И пришел Чужой...

США-ВБ, продолжительность — 117 мин (theatrical version) / 116 мин (2003 Director's cut)
       жанр —  «словесное определение того, что ныне принято называть
                                    подлинной классикой мирового кинематографа»
       слоган: «В космосе никто не услышит твой крик»

Когда-то Космос казался вполне безобидным, его черная мгла подмигивала сверкающими глазками многочисленных звезд и не внушала зрителю ни страха, ни ужаса. Когда-то его населяли одни гуманоиды, близкие и приветливые человеческому глазу: с иными представителями, правда нужно было держать ухо востро, но зато все остальные были просто счастливы прильнуть к человечеству в порыве страстного контакта третьего вида. Когда-то здесь даже бушевали целые войны, которые велись совсем не ради тотального уничтожения, а словно в далеком-предалеком детстве — с игрушечными пистолетами сабельками, без алых брызг и мучительных предсмертных криков — не взаправду, не по-взрослому, понарошку..... В то время и он сам — темный и бескрайний, являлся в самых светлых мальчишеских грезах, зазывая на поиски романтики и приключений обаятельными улыбками советских космонавтов Юрия Гагарина и Алексея Леонова, и в этих снах казалось, что все разверзающееся над нами черное небо полностью состоит лишь из этих звездных подмигиваний, крепких космических объятий и жарких инопланетных поцелуев. Но потом вдруг пришел  Дэн О'Бэннон — и все изменил.

От смешного до пугающего — один шаг: то, что заставляет нас истошно хохотать и сотрясаться в сладостных коликах, под иным углом зрения может запечатать рвущийся из глотки крик и спровоцировать сильнейший нервный озноб.Что, не верится? Тогда просто откиньтесь на спинку кресла и примите один неоспоримый факт: идея одного из самых пугающих фильмов XX века, который во время просмотра заставлял зрительские пальцы полностью срывать обивку с кожаных кресел, родилась в голове его будущего создателя, когда они вместе с другой будущей кинолегендой  режиссером Джоном Карпентером снимали ...... фантастическую комедию под названием «Темная звезда», которая по совместительству являлась их общим кинодебютом! В фильме, представлявшем собой язвительную пародию на кубриковскую «Космическую одиссею 2001 года», четверо астронавтов по коридорам космического корабля со всех ног улепетывали от большого космического монстра, что по мысли молодого режиссера-дебютанта, должно было восприниматься зрителями на правах ну оче-е-нь остроумной шутки. Однако, глядя на эту комическую сцену, О'Бэннон вдруг, неожиданно для себя осознал весь ужас этой ситуации: несколько персонажей, добровольно запертых в огромном куске металла, бескрайний космос, который с зловещим укором вглядывается в них через круглые очки иллюминаторов, силы уже на исходе, помощи ждать неоткуда, и в самом конце предыдущего коридора, уверенно настигая свои жертвы, неотвратимо и с нечеловеческой скоростью, по их пятам движется жуткий МОНСТР, словно прогрызший путь наружу из самых затаенных ночных кошмаров. Видение было настолько ужасным, а пронизывающий героев страх пред неизбежным — столь вязким и осязаемым, что в том самом далеком 1975 году, молодой автор предпочел отогнать его от себя, сосредоточившись на решении более насущных проблем. Однако, на какое-то время, сделав своих создателей «широко известными в узких кругах», дебютная картина не принесла им никаких материальных дивидендов, а одними восторженными рецензиями, как известно сыт не будешь. В результате, пару лет помыкавшись в поисках работы, не соло нахлебавшись вернувшись из Европы, где он пытался реализовать свои таланты при создании так и не снятой «Дюны» Алехандро Ходоровского, О'Бэннон наконец приступает к сочинению своего первого самостоятельного сценария под рабочим названием «Star Beast», повествующего о сверхтехнологическом космическом корабле, его несчастном экипаже, и как Вы уже наверное догадались —  страшном инопланетном монстре. Единственная загвоздка заключалась в том, что даже проведя над шлифовкой своего детища не один десяток часов, молодой сценарист упорно не мог придумать появлению монстра на корабле ни одного мало мальски внятного обоснования. И тв этот момент, на помощь О'Бэннону пришел его старинный приятель Рональд Шуссет, который разрубил этот логический Гордиев узел самым древним способом из когда-либо открытых человечеством: «пусть все произойдет естественным путем, и космический корабль станет его роддомом«! Окрыленные смелостью полета собственной фантазии, друзья долго пытались пристроить готовый сценарий на какую-нибудь студию, но в роскошных кабинетах самых главных голливудских боссов, их встречали лишь кислые скучающие лица. Большинство  чиновников не дочитывали сценарий даже до эпизода обеденной трапезы, мотивируя свои отказы лишь на основании краткого пересказа сюжета: «Огромный монстр гоняется за командой звездолета, срубая и съедая их головы? Отнесите это Корману*, может он заинтересуется и снимет очередной фильм с бюджетом в 10 тысяч долларов. Извините, парни, но мы эксплуатационным кино ** не занимаемся!». Дабы не распугивать потенциальных инвесторов, О'Бэннон даже поменял ассоциирующееся с трэшем название «Звездная тварь» на более нейтрального и загадочного «Чужого», однако и это не помогло. Отчаявшись пристроить свое детище под крылышком большого бюджета, друзья даже решились пойти на известному адресу и все-таки принесли свой сценарий на рассмотрение самого Роджера Кормана, который даже согласился его приобрести, назначив подписание соответствующего договора на следующий понедельник. Сейчас трудно прогнозировать, как могли разворачиваться дальнейшие события, если бы тот самый понедельник прошел по запланированному продюсером расписанию, лишь одно неоспоримо: попав в руки Кормана, сценарий навсегда бы затерялся среди огромного количества поточной низкобюджетной продукции про то, как ««Твари из бездны»  заживо пожирают длинноногих блондинок согласно «Плану № 9 из открытого космоса», и в любом случае, это был бы уже совсем другой «Чужой» — с мизерным бюджетом, более дешевыми актерами и иным подходом к режиссуре. Но к счастью, этого не случилось: ровно за 2 дня до намеченного Корманом дедлайна, в жизнь молодых сценаристов вдруг пришли Дэвид Гилер и Уолтер Хилл —  и  в одночасье все изменили.

Сценарий О'Бэннона и Шуссета уже несколько месяцев неприкаянным подкидышем бродил по сценарным отделам голливудских студий, пока ему не посчастливилось приземлиться на стол Уолтера Хилла, сценариста фильма «Побег», поставленного самим Сэмом Пекинпа, режиссера «Тяжелых времен» и «Водителя» и одного из основателей продюсерской компании Brandywine. Прочитав исходный материал, Хилл охарактеризовал его своему партнеру Дэвиду Гилеру, как «совершенно ужасный сценарий, с одной гениальной сценой, ради которой стоит сделать фильм». Сцена за обедом, до которой  обычно даже не доходили прочие студийные чиновники, настолько взволновала будущего измерителя «Красной жары», что он вместе с Гилером тут же взялись за полную переработку сценария, переписав с нуля почти все диалоги и значительно углубив характеры персонажей. В изначальном варианте О'Бэннона и Шуссета, герои отличались друг от друга лишь именами, в то время как в версии, доработанной Хиллом и Гилером, у каждого из них появилась собственная мотивация, Эш  из обычного мелкого подлеца превратился в андроида, корабельный компьютер обрел голос на манер холодного и рассудительного HAL 9000 из «Космической Одиссеи сами-знаете-какого-года», а Рипли из обезличенного набора букв, за которым могло скрываться существо какого угодно пола, окончательно трансформировалась в женщину. Эта идея принадлежала Гилеру, он считал, что центральный женский персонаж значительно расширит потенциальную зрительскую аудиторию и поможет найти взаимопонимание с руководством компании 20 century fox, которая в конце 70-х изрядно набила руку на изготовлении чисто женского кино. В результате всех этих переделок и углублений, когда О'Бэннон получил на руки исправленную продюсерами версию своего детища, оно ему напомнило «близкого человека, изуродованного в ужасной автокатастрофе». И тем не менее,  именно благодаря этим переделкам, Хиллу и Гилеру удалось убедить студийных боссов, и в конце туннеля для «Чужого» наконец загорелся зеленый свет. Они представили проект как  «кино завтрашнего дня», в котором ставка на убедительность и полный реализм происходящего помогут затмить его жесткость и трэшевость содержания. Однако, получив от студии добро и бюджет в 6 миллионов долларов, продюсеры встали перед самой трудной задачей: где найти такого отменного режиссера- профессионала, который поможет превратить эти красивые обещания в суровую быль? Все постановщики, к которым они обращались с данным проектом, морщились и стыдливо отводили глаза от сценария: для них было совершенно очевидно, что им «сватают» типичный фильм категории «Б», пусть и с бюджетом категории «А», и никто из них не собирался преждевременно завершать свою кинокарьеру, конкурируя за внимание зрителей с самим Роджером Корманом! Автор «Грязной дюжины» Роберт Олдрич, постановщик «Буллита» Питер Йетс, режиссер «Великого Гэтсби» Джек Клейтон — все они демонстративно перешли на противоположную сторону улицы, не пожелав «марать свои репутации» о подобный сюжет. Уже отчаявшись найти дельного постановщика, Гилер и Хилл всерьез рассматривали возможность усадить в режиссерское кресло самого Дэна  О'Бэннона, даже несмотря на очевидные сомнения: а потянет ли проект такого уровня желторотый режиссер- дебютант? Сомнения и каверзные вопросы подтачивали фильм изнутри, подобно червяку который пытается сгубить румяное сочное яблоко — студия требовала немедленных результатов, а молодая продюсерская команда все никак не могла определиться с кандидатурой человека, которому было бы под силу возглавить съемки. И вот когда проект уже почти висел на волоске, и вопрос: «Кто же будет снимать?» едва не приобрел статус риторического, в тот самый момент, откуда не возьмись вдруг пришел Ридли Скотт — и тотчас все изменилось.

Невероятно, но факт: до участия в съемках «Чужого», Ридли Скотт вообще не проявлял никакого интереса к фантастическому жанру — ни в кино, ни в литературе. Даже на кастинге,  когда исполнитель роли Бретта, актер Гарри Дин Стэнтон откровенно признался, что в принципе ненавидит  жанр научной фантастики, будущий постановщик одного из самых совершенных фильмов в истории этого жанра, с ним охотно согласился и тихонько произнес: «Как и я сам». Как не странно это звучит, но человека, которого пару десятилетий спустя признают одним из патриархов кинематографического футуризма, изначально совсем не тянуло в далекие космические дали и экскурсии по отдаленному будущему. Уже в своей дебютной картине, экранизации повести Джозефа Конрада «Дуэлянты», 40-летний британец смог продемонстрировать удивительное внимание к деталям и настолько отточенный психологизм, что критики даже сравнивали ее с самим «Барри Линдоном» и пророчили режиссеру  будущее блестящего кинореалиста. Однако, все это изменилось, когда в его руки вдруг попал тот самый сценарий Дэна О,Бэннона и Рональда Шуссета, с серьезными исправлениям  Дэвида Гилера и Уолтера Хилла. По его собственным словам, рукопись объемом в 155 страниц была прочитана им всего за полтора часа, и к концу 50 страницы, Скотт уже точно знал, что будет снимать этот фильм. Почему? Зачем? — задайте ему эти очевидные вопросы, и  ответом на них станет лишь обаятельная улыбка. Может быть свою роль сыграла возможность распорядиться большим заокеанским бюджетом, который во много раз превосходил стоимость независимых британских  постановок? Или будущую надежду психологического кинореализма просто ослепила первая возможность поработать с голливудскими спецэффектами? А может быть, в этом горемычном писаном-неоднократно переписанном сценарии, Скотту удалось увидеть что-то новое, отличное от того ракурса, под которым его воспринимали собственные авторы и продюсеры. Для О, Бэннона или Гилера, «Чужой» всегда оставался фантастическим ужастиком о большом кровожадном монстре. Скотт же смог заглянуть между  сценарных страниц и увидел там бескрайний космос, холодные металлические внутренности очередного порождения технологической цивилизации, которое выглядит совершенно бесполезным, от того, что не может защитить своих обитателей, страх, одиночество..... и снова, то самый огромный бескрайний космос, подмигивающий зрителю из глубины экрана подозрительно знакомым красноватым глазом. Как и каждый кинореалист, начинавший свою карьеру в 70-е годы, Скотт был очарован визуальными решениями великого американского режиссера Стэнли Кубрика, и если дебютные «Дуэлянты» стали его персональным «Барри Линдоном», то отчего этот сценарий со странным названием не превратить в собственную «Космическую одиссею»? В том фильме Кубрик наглядно продемонстрировал, что сверхсовременные технологии по своей надежности напоминают корявую дубину, которая может больно ударить по лбу при попытке ее использования. В «Чужом», та же самая дубина дважды ударит по экипажу «Ностромо», вероломно обрекая их, сперва — на контакт с неизвестным инопланетным разумом, а затем — на полное истребление от его когтистых лап и огромных челюстей. Кубрик в 1968 году учил зрителя опасаться неопознанного и непознаваемого, Скотт в 1979 просто сублимировал все эти страхи и опасения в конкретном материальном образе и дал им имя . Центральным персонажем его будущего фильма должно было стать воплощение кубриковской боязни непознаваемого — чудовище, уже один вид которого низводил бы каждого половозрелого зрителя до состояния маленького ребенка, который пытается спрятаться под одеялом от обитающего в его шкафу злобного барабашки. Проблема стояла лишь в том, как добиться такого эффекта? Приступив к исполнению режиссерских обязанностей, Скотт просмотрел множество эскизов потенциального монстра, но ни один из них даже отдаленно не напоминал воплощение абсолютного ужаса. И тогда, сценарист О, Бэннон показал ему альбом художественных работ одного очень странного швейцарца, с которым он познакомился во Франции, во время своей недолговременной работы над «Дюной». Альбом назывался «Некрономикон», и стоило Скотту лишь мельком взглянуть на содержащиеся в нем иллюстрации, как в его жизнь вдруг вошел сам Ханс Руди Гигер — и мигом ее изменил.

Изощренные переплетения живой ткани и того, что никогда не ощущало прикосновения жизни — это и есть квинтэссенция стиля швейцарского художника Гигера. Невообразимые сочетания конечностей, мертвых черепов и отрезанных половых органов — такова стихия его художественного вдохновения, где самые пограничные и отчасти даже болезненные образы обретают плоть холодного холста, превращаясь в удивительные, потрясающие и всегда пугающие полотна. Даруя картинную жизнь своим самым страшным ночным кошмарам, Гигер отчасти и сам превратился в «чужого» — нелюдимого, замкнутого, проводящего куда больше времени наедине с незаконченными эскизами или собственным дневником сновидений, чем с живыми людьми. И выбор Скотта был очевиден и безошибочен: в конце концов, кто же сможет лучше понять анатомию и физиологию пришельца, чем другой «чужой»? Как и ожидал Скотт, Гигеру очень быстро удалось найти нужный ему образ: тварь с огромной вытянутой головой и двумя парами выдвижных челюстей была заново перерисована с одной из давних картин Гигера, под названием «Некрон IV». Поначалу Скотт полагал, что их сотрудничество ограничится лишь парочкой эскизов, но после того, как он воочию увидел цюрихскую студию Гигера, из каждого угла которой на него пялились изображения ужасных тварей- одна страшнее другой, режиссер предложил швейцарцу возглавить один из двух отделов, занимавшихся производством декораций для фильма. Именно так родилось одно из наиболее интересных визуальных решений Скотта: вместо одного декоратора, который бы занимался сборкой всего-всего, начиная от человеческих скафандров и заканчивая убранством инопланетного космического корабля, режиссер решил нанять две параллельные команды художников, чья работа практически не пересекалась: воссоздание внутренностей звездолета «Ностромо» он поручил Рону Коббу, а Гигер отвечал за все, что так или иначе касалось инопланетян. И плоды усилий двух разных мастеров  дали поистине удивительные результаты: закованный в холодный пластик мир людского звездолета и оживленное мрачной фантазией Гигера, инопланетное измерение бушующей органической плоти, на экране смотрелись как нечто противоположное и взаимоисключающее, подпитывая умело созданную режиссером атмосферу полнейшей иррациональности происходящего. Как и все прочие работы Гигера, его дизайн оказался пропитан вызывающим сексуальным подтекстом: так, вход в корабль инопланетян вызывал напоминал пару гигантских яичников, а маленький, только что вылупившийся чужой подозрительно смахивал на материализацию кошмаров всех женщин этой планеты — огромный зубастый пенис. Впрочем, Скотту и всем членам съемочной группы эта смелость пришлась по душе — в конце концов, как еще должен выглядеть концептуальный дизайн фильма, одну из ключевых сцен которого, ее автор описывал окружающим как «акт инопланетного изнасилования»? Однако, самым сложным испытанием креативности авторов фильма стало создание специальных эффектов. Пытаясь рассказать самую реалистичную историю о монстре из когда-либо снятых, Скотт физически не мог себе позволить пугать зрителей очередными «тварями из лагуны», облаченными в столовые скатерти и водолазные маски, прекрасно осознавая, что момент, когда зритель хоть на долю секунды усомнится в правдоподобности ксеноморфа станет для фильма полным провалом. Но вся шутка заключалась в том, что с такими требованиями к реалистичности происходящего, создатели бежали впереди паровоза технологического процесса того времени: к концу 70-х годов киноиндустрия уже освоила производство миниатюрных макетиков звездолетов, научилась строить космические скафандры и снимать пиротехнические эффекты, но воссоздание на экране негуманоидных существ с такой извилистой анатомией, по-прежнему оставалось полной terra incognita, по которой доселе не доводилось путешествовать никому. В результате, первопроходцам пришлось много импровизировать: внутренности андроида Эша собирали из макарон, икры, мраморных шариков и сверху заливали свежим молоком, организм фейсхаггера (лицехвата) состоял из моллюсков, плавников, головоногих и других продуктов, купленных в обычном рыбном магазине, а роль неопределенной массы, находившейся внутри инопланетного яйца с блеском исполнили коровьи желудки, которые Скотту каждое утро привозили с мясо-молочной фермы по соседству с английской студией Шеппертон, на которой снимался фильм. Но самым сложным объектом, с которым доводилось работать создателям оказалась голова Чужого, собранная из 900 движущихся деталей и оживленная умелыми руками одного из самых могущественных волшебников тогдашнего Голливуда -специалистом по механике Карло Рамбальди. Еще никогда ранее, процесс воссоздания кинематографического «завтра» не был так близок к понятию «настоящего искусства» : участники процесса постоянно фонтанировали новыми идеями, тут же сами их отвергали, выдумывали, изобретали, фантазировали- не просто выполняли работу, предписанную контрактом а творили ее! Впрочем, кроме центрального персонажа, подарившего ему название, в сценарии фигурировали еще семь «не чужих», которых предстояло исполнить живым актерам. И если за актерское мастерство монстра отвечали его создатели, то все остальное зависело именно от лицедеев из плоти и крови: покажутся ли экранные страсти настоящей борьбой за выживание или все старания художников потонут в приступах гомерического хохота, спровоцированного неумелыми актерскими потугами и фальшивыми глицериновыми слезами. И самый главный вопрос состоял в том, кто же сыграет главную роль младшего офицера Рипли, от обаятельности и убедительности которой значительно зависел весь успех будущего фильма? Первоначально, руководство студии «20 век Фокс» планировало отдать эту роль известной актрисе с большим опытом работы в кино — например Мерил Стрип, но Скотт опасался, что в таком случае зрителю будет сложно отделить Рипли от ее предыдущих экранных образов и поэтому настаивал на поисках доселе никому неизвестной «темной лошадки» И увидев на кинопробах пробегающую по длинному коридору молодую американскую актрису Сигурни Уивер, Скотт сразу понял, что его поиск наконец завершен. В тот самый момент, в кинокадр впервые вошла сама лейтенант Эллен Рипли — и все Чужие (даже нерожденные) разом содрогнулись....

Основная сложность кастинга заключалась в том, что никто из приглашенных на пробы актеров не воспринимал будущую картину всерьез. Уже тогда, среди актерской братии сложился устойчивый стереотип, что в фильмах со спецэффектами основные роли отводятся самим спецэффектам, в то время, как ты стоишь в сторонке с нелепо распахнутым ртом, дико визжишь, изображая из себя очередную невинную жертву и вполне предсказуемо, при этом выглядишь как полный [censored]. Однако, первоначальный скепсис быстро уступил место неподдельному любопытству: за весь съемочный период, Скотт ни разу не дал актерам ни одного внятного указания, кого играть и как играть, предпочитая отстранено наблюдать за площадкой через видоискатель, словно он являлся не режиссером картины, а одним из ее операторов. Поначалу актеры пребывали в легком шоке, после первых съемочных дней у них появилось дикое ощущение, будто они участвуют в съемках фильма, который снимает себя сам. Но постепенно привыкли и начали импровизировать, придумывая своим персонажам новые реплики и на ходу видоизменяя старые. По словам самого Дэна О, Бэннона, таким образом во время съемок, актеры переписали набело более половины всех оригинальных диалогов, но именно этого Скотт и добивался — максимально сократить дистанцию между актерами и исполняемыми ими персонажами, заставить каждого из них ощутить себя одним из полноправных авторов картины, а не просто наемным работником, отрабатывающим условия заключенного контракта.  Не давая явных и четких указаний, режиссер словно умелый лоцман регулировал амплитуду актерских эмоций, мастерски направляя ее в нужное ему русло — так, например, для съемки сцены, когда Рипли принимает на себя командование кораблем, Скотт подговорил исполнителя роли Паркера, актера Яффета Кото, устроить с ней перепалку и в итоге- спровоцировать у Уивер настоящую истерику, которую впоследствии вставил в окончательную монтажную версию картины. И единственным, кто совершенно не понимал режиссерских методов Скотта оставались присутствующие на съемках студийные чиновники, которые искренне недоумевали, зачем  тратить время на бесконечные дубли никому ненужных диалогов в фильме об огромном прожорливом монстре! Когда съемки подошли к концу, эти чрезвычайно компетентные господа не раз и не два порывались внести собственные коррективы в монтажную версию,и вырезать из первой половины фильма, в общей сложности 15-20 минут экранного времени. По их мнению, тем самым они бы спасли картину от неминуемого коммерческого провала: в конце концов, кому из зрителей понравится смотреть фильм ужасов, все ужасы которого начинают показывать лишь через час после демонстрации вступительных титров? Они не понимали, что хронометраж  фильма давно отмерен по минутам, что все эти кажущиеся бессмысленными интерлюдии и казалось бы ненужные диалоги, на самом деле играли роль тонких психологических ниточек, которые режиссер в течении 45 минут плавно и незаметно обвивал вокруг шеи несчастного зрителя, что бы в тот самый, идеально рассчитанный по времени момент, резко ухватится за торчащие концы и изо всех сил их затянуть. По степени мастерства в отвлечении зрительского внимания на разные незначительные и психологически успокаивающие мелочи, «Чужой» может сравниться лишь с шедевральным хичкоковским «Психо», где если помните, вся картина структурно разбивалась на 2 практически несвязанных фильма: ДО сцены в душе и после нее. По сути, Скотт заимствует у Мастера тот же прием, и весь «Чужой» тоже существует в двух обличьях: размеренное и нарочито вяловатое- ДО  злосчастной трапезы, и — динамичное и дико пугающее ПОСЛЕ. Механизм воздействия на зрителя был отточен до каждой незначительной детали. Настоящий поклонник ужастиков, когда входит в кинотетр всегда посмеивается над окружающими: мол, через какие-то 15 минут, они все начнут истошно визжать, но для того, что бы испугать настоящего профи вроде меня одного завлекательного слогана будет маловато. Но проходят те самые 15 минут — и по сути ничего не происходит: разговоры, разговоры — бла-бла-бла, скукотииища, лучше бы по десятому разу сходил на «Техасскую резню бензопилой»! Проходит еще 15 — и появляется первый монстр, точнее — монстрик, такой маленький с длинными паучьими лапками — неужели еще находятся идитоы, которые считают, что в наше время кого-то можно напугать пауками? Еще 15 — блин, и этот сдох. Тут вообще действие когда-нибудь начнется? Как, как говорите — «В космосе никто не услышит твой крик»? Ха! Скорее уж «в кинотеатре никто не услышит твой храп!». Ну вот, опять садятся за обеденный стол, между прочим — уже во второй раз за фильм, интересно куда смотрят монтажеры? И в тот самый идеально подобранный миг, для него и для всех остальных посетителей кинотеатра наступает Момент Истины. Начавшаяся фраза обрывается на полуслове и больше не продолжится никогда. Истошный вопль, брызги крови — и неподдельные крики ужаса (во время съемок этой сцены, актерам не сказали, что будет происходить, поэтому их естественные человеческие реакции полностью соответствуют действительности). Кровь, кровь, огромное количество крови, сквозь красную пелену которой зритель вдруг с ужасом разглядывает контуры чего-то маленького и омерзительного(спасибо Гигеру!), что словно из гигантской утробы отчаянно прогрызается наружу. Пальцы отчаянно вжимаются в подлокотники, сердце в груди выстукивает ритм запущенного на полную катушку печатного станка...... Окончательный разрыв — и первый крик новорожденного чудесно совпадает с моментом расставания с непереваренными остатками зрительского завтрака. И в тот самый момент, когда первые останки впервые поздоровались с грязным полом первого кинотеатра, и на первом лице впервые застыло неподдельная смесь отвращения и дикого ужаса, в этот мир из самых темных закоулков человеческого подсознания впервые пришел Чужой — и мир не на шутку испугался.

Так чем же так страшен Чужой? Несмотря на то, что получая место режиссера, Скотт пообещал руководству студии снять фильм в духе «Космической резни бензопилой», нагнетание атмосферы саспиенса в «Чужом» практически лишено трэшевых элементов. Являясь в большей степени последователем Хичкока нежели Тоуба Хупера, Скотт очень умело манипулирует зрительскими эмоциями, демонстрируя своего монстра очень фрагментарно и с мнимой неохотой, а после показа той самой шокирующей сцены, предпочитает и вовсе избегать кровавых подробностей, таким образом реализуя одну из главных кинематографических заповедей Великого Мастера: «Главное — это не то, что происходит на экране, а тот образ, который формируется у зрителя в голове». Многие постановщики часто забывают, что отвращение и страх — есть по сути противоположные человеческие реакции: неумелый профан от режиссуры заполонит экран бутафорскими оторванными головами и декалитрами малинового сока — и вызовет у зрителя лишь желание поскорее сбегать в туалет и глубокое презрение к собственной профессиональной пригодности, в то время как настоящий мастер лишь обрисует картину парой жирных штрихов, позволив все самое ужасное и отвратительное самостоятельно дорисовать в зрительском воображении — ведь ничто так сильно не пугает человека, как многозначительная недосказанность. Чужой — это персонаж-загадка, существо, о котором зритель ничего не знает в самом начале фильма и немногим больше узнает к его концу. Кто он? С какой планеты? Обладает ли он разумом или просто хорошо развитыми животными инстинктами? Во мраке, которым окутаны авторские ответы на эти и подобные им вопросы, и кроется сила данного персонажа. Один из членов экипажа грузового звездолета «Ностромо», андроид Эш считал его «идеальным организмом» и по большей части оказался прав. Чужой — это идеальное воплощение образа экранного антагониста: не наделенного ни жалостью, ни состраданием, полностью лишенного чувств и эмоций. Его внешний вид вгоняет в ужас, он устрашающе скалится зрителю из самых потаенных и заветных кошмаров, бесшумно крадется за ним по темным переулкам и злобно шипит из самого черного угла в тот момент, когда выключают свет. Чужой — это сублимация всех наших страхов; бесформенная тень, которая для каждого зрителя принимает форму его собственного дурного сна; страшная хэллоуиновская маска, олицетворяющая массовую ксенофобию. И поэтому даже навязанный режиссеру студийными чиновниками хэппи энд, совсем не выглядит торжеством добра над злом и  продолжает ни на шутку пугать: одинокая и беззащитная женщина спит в анабиозной кабинке столь же одинокого космического челнока, который в сложившихся обстоятельствах больше напоминает хрупкий древесный плотик. В следующее мгновение, камера отъезжает в сторону — и зрителю открывается бесконечный черный океан непознаваемого и по-кубриковски молчаливого космоса. Сможет ли эта хрупкая технология сохранить ей жизнь, особенно после того как она не захотела и не сумела сохранить жизни ее коллег? Можно ли вообще ощущать себя в безопасности посреди этого черного безмолвия, которое скрывает в себе еще не один пугающий секрет? И наконец — как в дальнейшем изменится жизнь обычной женщины, сумевшей пережить ТАКОЕ? Но в ответ раздается лишь нервирующая музыка Джерри Голдсмита, а по экрану уже вовсю бегут маленькие белые буковки. На полусогнутых конечностях зритель выбирается из душного зала и мрачно поглядывает в разверзшееся над ним темное небо, сияющие пустышки которого (теперь он это точно знает!) скрывают не только прекрасное, но и страшное и омерзительное. Ведь где-то там, в далекой космической мгле, по-прежнему ожидает новых путников загадочный бассейн, заполненный инопланетными яйцами. А где-то около самой Земли, среди сверкающих глаз созвездий Млечного Пути, вечным скитальцем мечется одинокое радиосообщение: «С Вами говорит Рипли, последний выживший член экипажа космического корабля «Носторомо». И ее долгая космическая одиссея только начинается.