страсть, или как кишариум называют это — "Вода". Как современный философ сказал бы, Псухе — непознавательна, она не пересекается с воюющими версиями реальности, как следствие не обладает маркой и остается невидимой для Немногих.
Именно поэтому, Псухе никогда не встречалась, представителям других древних магических традиций. Как гласит пословица — человек с молотком, считает каждую проблему гвоздем. Для основной исторической массы Эарвы, сама возможность ее существования, осталась незаметной.
Является ли Ауранг особым среди инхороев в его способности колдовать? Или же все инхорои, включая его брата — Немногие?
Когда инхорои только прибыли в Эарву, они обладали лишь Текне. Все инхорои — результат удачных Прививок, классовых переписей их генотипа, призванных улучшить различные возможности, как например, извлекать определенные сексуальные реакции от своих жертв (с помощью феромоновых волос (или замков, не пойму, что конкретно Бэккер имеет ввиду)), или же возможность "включать чувства", чтобы испытать причуды и превратности плотских наслаждений. Прибавление антропоморфических голосовых аппаратов — самое известное из этих улучшений.
Прививка создавшая Ауранга и Ауракса, была разработана во время векового затишья, в еще одной провалившейся попытке, биологически усовершенствовать себя и превзойти нелюдей. Но их распущенность перегнала их самих, к этому времени и они потеряли понимание Текне. Прививки стали делаться наудачу, намного больше была вероятность от них умереть, чем усовершенствоваться. Инхорои заполнили Колодцы Недоделанных своими людьми.
Только Ауранг и Ауракс, двое выжили из шести, которым прививали возможность колдовать.
Wutteat упоминает, что он путешествовал с инхороями через пустоту, и Силь ехала на нем. Приложение к "Падению святого города" говорит, что драконы были созданы после первой стычки между нелюдьми и инохороями, в которой Силь была убита. Значит ли это, что инохорои, по каким-то причинам не использовали драконов в первой битве?
Wutteat — прототип, генетический шаблон для других враку. По сути, он не больше "иной дракон", чем оригинальный прототип метра 1889 года — "иной метр".
Были ли когда-либо нелюди в Эанне? И если нет, то почему? У них без сомнения было время, возможность и склонность к вторжению, прежде чем показались инохорои. Вместо этого они укрепляли проходы. Почему?
Количество нелюдей и близко не приближается к количеству людей. Более того, их амбиции не имеют ничего общего с географией. Для них завоевать — это значит, приобрести власть над своими братьями: все прочие формы доминирования они презирают. Именно поэтому, они редко обращали внимание на халароев в Эарве, кроме их нужды в рабочей силе и совокуплении. Что происходило в Эанне, не волновало их вовсе.
Когда инхорои начали использовать людей, чтобы познать Атропос и создать первые сферы, они дали первые антиколдовские сферы шранкам, только чтобы обнаружить, что эти создания были слишком безрассудными. Имея фиксированные патологические привычки украшения, шранки не ценили сферы, и часто теряли их.
Поэтому инхорои начали давать сферы людям Эарвы, надеясь подбить их на восстание. Но халароям не хотелось помогать пугающим, и что еще важнее, отсутствующим хозяевам, поэтому они отдали сферы их нелюдским повелителям. Тогда инохорои обратили свой взгляд на Эанну, люди которой были более яростны и наивны. Они дали сферы пяти племенам, в качестве подарков, и одному племени — темноволосым кетьянцам, они дали большой бивень, с начертанными на нем их святыми законами и священными историями — а также, одним коварным добавлением, божественной волей, приказывающей вторгнуться в "Землю Павшего Солнца" и истребить "Лжелюдей".
Нелюди начали перестраивать и укреплять врата, только через несколько лет после первого вторжения.
Что Вы можете сказать о уровне генной инженерии Консульта?
Мне очень бы хотелось рассказать о уровне генной инженерии Консульта, но они настаивают на открытии границ своей безумной испорченности, ими самими в "The Unholy Consult".
Как Ваше взаимодействие с фанами и критиками, отразилось на сюжете и героях романов? Было ли, что-нибудь, что Вы меняли из-за этого взаимодействия?
Большинство критиков — это так называемые "экстремальные читатели", они читают намного больше, чем среднестатистический фанат фэнтези. Парадокс рецензирования, заключается в том, что критики вынуждены делать свою оценку обьективной, в то время как, из-за их тренировок и постоянного чтения книг жанра, им практически гарантированно идиосинкразическое чтение. Поэтому, несмотря на мою заинтересованность в критических статьях, я не принимаю их мнения близко к сердцу. Больше всего, меня интересует мнение обычных читателей.
Я писал об этом статью в университет города Орхус, несколько месяцев назад, так что над этой темой я размышлял всерьез. Аргумент, который я уже до тошноты, привожу на протяжении многих лет — "Литература", чем бы она ни была, неважна. Литература — это всего лишь литература. Стоит обстоятельствам радикально измениться, и то что считалось Литературой, прекратит ею быть. За последние пару десятилетий, мы были свидетелями нескольких изменений в правилах игры. Прежде всего, произошла сегментация рынка, все более конкретная и надежная привязка разных читателей к разным видам литературы. Эта трансформация, на мой взгляд, превратила сегодняшнюю художественную литературу в еще один жанр, по большей части, с неизменной аудиторией, требующей удовлетворения определенных ожиданий.
Второе большое изменение правил игры — Интернет.
Я постоянно серфю по сети, наблюдая за реакцией на мои книги на форумах. Порой это утомляет, из-за столь полярных мнений, которые мои книги вызывают, но за прошедшие годы, я развил понимание того, какое впечатление мои работы оказывают на читателей, восторгая одних и раздражая других. Учитывая то, что я считаю литературу формой общения, попыткой вызвать слова в чужом воображении, эта, практически мгновенная обратная связь, кажется мне настолько бесценной, насколько она революционна.
Это как наблюдать за кругами на воде, которые оставляет брошенный вами камень. Если для Вас, Литература ассоциируется с камнями (сходство Вашей работы с образцами из прошлого), тогда не имеет значение будете вы кидать их с открытыми глазами или с закрытыми. Если же по Вашему мнению, Литература находится в кругах (значение Вашей работы для читателей), тогда необходимо держать глаза открытыми, и подготовиться к тому, что придется скромнеть, не раз и не два.
В Вашем интервью пятилетней давности, Вы поднимали вопрос исследования сексизма, были ли правы религиозные трактаты, говоря о "неполноценности" женщин. Несмотря на это, вы получили немалую долю критики за отсутствие женских персонажей, которые бы не были вариацией "старухи, шлюхи или святой." Может, это как-то повлияло, на ваше изображение некоторых женских персонажей?
Когда дело подходит к обвинениям в женоненавистничестве, мой ответ не меняется. Во первых, я — сексист, я считаю, что мужчины менее компетентны в большинстве современных социальных контекстов. Женщины в целом, более надежны и заслуживают доверия, больше чем мужчины. Если у меня и есть ненавистничество, оно скорее муже-, чем жено-. Во вторых, люди склонны путать изображение образа, с его одобрением. В третьих, люди которые считают мои книги шовинистcкими, без сомнения найдут подтверждения своим убеждениям (как и люди которые считают мои книги феминистскими (что гораздо ближе к правде), найдут доказательства, поддерживающие их точку зрения). В четвертых, я понимаю проблему "эффекта Арчи Бункера", для многих людей феминистский подтекст, слишком непрозрачен, чтобы спасти книги от женоненавистнических прочтений.
И пятое, история далека от завершения, мои критики выносят суждение по отдельным частям единого целого.
Если я скажу, что те споры не повлияли на меня, я буду нечестен, но история, персонажи, и самое главное, тематические главы, были придуманы намного раньше, чем я осознал, как непредусмотрительность и подтверждение предубеждений, с моей стороны, сделает мои истинные намерения неясными. Одна из постоянных тем в моих книгах — контекстуальные капризы силы. Эсменет, всегда казалась мне невероятно сильной, учитывая гнетущие ее обстоятельства. Но ее сила, отличается от силы Мимары, чья сила в свою очередь, отличается от силы Серве.
Проблема в том, что многие люди считают силу просто инструментом, будучи убеждены, что у них ее больше, чем на самом деле. Все думают, что они выдержат различные моральные испытания, лучше чем другие, заколебавшиеся или ошибшиеся. Именно поэтому, например, завышена ценность признаний в судебных процессах: никто не верит, что их смогут, всего лишь словами, принудить признаться в преступлениях, которые они не совершали (что происходит очень часто). Или же, возьмите администраторов из фаст-фуда, которые, убежденные, что им звонил офицер из отдела по борьбе с наркотиками (на самом деле, телефонный шутник), подвергают свои сотрудников досмотру с раздеванием и затем, обвиняемые в сексуальных домогательствах.
Получение какой-либо власти, заставляет нас совершать глупые вещи. Дело не в том, что никто не хочет казаться таким слабым, как он есть на самом деле, мы просто не хотим в это верить, каждый в разной степени (еще один неприятный человеческий факт, который нам как обществу, необходимо осознать). В результате, многие люди не могут ассоциировать себя со "слабыми персонажами". Почему? Потому что, те продолжают поступать так, как они бы, (по их мнению) ни за что не поступили. Избыток "слабых женщин", они приравнивают к женоненавистничеству. Прибавьте к этому брутальное, патриархальное общество, и у нас получается, довольно убедительное доказательство, что Бэккер — женоненавистник.
Все что им нужно делать после этого момента, это продолжать читать: у персонажа будет сотня мыслей, они набросятся на одну, включающую в себя секс. У этой мысли будет сотня возможных интерпретаций, они выберут одну, подтверждающую их критику. Сама смысловая плотность моих книг, начинает работать против меня. Все прочие обьяснения отметаются, в особенности, если они толерантны. Чтобы предотвратить малейшую вероятность, что я делаю что-то более сложное, меня кидают в грязь различными способами. Я становлюсь банальным, второстепенным, любящим проповедовать и так далее.
Как только люди, начинают придерживаться такой позиции — игра окончена. Другие начинают с ними спорить (потому что, книги действительно сложнее), и внезапно, доказательство их позиции, становится вопросом престижа внутри группы. Это становится их работой, они порой повторяют эти аргументы на протяжении нескольких лет. Это невероятно. Их полемика, делает их похожими на геев-консерваторов. Люди ведущие себя как фаны во стольких вещах, поглощающие книги, обсуждающие их, тратят все свободное время, чтобы выпустить пар. В это трудно поверить!
Что еще хуже, они завышают надежды других читателей, склоняют кривое зеркало под углом, исключающим возможность обычного, непредвзятого чтения, а ведь именно оно, больше всего награждает читателя. У меня нет никаких сомнений, что продажи пострадали — такова сила ярлыков. Книги задающие серьезные вопросы, по поводу пола (которые, противоположны политкорректным), быстро начинают избегать, клеймя их "женоненавистническими".
Виню ли я читателя? Да, мать вашу, именно это я и делаю. Книги — это не ботинки: клиент не всегда прав в мире письма. Но я всего лишь указываю слабости разделяемые всеми нами, постоянно нас взвинчивающие. У меня есть эти слабости. У Вас. Моральная интуиция задета, и обоснования идут бурным потоком. Я знаю, что эти обоснования убедительны: для многих людей они достаточны, чтобы признать меня виновным. Со мной или моими книгами, должно быть, что-то не так. Это же очевидно. И тем не менее, когда я говорю свои друзьям, мужчинам и женщинам, что люди считают меня сексистом, они смеются до упаду. Люди которые знают меня, считают, что это нелепо.
Обьяснение затянулось, из-за необходимости защитить свою честь, не говоря уже о необходимости продать книги! В любом случае, я уже был погружен в историю, задолго до того, как возникли эти споры. Не раз, я понимал что пишу материал, который люди прочитают вразрез с моей задумкой, но как я уже сказал, я посвятил себя истории. Я подготовил себя к тому факту, что определенный тип читателей, увидит лозунги вместо шифров, и что подобные обвинения будут преследовать книги. Все на что я надеюсь, что репутация серии выживет, и со временем затмит этот дурацкий пустяк. Сколько бы Вас не хвалили за риск, Вы все равно оказываетесь за него наказаны. На то он и риск!
Мораль истории? Будьте осторожны со своими желаниями.
Между "The Warrior-Prophet" (не перевожу, чтобы сохранилась паралелль) и "The White-Luck Warrior" есть параллели не только в названиях книг, но и в том факте, что огромные армии преодолевают громадные трудности (логистические и прочие), на пути через огромные пустоши. Это сходство намеренно, или же это просто побочный эффект "второй книги в трилогии"?
Да, так было задумано, хотя бы потому, что история включает в себя две священных войны, разворачивающиеся на огромной территории. Военные истории которые я пытаюсь рассказать, обладают естественной структурой из трех частей: сбор, перемещение, пожарище. Сделано специально для трилогий...
В прошлом, Вы говорили, что название последнего эпизода "Второго Апокалипсиса", не может быть названо, потому что это будет огромным спойлером. Раскроет ли эту тайну последняя книга из подцикла "Aspect-Emperor" — "The Unholy Consult". Учитывая, что Келлхус — Князь Пустоты и Аспект-Император, можно ли предположить, что название последней трилогии, также будет связано с ним?
Раскрыто будет столько, что я не могу комментировать — по крайней мере, не в таком интервью для всей семьи! События. Будут. Очень. Жестокими.
Вы говорили, что Кил-Айяс в "The Judging Eye", это кивок в сторону Толкина и Мории. Были ли приключения Клерика и Акки, кивком в сторону Эребора и Смога из "Хоббита"? Некоторые также упоминали Маккарти. Есть ли В ваших книгах прочие литературные стандарты, которые могли остаться незамеченными для фанов?
Больше чем я смогу сосчитать. Ни одной оригинальной буквы в тексте. Заимствование на заимствовании.
В "Дон Кихоте" есть строка: "История — мать истины". В какой степени, можно применить чуточку измененное выражение: "Память — мать истины", к Вашим романам, в особенности к "Зовите меня Апостол" и сцены с нелюдями из ваших романов о Эарве?
Прекрасный афоризм, не правда ли? Что я люблю в афоризмах, это как они превращаются в некое концептуальное хайку, как абстрактные заявления, оставленные висеть в воздухе, впитывают глубину и возможности. Обдумайте эти альтернативы к Кихоту: История — мать власти. Власть — мать истины. Жажда — мать истории. Знание — мать истории. В каждой из этих версий присутствует немного истины: использующиеся концепты настолько абстрактны, их значения настолько переопределены, что Вы что-то улавливаете, просто меняя их местами. Каждый говорит что-то (вероятно) важное, но не говорит ничего определенного.
История, Жажда, Знание и Власть — четыре больших, тематических столпа серии. История вся утыкана ими. Для Ахкеймиона, история действительно, мать истины: ключ к пониманию Второго Апокалипсиса, лежит в осмыслении первого. Для Келлхуса (и Дунианцев в целом), история — мать обмана, еще одна "тьма, что была прежде". В обоих случаях, история — обрамление для происходящего. Серия стала довольно известной, в том числе и за многие слои истории, проложенные сквозь нее.
C нелюдьми, история не столько обрамление, сколько обьект жажды. Они — способ показать, что бывает, если история достигла высшей точки, и потери начали вытеснять радости. "Зовите меня Апостол" исследует похожую тему, только для Апостола является проблемой вытеснение, а не то, что вытесняется.
В обоих случаях, история становится матерью безумия.
Вы выглядите довольным, тем как был принят " The White-Luck Warrior". Overlook и Orbit продвигают этот роман как-то по особенному, или он просто выезжает на успехе его предшественника, "The Judging Eye"?
Тут возможно столько ответов, сколько поклонников у серии. Одним из факторов, мне кажется, была сложность "Падения святого города". Этот фактор совмещенный с задержкой — многие читатели, повременили начинать "The Judging Eye" — следовательно, не было существенного скачка продаж, который часто можно наблюдать в фэнтези-сериях. Потом, разумеется, случился финансовый кризис... Темная фантастика чувствовала себя не очень хорошо, на протяжении темных дней.
В итоге, я иду с этой серией, по натянутому канату, балансируя что-то кажущееся мне праздником в жанре высокой фэнтези, с различными приемами жанровой беллетристики. Я стараюсь обьединить их, новыми, интересными на мой взгляд, способами. Это богатый и пьянящий напиток, и чтобы он прошел через культурные кишки, требуется время. Мой агент волнуется. Моя жена переживает. Мне предлагали немалые суммы, чтобы я забросил серию!
И я всегда отвечаю: "Подождите... подождите, пока я не закончу. Тогда вы увидите." Катехизис оптимистического мышления, возможно.
Может быть, реакция на "The White-Luck Warrior" — первый лучик света... Кто знает? Я надеюсь, люди продолжат говорить.
The Judging Eye — Ваша самая доступная книга, на данный момент, но многие хардкорные фанаты, оплакали отсутствие Вашего фирменной глубокой психологизации героев. В этом плане, "The White-Luck Warrior" кажется возвращением к форме, сделавшей "Князя пустоты" шедевром. Было ли это сознательное решение, с Вашей стороны, или же история требовала подобного возвращения к форме?
Я всегда дорабатываю детали, особенно во время корректуры, но мне кажется, что это функция истории, по большей части. Мне все еще кажется, что в "Князе пустоты" слишком много времени уделено экскурсам в головы персонажей, есть моменты когда я барахтаюсь в той или иной перспективе, для изучения нюансов поведения персонажей — нюансов, которые, говоря откровенно, которые на всех, кроме самых внимательных читателей, производят впечатление убогого повторения. В "Падении святого города", к примеру, я исследовал идею религиозного подчинения одного человека другому, с разных углов глядя на ситуацию. Мне это видится медитацией на любопытные факты, касающиеся власти и страсти, я себе бессовестно потакал, думая: "Ну, если уж они продержались со мной до сих пор..."
Я переусердствовал в этом отношении. Все чего я хотел — написать эпическое фэнтези, вознаграждающее тщательное чтение, вид изучения, который приберегают для так называемой "серьезной литературы". Фэнтези, которое не смогут разнести по кусочкам, доктора и бакалавры. В то же время, я хотел написать эпическое фэнтези, которое вознаграждало бы и обычное чтение тоже — использовать оба пути. Очень рискованное занятие. Есть соблазн поиздеваться над обычными читателями, поставить им в вину, что они были не внимательны при чтении. Но ошибка только моя: я взялся писать, что-то что работает на нескольких уровнях восприятия, поэтому будет нечестно с моей стороны, выбирать один из уровней, чтобы оправдаться. Дабы удовлетворить мой собственный критерий, мне нужны были они оба.
Именно поэтому, хотелось бы думать, что в "The White-Luck Warrior" мне удалось намного лучше заглядывать в души персонажей, не забывая при этом о сюжете. Нюансы все еще там, и я уверен многие будут кричать: "Я понял это с первого раза!", но их будет не так много, как раньше, поэтому, мне кажется — это прогресс.
В любом случае, в книге достаточно истерической психодрамы, дабы удовлетворить самых отчаянных психонаркоманов.
Почему первоначальное название "The Shortest Path", было изменено в пользу "The White-Luck Warrior"?
"The Shortest Path" мне никогда не нравилось, "The White-Luck Warrior" же начал нравиться еще больше, когда стали заметны структурные параллели с "The Warrior-Prophet". Я люблю создавать двусмысленные, резонансные вещи, путем размытия и повторения через искаженную линзу меняющихся контекстов.
Каковы сроки выпуска Ваших следующих книг? Известно, что в ближайшем будущем будет выпущен ваш роман в стилистике канадской литературы. Что Вы можете рассказать о грядущей книге?
Мы работали над договором, согласно которому "Light, Time, and Gravity" должна была выйти этой осенью, но к сожалению, ничего не вышло. Пару лет назад, я взял рецепт, согласно которому я пародировал канадскую литературу (здесь, на северной окраине Соединенных Штатов, мы вынуждены субсидировать культуру, дабы убедить самих себя, что мы больше чем просто американцы, которые считают, что они лучше американцев) и использовал его, чтобы подать проект в Канадский Совет, организацию известную высоколобыми фанатиками. И вот, несколько месяцев спустя я обнаружил в своем почтовом ящике чек на 20 000 долларов. C деньгами расставаться не хотелось, поэтому я решил написать книгу.
Идея та же самая: взять жанр, а затем напихать в него столько сумасшествия, сколько получится. Когда пишешь "серьезный" роман, то входишь в определенное оценочное пространство (в котором многие вещи, которые любим Вы и я, называются "глупостью"). Я знаю, там много таких людей как я, которые по каким-то причинам, застряли между этих пространств. (Как говорится, можно забрать мужика из деревни, но не деревню из мужика.) Что я пытаюсь сделать в "Light, Time, and Gravity", это совместить эти противоречивые детальки, в одно умозрительное повествование. Цель — рассказать что-то вроде "Портрета художника в юности" наоборот, что-то обратное роману-воспитанию, если можно так сказать. Что я хотел показать — чушь в глубине всех интеллектуальных историй, о подьеме с нуля, которые можно услышать в академических и литературных кругах, как превосхождение некультурного прошлого, оказывается всего лишь движением от вульгарного, до более коварного, усложненного самообмана.
Величины — это те же суждения, поэтому если ты покидаешь одно пространство, ради другого, что случается со многими в университетах, ты учишься играть в иную "оценочную игру". Предполагается, конечно, что новая игра лучше старой, что гуманитарии, как люди подобные Нуссбауму утверждают, учат людей мыслить "критически", что они создают граждан, что они как-то, поднимает индивидуумов над общим болотом, таким образом сохраняя зерно истинной культуры.
Чушь собачья. Чему они учат — это рационализировать общепринятые мнения, а не мыслить критически. Учить людей, как писать эссе, это значит, учить их искать в первую очередь факты, а не причины. Это, учитывая в каком мире мы живем, абсолютно необходимое умение, но в этом нет ничего критического. Рационализация — это главное препятствие на пути к критическому мышлению. Мое (полностью гипотетическое) утверждение таково: если вы поместите профессора английского в МРТ, и изложите несколько спорных культурных утверждений, то увидите, что они задействуют центры его мозга, отвечающие за решение проблем, не больше, чем к примеру у протестантского священника. (Мне кажется, я — что-то вроде доказательства: если бы литературоведческий мир был, хоть чуточку самокритичным, то они бы обсуждали критику, подобную моей, вместо надевания шор, наподобие "отупленные массы", часто ими употребляемое выражение.
Что еще хуже, они пятнают понятие "интеллектуальность", делают его маркером противостояния, между ними и обычными людьми. Быть интеллектуалом — значит принадлежать к определенной, идеологически укоренившейся группе людей, людей предполагающих, что все противное культуре — заключено в таких же "обычных Джо", как Вы. С промытыми мозгами. Униженные. Целующие сапоги, что нас топчут.
Как будто они, чем-то отличаются от этих сапог. Главная социальная функция представителей литературоведческого кабинета — просеивать массы, находить критически и творчески мыслящих людей, и уговаривать их покинуть, обычные круги общения. Издеваться над популярной культурой, вместо того, чтобы менять ее. Грустнее всего, что гуманитарии, не знают ни черта, о социальных и педагогических проблемах, к которым они якобы обращаются. Сейчас, учитывая их невероятные рационалистские умения, они цепляются за модель гарантирующую им благополучие и престиж.
А я, остаюсь еще одним сумасшедшим в этих джунглях.
В "The White-Luck Warrior" мы получаем намеки, о размерах ставок, к примеру, идея что Консульт хочет понизить население Эарвы до определенного числа, имеющего библейскую значимость. Была ли параллель между историей Келхуса и Библией задумана Вами, или же это просто пасхалка, и совпадение не несет в себе значения?
Пасхалка — это что-то вроде ложного следа? Если да, то их полно в моих книгах.
Многие читатели "The White-Luck Warrior" обсуждали значение числа "144 000". Учитывая, что к нему есть отсылка в библейских Откровениях, это действительно любопытно. Но, что меня интересует больше — это символизм в серии. Связываете ли Вы, сознательно, пророчества и раскрываемые тайны, с вашим разворачивающемся повествованием?
Конечно. Фэнтези — это "размытие". Вы, берете общую семантическую палитру, и рисуете новые вещи — новые миры. Толкин, взял за свою основную палитру, Северо-Европейский миф. Я же, использую священное писание, продвигая идею, что эпическое фэнтези — всего лишь, иной его вид. Я использую, несколько разных подходов, чтобы выплести библейскую атмосферу, определенный стиль, определенный вид повторения, определенное моральное отношение, и так далее. Для сюжета, я частенько извлекаю детали из Библии, используя старые религиозные ассоциации, чтобы создать что-то новое.
Есть очень немного вещей эпичнее Святой Библии.
После месяцев сетевого молчания, вы вдруг создали свой блог. Что побудило Вас, принять подобное решение?
Мне сказали, что именно так прочие писатели ублажают своих издателей, в наши дни. Но мне кажется, что мой блог не сделает никого, с коммерческой долей в моих работах, счастливее.
Когда что-то продаешь — как я, очень трудно честно общаться. Этот факт, всегда меня преследует. И все я равно, я продолжаю ошибаться. Я знаю, что для многих читателей, неважно как часто я издеваюсь сам над собой, неважно, как часто я обращаюсь к одной из своих собственных слабостей, дабы осудить очередной социальный идиотизм, все равно в глазах многих, я выгляжу претенциозным, заносчивым хвастуном. По другому и быть не может, если я провожу все свое время, говоря всем, что они намного менее умны и рациональны, намного реже правы, чем они сами убеждены. Бесконечные оговорки — не имеют значения. Громадный обьем исследований — не играет никакой роли. Автоматически мгновенное предположение, что я должно быть считаю себя волшебным исключением. Ничто не заставляет людей принимать защитную стойку, больше, чем сомнение в их интеллекте.
Заденете чью-ту гордость и ваше остроумие, будет расценено как сарказм, ваша проницательность превратится в притворство — все что Вы скажете, заранее будет рассматриваться, с подобной позиции. Как только человек настроен на поиск изьянов, его не остановить, учитывая просторы для толкований предоставляемые богатством языка. Порой, кажется, что сама предпосылка существования Трехфунтового Мозга (блог Бэккера), делает его несостоятельным.
Вот почему я боюсь, что блог наносит урон продажам моих книг. Но, что, мать вашу, я могу сделать? Напихать туда легенького чтива, чтобы не портить продажи? Нет, это выше моих сил. Забросить его? Мне начинает казаться, что это лучший выход.
Я критик. Я всезнайка. Я человек прямой, и если начинаю говорить, то говорю начистоту. Я не умею подыгрывать — неважно, насколько хороша игра! Поэтому, я не из тех людей, которые всем нравятся. Грустно, что многие авторы принижают жизнеспособность своих работ. Прежде чем у меня появилась дочь (а вместе с ней, перспектива оплачивать высшее образование), я бы просто шел вперед, не обращая ни на что внимания, но ничто не заставляет перестать быть трусом, так как это делает отцовство.
Все продвинутое человечество читает "Снафф", а я начал перечитывать творчество Птерри с самого его начала (по крайней мере с начала Плоского Мира). Я знаю, что я слоупок, но соблазну перечитать Терри на языке оригинала, воспротивиться не смог.
Многими прожжеными фанатами цикла частенько выказывается презрение в отношение первых книг Плоского Мира, и серии о Ринсвинде в целом. Я же, напротив всегда относился к данному подциклу, с особой нежностью. Предупреждая инсинуации непорядочных граждан: нет, это не та нежность, что по отношению к убогим.
Несмотря на простоту первой книги — "Цвет волшебства", она обладает неповторимым очарованием раннего Плоского Мира — немного разгильдяйского, немного несерьезного (впрочем, таков весь Плоский Мир), очень пародийного. Писательский талант Терри еще не расцвел в полную силу, но его стиль уже играет характерными красками.
Эта книга во многом пародия на типичную героическую фэнтези, посему особой глубины присущей более поздним книгам цикла, можно не искать. Пратчетт, просто берет всем надоевшие жанровые штампы и с огромным удовольствием их обыгрывает, ненароком создавая при этом, один из самых невероятных миров в фантастике.
Плоский Мир — он не зря зовется Плоским. Это, олицетворение представлений о устройстве Земли, наших древних предков. Он, как следует из названия, Плоский и покоится на четырех слонах, которые в свою очередь стоят на черепахе. Великая Черепаха А'Туин, (пол неопределен) плывет себе в межзвездном пространстве, и предположительно, подобных миров множество.
Весь Плоский Мир, невозможно повидать за человеческую жизнь, но кто захочет путешествовать, предаваясь опасностям? Только Двацветок — первый турист (что в переводе значит "идиот") Плоскомирья. Ему захотелось повидать Анк-Морпорк — жемчужину городов. Не самое разумное решение.
К сожалению, Анк-Морпорк в этой книге, фигурирует очень мало, довольно быстро уступая место, более экзотическим местам Диска. Но зачатки, так любимого нами города уже вырисовываются, а детали будут дополнены в следующих книгах.
В этой же книге Двацветок находит себе гида по городу — волшебника-неумеху Ринсвинда.
Ринсвинд — персонаж непростой. Волшебник, не знающий ни одного заклятья (за исключением одного из Восьми Заклинаний, которое может разрушить мир), всю свою жизнь проводящий в страхе перед всем, что движется, он превратил умение убегать в искусство. Герой — абсолютная антитеза мускулистым Конанам из типичной s&s.
Двацветок — типичный американский турист, порой не осознающий опасность, готовый рискнуть всем, чтобы увидеть что-то новенькое, но в то же время человеколюбив и всегда старается помогать людям, в отличии от Ринсвинда (тот тоже помогает, но чаще случайно, он лучше бы убежал).
Поговорив о этих двух жалких человечишках, нельзя не вспомнить Сундук. Сундук — это живые (ибо создан из груши разумной) сейф, гончая и телохранитель в одном лице. Его поведение, порой до того трогательно напоминает собачье, что невозможно не умилиться, несмотря на его склонность к насилию.
О сюжете рассказывать что-то в подробностях — только портить удовольствие. Ибо как такового сюжета нет, книга состоит из нескольких последовательных частей, без особой цели впереди. Посему говорить, больше ничего не буду, ибо чувствую, что скачусь в описание гэгов.
Резюме — да, не самая сильная книга цикла. Минусов при желании, можно найти много. Но это, старый, добрый Птерри, а большего и не надо. Оценка — 8
Думаю, глядя на имена, дополнительные комментарии не требуются.
Откуда появилась идея для "Snuff"?
Не знаю, но мне кажется, когда я начал рассматривать персону сэра Сэмюэля Ваймса, каким он есть сейчас, и найдя его внутренний монолог интересным, я решил использовать старый, хорошо известный прием: отправить полицейского в отпуск, мы все знаем как это обернется. И я понял, что если убрать Ваймса из города, из его зоны комфорта, то это будет очень интересно писать.
"Стража" поражает меня. Вы описываете «крутой» полицейский детектив, при этом продолжая писать умные, смешные книги о фантастическом мире
Вообще-то, мистер Гейман, мир в котором оказывается Сэм Ваймс, не особо фантастический. Ну да, там есть гоблины, но общее окружение типично для графств Средней Англии. Все это о общности человечества. Закинь Сэма Ваймса в опасную ситуацию, и он не остановим, как любой другой полицейский, мысля точно также, подвергая сомнению свои мотивы и поступки.
Вы помните чем вдохновлялись, при создании Сэма Ваймса? Как реальная полиция реагирует на него и на Стражу?
У меня три полицейских шлема выставлены в моем кабинете, подарки от полицейских, фанатов Сэма Ваймса. Помню, когда я был в туре, частенько копы заходили в книжный магазин; они всегда заходили через черный ход, никогда через парадный, после того как все разойдутся. И то, что они мне говорили, настолько предсказуемо, что я сам мог бы сказать это за них. Они говорили: "О да, [едкий смех] у нас без сомнения есть Шнобби Шноббс, и свой сержант Колон, "хотя тут, я должен отметить, что полицейский сказавший мне это, сам был полноправным сержантом Колоном. Я знаю многих копов, и часто имел с ними дело, в мою бытность журналистом — их легко писать, они как поезда на рельсах.
Вы, правда, сказали в предыдущем интервью, что хотели бы быть Сэмом Ваймсом? Почему?
Я не помню чтоб такого говорил, но вы знаете как оно бывает, все меняется со временем. Автор всегда может покопаться в себе, и найти такие особенности характера, которыми он сможет наделить своих персонажей. Если на меня надавить, я признаю, что с тех пор, как я встал и заявил о моем Альцгеймере, я стал публичной фигурой; я дважды посещал Даунинг-стрит, писал сердитые письма в "Таймс", вступал в дебаты в Палате Общин, и в целом превратился в чудного старикашку до такой степени, что порой я сижу и удивленно думаю: "Вообще-то твоя работа, сидеть и писать очередную книгу. Менять мир это для других людей...", но потом я вскидываюсь: "Нет, это не так!" Вот так, помня о том, что в наши дни люди зовут пацана из Палаты "Сэр", я создаю мышление Ваймса.
Когда Вы пишете от лица Ваймса, есть ли разница в Вашем взгляде на мир, с моментами, когда Вы пишете от лица Ринсвинда или Матушки Ветровоск?
О, конечно, Вы наверняка знаете как это происходит. Как только персонаж сидит здесь, в вашей голове, все что нужно сделать, это додумать, завершить образ и просто записывать, что они делают, говорят и думают. Все просто. Порой это очень странно: сидишь, осознанно все обдумываешь, но мысли генерирует модуль Сэма Ваймса. Есть даже полностью функционирующий модуль Тиффани Эйкинг. Довольно странно, если призадуматься.
Вы написали достаточно книг, чтобы у Вас появились загадочные фавориты — такие персонажи, любовь к которым, другие люди не понимают. Можете их назвать? Возможно, вспомнить некоторые из Ваших книг, которые другие люди могли упустить из внимания?
Хороший вопрос, но на него будет нелегко ответить. Мне очень понравилось писать "Monstrous Regiment", который оказался очень близок к мэйнстриму. C минимальными потерями, действие могло бы происходить во время войны за Пиренейский полуостров. Я знаю Вас, Вы знаете меня, мы оба знаем, что порой занимаемся исследованиями, одновременно, бывает открывая что-то новое неумышленно. Просто берем книжку по приглянувшейся теме, и читаем. Удивительно, как все маленькие детальки, которые мы находим в этих книжках, внезапно переплетаются и протягивают вам сюжет. Кстати, я провел немало интересной работы для "Monstrous Regiment" в лесбийских книжных магазинах.
Есть ли в Плоскомирье персонажи, к которым Вы собираетесь со временем вернуться?
Где-то в глубине моего сознания, есть сюжет, где главный герой — Злобный Страшный Гарри, не очень подходящий-то на роль Саурона... но говоря это, я понял, что тут еще придется шлифовать идею.
В статье о писательстве в "Нью-Йорк Таймс" Карл Хайасен (которого я начал читать благодаря Вашему совету, во время тура по "Добрым предзнаменованиям"), сказал: "Каждый писатель ищет вдохновение в разных местах, нет ничего постыдного в использовании горячих новостей. Это необходимо, когда используешь сатиру на современные устрои. Острый юмор покоится на актуальных отсылках. К сожалению для писателей, современная жизнь становится слишком смешной и неправдоподобной." Помогает ли Плоскомирье, Вам этого избежать? Или же это инструмент позволяющий использовать актуальные заголовки неожиданно?
Мне кажется это снова о общности человечества. Я надеюсь, что все персонажи в Плоскомирье узнаваемы и понятны, поэтому иногда я могу поставить их перед современной проблемой, как Наверн Чудакулли осознающий концепт гомосексуализма. По правде говоря, я никогда специально не ищу подобные вещи, они находят меня сами. Я был очень рад, когда "Making Money" вышла перед банковским кризисом, и все начали говорить, что я предсказал его. Это было не очень сложно.
Какие самые большие перемены произошли за последние тридцать лет, в восприятии публикой жанров в которых Вы работаете — НФ, фэнтези, юмор? Или же ничего не изменилось?
Спорный вопрос. Мое ощущение, что в эти дни фэнтези и научная фантастика являются мэйнстримом. Вы Нил, тоже должны это видеть. Когда я начинал туры, люди которых я встречал были типичными фанатами. Этими днями мои плоскомирные книги, и большинство других работ, на рынке для так называемой "читающей публики". Конечно, когда мы были в этом году в Австралии, Роб и я купались в любви фэндома. Зашли в магазин купить пару RM Williams ботинок — продавщица фанат. Зашли в David Jones в Сиднее, купить пару Calvin Kleins — первая женщина, которую мы встретили — фанат, стала нашим персональным гидом на утро. Люди в аэропорту за кассами — фанаты, позже во время одного полета, когда я принимал ланч, очень хорошая бутылка вина была поставлена передо мною и бортпроводник сказал: "Жена капитана — Ваш самый большой фанат". Тем не менее, все еще есть мнение, что это все идиотизм; дурацкое убеждение о читателях моих книг — что они все еще этот четырнадцатилетний мальчик Кевин. Но Вы знаете, мальчик вырос и все еще читает, как и его дети.
Не подворачивались ли недавно какие-нибудь очаровательные книги с викторианскими отсылками?
Мне кажется, что они у меня уже все есть, странно что Вы спросили, потому что в перерывах между окончанием "The Long Earth" я работаю над ранней викторианской книгой, надо же использовать весь тот хлам, что Вы и я понаходили в магазинах на Тоттнэм Корт Роуд в Лондоне. Я все еще ищу что-нибудь новенькое. Я рассказывал как в Hay-on-Wye, подобрал коллекцию очень больших книг озаглавленных "Лондон тогда и сейчас", и понял, что "сейчас" — это 1880 год? Там даже была милая гравюра Первоцветного Холма, когда на нем еще были первоцветы. Это действительно потрясающие вещи. Мелкие детали, которые люди могут не замечать, но для меня они как муха для форели.
Как изменился Плоский Мир, за годы прошедшие с его создания?
Если ответить просто: юмор на месте, но шутки больше не притянуты, они вырастают из личностей персонажей и ситуаций. Этими днями, юмор прибывает по собственному желанию.
Как написание плоскомирных романов изменило Ваше мироощущение?
Мне кажется, более верно будет сказать, что старение изменяет ваше восприятие мира. В "Snuff" есть такие вещи, которые я не смог бы написать в двадцать пять лет. Хоть, я и писал книги перед Плоским Миром, по настоящему я познал работу писателя здесь, с Плоским Миром. Мне кажется книги, пусть не серьезные, но взаимодействуют с серьезными темами, не существуют просто ради шуток. Мое восприятие мира изменилось: порой мне кажется, что мир состоит из восприимчивых людей знающих этот сюжет и гребаных идиотов, кто не знает. Конечно, все фанаты Плоского Мира носят сюжет в сердце!
Как написание плоскомирных романов изменило ощущение мира, насчет Вас?
Неужто изменило? Мой агент сказал мне однажды, что меня процитировал колумнист в какой-то американской газете, и он отметил с ликованием, что они просто дали мое имя, без напоминания людям кто это, очевидно надеясь, что их читатели уже должны знать меня. У меня немало почетных докторских степеней, я профессор английского в Колледже Троицы, Дублин и член Королевского Колледжа в Лондоне, кроме многих других вещей, включая рыцарство. Но, когда дело доходит до редакторов, я всегда буду автором этой дурацкой фэнтези, правда, должен заметить, игнорируют меня все реже.
Вы почтенны?
Вопрос с подковыркой? Если так, то я отвечу да. Я стараюсь подчиняться законам, платить налоги (которых очень много), жертвовать на благотворительность, и писать письма в "Таймс", которые они печатают. Странное слово "почетный" — почот, то чего хочет каждый малолетний гангстер и может ожидать на кончике ножа. Я, без сомнения вовлечен во многие события, и по окончании этого интервью, буду доставать моего местного члена парламента. Это весело. Плоский Мир и Альцгеймер дали мне платформу.
облако тэгов
