Сёрен Кьеркегор «Болезнь к смерти»

Этот текст — совершенно внезапное прозрение. Раньше философия К. казалась мне интересной и поэтичной, но не более того; а его теология вообще была от меня чрезвычайно далека. И вдруг «Болезнь к смерти» внезапно попала в резонанс! Читала и думала про каждый довод и пример, что не просто даже логично и правильно (местами пусть и правильно, но не логично), но как-то очень истинно и отчетливо, как-то очень ко мне лично применимо. Видимо, я таки рефлексирующий пиздострадалец с претензиями тоже

Первая часть работы — «Смертельная болезнь и отчаяние» — не просто лучшее, что я читала у К., а одно из лучших, что я читала по философии в принципе (в этой части теологии еще особо нету). Блестяще и очень «прозрительно» точно. К. со своим понятием «отчаяния», которое является центром книги и употребляется как некая данность, но нигде не объясняется толком, что это такое. По тому принципу, что очевидно и каждый знает по себе, видимо. Не скажу за каждого, конечно, но в моем случае, в вариации К., оно не нуждается в пояснениях. Вся эта часть работы построена на классификации отчаяния и степени осознания оного.

Происхождение названия, собственно, тоже завязано на тематику отчаяния. К. цитирует притчу про Лазаря, про которого Христос (до воскрешения Лазаря) говорит, что «это не есть болезнь к смерти» — потому что, несмотря на болезнь и на смерть, таки воспоследовало воскрешение. К. развивает библейскую мысль в том плане, что «для христианина сама смерть есть переход к жизни [в смысле, к вечной жизни]. В этом смысле ни один физический недуг не представляет для него «смертельную болезнь»... Но «смертельная болезнь» в строгом смысле означает недуг, который приводит к смерти, причем за нею уже больше не следует ничего. Именно таково отчаяние». Итак, именно отчаяние и есть наша загадочная «болезнь к смерти» для христианина. Дальше логина К. развивается еще интереснее, потому что он говорит, что «отчаяние — это безнадежность, состоящая в невозможности даже умереть». От болезней умирают, от неясной тоски не умирал еще никто.

Почему же именно отчаяние настолько фатально? Ответ К., по-моему, очень хорош с точки зрения не столько философии, сколько психологии: потому что «отчаиваясь в чем-то, в глубине души отчаиваешься в себе». А ведь «невыносимо то, что человек не может избавиться от своего Я».  Я (с большой буквы) и степень его осознания — второе понятие, на котором построена эта работа (третьим будет грех). Самое трагичное и фатальное в отчаянии состоит, во-1, в том, что человек, отчаиваясь, не может изменить свое Я (которое является глубинной причиной отчаяния, а внешние события — лишь поводом), а во-2, никто не свободен от отчаяния, оно имеет всеобщий характер, и вопрос лишь в степени его осознания — равномерная, скучная и «сытая» (К. говорит об этом как о потере своего Я) жизнь ничуть не гарантирует покоя в этом плане, скорее наоборот — потому что осознание болезни — уже шаг к исцелению.

Однако диагностируя болезнь, К. сразу приводит и универсальное лекарство от нее, заключенное в формуле «для Бога все возможно» — ведь отчаяние есть по сути ни что иное, как отсутствие возможности. «Детерминист и фаталист суть отчаявшиеся, которые потеряли свое Я, поскольку для них более ничего нет, кроме необходимости» — это если говорить о тех, кто обладает некоторым даром рефлексии. С обывателями все так же, но по другому принципу — . Исход один: «Бог — это чистая возможность, отсутствие необходимости» (абстрагируясь от предмета разговора и от К. вообще, это одно из лучших определений). «Слово это является решающим только для человека, дошедшего до края, когда для него не остается никакой иной человеческой возможности... Но разве это не формула, ведущая к потере разума? Потерять его, чтобы обрести Бога, — это как раз акт веры». Такова странная и прекрасная логика К., и с точки зрения логических аргументов с ней можно спорить, но смутный внутренний инстинкт подсказывает мне, что он, скорее, прав.

К. разделяет отчаяние по критериям его осознания, уровню саморефлексии: 1 — отчаяние, которое не осознается Я (самый простой, скучный и распространенный вариант, скучные люди, которые думают, что у них все хорошо). 2 — отчаяние, которое осознается Я, при этом Я, отчаиваясь, не желает быть собой, то есть желает быть кем-то другим. Это — отчаяние-слабость, поскольку от своего Я все равно не деться, и остается либо жить с отчаянием и мучаться, либо научиться качественно обманывать себя, что ты вовсе не желаешь перемен (и обычно с возрастом это удается). 3 — Отчаяние, осознаваемое Я, при котором желают оставаться собой, то есть отчаяние-вызов. Тот вид отчаяние, когда громко признают себя as is, а внутренние бури пытаются выплеснуть наружу в той или иной форме. Это отчаяние даже отдает неким презрительным превосходством, именно при нем отрекаются от возможности спасения и милосердия. Помните, как Новалис, «надо бы гордиться болью, всякая боль есть память о нашем высоком предназначении» — отличная цитата для иллюстрации этой категории у К., имхо.

Вторая часть — «Отчаяние и грех» — посвящена более теологическим вопросам, прежде всего отношению отчаяния с понятием греха и вообще понятию греха в христианстве. Прежде всего, К. исходит из того, что «грех — это либо слабость, либо вызов, доведенные до высшей мощи, стало быть, грех — это сгущение отчаяния». К. смотрит в этой части на свое неизменное «отчаяние» с новой стороны — с точки зрения того, что отчаяние не является «идеальным, сферическим и в вакууме», но так или иначе предстоит «перед Богом», и индивид (если он не доисторический человек и не язычник) это «перед Богом» осознает, в той или иной степени. Бог же вызывает своеобразный эффект: то, что есть «перед ним», будто умножается на бесконечность, с учетом величия Бога, — и вот уже отчаяние становится грехом. При этом противоположностью греха, говорит К., является вовсе не добродетель, но *вера*. Что вполне укладывается в его концепцию: лекарство от отчаяния — возможность — для Бога возможно все — лекарство от отчаяние есть вера — отчаяние есть грех.

Далее К. разбирает определение греха по Сократу — как незнание. Это забавно, как он констатирует, что «эллинизму не хватало мужества, он избегал этого, говоря: когда некто творит неправое, он не понял правого». Между тем у христиан уже нет этой отмазки, потому что содержание основных заповедей и принципов известно всем, и никак нельзя признать, что христианин может *не знать* правого.

С другой стороны, такой именно подход позволяет с неожиданной стороны посмотреть на отчаяния и его градации. Тут К. опять выводит три вида отчаяния, с точки зрения «перед Богом» уже рассматриваемые не как отчаяние, а как грех. 1) Грех отчаяния в собственном грехе (это просто и наиболее распространено, ах, я такой плохой, нет мне прощения. А с чего ты взял, дорогой, что ты сам можешь себя прощать и вообще тебе решать этот вопрос? Не узурпируй-ка божественные функции — богохульство, по сути). 2) Грех отчаяния относительно возобновления грехов — для моего понимания самый сложный вариант, построенный на возмущении против Бога и его способности к всепрощению. С другой стороны, именно это качество отличает христианство от других религий — за счет наличия богочеловека недоверующие то перетягивают на себя (других, толпу) божественные функции, то отрицают догмат о сыне Божьем, в общем, наглеют и перевирают, «ходит и пишет». 3) Грех отрицания христианства — самый распространенный из тех, что есть сейчас. Христианство в целом признается опиумом для народа, ложью, а заодно — и все идеи о спасении, прощении и тд. Этот грех уже не пассивен, он есть прямое нападение, причем, конечно, именно из сути христианства, принципа свободы воли он и проистекает.

К. выводит несколько форм этого последнего греха неверия: A) Низшая форма возмущения — когда воздерживаются от суждения, агностицизм, по сути. Это грех потому, что «главный долг всех состоит в том, чтобы иметь об этом [христианстве] некоторое мнение». Яволь, я даже соглашусь, что в безразличие нет ничего хорошего, вне зависимости от идей греховности. Б) Вторая, негативная форма — страдание. Ему посвящен в книге всего один абзац, но я как прочитала, так и присела. Полнейший эффект «вы находитесь тут».

«Человек, несомненно, чувствует для себя невозможность игнорировать Христа... однако он все так же остается неспособным верить, спотыкаясь всегда в одной и той же точке — парадоксе». Не видела раньше, чтобы кто-то так это формулировал, однако мое личное отношение к религии это описывает наиболее точно. В) Последняя форма просто рассматривает христианство как ложь и отрицает Христа, простой атеизм, без изысков. Вообще это едва ли не лучшая классификация и объяснение отношения к религии неверующих с точки зрения самой религии, что мне доводилось видеть.

В общем, «Болезнь к смерти», даже несмотря на склонность К. к гегелевской диалектике, совершенно шикарна.