И определяющим в этой любви стал перевод А.М.Гелескула — ослепительно-прекрасный, чарующий,сказочно-печальный.
То, о чём говорят: Магия Поэзии.
______________________________________________________ ____
***
О корабли перед тихим портом
По возвращении счастливом
После невзгод на пути ночном...
Спит мое сердце озером мертвым,
И над озерным мертвым заливом
Рыцарский замок забылся сном.
У госпожи в этом замке смутном
Бескровны руки, и цвет их матов,
И знать не знает она о том,
Что где-то порт оживает утром,
Когда чернеют борта фрегатов
В рассветном мареве золотом...
И знать не знает она, что в мире
Есть этот замок... Душой черница,
Всему на свете она чужда...
И, покидая морские шири,
Пока впотьмах ей забвенье снится,
В средневековье плывут суда...
***
Мой колокол деревенский,
С душою наедине
Отплачется звон вечерний
И долго звучит во мне.
Твой голос, подобно жизни,
Печален, тягуч и глух,
И я уже в первом звуке
Повтор узнаю на слух.
Всплывая, как сон, над полем,
Где снова мой путь пролег,
Твой близкий, твой встречный голос
В душе моей так далек.
И с каждым твоим ударом,
Дошедшим издалека,
Все дальше мое былое,
Все ближе моя тоска.
КОСОЙ ДОЖДЬ
I
Вплывает в окрестность мираж небывалого порта,
И в купах соцветий сквозит белизна парусов,
За которыми стелются тенью
Вековые деревья пронизанной солнцем округи...
Та гавань, которая снится мне, вечно в тумане,
Как вечно на солнце окрестные рощи.
Но где-то во мне это солнце становится портом,
Прощально туманя залитые солнцем деревья...
И, дважды свободный, я трогаюсь в путь.
Портовая пристань — обочина тихой дороги —
Встает, как стена,
И в отвесную горизонтальность
Уходят суда сквозь деревья,
С каждой ветки роняя швартовы...
Кто я сам в этом сне, я не знаю...
Внезапно на рейде становится море прозрачным,
И в нем, как огромный эстамп,
Видна вся округа, деревья, дорога на солнце,
И старинное судно — древнее, чем весь этот порт,-
Затеняет окрестную явь,
Подплывает ко мне и мгновенье спустя,
Всколыхнув мою душу, плывет на другой ее берег...
II
В дожде загораются свечи,
И что ни свеча, то новые всплески в окне...
Сегодняшний дождь — это светом залитая церковь,
Где отсветы окон становятся отзвуком ливня...
Алтарь ее — горы, которые еле видны
Сквозь дождь, золотое шитье на алтарном покрове...
Идет литургия, и в окна латынью и ветром,
Стекло сотрясая, вторгается пасмурный хор...
Секвенция — шум лимузина, который рассек
Ряды прихожан, в день печали склонивших колени...
Вдруг ветер сотряс литургию
На высшей из нот — и все потонуло в дожде,
Лишь пасторский голос воды отозвался вдали
Гудению автомобиля...
И церковь задула огни
На исходе дождя...
III
В бумажном листе спит великий египетский Сфинкс...
Я пишу — и его очертанья сквозят под рукой,
А поодаль растут пирамиды.
Я пишу — и, нечаянно глянув на кончик пера,
Вижу профиль Хеопса...
Роняю перо.
Все темнеет. Я падаю в бездну веков...
В глубине пирамиды я горблюсь под этой же лампой,
И вся косность Египта хоронит меня и стихи...
Слышу в скрипе пера
Смех Великого Сфинкса,
И огромная, необозримая лапа
Сметает с бумаги слова —
И в бумажной пустынности труп фараона
Не спускает с меня неподвижно расширенных глаз.
Наши взгляды встречаются,
И в глубине перспективы
На пути от меня к моим мыслям
Плещет Нил и на солнце играют
Весла, золото и вымпела.
Это древнее золото — я, саркофаг фараона...
IV
Тихий угол мой оглох от бубнов!
Это андалузский перекресток.
Жар весны и чувственного танца.
Все на свете разом замирает,
Цепенеет, ширится, пустеет...
Белая рука приоткрывает
В гуще строк заветное окошко,
Падает фиалковый букетик
И весенней ночью предстает
Моему невидящему взгляду.
V
Где-то солнечный вихрь карусельных лошадок.
Пляшут камни, деревья, холмы, замирая во мне...
Ночь в потешных огнях, полдень в лунных тенях.
И на свет балаганов ворчат хуторские ограды...
Стайка девушек, радуясь солнцу
И придерживая кувшины,
Встречается с буйной ватагой идущих на праздник.
С мельтешеньем людей, балаганных огней и потемок.
И обе процессии, та и другая,
Став одной, остаются двумя...
А праздник, и отсветы праздника,
и на праздник идущие люди,
И полночь, донесшая праздник до самого неба,
Плывут над вершинами залитых солнцем деревьев,
Плывут под обрывами выжженных солнцем утесов
Скользят по кувшинам, венчающим девичью стайку
И все это вешнее утро — луна над гуляньем,
И весь этот праздник в огнях — озаренная даль.
И вдруг будто кто-то тряхнул надо мной решето,
И пыль этой сдвоенной яви легла в мои руки,
В ладони мои, где сквозят очертания порта
И уходят во мглу корабли, не надеясь вернуться
То белый, то черный песок золотится в ладонях,
Невесомых, как поступь той девушки, что
возвращается с тандев.
Одна, беспечальней, чем эта весенняя даль...
VI
Дирижерская палочка взмыла,
И зал наполняет томительно-грустная музыка...
Она так похожа на детство
И день, когда в нашем саду
Я играл у беленой стены и кидал в нее мяч,
На котором с одной стороны был зеленый пес,
А с другой — голубая лошадка под желтым жокеем...
Музыка длится, и вдруг между мной и оркестром
Вырастает из детства стена, и вращается мяч,
И носится взад и вперед то зеленый мой пес,
То моя голубая лошадка под желтым жокеем...
Весь театр — это сад, мое детство
Обступает меня, отзывается музыкой мяч
Все смутней и смутней, и все слитней
под музыку скачут
Мой желтый жокей вперегонку с зеленой собакой...
(Так быстро вращается мяч между мной и оркестром...)
Я бросаю его в мое детство,
Он летит по театру, который готов, как ребенок,
У меня под ногами играть с моим желтым жокеем,
И зеленой собакой, и вскочившей на белую стену
Голубою лошадкой... И музыка звонко бросает
Мячи в мое детство... И так уморительно скачет
Дирижерская палочка над каруселью жокеев,
Голубых лошадей и зеленых собак на стене...
Весь театр — это музыка, ставшая белой стеной,
Где зеленому псу не угнаться за памятью детства,
Голубой моей лошадью, загнанной желтым жокеем...
И на всем протяжении, слева направо — деревья,
А на нижних ветвях музыканты
Провожают меня к пирамиде мячей на прилавке —
И мужчина за ним улыбается в мареве детства...
Обрывается музыка, словно упала стена,
И мяч по обрыву скатился на дно сновидений.
Бросив палочку вслед, обернувшийся черным жокей
Осадил голубую лошадку
И с улыбкой склонился, качнув белый мяч на макушке,
И мяч этот белый исчез у него за спиной.
***
Так поет она, бедная жница,
Словно жизнь ее вправду легка,
И в беспечную песню рядится
Безымянная вдовья тоска.
Голос реет, как птица в зените;
Воздух чист, как воскресный наряд;
И, вплетаясь, лукавые нити
Домотканую песню пестрят.
И щемит ее голос, и греет,
А она все поет и поет,
Словно жизнь без нее не сумеет
Обрести этот песенный взлет.
Столько свежести в ритме упругом
И припев так затейливо спет,
Что дохнуло любовью и югом
И печаль улыбнулась в ответ.
Пой, о, пой же бездумно и мудро!
И в холодную грудь мою влей
Теплый голос, волнуемый смутно,
Беспричинную песню полей!
Всколыхни мое сердце тоскою
По душевной твоей тишине,
Где колышутся крылья покоя,
Отголосок рождая во мне!
Если б мог я, чужой, не от мира,
Стать тобой, горемыка жнея,
Чтобы душу мою вразумила
Неразумная радость твоя!
Знанье тяжко, а жизнь тороплива.
Певчий вздох в вышине голубой!
Обрати меня в отзвук мотива
И возьми, отлетая, с собой!
***
О солнце будней унылых,
Впотьмах забрезжи скорей,
И если душу не в силах,
Хотя бы руки согрей.
Пускай бы в этих ладонях
Душа свой холод могла
Укрыть от рук посторонних,
Вернув подобье тепла.
И если боль — до могилы
И мы должны ее длить,
Даруй нам, господи, силы
Ни с кем ее не делить.
***
Опять я, на исходе сил
Забыв усталость,
Глазами птицу проводил —
И сердце сжалось.
Как удается на лету
По небосклону
Себя нести сквозь пустоту
Так неуклонно?
И почему крылатым быть —
Как символ воли,
Которой нет, но, чтобы жить,
Нужна до боли?
Душа чужда, и быть собой
Еще тоскливей,
И страх растет мой, как прибой,
В одном порыве —
Нет, не летать, о том ли речь,
Но от полета
В бескрылой участи сберечь
Хотя бы что-то.
***
Уже за кромкой моря кливера!
Так горизонт ушедшего скрывает.
Не говори у смертного одра:
«Кончается». Скажи, что отплывает.
О море, непроглядное вдали,
Напоминай, чтоб верили и ждали!
В круговороте смерти и земли
Душа и парус выплывут из дали.
***
В ночи свирель. Пастух ли взял от скуки?
Не все равно? Из тьмы
Возникли, ничего не знача, звуки.
Как жизнь. Как мы.
И длится трель без замысла и лада,
Крылатая, как весть.
Вне музыки. Но бедная так рада,
Что все же она есть.
Не вспомнить ни конца и ни начала
Ее несвязных нот,
И мне уж горько, что она звучала
И что замрет.
***
Сочельник... По захолустью —
Рождественские снега.
Дохнуло старинной грустью
У каждого очага.
И сердцу, для всех чужому,
Впервые она близка.
Мне снится тоска по дому,
Непрошеная тоска.
Смотреть так тепло и ново
На белую колею
Из окон гнезда родного,
Которого не совью.
АБАЖУР
Этот свет уютный
(Не в моем окне)
Красотою смутной
Долетел ко мне
И застыл в покое
На полу моем,
Там, где я с тоскою
Заперся вдвоем.
И от света к тени
И опять назад
Проводил виденья
Мой дремотный взгляд.
Помню... Свет нездешний
Улыбался мне...
Это было прежде
И в иной стране...
И по светлой кромке
Я к нему плыву,
Бередя потемки
Снами наяву.
***
Раздумья дней монотонных
Плывут, грустны и легки,
Как водоросли в затонах —
Тенета волос зеленых
Утопленницы-реки.
Сплывают листвой осенней —
Лохмотья небытия.
Пылинки, от света к тени
Плывущие в запустенье
Покинутого жилья.
Сон жизни, как пантомима
Не посланного судьбой,
Плывет неостановимо —
Не знаю, вспять или мимо,
Не знаю, сон или боль.
***
Над озерной волною
Тишина, как во сне.
Вдалеке все земное
Или где-то во мне?
Ко всему безучастен
Или с жизнью в ладу,
Наяву ли я счастлив,
Да и счастья ли жду?
Блики, тени и пятна
Зыбью катятся вспять.
Как я мог, непонятно,
Жизнь на сны разменять?
***
Котенок, ты спишь как дома
На голой земле двора.
Твоя судьба невесома —
Она ни зла, ни добра.
Рабы одного уклада,
Мы все под ее рукой.
Ты хочешь того, что надо,
И счастлив, что ты такой.
Ты истина прописная,
Но жизнь у тебя — твоя.
Я здесь, но где я — не знаю.
Я жив, но это не я.
***
Растаяла дымка сквозная,
След облака в небе пустом.
Ничто не вернется, я знаю,
Но плачу совсем не о том.
Гнетет мою душу иное,
А если чего-то и жаль —
Виной облака надо мною,
Следы в нелюдимую даль.
Они чем-то схожи с печалью,
И сходство печалит меня —
И смутной тоске я вручаю
Кипучие горести дня.
Но то, что гнетет, нарастая,
И плачет всему вопреки,
Живет выше облачной стаи,
Почти за пределом тоски.
Я даже не знаю, дано ли
Душе разгадать его суть.
И силюсь поверхностью боли
Ее глубину обмануть.
АВТОПСИХОГРАФИЯ
Поэт измышляет миражи —
Обманщик, правдивый до слез,
Настолько, что вымыслит даже
И боль, если больно всерьез.
Но те, кто листает наследье,
Почувствуют в час тишины
Не две эти боли, а третью,
Которой они лишены.
И так, остановки не зная
И голос рассудка глуша,
Игрушка кружит заводная,
А все говорят — душа.
***
Смерть — поворот дороги,
Кто завернул — незрим.
Снова твой шаг далекий
Слился в одно с моим.
Стерты земные грани.
Смертью не обмануть.
Призрачно расставанье.
Подлинен только путь.
***
Один на один
С той болью, которой мечен,
Ее до седин
Стремлюсь оправдать, да нечем.
Все так же она
Бессменна и беспричинна.
Как небо, видна,
Как воздух, неразличима.
***
Нелегко, когда мысли нахлынут.
Еле брезжит, и тьма за стеной —
И в беззвучную тьму запрокинут
Одиночества лик ледяной.
На рассвете, бессонном и грустном,
Безнадежней становится путь
И реальность бесформенным грузом
Тяготит, не давая вздохнуть.
Это все — и не будет иного.
И порукой оглохшая ночь,
Что мертвы эти дали для зова
И что жить этой жизнью невмочь.
(Это все — и не будет иного.
Но и звезды, и холод, и мрак,
И молчание мира немого —
Все на свете не то и не так!)
***
Услышал и вспомнил лето,
Пропахший цветами сквер...
Оркестрик, возникший где-то,-
Воздушный цветник химер.
Вернулась ничьей улыбкой
Мелодия давних лет
С какой-то надеждой зыбкой,
В которой надежды нет...
Я слушаю. Что мне в этом?
Себе не отдам отчет.
Но дарит улыбка светом
И в дар ничего не ждет.
***
Что печалит — не знаю,
Но не в сердце ютится
То, чему в этом мире
Не дано воплотиться.
Только смутные тени
Тают сами собою —
И любви недоснились,
И не узнаны болью...
Словно грусть облетает
И, увядшие рано,
Листья след застилают
На границе тумана.
***
Не разойтись туману.
Поздно, и ночь темна.
Всюду, куда ни гляну,
Передо мной стена.
Небо над ней бездонно,
Ветер утих ночной,
Но задышало сонно
Дерево за стеной.
Ночь он не сделал шире,
Этот нездешний шум
В потустороннем мире
Потусторонних дум.
Жизнь лишь канва сквозная
Яви и забытья...
Грустен ли я, не знаю.
Грустно, что это я.
***
В затихшей ночи
На паперти смутной
Бессонной свечи
Огонь бесприютный.
Спокойны черты,
Где жизнь отлетела.
Спокойны цветы
У бедного тела.
Кто снился ему,
Кем он себе снился
Дорогой во тьму,
С которой сроднился?
***
Между сном и тем, что снится,
Между мной и чем я жив
По реке идет граница
В нескончаемый разлив.
И рекой неодолимой
Я плыву издалека,
Вечно вдаль и вечно мимо,
Так же вечно, как река.
Под чужим недолгим кровом
Я лишь место, где живу:
Задремлю — сменилось новым,
Просыпаюсь на плаву.
И того, в ком я страдаю,
С кем порвать я не могу,
Снова спящим покидаю
Одного на берегу.
***
Льет. Тишина, словно мглой дождевою
Гасятся звуки. На небе дремота
Слепнет душа безучастной вдовою,
Не распознав и утратив кого-то.
Льет. Я покинут собою...
Тихо, и словно не мгла дождевая
В небе стоит — и не тучи нависли,
Но шелестит, сам себя забывая,
Жалобный шепот и путает мысли.
Льет. Ко всему остываю...
Воздух незыблемый, небо чужое.
Льет отдаленно и неразличимо.
Словно расплескано что-то большое.
Словно обмануто все, что любимо.
Льет. Ничего за душою...
***
Волна, переплеск зеленый,
Ты раковиной витой
Уходишь в морское лоно,
Клонясь, как над пустотой.
Зачем же ты в хаос древний,
Где нет ни добра, ни зла,
Несла свою смерть на гребне
И сердце не унесла?
Так долго оно сгорало,
Что я от него устал.
Неси его в гул хорала,
С которым уходит вал!
***
Горы — и столько покоя над ними,
Если они далеко.
Свыклась душа моя с мыслью о схиме,
Но принимать нелегко.
Будь я иным — верно, было б иначе.
С этим я жизнь и пройду.
Словно глаза поднимаю незряче
На незнакомых в саду.
Кто там? Не знаю. Но веет от сада
Миром, которого нет.
И отвожу, не сводя с нее взгляда,
Книгу, где канул ответ.
НАБРОСОК
Разбилась моя душа, как пустой сосуд.
Упала внезапно, катясь по ступенькам.
Упала из рук небрежной служанки.
И стало больше осколков, чем было фаянса.
Бредни? Так не бывает? Откуда мне знать!
Я чувствую больше, чем когда ощущал себя
целым.
Я горсть черепков, и надо бы вытрясти коврик.
Шум от паденья был как от битой посуды.
Боги — истинно сущие — свесились через перила
Навстречу своей служанке, превратившей
меня в осколки.
Они не бранятся.
Они терпеливы.
И какая цена мне, пустому сосуду?
Боги видят осколки, где абсурдно таится сознанье.
Но сознанье себя, а не их.
Боги смотрят беззлобно,
Улыбаясь невинной служанке.
Высокая лестница устлана звездами.
Кверху глазурью, блестит среди них черепок.
Мой труд? Моя жизнь? Сердцевина души?
Черепок.
И боги взирают, не зная, откуда он взялся.
цитировать
свернуть ветку
